дышу;

Белые лепестки вовсю цветущей вишни, подхваченные ветром, покидают родной дом, выстилая белоснежную дорогу под ногами, точно выпавший снег — того и гляди, захрустят под подошвой. Вокруг снова слишком много белого — обилие этого цвета выжигает сетчатку, возвращая память в такую же белоснежную палату, но в ту же секунду Джин, в попытках прогнать причиняющие боль мысли, с силой зажмуривается и делает глубокую затяжку, едва ли не закашлявшись. Тонкая струйка едкого дыма неспешно покидает лёгкие брюнета, слегка запрокинувшего голову назад, игнорирующего хлопья пепла, оседающие на черные прямые брюки и отполированные до блеска оксворды. — А говорил, что бросишь. Брюнет повернул голову к подошедшей темноволосой девушке, и, выдавив приветливую улыбку, отправил недокуренную до конца сигарету в урну. — И тебе привет, Хвамин. Сокджин пропускает старую знакомую вперёд, придерживая дверь в небольшую кофейню, после чего заходит следом. Они, не проронив ни слова, присаживаются за свободный столик друг напротив друга в самом дальнем углу помещения, и, сделав заказ, вновь погружаются в тишину. И не то, чтобы слова застряли в горле, скорее, просто не хочется издавать ни звука. Ким замученно трёт переносицу, обращая уставший взгляд в окно, в который раз жалея, что согласился встретиться сегодня, но переносить и в третий раз совесть не позволила. Молчание продолжает сгущаться даже тогда, когда официант успевает принести на подносе источающие приятный аромат эклеры и две чашки американо, и, аккуратно переставив заказ с подноса на стол, тихо удалиться. Парень с удивлением подмечает, что в кофейне не играет музыка, а они — единственные посетители, несмотря на то, что уже полдень. Дымка мыслей вновь окутывает голову, болезненно впиваясь в виски и вырождаясь мигренью. — Я так и не успела с ним поговорить в последний раз, — одинокая слезинка скатывается по щеке девушки, сопровождаясь тихим всхлипом. Брюнет бесшумно делает глубокий вдох и поворачивается к подруге, протягивая салфетку. — Прости, я не хотела разводить при тебе сырость, — Хвамин нерешительно берёт салфетку, аккуратно промакивая щеки и уголки глаз, — я сейчас возьму себя в руки. — Да всё в порядке. Нам всем сейчас нелегко, — напускное спокойствие трещит по швам, а брюнет борется с нарастающим желанием соскочить с места и уйти куда подальше. Разумеется, соглашаясь на встречу, Сокджин прекрасно понимал, о чём предстоит разговаривать и какими эмоциями это всё будет сопровождаться, пусть и с похорон прошло больше двух месяцев. А главная причина в том, что он — единственный, кто проводил с Чонгуком относительно много времени. В последние недели тот сильно замкнулся в себе и с трудом соглашался на визиты даже самых близких родственников, а даже, когда те приходили, парень чаще всего молчал, ссылаясь на плохое самочувствие, что, в общем-то, не было далеко от правды. По непонятным никому причинам, только лишь Джин обладал особой привилегией, имея возможность навещать друга чаще всех остальных и удостаиваясь большим, чем стандартный набор фраз. — Я ведь так и не смогла полностью выбросить его из головы. Его образ слегка потускнел в памяти, но так и не удосужился её покинуть. А когда он съехал от родителей, в голове поселилась навязчивая мысль, какая-то глупая надежда. Мне начало казаться, что он напишет. Вот, ещё чуть-чуть, и он точно свяжется со мной, и, если бы только так случилось, я бы несомненно вернулась к нему, — девушка грустно улыбается, неторопливо сворачивая салфетку в несколько слоёв, — наверное, он меня сберёг. Не знаю, что бы сейчас со мной было, будь мы близки также, как когда-то. Джин тяжело вздыхает и делает небольшой глоток горьковатой жидкости. — Мне тоже думалось, что раз состояние его здоровья пошло на улучшение, то он передумает, в скором времени восстановится в университете, и всё вернётся на круги своя, но с тех пор, как он переехал, мы, стали общаться ещё меньше. Начали лишь после того случая, когда он попал в больницу. Хвамин опускает пустой взгляд на тарелку с пирожными, к которым так никто и не притронулся. — Наверное, ему было одиноко. Как думаешь, у него кто-то был? — Вряд ли, — Джин болезненно хмурится, водя пальцем по краям чашки с остывшим кофе. Густая тишина вновь окутывает пространство между ними.

