Упала, очнулась - султанша!

Голова раскалывалась, нос был забит соплями настолько, что приходилось открывать рот для дыхания, в глазах всё расплывалось из-за слёз, и только тёплые объятия старшего брата помогали не закатить истерику прямо здесь, на глазах всего гарема. Орхан и Муса отправились к Аллаху с разницей в два часа. - Как вы можете обвинять меня в непочтении к религии в такое тяжёлое время, матушка? Вам больше нечем заняться?! - Хатидже, не выводи меня из себя! Знай своё место! Ты ребёнок и обязана повиноваться! - Я член династии Османов! Султанше крови приказывать может только принадлежащий к правящей семье и находящийся выше по положению! Я дрожала от ярости, застилавшей глаза. Да что эта женщина о себе возомнила? Думает, переспала с шехзаде и может мне указивки свои раздавать?! Валиде шокированно распахнула глаза. Бейхан держалась, наверное, даже лучше меня, или, по крайней мере, сдерживалась, чтобы не зарыдать. Отношения между близнецами, пусть даже и разнополыми, всегда особенные, и, казалось бы, больнее всего должно быть именно ей, но, к сожалению или счастью, пока этого не было видно. Сулейман держался молодцом, лишь иногда всхлипывая. Тогда уже я начинала успокаивающе гладить его по руке. Мать, конечно, пыталась остановить столь вопиющее безобразие - слипшихся в комок старших и сиротливо притулившуюся сбоку младшую, говоря, что нехорошо игнорировать сестру, но мне, честно говоря, было плевать. Да, эгоистично, да, плохо, но сейчас значение имели только руки брата, прижимающие моё тело к своему. Поняв, что все наставления бесполезны, да и не имея достаточно сил, чтобы читать нотации, Айше оставила нас в покое, привлекая Бейхан к себе. - Я твоя мать! - А я - ваша дочь, и что с того? - Азра, Зейнеп, уведите её прочь с глаз моих, не хочу разговаривать с таким ужасным ребёнком! Ну да, конечно, если замалчивать проблему, она исчезнет. Гениально, просто гениально, пошли вы нахуй. - Если вы дотронетесь до меня хоть пальцем, я пожалуюсь отцу! - сорвался на визг мой голос. - И оставит ли он вас, мама, управлять гаремом, если вы даже с собственным ребёнком справиться не можете?! На прошлые похороны нам было разрешено не приходить из-за возраста, так как братья не родные по матери, к тому же, думаю, Селиму было по барабану, и так проблем хватает. Здесь же уже нельзя было отсидеться. Два маленьких гроба с треугольной крышкой, покрытые чёрной материей с золотистой оторочкой на концах, медленно проплыли на плечах евнухов мимо скопившихся обитателей гарема, меня с братом, Бейхан и матери, изо всех сил старающейся не заплакать. Наверное, зря я всё-таки так с ней, сейчас всем непросто, было восемь детей, стало четверо. Но и помыкать собой не позволю никому. Отец в траурной одежде наблюдал за происходящем со второго этажа. Забрав своих жертв, оспа ушла, оставив после себя след, полный слёз и незатихающей боли. Лекари, проверив по возможности тщательно весь дворец, рекомендовали некоторое время полностью изолироваться от города, хотя бы на неделю. Хотя особой опасности не было - иронично, но больше всего от болезни пострадала именно правящая семья, за пределами дворца умерло человек десять, не больше, и новых заражённых пока не наблюдалось. Выждав этот срок и убедившись, что больше никто в гости к Аллаху не собирается, целители быстро собрали вещи и умотали к султану, перед которым ещё предстояло держать подробный отчёт о произошедшем. Не сказать, чтобы это было личным требованием падишаха, скорее традиционной необходимостью, потому что смерть шехзаде во дворцах всегда была делом привычным, но не могла оставаться без внимания из-за высокого статуса усопших, которые и без того имели вагон недоброжелателей. Но я переживала не только из-за Орхана. Да, он был мне родным, а не единокровным, и мы росли вместе, ну, конечно, насколько это было возможно, потому что мальчику в его возрасте всё же интереснее играть с ребёнком своего пола, но это не значит, что на других братьев мне было плевать. До момента, когда они стали бы реальными конкурентами, угрожающими жизни Сулеймана, оставалось по меньшей мере пятнадцать лет, и сейчас я видела только маленьких детей, которые умирали, ещё даже не начав говорить толком. Смерть - это всегда плохо, если только не умирает тот, кто хотел убить тебя. Сулейман разрывался меж двух огней. С одной стороны - Валиде, заботливая матушка, с другой - Хатидже, любимая сестрёнка. Вот только последняя задавала очень неудобные вопросы, на которые он тоже хотел бы получить ответ, а первая не могла его дать и потому злилась. Шехзаде быстро понял, что сестра очень вспыльчива, когда кто-то покушается на её свободу и самостоятельность, и хороший способ успокоить бунтарку - поскорее обнять. Поэтому он шустро телепортировался поближе и привычно почувствовал тепло маленького тела в своих руках. Однако Валиде такого жеста поддержки не оценила. - Сулейман, немедленно отойди! На улицу мы не пошли - да и кто бы нас пустил-то, ставших ещё более драгоценными мелких детей. Я уже не помнила, как дошла до покоев, как меня усадили на кровать. В психологии, кажется, есть такое понятие - якорь, что-то, вызывающее определённые эмоции без видимой на то причины, просто потому что раньше была создана крепкая ассоциативная цепочка. Моим якорем стал старший брат. Сначала никто не замечал, конечно, но потом служанки всё чаще и чаще стали наблюдать, что я, впрочем, и без того не очень капризная, быстрее и легче успокаивалась при виде мальчика, и поэтому без зазрения совести пользовались возможностью позвать маленького шехзаде. А тот, в свою очередь, имел привычку садиться очень близко, так, что я сама лезла обниматься или облокачивалась, порой сам беря за руку. Так и повелось: слышишь злую Хатидже - зови Сулеймана. А мы и сами не против, как уж тут устоять. Учитывая, что конфликт с Валиде разгорался бешеными темпами, брат нужен был мне, как воздух. - За что мама так со мной, Сулейман? - глотая слёзы, шептала я. - Она любит тебя и очень волнуется. - Если бы по-настоящему любила, приняла бы такую, какая я есть, а не пыталась переделать под Бейхан. - Традициям много веков, наши великие предки не зря их придумали! - Всё со временем меняется, - философски заметила я. - Когда-то и наши традиции были новизной, которая нарушала какой-нибудь ещё более древний закон.

