Русалочка

***

У Куна прощальная вечеринка и Юта чувствует, как все пялятся на него. Хендери просит ничего не испортить, потому что куда там остальным — они лучшие в мире друзья, а Юта болтается с Чону и с типом по имени Билли. Он притащился из Атланты, чтобы посерфить в тропическом климате, а на Ситию заехал полюбоваться бирюзой морского побережья и отдохнуть от шумных друзей. Юта ловит на себе однозначные взгляды Билли, и честно говоря не понимает как так можно — ведь у того интрижка с Чону. А хотя, это называется свободные отношения? Какое же дерьмо. Юта вливает в себя газировку такого же мерзкого вкуса и идет на задний двор, чтоб мозолить глаза привычной компании. Джонни ставит на стол огромную коробку душистых пончиков и Юта хватает себе на тарелку сразу три. Он берет ложечку и сгребает в одну сторону пудру, соскребает ее в ладонь и бегает за всеми, сдувая в лицо, словно это действительно весело. Он одаривает своей магией Куна: — Теперь ты тоже заколдован. Ты волшебный. — Давай присядем, фея. Ты уже достаточно натворил магии на сегодня. Только Джонни и остался, — Кун протирает глаза от мелких крупинок, и натянуто улыбается. — А Джонни не поддается колдовству. Ты же звал его когда-то? Ну, в тот красивый мир с фейерверками перед глазами, с живыми людьми, с ожившими тенями. Знаешь, в некоторых мирах следы на снегу держаться дольше, чем в нашем. Так вот Джонни пытается не оставлять следов вообще, — иначе как, думает Юта, ему удалось так легко расправиться с Джисоном. Его никто не подозревал, никто не выдвигал обвинений и только одному Юте известна правда. — Он словно переполненный сосуд, который ничего больше в себя вместить не может. Даже пустоту… — С каких пор для пустоты нужно место? — Хендери смахивает остатки пудры с плеч и протягивает Куну полотенце. — Фея, а какое у тебя желание? Вернуть Джисона, едва не срывается с языка. Но устроившись на травке, возле ног Куна, в голову приходит другое: может быть, он уже ничего не может изменить в прошлом, но как насчет будущего? Что если рассказать всем правду, обратиться в интернет-издания, написать в твиттере и дать огласку, чтобы возобновить следствие по делу брата? — Я бы хотел узнать, — начинает Юта, он садится, подбирая под себя ноги, и сжимая кулак на животе — его немного мутит и тянушая боль не отступает с самого утра. Это так тупо, ведь каждый принимает его бледно-зеленый вид за последствия алкоголизма или чего повеселее, а Юта уже не помнит, когда напивался. Но, ах да, позавчера с Куном выпил бокал вина, но это лишь капля. В тот день он проснулся встревоженный. Поднявшись, он заметил, что Куна нет рядом, хотя они договаривались вместе позавтракать. Не было слышно шума из душа, телефонных разговоров, ничего такого. Словно, морская глубина поглотила крошечный домишко, убрала все звуки, а воздух оставила только для дыхания. Выбираясь из спальни, Юта не слышал даже отголоски собственных шагов. Не расслышал и своего удивленного возгласа, когда он увидел на кухне, стоящего спиной ко входу Куна. Звуков не было. Бросившись вперед, Юта попытался обхватить Куна, прижаться к его плечам, но ничего не вышло — ладони прошли насквозь, а сам Юта пошатнувшись, едва не упал. Выходит, это не звуков не было, а самого тела и вместе с тем физических явлений, вроде голоса, а еще шагов, хлопков и удивленного возгласа? Нужно вернуться в спальню и проснуться заново. Сделать все правильно. И Юта уже собирался пойти обратно, как заметил в крепких руках Куна несколько белых горошин и тот самый нож, который он приматывал под кроватью. Что за чертовщина? Кун заболел и ему нужны лекарства? Еще вчера он был совершенно здоров. Юта точно знал, ведь перед поездкой в Испанию и стартом нового сезона, вся их труппа проходила