flashback

Всё та же чашка американо, только уже специально охлаждённого, в высоком прозрачном стакане со слегка подтаявшими кубиками льда; горящий август за окном, явно намеревающийся который год подряд испепелить Сеул, и, кажется, ему в этот раз удастся; внезапный звон колокольчика, заставляющий поднять отрешённый взгляд. — Я опоздал, — виноватая улыбка и неизменный кроличьей прищур, — прости. — Пф, брось, — Джин фыркает и кивает на сидение напротив, — как будто не родной. Неловкая пауза и бегающий взгляд в ответ, ведь так оно и есть. За последние три года количество встреч и общих посиделок удастся пересчитать на пальцах одной руки, какой уж тут родной. Но последняя всё же оставила особый болезненный отпечаток, заставляя из раза в раз набирать сообщения в надежде таки вытащить старого друга в свет на чашечку кофе или чего по крепче. Горький, слишком горький вой и имя, до сих пор будто эхом звучащее у Джина в ушах. Парень встряхивает головой и давит улыбку. — К слову, сегодня ты оплачиваешь счёт, в котором будет очень много цифр. Ради такого не грех было подождать. Чонгук расплывается в благодарной улыбке, расслабленно опустив плечи. — Спасибо. Мне жизни не хватит, чтобы ответить на твою доброту. Ты каждый раз меня спасаешь, как какой-то ангел хранитель. — Ну, можешь меня так и называть, — Джин добродушно улыбается, — садись, Чонгу, садись, делай чертов заказ и рассказывай, как ты. Шатен немного медля усаживается на диванчик напротив, складывая руки перед собой на стол и продолжает упорно молчать. Чертовски действует на нервы его скрытность и отрешенность, особенно после слов о непередаваемой благодарности, но Джин сам подписался, и будет подписываться дальше, а почему — и сам себе не ответит. — Что сказал врач? — Да ничего ос- — Чонгук осекается, и, наконец поднимает голову, встречаясь с Джином взглядом. — Ты вправе не говорить, если не хочешь, — во взгляде читается «я, черт подери, уже привык». — Нет, я… всё в порядке. Наблюдаются кое-какие ухудшения, но в целом сильно переживать пока не стоит. Пока, — шатен давит улыбку, — больше беспокоит спутанность мыслей. Но в общем и целом я правда в порядке. Господи, как же хреново ты врёшь, Гук. — Ничего не удалось вспомнить? Чонгук отрицательно качает головой, сплетая пальцы в замок. — Мысли по-прежнему в кашу, — шатен умолк на некоторое время, напряженно забегав глазами по поверхности стола, — как семья? Ну вот, снова-здорово. Наверное, разрушить эту стену не удастся никогда, но Сокджин решает предпринять ещё одну попытку. На этот раз действительно последнюю. — Я, может быть, уже заколебал тебя этими словами, но я всё же повторюсь: ты можешь мне выговориться, — выдаёт брюнет, тщательно выговаривая каждое слово. Чонгук в ответ лишь неловко кивает, вновь пряча напуганный взгляд, на что Сокджин немного меркнет во взгляде, но, вновь встряхнув головой, натягивает улыбку. — Чимин передавал тебе пламенный привет! Разговор продолжился неспешным ходом, мягко огибая неловкие темы, с каждым новым словом раскрашивая оставшееся доверие, но, видимо, такова цена чонового комфорта, и кто такой Сокджин, чтобы требовать от него откровений. Всего лишь друг, который готов прийти на помощь, несмотря ни на что. Чтож, если и злится на кого-то, то только на себя самого. За то, что никогда не сможет оставить человека, однажды ставшего близким. Когда стрелка на часах близится к двум, телефон в кармане Кима начинает отчаянно вибрировать, оповещая о подошедшем к концу перерыве. Оплатив счёт, парни покинули заведение, а брюнет настоял на том, чтобы подвезти друга до дома. Практически весь путь до проходит в тишине. Джин то и дело невольно бросает взгляд на соседнее сидение — Чонгук будто бы перестаёт существовать, когда на него не смотришь, как какой-то вечно заторможено погружающийся забагованный