Лестница в Небо

24.12.2010 Аизава Шота. 30 лет

Рождество стараниями Голливуда и рекламы заняло своё почётное место на пьедестале важных зимних праздников во всём мире, даже в тех его уголках, где католичество исконно не исповедовалось. В Японии этот праздник не смог сместить с лидирующих позиций Новой Год и стал скорее символом голливудского счастья для влюблённых, нежели самым главным днём последнего месяца года. Рождество — некая точка Х, к которой обязательно нужно найти вторую половинку, заказать столик в каком-нибудь мало-мальски дорогом заведении (заранее, конечно, потому что каждый уважающий себя влюблённый попытается это сделать), принарядиться и купить подарок в красно-зелёной обёрточной бумаге, символизирующий величайшую любовь, на которую человек только способен. Всё это конечно сопли и мишура. Настоящая любовь измеряется вовсе не подарками и не дороговизной ресторана. Настоящая любовь — это годы, проведённые вместе, это ссоры, после которых вы узнавали друг друга лучше, это прощение через слёзы и маты, это... ...очевидно, не то, что является обязательной переменной в уравнении празднования Рождества, по крайней мере, для парочки впереди Шоты. — А я говорю тебе, что это нечестно! — восклицает девушка, в очередной раз топая ножкой и отказываясь принимать букет роскошных красных роз. Букет, действительно, превосходит ожидания (многих, но не для этой девушки). Розы не просто красные — тёмно-бордовые, в полутьме улицы практически чёрные, а пахнут так насыщенно, что Шота, остановившийся в метре от них, с удовольствием втягивает сладкий аромат, уносящий в какой-то волшебный летний сад, полный цветов и экзотических животных. Прекрасные розы в эстетичной бело-розовой обёртке, что ещё, казалось бы, желать? Но девушка неумолима. — У Сэю-сан букет в прошлом году был больше! Шота вздыхает, пряча телефон в карман толстовки. У него не было намерения становиться свидетелем разборок, он просто предпринял попытку дописаться до своего товарища, живущего неподалёку, раз уж всё равно идёт мимо, но тот так ничего и не ответил. Время уже позднее, так что звонить смысла нет. Может, товарищ тоже с девушкой, может, уже спит, а может, считает канун Рождества не тем временем, когда приличного человека стоит беспокоить. Шота выдыхает немного раздражённо и делает попытку обойти замершую парочку. — Но Элин! — чуть не плачет молодой человек. — Здесь их тоже много... — А я не хочу такой! — каблук сапожка девушки опускается в каком-то сантиметре от ноги Аизавы. Он, не найдя возможным обогнуть спорящих на узком тротуаре, решил пройти напрямик. — Я могу их взять, если тебе не нужны, — грубо вмешивается он, протискиваясь вперёд. — Я люблю розы. И, испытывая какое-то иррациональное вдохновение, улыбается парню. Конфликт в мгновение исчерпывается, девушка выхватывает розы, сгребает парня за руку, и устремляется в противоположную от странного незнакомца сторону. Вот такая вот Аизава фея Рождества: небритый, в новенькой кожанке, тёплой бежевой толстовке под ней и свободных камуфляжных штанах, заправленных в высокие берцы. Не то, чтобы он планировал подрабатывать какой-то феей в свой последний рабочий день... Сложная расстановка выходных на зимних праздниках, связанная, с одной стороны, необходимостью успеть подвести итоги уходящего года, с другой — не позволить своим работникам слишком расслабиться, усложняется ещё и тем, что день рождения его императорского величества Акихито — 23 декабря. Именно поэтому многие фирмы закрылись на новогодние каникулы ещё вчера, но, увы, школа Аизавы в этот список не входит. Он выпил за здоровье императора в уединении своей квартиры, а на утро бодрячком поплёлся на работу. Настроение в школе у всех было какое-то нерабочее. С двадцать шестого уже каникулы, куда тут работать? Но у Шоты горела сдача плана на следующий триместр, и завуч по учебной работе ему об этом любезнейшим образом напомнил, оставив дописывать его аж до шести вечера. Вот же мразь, неужели ему не к кому торопиться в этот важный вечер — канун Рождества?.. Аизаву, впрочем, тоже никто не ждёт. Твайс — единственный, с кем можно было собраться пропустить пару тройку стаканчиков — уехал к родственникам, потому что его новогодние каникулы начались ещё вчера. Вызванивать знакомых было почти бессмысленно: многие из