осмотр. С Куном все было в порядке, но почему-то он разламывал хрупкие таблетки и толок их в мелкий порошок. Покончив с половиной пачки, Кун собрал смесь в одну из баночек, что стояла на полке с приправами. Юта видел ее сто раз и иногда по совету Куна, пользовался этими добавками. Выходит, он сам подсыпал себе в еду что-то, о чем не имел ни малейшего понятия? Это хорошо, что мир ненадолго замер и появилась возможность прыгнуть в такое пространство, где он может забежать в комнату, чтобы проверить наличие ножа. Юта ныряет под кровать и не находит ничего, даже следов от скотча. Все чисто и убрано, как будто тот мир, в котором он жил до этого — именно он приснился, а реальность — отдает бирюзой и шумом, которым закладывает уши от глубокого погружения в воду. Юта проснулся. Резко распахнув глаза и ощущая жажду. — Детка, что случилось? — Кун был рядом. Его широкая улыбка, загорелые плечи и полотенце в руках — явно только из душа. — Мне нужно в туалет, — промямлил Юта, хватаясь за стену от темноты в глазах. Его тошнило недолго и не сильно. Чону сказал бы что-то это из-за жары или переутомления — ему казалось, что Юта слабо включает кондиционер в студии, а торчит там больше всех мастеров вместе взятых. Прокашливаясь, Юта подставил ладонь ко рту. В горле комок и нечто круглое лезло наружу, драло глотку и в итоге упало под язык. Юта сплюнул странную желейную массу. Среди пахнущей морем жижи, смеси водорослей и рыбной чешуи, в его руке красовалась перламутровая бусинка. Такая же белая, как порошок из таблеток, привидевшиеся в разгар его сна. Когда он вернулся в пустую комнату и, нагнувшись, пошарил рукой, все было как обычно — его нож, два слоя скотча. Кун окликнул его неожиданно: — Ты что-то потерял там? — на нем был смешной фартук с мишкой и дымящаяся кружка в руках. — Я приготовил завтрак, если ты закончил с гигиеническими процедурами, то пойдем? С того дня, нож то пропадал, то появлялся снова. Казалось, это бред. И стоит рассказать кому-то, произнести вслух даже то, что он прячет под кроватью острое лезвие, опасаясь неизвестно чего, его примут за полного психа. Не то чтобы уже не намекали, что пора обратиться к специалистам. На этой мысли Юта ловит взгляд Ренджуна и яд сам течет с языка: — Мне вот интересно, а как так вышло, что ты сначала обиделся и не стал закрывать глаза на измену Лукаса, а потом принял его обратно? Джонни молча хватает Юту, закрывает ему рот ладонью и выталкивает в другую комнату. — Некоторые феи не думают о том, что своим колдовством будят спящих в подземелье драконов, — зловеще произносит Джонни. *** До отъезда Куна остается три дня и Юта пялится в календарик, понимая, что вот уже скоро. Но теперь все иначе, все хорошо: Кун позвал его с собой. И не просто так, а на глазах у всей их компании. Прямо перед носом вездесущего Джонни и вредного Хендери, и даже той парочки, которая бесила своим присобленческим поведением — Лукаса и Ренджуна. Чону первым поздравил Юту и сказал, что дает ему выходные на оставшееся на Ситии время. — В конце концов, ты столько работал, что с моей стороны будет издевательством просить тебя взять смену снова. — Но мне нравится работать у тебя, — похлебывая ту самую говняную газировку, признался Юта. Очень хотелось чего-то крепкого, но он едва стоял на ногах и признался себе, что даже капля добьет окончательно. — Я буду скучать, Чону. В студии всегда я чувствовал себя… спокойно. — А здесь? — поразился Чону, оглядывая задний дворик — шезлонги, бассейн и столики с едой. Где-то неподалеку маячила башка Билли, а чуть поодаль девчонки обсуждали преимущества кочевого и оседлого образа жизни. Для одной из них постоянные переезды с места на место равнялись катастрофе, а другая хотела повидать мир, выйти из зоны