элемент в компьютерной игре. Машина припарковывается на свободном месте, и Сокджин, не зная зачем, глушит двигатель. Чонгук едва разборчиво благодарит друга, отстёгивает ремень и уже протягивает руку к дверной ручке, но застывает на пол пути, упираясь напряженным и каким-то безысходным взглядом в лобовое стекло. Ким прослеживает его взгляд и с недоумением упирается глазами в уже знакомое трёхэтажное здание. Ничего особенного заметить не удаётся. Дежавю? Отнюдь. От прежнего трепета и не следа, лишь беспроглядный мрак и недоумение. — Я могу быть честным? Джин от удивления даже подскакивает на сидении и в то же мгновение поворачивает голову на друга, встречаясь с уже обращенным к нему взглядом, и успевает только лишь застыть с раскрытым ртом, быстро осознав, что в ответе нет необходимости. — Я правда могу быть с тобой честным? — Чонгук с силой сжимает подол толстовки, опуская голову вниз, — нет, я… я не в порядке. Я настолько не в порядке, что кажется, будто я схожу с ума, — парень с силой жмурится, прижимая тыльные стороны ладоней к глазам. Надломанный голос в одно мгновение приобретает тысячу цветов самых мрачных оттенков, — Джин, я не хочу туда возвращаться, я просто не могу там быть, я… не могу узнать свою квартиру. Она одновременно мне родная и чужая, это трудно объяснить. Из меня будто вырвана часть воспоминаний, а оставшиеся смешались в ебучую кашу, которую мне не разгрести, как не пытайся, — слова льются мощным потоком, и Сокджин крепко хватается пальцами обеих рук за руль, как за спасательный крут, словно его может смыть по-настоящему. — Доктор говорит, что это пройдёт, что это произошло в результате сильного стресса и, вероятно, моего заболевания, что постепенно мне удастся расставить по полочкам, но чем больше времени проходит, тем больше я путаюсь, натыкаясь на вещи, которые покупал словно в каком-то припадке, не припоминая точных обстоятельств, — голос предательски дрогнул на последнем слове, и Чонгук резко замолк, чтобы немного перевести дух, напрасно полагая, что удастся сдержать слёзы, так настойчиво рвущееся из глаз. Парень держится со всех сил ещё несколько секунд, но проигрывает сам себе. И это не тихий неловкий плач, а настоящий вой, который забирается под кожу, безжалостно срывая слой за слоем. Изуродованные болью всхлипы заполняют салон машин, отрывистое дыхание нещадно вспарывает перепонки, а Сокджин напряженно молчит, наконец осознавая масштабы происходящего. Он знает Чонгука, по меньшей мере, пять лет, год из которых общался с ним достаточно близко, но за всё это время он впервые видит, как тот так отчаянно и откровенно плачет, не считая инцидента двухнедельной давности, но тогда он стал свидетелем лишь по случайности. Даже когда Чонгук только узнал о своём заболевании, с каким трудом тогда озвучивал диагноз с последующим развитием событий, сидя на кровати и устремив напряженный мрачный взгляд в пол, он не проронил ни слезинки. Да, ему так и не удалось научиться врать, но сдерживать слёзы при других он умел превосходно. Подрагивающая рука брюнета неуверенно опускается на чонгуково плечо, легонько сжимая, и в одно мгновение становится жутко холодно, не смотря адское пекло за окном. Могильно холодно. Тело под ладонью содрогается, и Ким чувствует подступающий к горлу комок. Чонгук, скажи, что же причинило тебе такую боль? Джин безмолвно водит рукой по спине парня, когда шатен нерешительно поднимает на него заплаканные вспухшие глаза, будто вобравшие скорбь нескольких вселенных. Подрагивающие испещренные едва зажившими ранками губы приоткрываются и шепчут: — Я так сильно соскучился, Джин, так сильно, — невероятное отчаянье пронизывает насквозь, пока в районе солнечного сплетения неистово жжёт. Чонгук устремляет безжизненный взгляд в пустоту и почти беззвучно добавляет: — Но я не знаю, по кому.

