Хищная оса

Он проснулся от света звезд. Гон практически лежал на нем сверху, его широкая рука расположилась на груди, цепляясь за плечо сильнее, чем того требовалось. Головой он зарылся в плечо Киллуа. Его жёсткие волосы щекотали кожу — возможно, именно это и разбудило. На самом деле нет. Шум вентилятора, а вместе с ним и сотня-другая гудящих звуков в набитом под завязку техникой помещении, остановились. Вырубилось электричество. Поэтому он мог так хорошо видеть ночное небо, фонари не горели. Без гула вентилятора, холодильника и других приборов, очевидная звуконепроницаемость стен и затишье в коридоре сделали комнату самым тихим местом, в котором он когда-либо находился. Он снова посмотрел на небо. Луна села некоторое время назад, не оставляя для безбрежного спирального рукава галактики никаких конкурентов. Миллионы точек света рассыпались по совершеннейшей черноте. Звёзды не были друзьями ассасинов. Они легко скрывались тучами, привлекая внимание к теням, которые в другое время слились бы с полнейшей пустотой. В каком-то смысле, они были хуже, чем луна. Иллуми учил избегать их. Но Иллуми был мёртв. Стараясь дышать ровно, он с усилием воли задержался на этой мысли. Иллуми, его брат, был мёртв. Легко было радоваться по этому поводу. Это Иллуми воткнул иголку в его голову. Это Иллуми хотел забрать себе Нанику и обращался с Аллукой как с пустым местом, и это не сравнилось даже с тем, что вся остальная семья настойчиво называла ее мальчиком. Иллуми схватил бы их обоих, а Гона оставил бы умирать. Будь он до сих пор жив, то, наверное, попробовал бы во что бы то ни стало запустить иголку в кого-нибудь, в этот раз для того, чтобы контролировать способность Наники. Иллуми был просто педрила. Но голос Иллуми был одним из первых воспоминаний в жизни Киллуа. Это был голос, который научил Киллуа читать самостоятельно. Это Иллуми перевязывал ему пальцы после занятий с матерью, напевая мелодию невпопад и пряча за умелыми жестами ласковые прикосновения. Иллуми присылал ему шокороботов и скучные открытки с пасторальными пейзажами во время первых двух лет Киллуа на Небесной арене. Иллуми купил ему скейтборд, настояв на том, что это улучшает равновесие и гибкость, и одолев протесты отца о том, что это пустая трата времени. Когда в 9 лет Киллуа обьявили наследником семьи Золдик, тот едва ли понимал, что это значило, кроме того, что работы станет гораздо больше. Вскоре после этого Иллюми взял под контроль все тренировки Киллуа. Но вместо фальшивого пения и неуместных, несмешных шуток, было молчание. Собственничество. И потихоньку сдержанные сомнения в голове Киллуа приобрели голос, и этот голос связал его сильнее, чем цепи. Что-то заставило его брата прогнить изнутри. Несмотря на это, Иллуми любил его, так, как он умел, возможно, до самого конца. Неравная любовь была опустошающей. Гон громко всхрапнул, сильнее обнимая его рукой. Хорошо, что он продолжал спать, мысли Киллуа галдели достаточно громко, чтобы разбудить любого. Свободную руку он положил на спину Гону, чтобы дотянуться до той части тела, которую мог увидеть в текущем положении — бицепса. Бицепс поднимался и опускался вместе с дыханием, в слабом свете комнаты виднелся узор из шрамов. Большинство из них было новыми, по крайней мере, для Киллуа. Они то попадали в поле зрения, то пропадали, когда напряженные мускулы Гона подрагивали во сне. Киллуа знал, как выглядит эта рука изнутри. Он видел, как ее отрезали, прямо перед его носом, хотя сейчас на ней того шрама не было. Потом он увидел, как умер Гон. Копна волос, из которой