комфорта. — Неужели среди нас, среди своих друзей, ты не чувствуешь себя в безопасности, Юта? Это действительно странно. Но если верить познаниям Хендери, основанным на его ежедневной сводке криминала, то самые страшные преступления совершаются не незнакомцами, а как раз близкими людьми. — Нет, я… — Юта замялся. Он давно ни с кем не говорил так, чтобы не встречать осуждения. А впрочем, какая разница, они все равно уезжают с Куном, пускай думают что хотят. — Чону, только не говори никому, но я подумал, что может быть, — голос сошел до шепота, — Джисон, понимаешь? Я подумал, что его мог избить Джонни. В ту ночь… Чону мгновенно стал похож на гуся, который гонится, чтобы укусить за пятку. — В этом нет никакого смысла, Юта, — возражая, Чону даже расплескал свою минералку и, конечно же, обрызгал свои ботинки. Вздохнув, он затараторил, — я скажу тебе по секрету. В ту ночь Джонни был с Куном. Ты ведь знаешь, они хорошие друзья. И тогда они были вместе в Бангкоке. Работа из любой точки мира. Но тогда они встретились, потому что, — лицо гусака сменилось на морду заплаканного пикинеса, — у Куна однажды произошло горе. Его парень утонул. И тогда была какая-то годовщина… не то со дня смерти, не то день рождения. Джонни решил составить компанию и его просто не могло быть в двух местах одновременно. Поэтому… С чего ты вообще взял, что Джонни как-то причастен к смерти Джисона? От рассказа Чону все встало на свои места: и куновы сомнения, и те намеки, что бросали Джонни с Хендери. Наверно, Кун не хотел травмировать историями из своего прошлого, зная, что довелось пережить его новому бойфренду. Юте мгновенно захотелось оказаться рядом и обнять того, кого он обожал за все. И хотя Чону спешил уйти, чтобы ополоснуть свою обувь, он обернулся и, скривившись, дал волю чувствам: — Знаешь, говорят, что это был несчастный случай. Но я как-то читал статью, Хендери бы понравилось, — усмешка тронула тонкие губы, ломая их и создавая образ грустного клоуна, — там было написано, что смерть этого парня могла быть убийством, представляешь? Как будто, он оказался в воде не случайно или даже его задушили, а когда он потерял сознание — бросили в воду. Журналист еще сказал, что похожий случай произошел в Тайланде, но… вряд ли маньяк колесил между Китаем и Тайландом, чтобы убивать парней, — Чону нервно рассмеялся. Шаркая по влажной траве, он грозно показал кулак. — Напоминаю, Юта, это секрет! Поэтому никому ни слова! Иначе Джонни меня больше никогда не позовет, а мне тут нравится. Еще бы, всем нравится Джонни — свой парень, во всех возможных местах мира. Он не удивляется, когда вездесущий Джонни заходит повидать его накануне отъезда. Куна нет дома, а Юта тратит свой выходной на то, чтобы перебрать вещи. Хотя выходит неряшливо и вяло: поднявшись с самого утра, ни с того ни с сего он отказывается от совместного завтрака, а вместо этого — под предлогом, того, что забыл в студии свои вещи, — заходит в небольшое кафе у моря. Странно заниматься подобным, но часа два Юта тратит на то, чтобы разыскать информацию о бывшем парне Куна. Том самом, что утонул в Китае. К своему удивлению — после дополнительных поисков, он натыкается на то, чего боялся подсознательно: похожий случай в Тайланде. Утопленник с признаками удушения. «Я никогда не услышу новости по местным каналам, если кто-то пропал в другой стране». Юта помнит: первая ночь с Куном, голоса спорщиков — Ренджуна, Джонни и Хендери. Конечно же новости об одном убийстве или пропаже не выходят за пределы национального телевидения. Полиция бы никогда не связала эти случаи — разные ведомства, разные страны. Но это невозможно, абсолютно точно невозможно. Не мог ведь Кун? Юта почти не слушает Джонни, который усредно втолковывает, что переезд — шанс