Лестница в Небо

Аизава Шота 31, Шинсо Хитоши 17

Бывают такие утра, когда ты просыпаешься, и уже на первом осознанном вздохе, в ту миллисекунду, когда ресницы, подрагивая, открываются, твоё переключающееся сознание регистрирует, что ты в полной, непроглядной жопе. Хитоши медленно открывает глаза, встречаясь с холодным упрекающим взглядом неморгающих глаз на чёрно-белом лице Курта Кобейна в рамке под стеклом. Первое что приходит в голову: на стене в его комнате Кобейна быть не может. Несколько секунд мозг пассивно решает сложную алгебру, подставляя в уравнение истины все недостающие неизвестные: жужжание кондиционера, непривычный запах сигарет и тонкое флисовое покрывало, накрывающее его. Это не его комната. Стало быть, не его дом. Не его дом... где он? Воспоминания, подкинутые надёжной рукой памяти, не позволяют его сердцу в панике набрать скорость достаточную, чтобы сломать рёбра. Первые несколько секунд. А потом реальность накатывает на него картинами и обрывочными диалогами с прошедшей ночи, силуэтами, впечатлениями и эмоциями. Всё то, что краем мозга регистрировалось, пока большая часть была занята истерикой и галлюцинациями, сейчас обрушивается на него разрывающим грудную клетку шквалом. Парень тут же ощущает всю глубину случившейся с ним жопы. Детальный список собственных проёбов фолиантом раскатывается за закрытыми веками. И его сердце вжимается в грудную клетку. Продавцы счастья — люди с приветливыми лицами и татуировками. Они предлагают тебе избавление от проблем в любой непонятной ситуации. Что-то не так дома? Устал после работы? Хочешь попробовать нечто новенькое? Порошок, таблетки, марки — набор на любой вкус и цвет. И всё кажется таким простым. Вот только инструкции нет. Никто не рассказывает, как правильно задерживать дыхание перед тем, как открыть дверь в неизвестность. Что там за ней? Райские кущи или адский котёл?.. Хитоши по незнанию открыл какую-то не ту дверь. По крайней мере, тот дичайший ужас, который он испытал... не это он ожидал, когда девушка, удобно устроившаяся на коленях Деку, внезапно предложила закинуться. Он хотел отдохнуть. Потанцевать, возможно, или просто полежать и попускать слюни, рассматривая психоделические картинки, синтезированные сознанием и дурью. Он хотел не думать об отце, о доме и о своём положении в этом мире. В его планы не входило потеряться на грани реальности и бреда в полном одиночестве, когда единственное, что хоть как-то удерживает от падения — голос Аизавы. Аизавы?.. Он же притащил его к себе, не так ли? Разговаривал с ним, пока Хитоши кидало из кошмарного видения в реальность, успокаивал. Волна стыда накрывает его вместе с воспоминанием о том, как он вцеплялся в кофту мужчины и как брыкался ногами, не желая принимать помощь... Он сбежал от друзей, чтобы его никто не видел, чтобы никто не узнал о его слабостях. Он надеялся переждать свой бэд, пересидеть где-то в углу, в тишине и разобраться со своими демонами или, хотя бы, не позволить им жрать его заживо на виду у всех. А в итоге закончил в квартире Аизавы, на его кровати, под его покрывалом и с его осуждающим Куртом Кобейном, который висит низко на стене прямо перед носом, словно бы в издевательство: «Смотри парень, в своё время я был там, где был ты». Шинсо жмурится так сильно, что перед глазами темнеет. Fuck. Он рыдал. И не просто плакал, а выл, уткнувшись сэнсэю в грудь, и причитал, о том, какой он плохой сын, и как сильно он сожалеет... Блять. Блять. Блять. Неосознанно он раскрыл свою слабость... и кому? Аизаве! Человеку, с которым он курит на переменах, который с повседневно-спокойным лицом угрожал выбить ему зубы, которому затирал, что ему совершенно всё равно, что о нём думают люди, а в итоге... так опозорился... Хитоши с громким болезненным стоном, полным презрения к самому себе, переворачивается на другой бок. Аизава наверняка теперь будет издеваться над ним, неустанно подкалывая по поводу того, как жалко выглядел он во время бэда и как сопливо себя вёл. Солнечный свет с балконной двери на миг ослепляет его, вызывая головную боль. Ему требуется некоторое время, чтобы, позволив голове