"Другая рождественская история, или я загадал чудо"

"Другая рождественская история, или Я загадал чудо" – Джинджер, ты серьезно? Литтлджон молчит, потому что…Ну что он может сказать? Он только что сделал предложение. – Я, Господи, я же вроде как обещала Адаму, – словно расстраивается мисс Блант. – Вроде обещала? Кто этот Адам? – Ах, ну не будь так серьёзен. Мы думали пожениться, но есть разные обстоятельства... И вообще, я не собираюсь делать это завтра же! Могу я хотя бы обдумать твои слова?! – Нина выжидающе смотрит на мужчину. Эдди в самом деле не понимает что можно обдумывать. На предложение руки и сердца есть два ответа, но Нина...ей можно все. – Да, я понимаю, разумеется, – он отступает, разводя руки, в знак капитуляции. – Перестань! Это же не конец света и нашей дружбе! А поехали со мной к Агате! Я, наконец, со всеми тебя познакомлю! – Нина, ты знаешь, все эти вечеринки не моё. Кто эти все? Этот твой Адам? – Да, он тоже там будет! Сможешь узнать его поближе. – В самом деле это глупость. – Нет-нет, решено. Одевайся и едем! От яркого света и громкой музыки Литтлджон сразу ощутил головную боль. Совершенно зря он поддался на уговоры Нины. Она же была в своей стихии. –Агата! Какая прелесть! Как всегда очаровательно! Знакомься, это мой друг, Эдди Литтлджон. Это Агата Рансибл, хозяйка вечеринки. – Нина представляет его улыбчивой блондинке, которая почему-то сразу производит на него приятное впечатление. – Очень приятно, мисс Рансибл, – кивает он учтиво. – Ох, что вы, просто Агата! – Тогда можете звать меня Джинджером. – Агата, – слышится откуда-то из-за спины, – кого это ты уже очаровала? Эдди оборачивается и видит молодого человека в ярко зеленом жилете, темные кудри которого колышутся от каждого шага. – Майлз, наконец-то! Ты как всегда долго пудришь носик, негодник! Это друг Нины. Мужчины протягивают руки, представляясь. – Эдвард Литтлджон, можете звать меня Джинджером. – Майлз Мейтленд, зовите меня, как вам вздумается, дорогой, а вас я буду звать Эдди, вы не против? – Мужчина улыбается совершенно обезоруживающей улыбкой человека, который всегда делает то, что хочет. Эдварду не остаётся ничего, кроме как согласиться. Он, наконец, замечает его подведенные глаза и даже подкрашенные губы. Признаться, в глубине души, он сторонился таких молодых людей. Майлз мил и доброжелателен, но Литтлджон про себя отмечает, что вряд ли они станут с ним приятелями. Он знакомится ещё с несколькими мужчинами и женщинами, Арчи Швартц чем-то импонирует Джинджеру, и вот очередь доходит до Адама. Стоит признаться, что Литтлджон весьма удивлен, понимая, что Адам – это его новый знакомый из отеля. Ситуация становится ещё более неловкой, когда Нина совершенно бесхитростно заявляет: – Адам, между прочим, Джинджер тоже мой жених! Саймс и Литтлджон с трудом "держат" лицо. – Ах, даже так... – Ну, что вы такие серьёзные, я не собираюсь замуж сегодня! Давайте отдыхать. Адам и Эдди позорно напиваются в баре. После чего у них с Мейтлендом случается странный разговор. Майлз подошел к женихам предупредить, что Нина отправляется к нему, а им, пожалуй, стоит поехать по домам. Адам, как гончая сорвался с места – прощаться с Ниной, Эдди тоже собирался, но Майлз его остановил. – Вам стоит, – он помедлил и сказал, как будто не то, что собирался. – Вам стоит сбрить усы, я пришлю к вам своего парикмахера, он приведёт в порядок и ваши волосы. Литтлджон хотел что-то ответить, но Мейтленд, просияв милейшей