он выкопал неожиданно сморщенное тело. Запах этих горелых волос, когда он запускал сердце Гона. Обрывок кожи, который усох в его руках… — Киллуа? — Голос Гона звучал как низкое, сонное урчание. — Твоё сердце сильно бьется. Сначала он ничего не сказал. Он не знал, как облечь это в слова. Гон — не Иллуми. Не часть его гнилой семейки. У него не было, от чего Киллуа хотелось бы избавиться. А даже если бы и было, то он даже не думал, что смог бы повлиять на привязанности Гона, даже если бы постарался. Но любовь по-прежнему оставалась опасной штукой. — Пообещай мне кое-что, — прошептал он. Сказать громче он не мог. Сложно было просить что-либо, когда он не сердился. Сложнее, чем что-либо ещё. Гон поднял голову, задев жёсткими пучками волос лицо Киллуа. Глаза его были полуоткрыты. — Надеюсь, — сказал он осоловело. — Возможно, я… Уязвимость положения Гона и осознание того, что он собирался сделать, обрушились на него, превращая слова в угрозы: — Если ты не сможешь сдержать обещание или соврёшь… — Не совру… — Гон покачал головой, снова задевая волосами лицо Киллуа. — Очень хочу спать, чтобы врать. — Хорошо, тогда… — Он сделал глубокий вдох. Должен же быть способ сделать это так, чтобы не выставить себя жалким, но он ничего не мог придумать. На самом деле, возможно и не было. — Пообещай мне, что ты не слетишь с катушек, если меня ранят или убьют. Потому что он не мог продолжать так дальше, зная, что чем больше они сближались, тем сильнее становился риск, что Гон совсем потеряет голову. Длинная линия жизни растянулась перед ним, и он знал, что теперь они всегда будут в опасности, независимо от того, насколько сильными они становились. Он поднялся и повернул голову поудобнее. Ожидая увидеть перед собой сонное лицо, он упёрся взглядом в два весьма зорких карих глаза. Тишина в комнате наполнялась чем-то тяжелым, Киллуа словно почувствовал, как от Гона начали ответвляться потоки Нен. То тяжёлое, что было между ними, никуда не уходило. Возможно, оно всегда будет. — Я знал, что Киллуа забеспокоится, рано или поздно, — выдохнул Гон. Он перекатился на спину, ворочался, пока не сел, скрестив ноги, потом взял правую руку Киллуа в свою левую и начал делать с пальцами что-то странное. — Так ты обещаешь или нет? — холодно надавил Киллуа. Желудок крутило, и он не мог успокоиться. Он рисковал, а теперь и Гон вёл себя странно и уклончиво, и это пугало. — Потому что я не шучу, если ты не сможешь это сделать, то и мы не сможем продолжать дальше. — Он яро махнул на их сцепленные руки, на расправленную кровать, на лампу, которую они каким-то образом перевернули и не заметили. Гон перестал играть с пальцем и поднял Киллуа вверх, чтобы они сидели на кровати лицом к лицу. Комнату освещали лишь звезды через окно на крыше. Вокруг них обрадовался светлый квадрат. Остальное пространство было окутано тьмой. — Я обещаю, но мы должны сделать это правильно, — сказал Гон, почесывая затылок. — Правильно? Это же не какая-то магическая церемония, я просто хочу знать, что ты… Гон опустил руку Киллуа, и тут же взял снова, в этот раз за мизинец. — Нет, абсолютно нет, взрослые так не делают, Гон. Он ожидал увидеть насмешливую ухмылку или услышать в ответ нытье, но его встретил решительный взгляд и настойчивость. — Я так делаю, Киллуа. Я так обещаю. Киллуа фыркнул, почувствовал облегчение и смущение, в его случае глупое, так как никого в комнате больше не было. Но по-прежнему ощущалась уязвимость, болезненная и неуютная, и он вышел из положения, выбрав лучший способ, какой знал: — Как ты обещал Палм, что