успокоиться, проморгаться и разглядеть учителя, сидящего недалеко от кровати на стуле спиной к балкону. Сука. Он ещё и здесь? Шинсо краснеет мо-мен-таль-но: кровь, покалывая, приливает к ушам, щекам и шее. Он снова крепко жмурится, надеясь самовозгореться и провалиться под землю. Прямо с этой кровати. Растопить пол своим обжигающим смущением до самого ядра земного шара. Шота только что слышал его стон... возможно, даже не один (Хитоши ведь понятия не имеет, как вёл себя во сне) — что может более неловким? — Очнулся, наконец? — мужчина отрывается от телефона и смотрит на него. Шинсо замирает. Даже дыхание застывает в лёгких. Тихий хриплый голос кажется усталым и раздражённым. Учитель всё время сидел тут с ним? Почему? Ждал, когда проснётся? Беспокоился или это просто единственная комната, где он может сидеть?.. Хитоши молча пялится на него из-под полуприкрытых век, выхватывая детали образа. Часть его волос убрана в неряшливый растрёпанный пучок, другая — рассыпана по плечам, закрывая уши. Свободная тёмно-бордовая кофта — мятая, с растянутым воротом и каким-то странным принтом на груди: белый контур меча окружает венок из веток с листочками, а надпись на ленте, пересекающей клинок, то ли спросонок кажется бессмысленной абракадаброй, то ли просто написана на незнакомом языке. На его ногах — потёртые серые джинсы с дырками на коленях: одна нога лениво елозит босой ступнёй по полу, вторая согнута в колене и пяткой упирается в сидушку. Теперь понятно, почему всегда так странно смотреть на учителя в костюме. Конечно, когда по дому ходишь так, в приличной одежде будешь чувствовать себя некомфортно. Похоже, этот Аизава перед ним — настоящий. Шота снова утыкается в телефон. Стыд, смешанный с лёгким раздражением, вступает в опасное взаимодействие со страхом. Потому что Шинсо только сейчас понимает один очевидный факт, который упустил за Кобейном и презрением к самому себе. Его — несовершеннолетнего и обдолбанного — подобрал у ночного клуба Аизава-сэнсэй. Его школьный учитель. Позвонил ли он родителям? Ждёт ли полный пиздец дома? Или... домой вообще уже можно не возвращаться? Сообщил ли он кому-то? Парень изучает смятую ткань серого покрывала, прикидывая, что сказать. Спросить про родителей? Или почему он всё ещё здесь? Что думает о нём Аизава-сэнсэй? Что Хитоши натворил, пока ничего не соображал? Извиниться? Он зол? А с чего бы ему быть злым, собственно? Никто не просил его помощи… Или просил?.. Встречу с Шотой он помнит смутно, кроме того, как вцеплялся в него в панике. Парень задумчиво поджимает губы. Слов не находится. Ничего не вылезает из глотки кроме отчаянного рычания, но его он предусмотрительно сдерживает. Вся эта ситуация очень проёбана. Хочется домой. Впервые за несколько месяцев жизни в Японии он по-настоящему хочет вернуться домой. Выпить кофе, покурить, принять душ и провалиться сквозь землю, прямо там. Яркая картинка горящего котла вместо массажного пола душевой кабинки, вспыхнувшая в голове, немного даже успокаивает как-то. Даже получить пиздюлей от родителей лучше, чем находиться в одной комнате с Аизавой сейчас. Он явно зол. Или устал... он вообще спал? Шинсо уже было решается подать голос (нужно ведь ответить на заданный вопрос), когда Шота, видимо, вспомнивший, что у него есть дела поважнее, чем тупить в экран рядом с безмолвным гостем, встаёт и молча выходит. Белая дверь с тихим шуршанием прячется в стене и так же тихо закрывается, оставляя парня в одиночестве. Fucking shit. Он тут же переворачивается на живот и утыкается лицом в подушку и... с трудом подавляет желание проораться в нее. Стены-то тонкие, Шота всё услышит. Сердце болезненно сжимается, пока мозг заботливой рукой подкидывает всё новые и новые фрагменты прошлой ночи. Он разбил стакан. Его руки дрожали так сильно, что он даже сраный стакан удержать не смог. Сдохнуть... В который уже раз после пробуждения он надеется, что какая-нибудь неведомая сила смилуется и просто придушит его. Или остановит ему сердце. Вариться вечность в котле из собственного стыда — достойная альтернатива долгому, мучительно-неловкому существованию здесь и сейчас. Надо свалить