улыбкой, исчез в толпе. Обескураженный Эдвард в тот вечер с Ниной не попрощался и ещё больше уверился, что от Майлза Мейтленда, лично ему, стоит держаться подальше. Литтлджон становится завсегдатаем вечеринок. Он не получает от них такого же удовольствия, как Нина, но ему хочется "попасть" в её мир, стать ближе и, вероятно, стать похожим на Адама. Они втроём нашли какой-то странный баланс, даже график того, кто провожает Блант домой. Иногда Джинджер даже танцует. Удивив самого себя, он и впрямь сбрил усы, что всеми было принято с восторгом. Сменил прическу, а Нина успела похвалить его челку. Несколько девушек пытались с ним "сблизиться", но не выдерживали никакой конкуренции перед его "избранницей", как ему казалось. Всё вошло в некую, довольно приятную, колею, однако, Литтлджону стало казаться, что он идёт в никуда, или хуже того, движется по-кругу. Он приятельствует с Арчи, мило шутит и показывает фокусы Агате. Иногда пикируется с Адамом, почти не общается с Мейтлендом. Правда один раз отпугнул незадачливого наглеца, который решил, что Майлза можно заставить что-то сделать против его воли. Не то чтобы пришлось применять силу или что-то вроде того, стоило просто подойти и уточнить всё ли в порядке, как навязчивого ухажера и след простыл. Майлз тогда вымученно улыбнулся и поблагодарил, пошутив про рыцарей. Перемены порой приходят неожиданно. По крайней мере, для своего душевного состояния, точкой "бифуркации*" Литтлджон считал в будущем именно этот момент. Пудреница Мейтленда сыграла злую шутку с Ниной. Кокаин обычно мало интересовал её, но, видимо, в тот вечер захотелось чего-то особенного. Однако, после краткой эйфории, Нина почувствовала себя плохо. – Я найду машину и отвезу её домой, – вызвался Адам. Сегодня была условно "его очередь". – Не говори ерунды, Саймс. У меня машина в двух шагах и отличный доктор, который готов приехать в любое время. – Он прав, дорогуша, – подтвердил Майлз, обращаясь к Адаму, – не упрямься. – Дайте номер вашего врача, – подхватила Агата, – пока вы будете добираться, я уже вызову его. Доктор действительно приехал вскоре после их возвращения. Его, очевидно, известили о проблеме, так что он дал необходимые лекарства Нине, послушал сердцебиение, обнадежил, что всё будет хорошо и велел отдыхать. Литтлджон так и уснул в кресле возле её кровати. – Джинджер, – позвала Нина, проснувшись. – Тебе лучше? – Да, спасибо. Я доставила много хлопот, прости. Оно того не стоило. – Утром доктор ещё раз тебя осмотрит. А пока, выпей вот, – Эдвард подает ей с тумбочки порошок и воду. Нина послушно выпивает, затем, откинувшись на кровать, откидывает одеяло. – Иди сюда. – Нина, тебе стоит... – О, Господи, то лезешь сам, а теперь надо уговаривать, иди уже. Она никогда не звала его, всегда уступала его настойчивости. Она не любила всё это, и сегодня, хотя он и старался сделать приятное и ей, она просто попросила: "Это лишнее, я устала, но умею быть благодарной". Нина спит, а Литтлджон нет. Его тошнит от себя самого и больше всего от благодарности. Это всегда из "благодарности". Как далеко всё разрастётся? Что дальше потребуется от него для того, чтобы она вновь позвала или уступила? С Саймсом всё так же? Вероятнее всего как-то похоже, секс Нина не любит. Не то чтобы Эдвард был искусным любовником, но кое-чего нахватался на Цейлоне, да и папенька, решив, что сынок уж слишком зажатый, оплатил юному Джинджеру пару ночей с подходящими девушками. Но это всё бесполезно. Не только это, но и его любовь бесполезна. То, что Нина с ним из-за денег – не секрет, его это устраивало. Он готов был платить за неё, обеспечивать и баловать. Однако, получать такое за нематериальную заботу...