end of flashback

— Вам понравился заказ? — молодой официант возникает из неоткуда с протянутым терминалом, вырывая их нахлынувших воспоминаний. — Да, всё было замечательно, спасибо, — Джин тут же останавливает руку Хвамин, прикладывая к устройству свою карту, — я оплачу. Они покидают заведение и притормаживают на крыльце. — Тебя подвезти? — Нет-нет, спасибо, я на своей, — девушка благодарно кивает, — прости, что вытянула попортить настроение. Просто, мне так хотелось поговорить с кем-то, кто хорошо его знал. — Вот чем вы точно до ужаса похожи, так это тем, что любите извиняться по поводу и без, — шутливо-возмущенным тоном тянет Джин, выуживая из кармана пиджака пачку сигарет и зажигалку. Девушка в ответ по-доброму усмехается. Сокджин делает глубокую затяжку и прикрывает глаза. — Даже когда я был там, с ним, он говорил совсем немного, но от чего-то я то и дело получал сообщения в мессенджере с просьбой приехать, — парень делает паузу в несколько секунд, нехотя выпуская дым, — и, не знаю, может это моя память подбрасывает мне несуществующие эпизоды, но я чётко помню, что там, перед самым концом, когда его состояние уже не позволяло ему быть в сознании, он улыбался. Прямо под кислородной маской с торчащей трубкой едва заметная улыбка. И почему-то от этого мне становится легче. Пусть и самую малость.

***

— Ну и что это ты тут устроил? — Сокджин перешагивает через гору обуви, образовавшуюся практически на пороге квартиры. — Я, между прочим, дважды вчера и ещё раз с утра тебе повторил, что собираюсь генералить, один хер, как об стенку горохом, — Чимин, скукожившийся на полу с вещами в руках, окидывает чудом не споткнувшегося Кима недовольным взглядом и, не обнаружив пакетов, корчится в ещё более недовольной гримасе, — то есть ты и в магазин не зашёл? — Ну почему же, — Джин демонстративно похлопывает себя по переднему карману пиджака, — сиги закончились. — Молоко и рис, между прочим, тоже! — И чего же ты тогда не сходил за ними? — брюнет разувается и расплывается в саркастичной улыбке. — Потому что, блять, когда я отправил тебе смс-ку с просьбой их купить, ты ответил «ок». — Ну не серчай, золотко, запамятовал — большое дело, отложим всё до завтра, — расслабленно говорит Ким, наклоняясь к блондину за поцелуем. — Да иди ты, блин! — Пак запускает в брюнета первой попавшейся из кучи вещью, нервно вскакивает на ноги и удаляется быстрым шагом в ванную комнату. Джин в ответ лишь усмехается, ловя запущенное в него пальто, и уже было хочет проследовать за парнем, как слышит, что что-то с характерным стуком падает на пол. Парень опускает взгляд на упавший предмет и тело в ту же секунду прошибает холодный пот. Прямо под ногами лежит связка ключей, которую он когда-то подобрал на пороге чонгуковой квартиры, на автомате сунув в карман. То и дело подавляемые эмоции просятся наружу, но Джин снова мысленно отмахивается, оставляя их на удачное «потом». С каждым разом проворачивать это всё труднее: «потом» уже тяжело дышит в самый затылок. Парень гулко сглатывает, заторможено наклоняется, подбирая с пола выпавший предмет и застывает с ним в раскрытой ладони, обнаруживая, что это не связка ключей, а флешка с небольшим брелоком-ящеркой синего цвета. Ноги в то же мгновение несут в гостиную, Джин включает ноутбук, и, пока тот соображает, он немедля вставляет в свободный разъём накопитель, параллельно выуживая новую пачку «Marlboro» и зажигалку. Какое-то время Ким сидит неподвижно с так и не подожжённой сигаретой, зажатой меж губ, гипнотизируя содержимое открывшейся папки в несколько файлов незнакомого формата. Взгляд тут же привлекает один единственный знакомый, с разрешением мр4, но Сокджин так и застывает с наведённой на видеофайл мышкой. Тело будто бы намертво сковало, не позволяя шевельнуть и мускулом, в голове — абсолютная пустота. —…шать будешь? — раздаётся у самого уха, заставляя, наконец, выйти их прострации. — Что? — сигарета, прилипшая к нижней губе, болтается вверх-вниз, и светловолосый аккуратно снимает её, убирая на стол. Сокджин мысленно подмечает то, насколько его парень, не смотря на излишнюю вспыльчивость и язвительность, сейчас так деликатен и бережлив. — Кушать, — Чимин переводит стремительно