домой. Но подняться с кровати, как назло, нет совершенно никаких сил. Истерика вымотала его. Окей, тогда нужно прийти в себя и технично сбежать. Выйти на балкон и спуститься по пожарной лестнице? А она тут вообще есть?.. На каком он этаже? С другой стороны, как-то совсем невежливо сбежать, даже не попрощавшись... или этого Шота и ждёт? Хитоши с силой прикладывается лбом о подушку. Приглушённое «пуф» и усилившаяся головная боль становятся ему наградой. Курт Кобейн с плаката смотрит уже не столько осуждающе, сколько снисходительно-насмешливо: «Ну-ну, и что ты будешь делать теперь? Ружья-то здесь нет». Свой телефон парень обнаруживает тут же рядом с Кобейном на тумбочке. Все карты и айди на месте — в специальных кармашках в чехле. Шота не смотрел? Или смотрел, но не стал трогать? С одной стороны это логично — с чего бы Аизаве трогать чужие вещи, с другой, Хитоши почему-то ожидал, что все его поддельные документы заберут. Но... Шота ведь знает, что он курит и никак это не комментировал, а ведь вопрос покупки сигарет так или иначе напрашивался. Шинсо смотрит в телефон. Экран привычно полон уведомлений от сообщений в «Messenger». 03:40 <Deku> Чувак, с тобой всё ок? Ты так быстро ушёл... 04:00 <Deku> Чувак, ты дома? 04:15 <Deku> Тоши, мать твою, при встрече я надеру тебе зад! Какого хуя ты не отвечаешь?! Несколько пропущенных вторили угрозам Деку. 12:10 <Purple donut> Бля, сорри. Я только проснулся. Всё ОК. 12:12 <Dark Shadow> Есть мнение, что тебе всё-таки пиздец. Но я рад, что ты хотя бы сейчас написал. Блять, ну сейчас еще только выговора от друзей ему не хватало. Какого блять черта?! 12:12 <Purple donut> Не помню, чтобы Деку так уж и переживал, когда свалил с этой девицей хер пойми куда на «10 минут». 12:12 <Deku> Это не повод, сука, не отвечать на звонки. 12:13 <Purple donut> Да хер ли блять, я был под кайфом вот и всё. 12:13 <Deku> Да пох, просто предупреждай, что отчаливаешь, в следующий раз. 12:13 <Purple donut> ОК Хитоши убирает телефон в карман штанов. Помимо Деку, который паниковал скорее потому, что тоже был под чем-то, ему никто не звонил. Даже родители. Или родителям всё-таки позвонил Аизава? У него есть их номер? В прошлую пятницу они разговаривали... Паника очень быстро подступает к горлу. Стоит ли позвонить родителям сейчас?.. Прокручивая сотни вариантов диалогов в голове, он садится на кровати и утыкается носом в колени, поджимая их к груди. Сука. Похоже, и правда стоит поговорить с Аизавой. Но что ему сказать, как спросить? При одной только мысли, что Шота припомнит ему, как он рыдал у него на груди, тут же хочется сгореть на месте. Чтобы хоть как-то отвлечься, он разглядывает спальню. Небольшая, в половину комнаты Хитоши, и с низким потолком, но светлая и уютная. Большую её часть занимает кровать на низких ножках. Над ней, в изголовье, висит на стене черно-серебристая электрогитара, рядом — плакаты в рамках: то ли каких-то старых японских фильмов, то ли просто в стиле ретро, — и, конечно огромный плакат Кобейна формата А2 на соседней стене. Между Кобейном и кроватью — крошечная чёрная тумбочка с лава-лампой на ней. Сэнсэй играет на гитаре? Он хмыкает. Образ Аизавы с гитарой не кажется странным, скорее даже, каким-то естественным: Шота на полу в своих драных джинсах с гитарой на коленях, волосы распущены, уши закрывают огромные чёрные наушники, глаза мечтательно прикрыты, длинные пальцы перебирают струны, извлекая из инструмента ему одному слышные звуки. Шинсо тоже умеет играть, он несколько лет занимался, но ему быстро надоело, так что красно-золотая электрогитара так и осталась дома, в Нью-Йорке. Противоположная стена целиком состоит из шкафа — в его центральной открытой части видны несколько книг и пластинки, но выгнувшись, Хитоши различает и современный проигрыватель. Так вот откуда была музыка ночью, а он думал, что всё... привет. Пластинки... Шота что, из прошлого века? Хоть бы и радиоприёмник какой-то стоял или там ноутбук, но проигрыватель?.. Впрочем, он быстро вспоминает, что пластинки до сих пор продаются во многих магазинах, и даже современные исполнители выпускают виниловые версии своих