пробуешь, и червоточина какая-то. Стерпится –слюбится — превратится не просто в "достойную" жизнь для миссис Литтлджон, а в постоянное желание угодить. Он незаметно выходит на улицу покурить. Осень, но всё ещё тепло. Эдвард принимает решение больше не давить и не ухаживать за Ниной. Его предложение в силе, если она захочет к нему прийти – придёт. Ему стоит отвлечься на других девушек, просто расслабится. На следующей же вечеринке он находит подходящую девушку и исчезает с ней довольно скоро. Да, он видел торжествующее лицо Саймса, нескрываемое удивление Нины, завидующий взгляд Швартца, хитрую улыбку Агаты и едва приметные "аплодисменты" Мейтленда. Расставаться он не умеет, но знает как. Отправляет девушке подарок с ничего не значащей запиской. Через неделю он не помнит её имени, пусть она и оказалась "с огоньком" его это совершенно не волновало. Нина бесится, о, он это видит. Но держится. Это стоит ему огромных трудов. Иногда он подвозит Нину, но никогда не зовет к себе и не соглашается "зайти" к ней. Нет, он не чувствует себя свободным, но ему всё равно легче. – Кажется вас ревнуют, –замечает одна из его спутниц. – А имеет ли это какое-то значение? –не глядя туда, куда она указывает, шепчет на ухо ей Эдди. Ближе к зиме его свалил грипп. Агата позвонила узнать как дела, почему он не приехал вчера на вечеринку, а потом, он открывает глаза и уже видит Агату у его кровати. Она кормит его куриным бульоном. Даже жаль, что они не нравятся друг другу иначе, вышла бы неплохая пара, смеются они. Агата говорит, что тут был Мейтленд, но Эдди всё время спал. Литтлджон пытается сказать, что забот доктора вполне хватает, но его не слушают. По очереди приходят все. Арчи травит байки и рассказывает последние сплетни. Адам читает вслух какой-то новый, дико популярный роман. Нина рассказывает, что хотела бы съездить в горы, в небольшой отель у озера. Эдди хочет сказать, что его предложение всё еще в силе, но не может. Ему хочется, чтобы Нина сама спросила, поговорила о планах на жизнь, но она только рассказывает, как бы она хотела провести с ним время. Он ещё раз убеждается в правильности своего решения. Майлз снова приходит, впархивает синицей, когда Эдди уже идёт на поправку. С ним Литтлджон всегда общался меньше всех. Они словно держались на расстоянии друг от друга, но Майлз умеет быть органичным и очаровательным всегда, поэтому Эдвард не чувствует себя неловко. На вежливое "я в порядке", Мейтленд только хмыкает: "Тогда можно и повеселиться". Веселье превращается в то, что Майлз, увидев пианино – играет. Сначала что-то живое и веселое, затем,отдохнув, что-то очень лиричное. Они болтают о какой-то глупости, обсуждают Цейлон, старшего брата Майлза, пьют виски у камина. Джинджер отмечает, что, похоже, обзавелся новым другом. Приближается Рождество. Все обсуждают наряды, вечеринки и подарки, Литтлджон впервые в своей жизни тратит несколько дней на выбор подарков. Отмечать решено прямо в поместье Мейтлендов. Старший Мейтленд, обещавший вернуться к Рождеству, опаздывает, и матушка Майлза в приказном порядке просит не бросать её в праздник. Майлз выходит из положения грациозно – зовет всех к себе. "Тихая вечеринка для друзей",– уверяет он. Эдди предполагает, что "тихая" – это менее