них сегодня со своими вторыми половинками. Возле ярко-украшенной витрины пекарни Шота останавливается. Внутри бойко идёт торговля: главное украшение сегодняшнего стола — кремовый торт с дурацкой ободряющей надписью в духе «Merry X-mas», «Happy together» и прочего соплежуйства. В очереди в основном мужчины в пальто и куртках — покупают торты после работы. Шота стряхивает с головы снег, белоснежными хризантемами украсивший его шевелюру, натягивает капюшон и, сгорбившись, торопится вперёд, выруливая на одну из центральных улиц, озарённую гирляндами и традиционными украшениями с каждого завалящего окна, двери и витрины. Он уже сто раз пожалел, что решил вылезти из дома в эту ночь. Долгая дорога с работы по пробкам, потом — такая же до центра на метро в толкучке, гомоне и жаре. Настроение и так не было особо праздничным после утомительной писанины, а теперь оно и вовсе гринчевское. Он устал и его бесит всё. Мокрый снег, моросивший с самого утра, сейчас заваливает всех и вся тяжёлыми крупными хлопьями, падает прохожим за воротник, на голову и под ноги, словно бы зима запоздало опомнилась, что вот уже конец декабря, а в Токио снега нет. Да и не порядок — сочельник без снега. Не по-голливудски. Нарастающий глухой перезвон колокольчика заставляет Шоту сгорбиться сильнее и смотреть под ноги. Начиная за несколько недель до Рождества держатели подобных колокольчиков встают на проспекты и перед метро с некой вывеской, обычно жалобной, и просят пожертвования для храмов, детских домов, приютов, больниц… (можно наличкой или по карте!) Как только проситель в красном становится виден, Шота не выдерживает и перебегает через дорогу. Хватит с него бездомных животных и больных детей — у него самого целый набор праздничных недугов, включающих депрессию и отсутствие денег. Коллеги по работе звали в пивную, но он отказался. Их стрёмные рожи осточертели ещё неделю назад, плюс, опять же, денег нет ни черта, потому что с какого-то хера у его банка возникли технические проблемы, и деньги на карте появятся только… а хер знает когда, хорошо, если до Нового Года. Наверное, даже хорошо, что этой зимой он сычует — выбор подарков, закупка годового запаса продуктов, которые исчезнут во вторую неделю января, ссоры и споры по поводу того, что приготовить — всё это обойдёт его стороной. Можно будет просто затариться алкоголем. Или каждую ночь заглядывать в клуб или бар, заводить новые знакомства, ни к чему не обязывающие, но помогающие скоротать время. Просыпаться в чьих-то постелях, пить чей-то кофе, если угостят. Родители, конечно, будут звонить. Мать причитать, что опять он совсем про них забыл, отец нудеть, что им нужна помощь на ферме — и зачем он вообще сына растил, чтобы тот пакостные татуировки бил и выглядел как попало? А потом они вспомнят, что ему уже тридцать. «Вот мы в твоём возрасте...», да-да. Well, that’s a price we all must pay. ¹ Шота плетётся, рассматривая заметённый снегом тротуар, иногда поднимая глаза на людей за витринами кафе и магазинов. Некоторые, облачившись в лучшие наряды, едят странного вида еду в ресторанах, куда вход ему будет закрыт ещё... да всегда, скорее всего. Он там даже воду себе позволить не сможет. Или они дают воду в кредит?.. Другие — в магазинах — суетливо выбирают подарки, третьи уже выходят, нагруженные фирменными пакетами. Смех и звонкие восклицания разносятся по всей улице, режут уши… Надо же было забыть наушники! Он сворачивает в ближайший тёмный закоулок, едва не задевая плечом выходящую оттуда смеющуюся парочку в одинаковых тупых красных шапках с придурковатыми помпонами. Выуживая из кармана пачку сигарет и, прислонившись к стене, он с раздражением выщёлкивает замёрзшими пальцами огонь из зажигалки. Надо уже купить себе Зиппо и не ебаться! Oh, well, a Christmas present for himself, the beloved one. ² Не то чтобы Аизава ненавидел Рождество в целом, но конкретно сегодня — да. Плюс ещё этот снег. Надо было ему пойти сегодня? Никак не мог вчера или завтра? Вчера был такой повод! Кому не захочется снега на свой день рожденья. Нервно выдыхая струйку горького дыма, он рассматривает подворотню. Закуток оказывается уютным и совсем не проходным. И чем тут занималась эта парочка?.. Шота прослеживает их следы, ведущие к улице, но не понятно, откуда они берут начало. Здесь неожиданно