альбомов. Может, он просто коллекционер?.. Слева от шкафа — балконная дверь во всю стену с плотными тёмно-серыми шторами по бокам, сейчас раздвинутыми, а в середине комнаты стоит офисное кресло на колёсиках. Не к месту и не в тему. Здесь ведь нет стола. У Шинсо в комнате стоит большой компьютерный стол, за которым он делает уроки, к нему идёт высокий игровой стул, а кровать у него тоже довольно большая, но чёрт, не такая, как у Аизавы! (Да здесь втроём можно поместиться!) И подушек у него тоже меньше, собственно, одна. Здесь же их точно штук десять — разных размеров и расцветок — часть валяется в ногах, парочка под головой, а еще одна под животом. Форт из них он тут что ли собирает? На такой кровати можно было бы. У Шинсо в комнате ещё люстра с разными режимами, контролируемыми с пульта, термостат и прочие условности комфортного существования, но какой бы современной его комната не была, она даже близко не настолько уютная и обжитая как эта. В этой чувствуется душа хозяина. Хитоши садится. Быстро встать и попрощаться. Два слова, пара-тройка телодвижений — и он не увидит Шоту до понедельника, (а если он будет особенно стараться и реже выходить курить, то до самого урока английского!). За стеной отчётливо различимы чужие шаги, щелчок, а через секунду хорошо знакомый гул нагреваемой воды, шуршание открываемой двери. Аизава куда-то уходит? Хитоши вслушивается — в квартире повисает тишина, нарушаемая только мерным гудением электроприборов. Ушёл? Вышел покурить? Может, спринтануть к выходу? И тут же. Очень отчётливо. Он понимает, что пиздецки хочет в туалет. Буквально, лопнет сейчас. Fu-uck. А он-то надеялся просто умереть от неловкости на этой кровати. Но умирать в луже как-то не хочется. Хитоши встаёт и одёргивает свою смявшуюся за ночь чёрную оверсайз-футболку, которую на прошлой неделе специально купил на Харадзюку для походов в клуб: на груди красуется светоотражающая надпись «OUTRAGE», а на спине — расположенная вертикально — «HANDLE WITH CARE». Тогда это казалось пиздецки забавным, но сейчас, учитывая всё произошедшее вчера, он её просто ненавидит. Из комнаты он выходит практически на цыпочках. Дверь, неприлично громко открывается, и парень молится, чтобы Шота всё же куда-то свалил. Зал оказывается чуть больше спальни — тут такой же низкий потолок, до которого, кажется, можно дотянуться рукой, если встать на цыпочки, и такие же светлые стены. Как они живут в таких крошечных квартирках? Здесь в правом углу и мини-кухня: плита, мойка, несколько навесных шкафчиков, холодильник, и обеденная зона — деревянный стол с брошенной на нём грязной посудой и с тремя стульями. В другом углу комнаты, у второй двери на балкон, стоит диван с проектором над ним, у дивана — низкий кофейный столик с наваленными на нём документами, открытым ноутбуком и чёрной кружкой. За диваном, у самой стены, Шинсо замечает синтезатор в прозрачном чехле на специальной раскладной подставке. В этой квартире так много вещей, связанных с музыкой. Неужели Шота ещё и играет в какой-то группе? Байкер, с татуировкой, тусующийся по клубам и играющий рок, работает учителем?.. Он что, когда-то поспорил с друзьями на миллион, что сможет, и просто выигрывает спор?.. За балконной дверью скользит тёмный силуэт. Сэнсэй, стало быть, курит... Шинсо в два широких шага преодолевает комнату и выходит в крошечный коридор, который начинается сразу за холодильником. Три двери: одна — справа в самом конце — очевидно, выход, другие две... туалет и ванная? Отодвинув одну наугад, он обнаруживает ванную. Пиздецки крохотную, зато с настоящей ванной, а не душевой кабинкой, как у него в комнате. Но здесь же не развернуться! Ванная и умывальник старые и пожелтевшие, пластик на стенах тоже какой-то грязно-белый. И запах. Знакомый землисто-приторный. Он что, дует, валяясь в ванной? Впрочем, а почему нет? Когда Хитоши будет жить один, он тоже сможет себе это позволить Вторая дверь — странная пластиковая гармошка — оказывается заветным туалетом. Еще крошечнее ванны. Что за бункер-то? Сделав все свои неотложные дела, умывшись и кое-как приведя себя в порядок, насколько это возможно