победишь Наккла? Гон с нежностью улыбнулся, вспомнив, потом снова принял серьезный вид. — Тогда оно не сработало, потому что нельзя пообещать что-то, что другие люди сделают. Только про себя. Может быть, в этом и заключалась любовь. Никогда не знать, что сделает ли другой человек то, что всегда делал, или он удивит тебя чем-то до абсурда новым. Или и то, и другое. — Я слов не знаю, — буркнул Киллуа после долгого молчания. Ему снова ответили короткой улыбкой. — Все нормально. Тебе надо будет просто послушать. И потом он затряс кулаком вверх-вниз под воображаемый ритм, мелодично скандируя: — Клянусь на мизинчиках, что я никогда не лишу себя жизни, если это только не для спасения другого. Слова повисли в воздухе, словно Гон ждал положительного ответа. Киллуа засмеялся, потому что если бы он сказал «да», то расплакался бы. — Если я нарушу обещание, — сильная рука притянула его поближе, — то мне придётся проглотить тысячу иголок. В черноте глаз Гона отражались звёзды, когда он это шептал. — Скрепить поцелуем. Большой палец с силой прижался к его пальцу. Солнце встало полностью только через четыре часа, но спать они уже не ложились. Электричество так и не включили, поэтому они лежали вниз головой на кровати и разглядывали падающие звезды и созвездия. Рассказывали друг другу истории. Снова были лучшими друзьями. Голыми лучшими друзьями, что терлись друг о друга плечами в интимной близости. Что крепко держали друг друга за руку, тихо лёжа на кровати. Может быть, самый лучший тип из лучших друзей.

***

Он толкнул дверь ресторана спиной, увлечённый ожесточённым спором. Они обсуждали, как работал Нэн Нетеро, и спустя полтора часа, разговор начал раздражать. Киллуа знал, что способность Нетеро была построена на чистой скорости реакции, а Гон напирал на то, что старик мог каким-то образом замедлять время. Со стороны смотрелось нелепо, но по крайне мере, на какое-то время их разговор прекратится. — Ну наконец-то! — проворчала Сузу откуда-то за спиной. — Вы о чем? — Он повернулся и увидел, как смеётся Аллука, по причинам, вряд ли относящихся к их опозданию. — Ты написала мне всего пятнадцать минут назад. Нам зубы надо было почистить. — Я же говорила, что они всю неделю будут тянуть! — усмехнулась Аллука. От одной ее усмешки кровь застыла в жилах. Начала смеяться Сузу, неровным, неуравновешенным смехом человека, который не выспался. — Что? — Киллуа остановился как вкопанный, гнетущее подозрение охватило все его мысли. Гон, который все еще продолжал спорить, врезался в его спину. В банкетном зале ресторана продолжалась вечеринка, столы были сдвинуты для общения, а не для еды. Судя по оставшимся бокалам и тарелкам, недавно тут побывало по меньшей мере человек пятьдесят. Но осталось только человек двенадцать, все собрались вокруг одного из столов и играли в карты. На них до сих были наряды со вчерашнего вечера. Ну, более или менее. С подачи Аллуки галстуки у всех связаны в какие-то чудаковатые шляпы, а каждый стул покрывала рубашка или пиджак. Сузу все еще была в своём свадебном платье, которое ещё хуже подходило для носки. Очевидно, что никто из них не ночевал в номере. И никто ему не отвечал. Все молчали, по крайней мере те, кто был трезв, и выглядели весьма довольными собой. Леорио был здесь, очки он сдвинул на лоб так, словно забыл про них. Рядом с ним сидел Наккл и медленно помаргивал, словно вот-вот отключится на столе. На дальнем диване свернулись калачиком Хана и Розали и спали в обнимку. Остальных гостей в комнате Киллуа не знал, зато они, кажется, хорошо знали его с