наполняющийся тревожностью взгляд то на парня, то на дисплей ноутбука, — я несколько раз кричал из кухни, но ты так и не ответил. Всё хорошо? — Естественно, — самым, что ни на есть, спокойным тоном отвечает Джин, — задумался, немного переутомился — в общем и целом ничего криминального, — парень расплывается в непринуждённой улыбке и притягивает блондина за ворот свитшота к себе, оставляя на губах лёгкий поцелуй, — пока что это сойдёт вместо ужина. На другое пока нет аппетита. — Ты же весь день на одних сигаретах, да? — брови Пака сдвигаются к переносице, — стоило ей снова отказать, — больше говорит сам себе, на секунду уводя взгляд вбок, — может, хотя бы чай? Я только заварил. Травяной, с шиповником. — Хорошо, чай так чай, уговорил. Блондин вновь наклоняется и практически невесомо целует, аккуратно придерживая ладонью за затылок, после чего оставляет Кима в комнате, отправляясь на кухню. Джин провожает его взглядом и возвращается открытому проводнику, наконец-то щелкая по заинтересовавшему файлу. Спустя несколько секунд проигрыватель запускает видеоролик, и сердце брюнета пропускает несколько ударов, когда в открывшимся окне он видит лицо, которое ещё слишком живо в памяти. Чонгук в кадре расплывается в улыбке, безуспешно настраивая угол — картинка так и остаётся скошенной. — Вот так записывать это на телефон в пустом офисе может и странно, но всё же, — парень на видео смущённо откашливается, и, оставив попытки установить смартфон ровно, отодвигается, — я бы позвонил, тысячу раз бы позвонил и не вешал бы трубку, имей мы такую возможность, — Чонгук смотрит в камеру с нотками грусти, но всё равно расплывается в улыбке, — и да, я знаю, что буду дома уже завтра. Господи, — Чонгук хлопает ладонями себя по лицу и со стоном вздыхает, — я так сильно соскучился, Тэхён! «Я… н-нигде не могу его найти» Губы брюнета начинают слегка подрагивать. — В самом деле, я больше никогда не поеду в командировку, к черту всё, честное слово. «Где Тэхён?» — Я жалок, сам знаю, — Чонгук усмехается и трёт пальцами глаза, — так, ладно, — парень достаёт из-под стола гитару и весь буквально искрится радостью, поглаживая пятернёй фигуристый корпус, — вот ты втирал мне, что я дурью маюсь, беря с собой гитару, но она мне тебя напоминает. И на меня, между прочим, такое вдохновение накатило! — Чонгук усмехается чуть громче, касаясь пальцами струн, на что те взаимно забренчали, — завтра, само собой, сыграю тебе лично, но, вот так, со включенной и направленной на меня камерой, мне кажется, словно ты рядом, — Чонгук ненадолго замирает, снова утыкаясь взглядом в объектив, — смотришь прямо на меня. Дальше никаких слов не следует. Шатен лишь улыбается, прикрывает глаза и зажимает аккорд. Джин подбирает колени к себе и замирает, пока внутри образуется запутанный ком из мрачных чувств, который с ползунком в видеопроигрывателе нарастает и грозиться разорвать мышцу по центру грудной клетки. Он сглатывает и с упоением следит за тем, как оплетённая венами мужественная рука мастерски перебирает струны, а парень на видео покачивается из стороны в сторону в такт своей мелодии. Несколько прядей светло-каштановых волос скатывается на глаза, и шатен чуть вскидывает головой, на несколько секунд устремляя переполненный нежностью взгляд прямо в камеру, пока пение наполняется нотами улыбки. Приятный голос играет переливами, мелодия, сотканная из чистейшей нежности, пронизывает до самых костей, закрадывается в сердце, омывая его невыносимой печалью, в то же мгновение собираясь солью на подбородке. Искренняя любовь в каждом звуке и в каждом движении тела, всеобъемлющая и невероятно согревающая, словно само солнце разливается по венам, а потом… горит. Горит, горит, горит, невыносимо жжёт, расцветая изнутри уродливыми волдырями. Когда музыка стихает, Джин едва ли может разобрать картинку на экране из-за пелены слёз. Смотреть становится невыносимо, голова опускается на стол, и Ким уже не видит и не слышит, как парень на видео медленно приближается к объективу и улыбается слишком искренне, пока крошечные огоньки софитов сияют в черноте бессмертно влюблённых глаз. — Я люблю тебя, Тэхён, — томящееся счастье в уголках губ, — скоро увидимся. Конец записи.