тихо, словно бы шум улицы заглушается невидимой стеной, словно бы этот закуток совсем в другом мире, не в том, где суета и чудо в ночь перед Рождеством. Свет с улицы тоже почти не падает, но вот жёлтый фонарь у двери здания напротив сияет маяком всякой заблудшей душе. Дверь самая обычная — стальная, чёрная с круглой ручкой, блестящей в свете фонаря, а внизу… Что это?... Никак… дверь для животных?.. Аизава подходит ближе: действительно, небольшое вырезанное в двери прямоугольное отверстие закрыто пластиковой панелькой. На панельке приклеена то ли бумажная, то ли картонная кошачья мордашка с треугольными ушками и тремя прямыми толстыми полосками усов по бокам. Заведение с животными? Внезапное озарение отзывается приятной тянущей теплотой в теле. Никак кошачье кафе! Шота бросает сигарету в снег, для верности затаптывает её (хотя зачем бы?) подошвой своего берца и широким шагом выруливает прочь из закоулка. Ослеплённый яркостью рождественских огней, будь они неладны, он врезается в кого-то, извиняется почти даже беззлобно, окрылённый возможностью потискать пару-тройку пушистых жоп и выпить горячего кофе, если очередь не будет слишком большой. Он стремительно сокращает расстояние до входа в заведение, и, не потрудившись даже взглянуть на название, часы работы, да и открыто ли оно вообще, хватает ручку светло-голубой двери и тянет на себя. Сладким перезвоном разражаются тонкие трубочки музыки ветра, когда он входит. Дверь мягко закрывается за ним. Аизава замирает на пороге, снимая капюшон. Это не кошачье кафе. Это даже не кафе. Только сейчас запоздалый вопрос «кто будет выпускать кошек из кошачьего кафе на улицу?» всплывает в его голове. Это… бар? Совершенно пустой и не украшенный. Пустой не украшенный бар в Сочельник? Это что, шутка?.. Ошалелый Аизава принимается озираться, словно бы ожидая, что посетители вдруг спрятались, чтобы разыграть его (что за тупая идея?). Зал большой, озарённый мягким медовым светом, и пустой: прямо перед Шотой — угловая барная стойка из тёмного лакированного дерева, за которой виднеется дверь в подсобное помещение, полки с алкоголем и несколько кранов, скорее всего, для пива. Справа от стойки — широкая лестница на второй этаж — небольшой балкончик с невысоким деревянным ограждением. На балкончике лежат какие-то коробки и парочка красных мешков, напоминающих модные bean bags. Сам же зал оборудован лишь несколькими деревянными столиками с какими-то рисунками, залепленными прозрачной плёнкой. На крышке ближайшего к Аизаве столика на чёрном фоне красуется оскалившаяся морда азиатского дракона с горящими жёлтыми глазами. За столиками в самом углу зала — небольшое квадратное возвышение с колонками — сцена. К ней прилегает стена с дверью — очевидно, тот самый чёрный ход, который видел Аизава в переулке, вон в углу и люк для животных. Дверь и барную стойку отделяет узкий коридор, из которого как раз выруливает пушистый серый комочек, жалобно пища. В тишине огромного помещения его писк, мало похожий на мяуканье, разносится эхом. Это для него дверь? Для такого крохотули? Он же утонет в выпавшем снегу. Аизава всё также ошалело стоит в дверях, завороженно провожая резво скрывающегося за стойкой котёнка взглядом. Что это за место такое? Пустой бар. Ни рождественской ебливой музыки, ни украшений, ни людей. Только котёнок и стойка с напитками. Это... рай? Снег с его ботинок растёкся в лужу. — Э-эм… — неуверенно тянет он, переминаясь с ноги на ногу. За стойкой тут же раздаётся шебуршание, словно бы ждали только его голосовой команды, и из-за неё, как чёртик из табакерки, выныривает молодой парень. Шота невольно передёргивает плечами. — Приветствую! — восклицает он высоким, хорошо поставленным голосом. Его волосы — длиной до ушей — белоснежное пушистое облако с голубизной на кончиках, отросшая чёлка спадает на глаза, и парень сдувает её, забавно морщась. Его улыбка — притягательный оскал дьявола, готового выменять вашу душу на сомнительное удовольствие вечной любви или богатства. Тёмно-коричневый фартук увешан какими-то значками — с порога не разглядеть, под фартуком — рубашка цвета чистого синего неба в деревне. — Проходите, располагайтесь! — Эм… — снова очень глубокомысленно выдаёт Шота, ещё раз осматриваясь, но всё же делая неуверенный шаг вперёд. — Извините за