ста гостей. И оказывается прав. Друзья старших Мейтлендов смешиваются с молодыми людьми, кто-то знаком давным-давно, даже Литтлджон находит старых знакомых его родителей, с кем-то встречаются в первый и последний раз, но, в целом, весело. Играет живой оркестр, обещаны восточные красавицы и танец живота. Сверкающий серебряным жилетом Майлз "по-секрету" говорит Нине: "И красавцы", - мечтательно поднимая глаза к потолку и тут же целует Нину, указывая на омелу. Поместье украшено всякой блестящей дребеденью, омелы висят просто на каждом углу, так что уже к середине вечера все целуются со всеми, Эдвард уже два раза целовался с Адамом, что тут говорить. Вечер в разгаре, Литтлджон, признаться, надеялся найти себе развлечение на вечер, но что-то настроение не подходящее. Он снова ощущает свою потерянность, одиночество и то, что он продолжает двигаться "в никуда". Он играет в карты, в бильярд, осматривает галерею с картинами и скульптурами. – Вот ты где, дорогой, – слышит он голос Майлза.– Сейчас будет салют, ты идешь? Эдвард соглашается и следует за хозяином. – Всё в порядке, ты заскучал? – интересуется тот. – Нет, просто, настроение какое-то лирическое. – Нашел время хандрить! Сейчас же пора чудес! – Я уже большой мальчик – Глупости! Чудесам всё равно, – сияющее улыбается Мейтленд, кода они выходят в парк. Все собрались на площадке перед домом в ожидании салюта, и когда они с Эдвардом выходят, как раз гремит первый залп. Литтлджон почему-то в этот момент не поднимает голову к небу, а упирается взглядом в плечи стоящего чуть впереди Мейтленда, чья белоснежная рубашка и жилет становятся полем для игры в догонялки от отблесков салюта. Это выглядит как-то сказочно и совершенно волшебно, чудесно. Гремят новые залпы, и Эдвард наконец смотрит в небо и вокруг. Он не встречал ни одного человека, который не любил бы салют. Все веселятся как дети, и радость разливается в воздухе, Эдвард начинает ощущать ту самую атмосферу праздника. Когда небесная часть шоу окончена, то тут, то там в парке вспыхивают огненные фонтаны. Один, прямо рядом с ними, так что Майлз и Эдди буквально подпрыгивают на месте, сталкиваясь. Мейтленд оборачивается нему и смеется, Литтлджон же снова "впадает в ступор" любуясь игрой света на лице и одежде Майлза. – Ты похож на сказочного эльфа, – зачем-то говорит он. – Ничуть! – смеется Майлз. – Эльфы высокие, как ты, у них необычные уши и длинные волосы. – У меня обычные уши и волосы. – А если отрастишь – будешь настоящий лесной эльф, с золотыми волосами. А уши – что уши, глупость! Толпа направляется назад в дом, и эти двое поддаются её потоку. Они выходят в зал, где уже готовится то самое восточное шоу. Майлз тащит Эдварда в сторону лестницы. – С высоты будет лучше видно, поверь, – уверяет он, обернувшись. – Стой ты! – вдруг говорит Литтлджон. Он замечает какую -то блестку, прилипшую к лицу Мейтленда. Аккуратно снимает ее, настолько аккуратно, что едва касается кожи. –Вот, – глупо говорит он, жалея, что не позволил Майлзу самому избавится от этой ерунды. Мейтленд словно любуется серебристой полоской на пальце Эдди. – Если я её сдую, как ресницу, как думаешь, желание исполнится? – глаза у мужчины такие огромные, что даже падающая на них чёлка не скрывает. Литтлджон не сразу понимает, потом усмехается, и подтверждает. – Почему бы и нет? Сегодня ведь Рождество. Мейтленд довольно вытягивает губы в трубочку и старательно дует. Эдвард ловит себя на том, что смотрит совсем