дышу;

Разноцветные пятна перед глазами, словно праздничный фейерверк: желтый, красный, зелёный, синий, оранжевый сплетаются в чарующей пляске, постепенно меркнут, успокаиваются, вырождаясь в тёплый беж. Веки Чонгука чуть приоткрываются, урывками цепляя картинку впереди. Послеполуденное солнце искрится на занавесках, растекается большими жёлтыми квадратами по соседней койке, отблёскивая от стеклянных бутылёчков с неизвестным содержимым, перетекая на пол; пылинки неспешно вальсируют в его лучах, создавая иллюзию сияющего пространства вокруг, как будто кто-то рассыпает по палате крошечные блёстки. Едва ли различимый силуэт тихонько восседает на самом краю кровати, Чонгук со всех сил старается размокнуть непослушные веки, чтобы получше разглядеть своего гостя. Он не видит его лица, но чувствует, как этот некто расплывается в улыбке — сонное марево, плывущий мираж сквозь непроглядные пески, иллюзия, рождённая изнеможенным и постепенно увядающим сознанием? Невесомое касание к щеке, такое осторожное, воздушное, как тёплый шёпот, оказывается самым долгожданным событием, заставляя млеть, в одно мгновение топит глыбы льда в сердце, давно забывшем о лете. Последний рывок, все силы в одно единственное движение: рука с катетером отчаянно тянется вперёд, только бы успеть дотронуться. Ладонь в ладони — в одно мгновение расставляя всё на свои места, наполняя смыслом всe «от» и «до». — Я здесь. Тёплая слезинка неспешно скатывается по щеке, забрав с собой последний вдох.