беспокойство… — О чём вы! — весело отмахивается парень, словно бы Шота не в бар, а к нему домой зашёл. Он упирается локтями о стойку, переплетает пальцы в замок и укладывает на них подбородок. — Чего желаете в этот чудесный снежный вечер? Аизава проходит к стойке и усаживается на высокий деревянный табурет с коричневой кожаной сидушкой. — Тут… — он какое-то время прикидывает, есть ли хоть какой-то смысл констатировать очевидное, — немноголюдно. Для Сочельника почти мистика. Или чёрная магия. — Вы правы, — парень тянет слова, словно патоку. — Вообще-то мы ещё не открылись. Он кивает в сторону многочисленных коробок вокруг, которые Шота каким-то образом не заметил. — Но раз уж вы пришли… — он разводит руками. — Так чего же вы желаете? Вопрос отчего-то кажется совсем не простым. Шота непроизвольно скрещивает руки на груди. То ли дело в этой его улыбочке, то ли в общей таинственной обстановке... Не заключит ли он сделку в стоимость своей души, если озвучит своё желание. С другой стороны, а чего он хочет? Мира во всём мире? Приятной компании в этот унылый вечер? — Не знаю, — честно признаётся он, окидывает взглядом полки с напитками. В целом, место располагающее. По крайней мере, тут нет ебливых песен и людей в дурацких свитерах с оленями и парными шарфами/шапками. — У вас есть какие-то правила на этот счёт? Бармен загадочно улыбается. — Да воздастся каждому по делам его, — неожиданно говорит он, затем несколько секунд изучает своего гостя, видимо оценивая, — в вашем случае, думаю… сухой ирландский стаут? Аизава пожимает плечами. Сможет ли его зарплатная карта вытянуть хоть что-то? — Не уверен, что могу себе это позволить, — честно признаётся он, ныряя рукой в карман толстовки за телефоном. Может, хоть пару тысяч иен ещё осталось?.. Откуда-то снизу раздаётся жалобный писк. Бармен вновь исчезает за стойкой, а потом появляется уже с полосатым серым котёнком на руках и аккуратно садит его на столешницу. А Шота уже было подумал, что сам бармен и перевоплощается в милый пушистый комочек. Потому что, будем откровенны, если бы у вас была возможность превращаться в животных, кем ещё быть, если не милейшим котиком?.. У дьявола в шкуре котейки куда больше шансов, чем в облике огромного чёрного фаустовского пуделя. Котёнок, ещё неловко держащийся на лапах, осторожно подходит к Шоте и принюхивается. А потом усаживается на задние лапы, поднимает пушистую мордашку с темно-серыми глазками и принимается громко урчать. Такой кроха и какой громкий! Аизава осторожно тянется к нему, оглаживая пальцами хрупкую спину — размером котёнок едва ли больше его ладони, а какой храбрый! Не переставая легонько гладить пушистый тёплый бок, другой рукой он тянется к смартфону, открывая приложение банка. — У нас тут плохо ловит интернет, — кивает бармен на недоумевающий взгляд Аизавы, которому вместо нулей на счету телефон показывает белый экран. — Так и быть! В честь праздника за счёт бармена, — он подмигивает и споро наливает тёмный пенный стаут из крана в высокий пивной бокал. Через несколько мгновений рядом с первым опускается второй. — Не пить же вам в одиночестве. Шота благодарно кивает, принимая свой бокал, и делает короткий глоток. На языке оседает резкий кофейный привкус. Не то, чтобы он особо разбирался в тонкостях пивоварения, тем более каких-то стаутов. Откровенно говоря, он бы и шот водки сейчас с удовольствием проглотил и, даже, наверное, не поморщился бы. — Я так понимаю, Рождество — не ваш праздник, — с чего-то заключает парень, тоже делая глоток из своего бокала. — Эм… — в который раз за этот вечер Шота поражает своим словарным запасом. — Под настроение, я полагаю? — Честно говоря, я тоже не фанат, — он подмигивает. — Как насчёт тоста? Котёнок уже свернулся в комочек под рукой Аизавы и, закрыв глаза, мирно посапывал, периодически помахивая коротким хвостиком. — К чёрту рождество? — предлагает мужчина, приподнимая бокал. — К чёрту, — поддерживает парень. И глаза его — Шота даже промаргивается от неожиданности — на секунду вспыхивают жёлтым. Что за мистика?.. Да какая мистика?! Он просто заебался сегодня, вот и мерещится всякое. — А… давно вы здесь? Мне кажется, ещё неделю назад тут ничего не было? — кажется, глоток пива наконец возвращает Шоте дар речи. — Ой что вы! — парень смеётся. — Мы тут уже… месяцев пять