на новую жизнь, новое начало. Разве не этого искал Юта, сбегая на Ситию? У Юты в руках газировка, и он боится притрагиваться к еде в холодильнике. Угощает Джонни распечатанными при нем же моччи. Жадно ест их сам, чтобы не было желания обедать. Часы показывают полдень и солнце палит горячим, такое желтое и невыносимо пекучее, как расплавленное золото. Юта отдергивает руку от окна: одинокий луч пытается поставить на нем клеймо в виде круга. Замкнутое пространство, из которого нет выхода. — Голос отличает человека вольного от раба, — неожиданно вспоминает Юта, переключая кондиционер на несколько пунктов ниже. Он потеет как ребенок от сильной лихорадки, но голова, впервые за все время на Ситии яснее ясного. — Кун так много говорит о свободе. Может быть сейчас лучший момент для меня сказать тебе… Джонни кивает снисходительно. Наверняка в его голове полный порядок мыслей и ютыно заявление не вызывает никакого резонанса. Протянув широкие лапищи и заграбастав худое тело поближе, — Юта аж вылупляется, как лягушка, от нежданного акта нежности, — Джонни шепчет: — Не знаю почему, но мне тревожно за тебя, Юта. Я вижу, что ты пытаешься. — Я не пью уже давно, Джон, — бормочет Юта, слюнявя белую футболку приятеля. — И я не принимал никаких лекарств, не говоря уж о наркотиках. Ты… ты веришь мне, Джонни? Это странно, так до ужаса необычно, что Юта хватается за крепкие плечи и доверчиво смотрит в добрые глаза. Джонни похож на дружелюбного спаниеля, почему это становится очевидно только сейчас, когда им суждено разъехаться? А весь прежний и страх, вся паника и несправедливое обвинение — что с ним было не так? — Я знаю, что ты не убивал Джисона, — Юта протирает глаза тыльной стороной ладони. Он мокрый как церковная мышь, и Джонни берет его лицо в свои широкие ладони. Гладит щеки и зарывается в волосы. Юта ощущает себя голым под пристальным взглядом, но быть таким сейчас, перед Джонни — комфортно. — Прости меня, Джонни. Это было так тупо, я просто, я… — Все хорошо. Все в порядке. Глупый мой, тебе не нужно извиняться, — Джонни стискивает в своих руках. Прячет от всего мира. И силы Юту подводят. Перед глазами бескрайнее рисовое поле, залитое водой и узкие тропинки между гибких ростков. А солнце — заходит, и настает время загадывать желания. — Я бы хотел, чтобы ты остался здесь со мной, Юта. Знаешь, — Джонни усмехается, и Юта дергает носом, позволяя вытирать себе лицо, — знаешь, Юта, я ведь по-настоящему люблю тебя. * Впихнуть в себя обед и ужин не получается даже не из-за того количества моччи, которым Юта забил себе желудок, нет, еда просто не лезет. — Эй, — Кун встревоженно переводит взгляд со стола, на содержимое холодильника и обратно на подобравшего под себя ноги, и зарывшегося в подушки бойфренда. — Давай я приготовлю что-то, что ты точно захочешь съесть? Свои сожаления, прикидывает Юта, но лишь мотает головой. Он смотрит как большая кастрюля, досточка и упаковка мяса громоздятся на столешнице. Кун вскрывает упаковку и перекручивая нож между пальцами нарезает тонкие кусочки филе. В каждом движении уверенность, а лезвие — тонкое, гладкое, — продолжение рук. Магия фокуса в том, что ты наверняка знаешь, что все нереально, но не можешь считать, где тебя одурачили. Предсказать, что будет дальше — тем более. Вода закипает и огромный пузырь лопается на поверхности. — Я слышал, сегодня заходил Джонни. Что он хотел? Юта рассматривает свои ногти — черный лак ярко покрывает всю длину. Здорово, что успел обновить маникюр несколько дней назад. Только собираясь поутру, оцарапал кожу и краешек неудобно цепляется, заставляя каждый раз вспоминать о происшествии. Поднявшись, Юта пытается отыскать у себя маникюрные ножницы, но сумка с принадлежностями подозрительно пуста. Это