Гоном. Потому что все глядели на него с понимающим видом. — Что с вами не так? — спросил Киллуа у Сузу, которая, кажется, не могла собраться после вчерашнего, затянув с ответом. — Кто-то из вас вообще спал ночью? Из кухни вышел Ила, с тарелками полными французских тостов. Он был единственным, кто не выглядел совершенно невменяемым. — Прекратите, вы все, — обратился он к присутствующим в комнате. — Будьте добрее. — Знаешь, как сложно было притворяться, что я ничего не знал, но узнал потом, когда я уже знал? — с раздражением протянул Леорио, бросив карту на стол. — Курапика думает, что это очень мило, но его же здесь с вами, слепыми идиотами, не было. — Знал? — Киллуа повернулся к Аллуке, которая хихикала в апельсиновый сок. — Аллука, о чем они вообще? Гон прочистил горло, пробубнив очевидное: — Гм… Киллуа, я думаю, они знают, что мы не… не были… — То есть ты хочешь сказать, что вы все были заодно? — Он уставился на сестру, которая от смеха не могла даже посмотреть на него, не то, чтобы ответить. Подошла Сузу, она словно пыталась создать единый фронт зануд. Ей понадобилось много времени, чтобы собраться и скрестить руки на груди, кивая: — Даже если Аллука ничего не сказала, потому что беспокоилась о тебе… — Я даже не знаю вас обоих, но это было очевидно, — выложил Ила, когда разносил тарелки, и Сузу снова захихикала. — Стой, что? Аллука подняла бровь. — Братик, такое мощное сексуальное напряжение бывает только между людьми, между которыми ничего не было. И в комнате произошёл взрыв. Леорио взвыл, уронив очки на пол. Звон стёкла привёл Наккла в чувство, и он бросил два бокала и бутылку пива в другой конец комнаты. Ила издал звук, похожий на смех, но звук вышел полностью через нос. Сузу упала ему на грудь и истерично захохотала, цепляясь за его рубашку, чтобы сохранить равновесие. Рядом с Киллуа, нервно смеялся Гон. — Не надо их поощрять! — вскрикнул он в макушку Сузу. — И слышать не хочу ничего о сексуальном напряжении от тебя, Аллука! Вот просто… нет. — Я не единственная, кто так считает, — нараспев сказала Аллука, надо надеяться, ссылаясь на Нанику, а не на всю ассоциацию охотников. — Хана и Розали знали, как только увидели вас вместе, — сказала незнакомая женщина. — В том, что касается драмы, они обе словно ищейки. Киллуа хотел растопить пол. Или пырнуть кого-нибудь ножом. Или и то, и другое. Послышался грохот, и все тарелки на столе подскочили в воздух. — СТОЙТЕ, ВЫ, КЛОУНЫ ЧЕРТОВЫ. Киллуа не ожидал, что из всех людей именно Наккл остановит этот беспредел, но не собирался ему мешать. Мужчина встал и устремился к Киллуа, положив руку ему на плечо в знак поддержки. Или… нет. — Так вы парни… притворялись, что вы вместе? — заговорщически наклонился он. Вид у него был растерянный и более чем раздражённый. Он был единственным человеком в комнате, который был не в курсе шутки. — Ну, если только немного. — Гон поднял голову, все еще смеясь. — Я знаю, что стал бы делать только то, чего я очень-очень-очень… — ОНИ ПОНЯЛИ, ГОН. — Киллуа почувствовал, как загорелись уши. — …хочу сделать. — Но сейчас же ты не притворяешься, так? — Наккл дернул его за плечо. Он буркнул что-то про Гона, какой он хороший мальчик, и что если Киллуа обидит его, то ему все конечности переломают. Его дыхание пахло кофе, и это было отвратительно и… Стоп, почему Киллуа вообще смущался по этому поводу? Гон нашёл его, и извинился, и то, чем они занимались вчера, они могут делать каждую ночь, если захотят. Он опустил воротник водолазки и обнажил скопление засосов на шее. — Не знаю, Наккл. На что это похоже?