в незнакомой квартире, он возвращается в зал и застаёт учителя, уже вытянувшегося на диване с книгой в одной руке и чёрной кружкой в другой. Волосы он убрал в высокий короткий хвост, открыв уши с чёрными гвоздиками-крестиками. Из открытой двери спальни доносится пронзительное гитарное соло, и высокий голос певца выводит: It's early morning, the sun comes out Last night was shaking and pretty loud My cat is purring, it scratches my skin So what is wrong with another sin? Парень тушуется, неловко переминаясь с ноги на ногу рядом с холодильником. Обратить на себя внимание? Развернуться и свалить? Шота кажется полностью поглощённым чтением. Может, даже не заметит если он уйдёт?.. — Кофе, — Аизава кивает в сторону стола, на котором больше нет грязной посуды, только белая дымящаяся кружка с предупреждающей надписью о том, что сарказм ещё не прогрузился до ста процентов, просьба подождать. Хитоши чувствует себя грузным жирафом, протискиваясь между мини-кухней и стулом. По тону учителя не совсем понятно, было ли это предложение, предупреждение или угроза. Светло-коричневый «кофе» в кружке выглядит, как грязная вода из лужи. Осторожный глоток обжигает язык, на вкус это нечто среднее между «Mocha frappe» от Dunkin’ Donuts и разведённой водой с сахаром. Это... кофе? Пахнет как кофе... вроде... Или это такое наказание? Морщась, Хитоши возносит хвалу, что Шота хотя бы дал ему прийти в себя, прежде чем читать нотации. Сейчас он подойдёт и выдаст ему лекцию о вреде наркотиков, ведь так? Хотя... чёрт, да они встретились в переулке у клуба! Он вроде ещё с кем-то был... так что... скорее всего нотаций на эту тему не будет. Второй глоток примиряет его с реальностью. Окей, всё, похоже, не настолько плохо. Помимо этого кофе. Если уж Ад и существует, то там подают вот такую парашу. Он принимается теребить тонкий зелёный браслет на свой руке — пропуск в клуб — один из тех, которые хер так просто разорвёшь. Отличное напоминание для тех, кто ничего не помнит на утро. При одном взгляде на него хочется выть. Ебаный чёртов клуб, чёртова наркота, и будь проклято его мимолётное пьяное желание хорошо провести время! Аизава ничего больше не говорит — кажется, он и вовсе о нём забыл. Для него это нормально? Вот так приводить к себе в дом малознакомых людей и забывать о них? Если бы тишину не разбавляла песня, её можно было бы резать ножом. Это такая пытка молчанием специально для нерадивых учеников, пойманных за употреблением незаконных веществ? Впрочем, он сильно сомневается, что сможет вымолвить хоть что-то, если с ним заговорят, так что покорно пьёт мерзкий кофе, стараясь смотреть куда угодно, кроме как на учителя. За балконной дверью — голубое небо, очередной тёплый майский день в... а где они к слову? Что это за район? Если он не соберёт яйца в кулак и не спросит, он вообще сможет поймать такси?.. — Полегчало? — пока он задумчиво пялит в далёкое голубое небо, Шота успевает подняться и подойти к нему. Вблизи отчётливо видны круги под глазами, похоже, он совсем не спал, и чёрные точки щетины на щеках. — Голова не болит? Шинсо мотает головой, отводя взгляд. Забота учителя делает только хуже. Было бы куда проще злиться или психовать, когда на него кричали бы и читали нотации. Хладнокровное поведение взрослого человека, помогающего глупому малышу, сильно бьёт по самолюбию и заставляет стыдиться. Словно бы он впервые в жизни напился, а Аизава — строгий, но рассудительный старший брат — сначала помогает ему прийти в себя, а потом уже подробно, с исключительно прагматичной точки зрения, объясняет, почему пить так и в таком возрасте не лучшая идея. — Ты помнишь, что вчера произошло? — блять, лучше бы он не помнил. Шота обходит его и принимается копаться в шкафчиках, шелестя пакетиками. Делает себе ещё этого стрёмного кофе? Сколько он уже выпил этих кружек?.. Он, должно быть, уставший и от того ещё более злой. — Я не собираюсь читать тебе нотации, парень. Всё, что я мог бы тебе сказать, думаю ты слышал не раз. Если бы Хитоши был котом, его уши бы пристыженно поджались. Он стыдится, что потерял контроль, что повёл себя по-дурацки, нужно было