не туда, куда, наверное, нужно. На эти губы, которые яркие и без всякой помады. На волосы, которые так и хочется отвести от лица. Блёсточка в наглую падает на пиджак самого Литтлджона – Приставучая какая. Не хочет исполнять желание, – бормочет он. – Тогда твоя очередь, – восклицает Майлз, ловко отцепляет сверкающую полоску от ткани. В этом точно нет смысла, но не поддаться он не может. Послушно сдувает надоедливое украшение с пальца, отмечая, что у Майлза они длинные, как у настоящего пианиста, и совершенно невозможные запястья. Они с глуповатыми улыбками смотрят друг на друга. Музыка снизу грянула неожиданно. Они наконец доходят до "точки", и Литтлджон отмечает, то отсюда и впрямь видно лучше, чем из толпы снизу. Джинджер заставляет себя смотреть на танец. Буквально всем телом напрягается, чтобы не повернуть головы влево и не взглянуть на стоящего рядом человека. Рядом таким же истуканом замирает Майлз. Они оба не видят или не хотят замечать целой гирлянды омел над ними. Внизу Эдвард замечает Нину и Адама. Блант не отрываясь смотрит на сцену, а Саймс постоянно отвлекается, переводя взгляд на свою спутницу. Она, наконец, отвлекается и слегка приобнимает Адама, тот весь сияет. Решение созревает мгновенно. Литтлджон с трудом дожидается конца представления, чтобы обратиться к замершему рядом Мейтленду. – Скажи, тут найдется тихое место. Я хотел бы поговорить с Ниной и Адамом. Майлз, кажется, слегка бледнеет, или это только кажется, так как он отступает в тень. – Да, разумеется, мне их позвать? – Будет замечательно, – кивает Эдвард. Ему нужно собраться с мыслями. – Хорошо, тогда по коридору, третья дверь налево, – уже слетая по ступенькам восклицает Мейтленд. В голове Майлза эхом в такт шагов слышится голос: "Ду-рак-ду-рак-ду-рак". Он останавливается у подножья лестницы и, привалившись к перилам, вдыхает немного пудры. Надо ещё пережить этот вечер. Найти Нину и Адама выходит не сразу, голова немного кружится, мысли скачут. Наверху тихо. Комната, в которой Эдвард расположился, похожа на кабинет, только с еще парой кресел, для деловых встреч, видимо. Пока никого нет он мерит комнату шагами и пытается выстроить в голове речь. Наконец, дверь открывается в неё входят смеющиеся Майлз, Адам и Нина. – Боже, – тянет Мейтленд, – я заблудился в собственном доме. – Он притащил нас в спальню матери! – хохочет Нина. – Черт, серьезный разговор начинается как-то по-дурацки. Сядьте куда-нибудь что ли, - просит Джинджер. Нина и Адам садятся в кресла. – А я, пожалуй, вас тут оставлю, не скучайте. – Нет, ты тоже останься, а? –просит Эдди, – Мне нужен тот, кто скажет, в случае чего, что мне это не привиделось. Майлз застывает в дверях, осматривает комнату и, видя один свободный стул в глубине помещения, не находит ничего лучше, чем усесться у камина, поближе к остальным. – Джинджер что на тебя нашло, сегодня праздник... – Да, да и поэтому у меня есть подарок. Скажи, ты же ведь понимаешь, что я сделал тебе предложение? – Эдди, может не стоит, – пытается отговорить его Нина. Майлз жестами показывает, как ему тошно-тоскливо. – Стоит, стоит. Этот фарс мне надоел, словно я актер в плохом фильме и никак не отыграю дурацкую роль. Нина, ты же не выходишь за Адама из-за денег, да? Саймс отворачивается. – Ну зачем ты... – Да скажи ты уже! Сколько вам нужно денег, чтобы вы поженились? Тысяча фунтов? Две? Три? Все в комнате молчат и непонимающе смотрят на Литтлджона. – Я честный человек, поэтому не могу