Первый снег

Take Me To Church — Hozier Тёплым осенним днём Гермиона направлялась в госпиталь Святого Мунго для ежегодного обследования. Чувствовалось как солнце отдавало последнее тепло. Листья взлетали над землей благодаря прохладным порывам ветра, создавая желание укутаться в одежду посильнее, несмотря на согревающие чары. С некоторых пор Министерство Магии позаимствовало эту процедуру у маглов, что было довольно полезно даже для волшебников. Некоторые магические болезни могли проходить бессимптомно, но не все волшебники обладали знаниями продвинутых диагностических чар. Несмотря на то, что прошёл год с принятия закона, систему до конца так и не продумали. Для работников госпиталя, как и для всех волшебников в принципе это всё было ново. Система работы Святого Мунго до сих пор не могла перестроится на новый лад работы, поэтому Гермиона провела сорок минут в регистратуре, чтобы наконец получить обходной лист. Теперь осталось просидеть очередь к каждому кабинету.       Находясь на посту Замминистра Магии Гермиона могла найти себе личного целителя, но собственные убеждения не могли позволить этого. С детства родители воспитывали Гермиону по лучшим моральным стандартам. Одним из которых было не ставить себя выше других. Возможно оттуда и пошла забота о всех существах. Если бы не война, открывшая глаза на столько жестокости и зла, кто знает, может быть и Гермиона была бы совсем другой — наивной девочкой, полагавшейся на честность людей. Каждое событие войны меняло её, укрепляя внутренний стержень. Но всё-таки большинство принципов осталось в той или иной мере.       Спустя пару часов миссис Грейнджер-Уизли вошла в кабинет к последнему целителю. Миссис Эббот специализировалась в гинекологии и была одной из лучших целительниц в этой области. Это была женщина лет сорока с круглым лицом, милой улыбкой и аристократичной осанкой. Она окинула Гермиону теплым взглядом. — Здравствуй, клади карту на стол и ложись на кушетку, — проговорила она заученную фразу. Девушка опустилась на койку и уставилась в потолок, пока целительница накладывала диагностические чары. Гермиона не обладала глубокими познаниями в этой науке, но по тому как изменилось лицо миссис Эббот любой бы понял что, что-то не так. — Присаживайся милая, –показала женщина на стул напротив её рабочего стола. — Что-то случилось? — спросила Гермиона, опустившись на стул. — Боюсь, что так, — она пролистнула пару страниц в медицинской карточке Гермионы, — Дорогая, ты бесплодна. Вот так просто: пару взмахов палочкой и твой мир переворачивается с ног на голову. Гермиона не ожидала такой информации прямо в лоб. Её как будто окунули в ледяную воду, не давая выбраться. Казалось что весь мир поставили в беззвучный режим, оставляя только биение её сердца и слова целительницы «Ты бесплодна». Хоть Гермиона и не планировала сейчас детей, ведь надо построить карьеру и привести в порядок все остальные дела. Но она всегда мечтала о своей небольшой семье и уютном домике. Особенно после того как потеряла родителей, Обливейт был слишком мощным и забрал все надежды на то, чтобы вернуть им память. Раньше это мечта дарила её сердцу тепло и надежду. И в один миг эта мечта просто рухнула, разбилась о реальность как хрустальная ваза и даже «Репаро» тут не поможет. Мысли о будущем приносили теперь только боль и отчаяние. Дальше все шло как в тумане: утешение целительницы, коридор, регистратура, камин, зеленый огонь, снова камин, диван в их с Роном гостиной и слезы, очень много слез. Казалось в последний раз она чувствовала такое опустошение когда увидела как Хагрид несёт тело Гарри. Сейчас же не случится чудо, хоть и живёт она в мире магии. Если бы Гермиона не была волшебницей, она сохранила бы надежду на чудо. Но когда один из лучших целителей говорит что она бесплодна, так оно и есть. Все надежды на чудо рушатся оставляя после себя руины на сердце. Вечером того же дня, собравшись с силами она все рассказала Рону, на что тот просто молча развернулся и ушёл. Вот они — снова слезы. Да, она могла оставить это пока в секрете, но это не могло держаться в тайне всю жизнь. Гермиона любила Рона и желала ему только лучшего. И если он не будет с ней счастлив, то пусть будет как будет. Она отпустит его. Но большая часть Гермионы была эгоистична и надеялась на то, что он останется с ней. Ведь он поклялся любить её. На следующий день он прислал письмо. «Гермиона, я думал всю ночь о том, что ты сказала. Прости, но я не могу остаться с тобой, зная что ты не можешь дать мне то, о чем я мечтал всю свою жизнь. После нашей свадьбы ты всегда говорила, что пока не время для детей, говорила, что когда всё сложится ты родишь. И я ждал, ждал все четыре года в надежде, что скоро по нашему дому будут топать маленькие ножки. Но, как выяснилось это всё было напрасно. Прости, но я не вижу совместного будущего с тобой. Надеюсь, ты дашь согласие на развод. Рон. » Снова эти чёртовы слёзы. В один день она потеряла надежду и любовь. Единственным чувством, переполнявшим её была злость Такая большая и темная. Злость на судьбу с её поворотами, злость на себя со своими проблемами, злость на Рона за его фальшивую любовь. Разве может любящий человек давать клятву быть в горе и в радости, и бросать, когда это горе произошло? С одной стороны она понимала Рона, его мечтой всегда была семья и он уже долго ждал этого. Но с другой стороны это была и ее мечта тоже. Этот человек просто взял и бросил ее одну на окраине счастливой жизни, оставляя самой искать дорогу до центра. И Гермиона знала, что маловероятно она её найдет.       И вот спустя полтора месяца Гермиона стояла у окна и смотрела на хмурый Лондон в своей новой квартире. Одна, разведенная и бесплодная. Глубоко вздохнув и закурив очередную сигарету, так полюбившиеся ей за последний месяц. Она перевела взгляд на детей, играющих в песочнице парка напротив. Мальчик лет пяти позвал девочку чуть младше его и показал на небо, от чего та радостно захлопала в ладоши. И тогда Гермиона тоже это заметила. Крохотные снежинки медленно падали на землю. Вот он — первый снег — предзнаменование зимы. Она потушила сигарету и отправилась на работу, не подозревая, что и в её жизни скоро настанет первый снег — предзнаменование новой жизни.