всё обустраиваем. Ещё столько всего распаковывать. Аизава кивает. Он довольно часто гуляет по центру, но имеет привычку не смотреть по сторонам. Да и чёрт знает, где он сейчас, на самом деле — он же через столько дорог перешёл. — Милый котик, — продолжает бармен, — не так ли? Его Суши зовут. Недавно ко мне прибился. Я для него и дверь сделал. Он мал ещё, конечно, но когда подрастёт... Я, знаете ли, за свободу воли. Шота уважительно хмыкает, чувствуя, как от очередного глотка в голове приятно тяжелеет. — Меня, к слову, зовут Ширакумо Оборо, — парень снова улыбается. — Аизава Шота, — кажется, представиться стоило ещё минут десять назад. — Тяжёлый день, Аизава? — Да как сказать… Обычный рабочий день, — он неопределённо разводит руками. — И девушка дома не ждёт? — Нет. Ни девушка, ни кот, — пальцы напоследок слегка сжимают хвостик, прежде чем оторваться от котёнка. Тот приоткрывает один глаз, но тут же снова его закрывает. — Я тоже сегодня один, друзья в этот день предпочитают оставаться в уюте своих нор. Кстати, — Оборо кивает за спину Аизавы. — Там, вон, стоит проигрыватель. Если мелочь есть, можешь поставить что-нибудь под настроение. Шота оборачивается, чтобы увидеть на сцене древний проигрыватель с пластинками. Такой… из детства. Он готов поклясться, что, когда он только вошёл, его там не было! Как и коробок вокруг. Впрочем, делая очередной глоток стаута, он уже ни в чём не может клясться. Мелочь в одном из карманов штанов, действительно, находится: разменка пополнить проездной. Он кидает пару монет в автомат и тыкает в единственную знакомую песню. Жужжит, устраиваясь на пластинку, игла. Гитарные переборы наполняют зал, а высокий протяжный голос эхом отражается от стен: «There is a house in New Orlean They call the Rising Sun And it's been the ruin of many a poor boy And God, I know I'm one»³ — Интересный выбор, — тянет Оборо. — Любишь The Animals? — Люблю классический рок в целом, — кивает Аизава. Возвращаясь к стойке, он обращает внимание на ещё один столик, покрытый красивыми шипастыми розами, оплетающими два старинных скрещенных револьвера с узорчатыми рукоятками. — Интересный дизаин столиков. — Мои знакомые татуировщики постарались. А другие мои знакомые — байкеры — притащили этот автомат, уж не знаю, где они его отрыли. — Байкеры? — Шота оживляется. — Может, я их знаю? — Может, — Оборо пожимает плечами. — Завтра вечером они придут похмеляться и помогать с распаковкой —  если есть желание, ты тоже приходи, любая помощь пригодится. С меня стаут! «Oh mother, tell your children Not to do what I have done Spend your lives in sin and misery In the House of the Rising Sun»⁴ Песня очень подходит этому месту. Бар, появившийся (для Шоты) неожиданно, забивший на празднования, отпаивающий случайные заблудшие души за свой счёт, соблазняющий котами и приятными возможными знакомствами. Чем не место греха? Покруче дома «Восходящего Солнца» будет. Когда солист допевает последнюю строчку, Шота понимает, что день уже не такой и херовый. Стаут вкусный. Котёнок милый лежит рядом, радуя глаз. Оборо забавный, хоть и есть в нём что-то… откровенно дьявольское. Но Аизава никогда и не стремился в Рай. С последним глотком своего стаута он ещё раз посылает Рождество куда подальше, и прикрывает глаза. Сейчас бы ещё покурить… — Я как-то не обратил внимание на вывеску. Как называется-то твой бар? — лениво осведомляется он, спрыгивая с табурета. Оборо пожимает плечами. — Я ещё не думал, если честно. К концу недели нужно будет что-то выдать для оформления последних документов. Завтра с ребятами и решим. _________________________ ¹ Well, that’s a price we all must pay. — Цена, которую нам всем приходится платить. ² Oh, well, a Christmas present for himself, the beloved one. — Ну что ж, Рождественский подарок для себя любимого. ³ There is a house in New Orlean They call the Rising Sun And it's been the ruin of many a poor boy And God, I know I'm one Есть дом в Новом Орлеане Его называют Восходящее Солнце Он разрушил много жизней несчастных мальчишек И видит Бог, я один из них ⁴ Oh mother, tell your children Not to do what I have done Spend your lives in sin and misery In the House of the Rising Sun Мать, скажи своим детям Не идти по моим стопам Не терять свою жизнь в грехе и бедности В Доме Восходящего Солнца