***

Сулейман любил, когда она улыбалась. На щеках сразу появлялись очаровательные ямочки, карие глаза сияли ласковым светом, глядя на который, забываешь обо всем, словно тебя окутывает мягкое покрывало, скрывающее от всех забот. Один раз, засмотревшись, он даже споткнулся и чуть не упал, хорошо хоть, она не заметила. В интересе семилетнего мальчика не было ничего сексуального и в помине, конечно, но чувство всё равно пугало, потому что было непонятным. С Бейхан ничем подобным и не пахло, к тому же после смерти брата она стала ещё тише, насколько это только возможно, и почти не отлипала от матери, а Фатьма была ещё очень мала. Но сейчас внутри неё словно выключили солнышко, которое дарило всем тёплые лучи веселья и счастья. Глаза опухли и покраснели от постоянных слёз, волосы спутались, потускнели. Лишь когда он обнимал её или трогал, в них на мгновение проскакивал какой-то блеск, дававший надежду, что однажды в покоях снова прозвучит звонкий смех, так гревший уши. И Сулейман делал всё, чтобы этот момент настал скорее. Орхана он любил, безусловно, но Хатидже была ближе. Была не просто сестрой, но и другом. Валиде тосковала по сыну не меньше, но гарему было плевать. Если ты взяла в руки вожжи власти, не имеешь права не только отпустить, но даже чуть ослабить хватку, иначе лишишься всего, что приобрела и имела, а то и ниже упадёшь. Айше это понимала, конечно, к тому же Селим всё больше неистовствовал. Пришёл день, когда из его покоев вынесли мёртвого евнуха. Хафса была в таком ужасе, узнав об этом, что, наверное, даже услышав о заражении шехзаде, нервничала меньше. Печальная судьба несчастного слуги заботила её в последнюю очередь, разумеется, поэтому от тела как можно скорее избавились, и подготовили правдоподобную версию исчезновения, которой, впрочем, никто особенно и не интересовался - разве что в первый день с кухни прислали узнать, куда делся стоящий на учёте раб, но, получив ответ, успокоились и быстро подыскали нового. Куда важнее было, чтобы никто не узнал о происходящем, потому что дойди информация до братьев шехзаде - те непременно доложат всё султану, да ещё и приукрасят, чтобы шею отца её детей уж наверняка обвила верёвка. Это, в свою очередь, означает автоматическую смерть Сулеймана, а её с дочерьми ждёт незавидная судьба - жить на милости врагов, к тому же подчиняться им. Ахмет, Шахиншах или Коркут, скорее всего, выделят им скромное содержание и распорядятся судьбой вырастающих девочек по своему усмотрению, а вот их наложницы вряд ли упустят шанс поглумиться над поверженной соперницей. Да и заболей, умри кто из детей - никому и дела не будет, пришлют письмо с фальшивыми сожалениями, а сами пожмут плечами, продолжая заниматься своими делами.