догадаться, что в подобном состоянии, в котором он ходил всю неделю, принимать наркотики, которые до этого не пробовал — дерьмовая идея. Он стыдится, что втянул в это всё — пусть и неосознанно — сэнсэя. Вряд ли Шота планировал провести ночь, утешая потерявшего связь с реальностью подростка. — Я скажу тебе кое-что другое, — Шота отодвигает стул и садится напротив Шинсо, так что парень тут же утыкается в свою кружку. — Сейчас ты живёшь в стране, где даже за травку можно сесть на срок до 7 лет. Ты можешь себе представить, что тебе грозит, если тебя поймают под чем-то тяжёлым? Хитоши поджимает губы и пожимает плечами. Боже, да просто выскажи уже, всё, что думаешь. Зачем вести себя так, словно бы тебе срать!? Или... ему ведь и правда срать. Кто ему Шинсо? — Твои друзья не просвещали тебя по этому поводу, не так ли? — Шинсо не знает, что должен ответить. Даже если бы ему и рассказали, вряд ли бы он отказался закидываться. В Америке тебя за такое не посадят, конечно... Хитоши тихо бесится, продолжая неосознанно теребить чёртов браслет в безуспешной попытке от него избавиться. — Руку дай, — он вздрагивает от фамильярного приказа, но все равно подчиняется. Шота ловко разрывает браслет. Его ладонь — сильная, тёплая и широкая — Хитоши чувствует себя неуютно под её прикосновением. Чувствует себя меньше, слабее и незначительней. И злится. На себя, конечно, потому что привык, что всегда смотрит на людей как бы издалека. Вот есть они, а есть он, и он знает больше, прыгает выше и кусает больнее. Но рядом с Шотой он ощущает себя... одним из многих, обычным подростком... Аизава, наверное, никогда и не ловил бэды, никогда не испытывал угрызений совести, он, наверняка, всегда был... таким, как сейчас. Крутым, умным и ответственным. И имеет полное право смотреть на Хитоши с той стороны. — Теперь, считай, ничего этого не было. Я никогда об этом не вспомню, ты, желательно тоже. — Хитоши горько усмехается. Как такое вообще можно забыть?.. — Я, конечно, имею ввиду саму эту историю, а не извлечённый из неё урок. Ясно? Он снова кивает. Спасибо хоть, Шота не просит его разговаривать, всё равно бы и слова выдавить не смог. Обхватив кружку обеими руками, словно бы она может куда-то убежать, Хитоши украдкой поглядывает на невозмутимо расправляющегося со своей порцией мерзотнейшего кофе сэнсэя. На указательном пальце левой руки — пластырь. Поранился? Или его поранили? Порезался ли он о разбитый стакан, который рукожопный автопилот Шинсо ночью уронил? Или где-то ещё? Хитоши имеет удивительную способность резаться безопасной бритвой, так что... Телефонная вибрация заставляет его вздрогнуть. За секунду мозг проецирует весь пережитый пиздец на возможного звонящего. Родители? Злой Деку? Полиция? — Аизава, — пока Шинсо мысленно истерит, Аизава отвечает на звонок. Так это у него... — Нет, я сейчас занят. Можешь подвалить вечером с инструментами. Эм... — он задумчиво постукивает пальцами с ровными кopoткocтpижeными ногтями по столешнице. — Полагаю, нам нужен ключ на тридцать... У тебя же целый набор там, ну и тащи весь! Он что, Jack of all trades? У этого человека вообще есть лимиты его возможностей? Когда разговор заканчивается, Хитоши понимает, что это его шанс сбежать. — Я... пойду? — собственный голос кажется слишком низким, слишком сиплым и слишком жалким. Щёки снова вспыхивают от смущения. Дома, похоже, придётся принимать холодный душ, иначе он просто сгорит... впрочем, это даже хорошо. Хочется закрыть лицо руками и заорать. — Ну иди, — Аизава усмехается. Словно бы понимает, что испытывает Хитоши. Ну блять... Его откровенная насмешка в голосе добивает окончательно. Не теряя больше ни секунды, парень подскакивает, едва не роняя стул, мчится в коридор, всовывает ноги в кроссовки, даже не завязывая их, и, наконец-то, закрывает входную дверь с другой стороны. Ёбаный в рот. Ёбаный в рот. Ёбаный, сука, в рот. Он приваливается к стене, руки с громким шлепком впечатываются в лицо. Он съезжает вниз, не в силах больше сохранять невозмутимость. Сквозь плотно сжатые зубы прорезается то ли вой, то ли писк. Высокий, стыдливый и жалкий. Какой-то ёбаный пиздец.