странно, ведь он спаковал ее в коротком промежутке между моментом ухода Джона и возвращением Куна. — Ты не видел мои ножницы? — кричит Юта, продолжая поиски среди раскрытого чемодана. Он заглядывает на столик у дивана, проверяет тумбочку у входа: а вдруг? — Нет, — отзывается Кун, закидывая мясо и щедро посыпая приправами. Он вытирает руки о полотенце. — Так что с Джонни? Та отстать, Юта дергает плечами. Что-то не так, ощущает он подступающий приступ страха. Это дикое ощущение искаженного мира прочно засело в его сознании. Но разница огромна. Когда он был пьян на вечеринке или торчал дома, дожидаясь Куна, начало его страха скрывалось глубоко под водой — такое неуловимое, прозрачное. И тогда, в туалете, Джонни бы не ударил его. Встряхнул хорошенько, чтобы Юта очухался, да и все дела. Джонни всегда знал о нем все до последней капли, почему же он не слушался? Сейчас: Юта опасается не иллюзорного, не выдуманного. Нож в руках Куна тот самый — тот, что он прятал под кроватью. — Почему это у тебя в руках? — вырывается вопрос быстрее, чем включается голова. — Это? — удивленнию Куна нет предела. Он покручивает лезвие, осматривает рукоятку. Нет, Юта не ошибся, кухонный нож Джонни, что был стащен им какое-то время назад. Приближающийся Кун заставляет его отшатнуться и отгородиться креслом. — Может быть мне стоит спросить почему это, — Кун кивает в сторону занесенного над головой оружия, — было у тебя? Какого черта, Юта хмурится, и пытается сообразить далеко ли до выхода. Прилично, но он ближе к двери, и как раз с нужной стороны. А еще он сильнее Куна. По крайней мере был когда-то. — Детка, — между ними метра два-три, явно не достаточно, чтобы определить единственного победителя битвы. — Я долго тренировался, торчал в свободное время, выслушивая зануду-метателя. Он мне и про жену, и про любовницу все трепался. На кой черт оно мне надо, а? — ухмылка Куна угрожающе блестит в серо-голубом свете лапмы. На Ситии темнеет быстро. Хватит двадцати минут, чтобы солнце от ярко-оранжевого изменило окрас на бесцветный и окончательно утонуло в водах океана. — Ты должен доверять мне, детка. — Положи нож, — просит Юта. «Положи, черт возьми, гребаный нож и отпусти меня». Он приседает как раз вовремя: лезвие свистит и со звоном падает на расстоянии метра. Эта хрень должна была защищать, замечает Юта, вытягиваясь и подхватывая нож быстрее, чем он снова окажется у Куна. Бесполезно: раздается грохот и звон, слишком много всего падает и разбивается, следом кресло валится, заставляя отскочить, и хотя Юта совершает нечеловеческий прыжок в сторону входа, ему больно режет босые ноги и он кричит от боли: — Кун, какого ты творишь?! — Не знаю, Юта, поговори со мной и может быть мы разберемся. — Я не хочу с тобой говорить! Отпусти меня! Юта пытается: отпихнуть от себя, не дать добраться до шеи. Ему и без того трудно стоять и дышать. Нож не достает до противника, а Кун, извернувшись, толкает и ничего не остается, как разжать кулак, падая навзничь. Встать Юта не успевает. Ему лишь немного везет в том, что когда Кун кидается, то оттолкнувшись и снова попадая пяткой на осколок, его руки не вцепляются в горло. Они борются жестоко и непримиримо. — От-пусти м-меня! — Юта вцепляется зубами в чужую ладонь и едва не прокусывает ее. Кун поднимается. Но с такой силой бьет в живот, что едва выходит не отключиться. — Не думаю, что у тебя получится уйти от меня, детка. Никому еще не удавалось. Юта не сдается: он пытается выползти. Его стопы кровоточат и это очевидно — стекло — мелкая и крупная крошка впилась в голую кожу. Острое лезвие циркового (нет, конечно, по-настоящему режущего) стилета вонзается в ногу и Юта кричит что есть сил. А следом — еще одна полоса. От собственного крика закладывает