***

Полгода спустя. Я потихоньку восстанавливалась. Зияющая дыра в груди затянулась, кошмары приходили всё реже и реже, в последний раз появившись около недели назад. С матерью мы опять помирились, очень радуя Сулеймана, но идею заниматься с настоящим оружием я не оставила. - Мама, но ведь отец позволил! - Это была игрушка, дочка. - Но... - Я сказала нет. Иди, поиграй с братом. После того, как Селим встал на мою сторону в вопросе игр, Хафса была недовольна. Мне казалось, что даже не столько из-за предмета спора, сколько из-за того факта, что собственная дочь оказывает сопротивление, и теперь ей было важно восстановить позиции не только в моих глазах, но и в своих. - Как думаешь, - начала я, привычно обнимая пацана за талию, когда он читал книгу, и кладя голову ему на плечо, - какие они, наши кузены? - Кузены? - заинтересованно уточнил Сулейман. - Дети дядей Ахмета, Коркута и Шахиншаха. - Мы ровесники? - С кем-то да, с кем-то нет. Ты разве никогда не думал о них? - Нет, - покачал головой он. - Странно. Помнишь, на мой день рождения приезжали тёти? - О, дорогая, они так выросли! - восторгалась Хунди-султан. - Благодарю, - польщённо улыбалась Айше. Султанзаде Мехмет, её сын, был тенью старшего брата Мустафы. А тот... завидовал. Мальчик хотел быть шехзаде, наследником престола, но увы, судьба распорядилась иначе. Поэтому он пытался всячески задеть Сулеймана, который, к тому же, был немного младше забияки, что только усиливало конфликты. В общем, по понятным причинам у нас с ним не сложилось, к тому же внешне он мне не понравился. О нет, кузен вовсе не был некрасивым, просто было в нём нечто отталкивающее. Самый старший, Али, нами совершенно не интересовался, больше общаясь с взрослым Хюсревом, сыном Шехзаде Шах-султан. Айнишах и Камершах - близняшки, ровесницы Орхана и Бейхан, ими не интересовались уже мы. Айнишах-султан, как всегда, прислала подарки и письмо с извинениями, её единственный сын, Зейнеддин, опять заболел, поэтому она не приехала. Остальные тёти ограничились письмами и скромными дарами, извиняясь, что дел много, а ехать далеко. Количество возможных женихов сократилось вдвое: остались только дети дядей. - Такое забудешь, - закатил глаза шехзаде. Мехмет, с подачи Мустафы, разумеется, сломал любимый меч Сулеймана. Самый первый, пусть и деревянный, но он был дорог как память. В общем, уехали кузены, освещая себе путь несколькими приличными фонарями под глазами. Когда мать отчитывала потрёпанного братуху, на его лице было написано "ни о чём не жалею", впрочем, спустя пять минут сменившееся на знакомое сериальное "мне похуй и чё ты мне сделаешь". Я как увидела, аж слюной подавилась. - Так вот, - постучала моя скромная особа пальцем по его поясу, - а дяди с семьями не приезжали никогда. Почему? Сулейман задышал чуть чаще и посмотрел на меня, как на душевнобольную. - Закон Фатиха, - выплюнул он. - Сама же мне рассказывала. - Нет, - отмахнулась я. - До смерти султана все дети должны любить друг друга. Тут что-то другое. Брат фыркнул. - Ты серьёзно? Отпишутся, как тётки, что заняты, подачку кинут и дело с концом. - Тётки хоть раз да приезжали, а они никогда. - Совет Дивана подкупают, некогда людям, - понизив голос, хохотнул Сулейман. И тут внутри меня щёлкнуло. Совет контролировался Великим Визирем. Великий Визирь, проведя голосование среди пашей, мог в исключительных случаях отклонить приказ падишаха. Великий Визирь был свободным, то есть не являлся ничьей собственностью, а также свободного человека без решения кадия не мог казнить даже султан. Справедливости ради, ничего не сказано про пытки, в результате которых человек мог "случайно" умереть, но, думаю, вторые лица государства были достаточно умными, чтобы избежать такой участи. Ибрагим был Великим Визирем. Ибрагим был рабом повелителя, не подданым, а именно рабом. Имея Великого Визиря - раба, Сулейман мог отдавать ему ЛЮБЫЕ приказы, хоть левую пятку чесать. То есть полностью получал Совет Дивана в свои руки. Сулейман создал для себя абсолютную монархию. Если визирь перестанет устраивать брата, то отправится в мир иной по щелчку пальцев. Что и произошло в сериале. - Охуеть... - Что ты сказала?