отменить предложения, но могу сменить его на более выгодное для вас двоих. Две тысячи фунтов и вы женитесь этой весной. Или завтра, когда пожелаете! Адам встаёт и подходит к нему. – Ты хочешь, чтобы я ... – Ты, видимо, плохо слушал. Я плачу тебе деньги, и ты женишься на Нине. – Ты меня продаешь? – удивляется Блант. – Я тебя не покупал, поэтому и продать не могу, я делаю вам свадебный подарок. – Я не понимаю, ты серьезно? – Как никогда. – Ты же сам .... – Больше нет. Нина улыбается и даже плачет. Она порывисто вскакивает и обнимает Эдварда. – Я совершенно ничего не понимаю, но спасибо. Адам, жмёт ему руку, кажется, потеряв дар речи. Несколько раз ощупав карманы пиджака Эдвард не находит чековой книжки. Он выдыхает. – Черт! Получается как-то не по-настоящему. Я не могу выписать чек. Давайте послезавтра, Адам, придешь ко мне. – Я могу, – вдруг слышится голос от камина. Майлз с некоторым трудом встаёт, долго роется в ящиках кабинетного стола, наконец, находит нужное и легкой рукой выписывает чек на нужную сумму. – Майлз, ты совершенно не должен этого делать, – пытается спорить с ним Адам. – Уверен, у нас с мистером Литтлджоном не будет проблем в решении финансового вопроса. – Здесь чек на три тысячи, – с удивлением произносит Саймс. – Свадебный подарок, – улыбается хозяин дома. Неловкие "спасибо", и "мы, пожалуй, пойдем"... Мейтленд остается в кабинете наедине с Эдвардом. Тот обессиленно падает в кресло. – Спасибо, – едва шепчет он. – Так как-то... – По-настоящему, – заканчивает Майлз, устраиваясь во втором кресле. – Зачем ты это сделал? – А какой смысл иначе? Не мог же я просто расторгнуть помолвку. – Вообще-то мог. И никто бы тебя не осудил. – Считай – это цена моей совести и свободы. Дорого я тебе встал. – Рассчитаемся, – смеется Майлз, протягивая руку для пожатия. Литтлджон поднимается с кресла, тянет к себе Мейтленда и обнимает. – Отпусти, – шепчет Майлз. Джинджер сжимает на секунду ещё сильнее, но отступает. Ему не хочется отпускать, настолько, что по телу пробегает холод и дрожь. – Извини, – шепчет он. – Это я должен... Черт, ты разве не понимаешь? Нет? Я не такой! Ну! Ты же не дурак?! Не хочу всё портить, не хочу! – Майлз отворачивается к не горящему камину, облокачиваясь на него. Всхлип заставляет Эдди приблизиться. – Я тебя обидел? Я вечно всё делаю не так, никогда не знаю как правильно, – он кладет руку на едва подрагивающее плечо. – Я же сказал, не трогай, – сбрасывает его руку мужчина. – Не надо, я не могу… До Эдди доходит очень медленно. Он минуту стоит и смотрит на спину Мейтленда и на то, как пальцы сжимают каминную полку в тщетной попытке найти в ней опору. – Там была омела. Много на самом деле, – тихо произносит Джинджер. – Где? – уточняет Майлз. – Там, где мы стояли, – неопределенно машет рукой Эдди. Майлз медленно поворачивается. Его лицо напряжено, в глазах застыли слезы. – И? – Теперь мы должны поцеловаться. Видимо много раз, – неуверенно улыбается Литтлджон. – Ты совсем дурак или прикидываешься? – с трудом сдерживая эмоции уточняет Майлз. – Совсем прикидываюсь, – отвечает Эдвард и целует первым, сжимая Майлза в объятиях изо всех сил. – Почему? – уткнувшись в чужую рубашку, спрашивает Мейтленд. – Потому что чудеса должны случаться, а ты так похож на сказочного героя. – У нас может выйти что-то настоящее? – Не знаю, я загадал быть свободным, и я свободен. Теперь готов сдаться в плен моему освободителю. – А я загадал чудо. — Значит, исполнится. – Уже.