уши. Сухожилие? Лодыжка? Какая разница. Упершись руками в пол, Юта приказывает себе двигаться дальше. Он подтягивается на руках, и раз, и другой. Преодолевая метра два, выползает в коридор. Если бы встать на колени, если бы побежать, но. Не с этими ногами. За ним тянется красный след. Юта волочит конечности, словно рыба — хвост. Да, словно, рыба выброшенная на берег. Словно, русалочка. — Если ты слушал внимательно, Юта, — Кун склоняется над его телом, заставляя повернуться, и несколько раз бьет головой от чего Юта перестает осознавать время и пространство. Его ладони слабо накрывают куновы, но захват на горле такой крепкий, а в собственных кистях слабость. Воздуха не хватает и онемение начинается с губ, поднимается к носу, заставляет закатить глаза. — Голос — это сила. А твой и вовсе — жемчужина. Юта, я хочу всегда слышать твой голос. — Джонни, — хрипит Юта. Его лицо — последнее, что воображает Юта прежде чем отключается окончательно. Русалочка. Она пожертвовала способностью говорить, чтобы иметь возможность быть с любимым человеком. Какая романтическая несвобода. * Наверно, приснилось, как уже бывало прежде. Приснилось же, да? И бирюза в оттенках заката, и фламинго, и запах жасмина. Нет, запах не приснился. Он до сих пор четко ощущается в четырех стенах. Юта разлепляет тяжелые веки. Руки и ноги ватные, желудок крутит. Он двигает пальцами и замечает, как они опухли и занемели без движения. Сейчас бы холодной воды с минералкой да тусить с Джисоном в подвальчике того бара, как же его там? Ах да, Могра. Во рту очень сухо и что-то мешает. Какой-то предмет, который втиснули ему, заставляя держать рот открытым. Дернув рукой, Юта стонет. Он дергает снова, и снова, и снова. И не может пошевелиться. Его шея плотно зафиксирована толстым ошейником — от кресла не оторваться. Ноги и талия плотно стиснуты в нескольких местах и Юте едва удается двинуться на несчастный сантиметр. На кистях толстые жгуты, может быть лента, хотя по ощущениями что-то другое, что-то больше напоминающие толстую бечевку, которой были перевязаны шторы и переносные блестящие декорации в цирке. — Ммм! — Юта пытается закричать. Цирк, цирк! Кунова цирковая труппа! Он где-то внутри темных помещений, куда ему не было дороги. Очередной объект для персонального развлечения. Это кажется диким и невозможным, но находясь в темноте знакомых по запаху, и пугающих своей неизвестностью помещений, Юта осознает свое положение. Осознает, что он — не первая жертва. Бойфренд Кун из Китая, другой парень — из Тайланда, пропавшая здесь, на Ситии Агнесс. Станет ли он еще одним пропавшим без вести или его найдут утонувшим в водах Бильбао? — Мммммм! Уумммхххх! Ничего не происходит. Тишина. Глубина поглощает все звуки. Никто и никогда не найдет его, не станет даже искать, ведь он должен был уехать с Куном. Сумасшедший, психованный Юта и терпеливый, уравновешенный Кун. Сколько Юта не дергается, а его прочные путы не ослабевают. На нем другая одежда, не та, что была дома. А под ней — бинты. Боль изредка пробивается, но либо тело накачанно обезболивающим, либо порезы ног не так тревожат, как сразу. Глаза немного привыкают к темноте и удается всмотреться в пространство. Не то чтобы есть что разглядывать. Кресло, к которому он привязан, стоит у стены. По правую руку небольшой столик и какие-то предметы, похоже на столовые приборы — щипцы или ножницы, не разобрать. Непрозрачный пакет. Блюдце. — Уаааааууууммммм! Ничего не происходит. «Почему? Почему все так, почему я?» Юта извивается во все стороны, пока в комнате не раздается щелчок. — Ммм?! — с удвоенной громкостью и саднящим горлом не покричать, но что еще остается. Резко включается лампа. Она загорается у самого потолка и свет ее — длиноватая желтая тень в виде груши, — ложится исключительно на кресло и тот самый столик поодаль от него. Комната пуста. Но осторожная трель, повторяющаяся нота за нотой мелодия журчит из ниоткуда. Это песня в чем-то знакомая. Юте неизвестно ее название, просто мелодия легкая и известная. Музыкальная шкатулка? Свет мигает. И вместо грушевидного луча, вырисовывается огромная синяя бульбашка, а из нее — руки в белых перчатках. Шар лопается с хлопком и на Юту брызгает вода. Он зажмуривается, а когда открывает глаза, то видит стоящего над ним Куна. — Аааааа! На Ютын крик, как и на прочие призывы, не следует реакции. Вымотавшись и замолчав, Юта наблюдает, как в руках Кунах, обтянутых идельно белоснежными перчатками, мелькает иголка. Он осматривает ее со всех сторон. Берет вату и протирает едким раствором. Дезинфекция? Кун складывает руки лодочкой, и в пространстве между, мигнув сиреневатым светом, появляется перламутровая раковина. — Жемчужина, Юта. И правда, между пальцев горит она — драгоценная, невероятно чистая и непорочная. — Будет немного неприятно, — иголка и щипцы-ножницы снова появляются в руках у Куна, — но ты можешь закрыть глаза и послушать музыку. Юта кричит. Кричит, что есть сил. И его вопль, как лебединая песня, сливается с мелодией из музыкальной шкатулки. Закончив, Кун снимает с его рта пластиковый держатель. Едва ворочая языком и ощущая привкус дезинфектора, воды и металла, Юта пробует круглую обитательницу морских глубин небом. Он хочет сказать, чтобы его отпустили, хочет спросить, что Куну от него надо, но его рот не издает ни звука. Зато говорит музыкальная шкатулка. Теперь вместо музыки из нее доносится ютын смех, ютыно ворчание, ютыно «доброе утро». Вся ютына жизнь, свобода и голос запреты в руках другого человека. Во рту у Юты вода. Он не понимает, что его ждет дальше. И глотая горячие слезы, Юта мысленно взывает ко всем известным богам: «Кто-нибудь найдите меня… Если я хоть кому-то нужен… Кто-нибудь? Найдите меня…». * По какому принципу божества выбирают кого казнить, а кого миловать? Кому спешат на помощь, а кого оставляют бродить по свету бестелесной душой? Юта проводит слишком много времени в темноте и беспамятстве, чтобы подумать над этими вопросами. Но спасает его не греческий Зевс, не валькирии и не воплощение Будды. Однажды, распахнув глаза в своем мрачном плену, Юта видит тощую фигурку Джисона. Он пытается позвать его, окликнуть, вымолвить его имя, но с губ льется вода и ничего напоминающего человеческую речь. А Джисону и не надо. Он прикасается ладошкой к вспотевшему лбу, и улыбается: — Потерпи еще немного, Юта. Он найдет тебя. «Почему, Джисон? Почему все так вышло… А ты… Кто убил тебя? Какую плату ты должен отдать, чтобы переплыть реку Стикс и попасть в мир, где твоя душа упокоится?». Джисон ведет плечами. Знать бы, что попросит старик Харон, так Юта все отдал бы. А впрочем. Он открывает рот и темнота наполняется светом. «Хочу, чтобы мы всегда могли выбрать куда направить свет, который держим в своих руках». Забрав драгоценность, Джисон исчезает. Не остается поговорить, как будто спешит по важным юношеским делам, как и всегда. Без него становится одиноко и почти, почти невозможно. Отчаянно. Юте удается лишь дышать и ждать. Когда настоящее солнце, — большой шар, что плывет над небом, и Юта видит его сквозь выступившие слезы, — озаряет его жизнь заново, хочется петь. Хочется смеяться. Он слышит голоса. Он что-то чувствует. Воздух, прохладный ветерок и родной голос: — Все будет в порядке, Юта, теперь все будет в порядке. Мы нашли тебя. Это Джонни. Его обещания, его руки держат и укладывают на койку в машине скорой. Его теплая щека прислоняется к ютыной. И Юте так бы хотелось позвать и произнести его имя, но он точно знает — этому не бывать никогда.