Клауструм

В душной смоляной темноте из звуков только рваное дыхание и гудение мышц, которые едва ли не разрывались от перенапряжения. Густой и плотный запах крови растекался по стенкам саркофага, впитывался в кожу, просачивался в лёгкие и выходил медным выдохом, оставляя едкий привкус во рту. Райто ничего не мог с этим поделать: глубокий укус на его запястье всё никак не затягивался. Но кровь хотя бы не так обильно сочилась из раны, чего не скажешь об эмоциях его младшего брата, которые буквально с шипением выплёскивались из него. Все эти долгие минуты, пока регенерации делала своё дело, Субару вёл себя так, словно переживал самое жёсткое потрясение в своей жизни: метался из стороны в сторону, матерился, проклинал всё вокруг, часто дышал мелкими вдохами, либо не дышал совсем, будто бы ещё одна порция кровавого аромата может окончательно его уничтожить. Райто с радостью насладился бы такой безудержной реакцией брата, но сил хватало лишь на кривую усмешку и шелестящий смех, который больше походил на начало истерики, чем на проявление злорадства. Он слышал, как Субару накапливает свою излюбленную сокрушительную силу; как хрустят его пальцы, что сжимаются в кулаках, как дребезжат его мышцы, что разрываются от напряжения. И Райто всё ждал, когда же эта пресловутая злая мощь вырвется наружу, и в то же время воображал самые зрелищные варианты, которых было не так уж много, — либо бесконечная серия ударов по крышке саркофага, либо же Субару решит, что голова лежащего рядом «брата-извращенца» отлично подойдёт в качестве стенобитного орудия. Ну такая себе была бы благодарность за немалую помощь в утолении жажды, хоть и вполне в духе его младшего братца. Но, увы, все ожидания чего-то интересного так и не оправдались, и в итоге всё закончилось слишком уж банально и скучно — Субару резко отключился, будто бы эмоционально перегорел, доводя самого себя до предела. Видимо, та адская жажда его изрядно вымотала. Но зато впервые, за очень долгое время, от него повеяло безмятежностью и покоем. Тревожная атмосфера в саркофаге развеялась, сгладилась, стала пустой и прозрачной, без лишних примесей и звуков; всё затихло, и лишь слева доносилось тонкое сопение и редкий, но мерный стук сердца. И тогда, наконец-то, Райто смог выдохнуть с невыразимым облегчением. А он ведь всегда думал, что драматизм это по его части, и никому из братьев с ним не сравниться, но, как оказалось, Субару мог бы даже его превзойти. Ну подумаешь, демонической братской крови выпил, ну что здесь такого? И зачем только так убиваться из-за этого? Тем более сейчас, когда выбора особо нет, а жажда в прямом смысле не даёт даже думать без боли, со скрипом выкручивая всю жизнь из тела. Но у Субару по-прежнему другое мнение на этот счёт, и объяснять ему такие вещи, вероятно, так же бесполезно, как и пытаться выбраться из этого места. Хоть его поведение было чертовски забавным и предсказуемым, оно уже начинало знатно утомлять, не вызывая ничего, кроме усталого раздражения. Райто всё чаще думал о том, что с другими братьями было бы намного легче коротать вечность в этой могильной тесноте саркофага. Например, если бы ему составили компанию Шу или Рейджи, то ему не пришлось бы самому решать столь деликатный вопрос по поводу крови и жажды. По крайней мере, он бы просто перекинул на них всю ответственность, ведь они старше, а значит их долг и обязанность разгребать очередные проблемы, а он тем временем мог бы позволить себе быть самим собой, источая привычную беспечность и фривольность. Так или иначе, это он бы полоскал им нервы, а не наоборот. С Аято и Канато ещё проще: он их знает лучше, чем они сами себя. Скорее всего, Райто бы даже не ощущал их присутствие, ведь это так естественно — быть с ними рядом. Он знал все их реакции наизусть, мог предугадать ещё не высказанные ими фразы, а порой ему казалось, что он слышит их мысли у себя в голове. А ведь когда-то они понимали друг друга без слов, но это было очень давно, когда мир ещё казался красочным и ясным, а они сами искрились чистотой и невинностью, ещё не ведая вкуса крови, что вскоре пленит их сердце и разум... и тогда их мир потемнеет и помутнеет от алых разводов, а они потеряют часть себя, и вместе с ней ту крепкую братскую связь между собой. Разумеется, его родные братья тоже бы доставляли ему немало проблем: кто-то своими истериками и капризами, а кое-кто своим Великим Самомнением и раздутым до размеров горы Фудзи эго. Но он хотя бы знал, как с ними справиться: где смягчить, что сказать, в какой момент подыграть и какую уловку применить так, чтобы в итоге вывернуть ситуацию в свою пользу. Они почти всегда играли по его правилам, и зачастую об этом даже не подозревали. О, если бы Аято и Канато тут сейчас лежали, то непременно бы злились на его искромётно-ироничные шутки про то, что они словно вновь оказались в тесной утробе и умрут точно так же, как и зародились. Райто весело усмехнулся от собственного остроумия. Его братья тоже бы оценили эту шутку, но сами никогда бы в этом не признались. Возможно, где-то через целую вечность, находясь вплотную в саркофаге, они бы снова ощутили то самое единство, которое связывало их в далёком детстве. Внезапно, в его груди как-то резко заныло; серебристая тоска тончайшей нитью обмоталась вокруг сердца, вонзаясь в самую глубь и рисуя на нём кровавую паутину. Да, Райто уже успел по ним немного соскучиться и мысль о том, что он больше никогда их не увидит, почему-то вызывала грустную досаду. Или ему просто снова скучно. В такие моменты, когда ему совсем-совсем нечего было делать, он хотя бы залипал в телефоне, посылая сообщения (весьма нескромного характера) в общие женские чаты или в личные случайным девушкам. Изредка, ему удавалось выудить парочку пикантных фото, но в основном его почти сразу бездушно кидали в чёрный список. Но телефона при нём нет, как и всего содержимого его карманов, — разумеется, их обыскали. Даже его мятные леденцы забрали; обычно, ему нравилось долго катать их во рту до самой сердцевины, где плескался обжигающе жидкий ментол. А ещё он иногда задабривал ими Канато, когда тот был на грани истерики: он всегда капризно поджимал губы, возмущаясь, что это не шоколадные и что мятные конфеты отвратительны, но в итоге никогда от них не отказывался. Райто слегка печально улыбнулся, вспоминая это. Он бы и дальше продолжал утопать в унылой меланхолии, но его кожа вдруг стала по-настоящему нестерпимо зудеть от давно засохшей крови. Он провёл пальцами по тёмным кровавым дорожкам, вверх к запястью, обводя глубокий укус, который уже покрылся тонкой коркой. Наконец-то рана перестала кровоточить, но она всё же как-то подозрительно долго заживала. Райто это беспокоило лишь отчасти, ведь он хорошо понимал, почему так происходит — Субару и вправду выпил достаточно много его крови, и заодно вместе с ней высосал и его жизненные силы. Впрочем, в этом и был весь смысл. Взяв край своей же драной и грязной рубашки, Райто принялся вяло оттирать засохшие бурые линии на правой руке, которые неприятно стягивали кожу. Делая это, он думал о том, что почему-то ощущает некое сожаление от того, что Субару, скорее всего, ничего не почувствовал, когда пил его кровь, ведь та жажда была настолько мучительной, что наверняка лишила его всех мыслей и чувств. И это было обидно, ведь ему хотелось, чтобы его младший братец в полной мере ощутил всю интимность и сокровенность их вынужденного братского кровопития. Кто бы что ни говорил, но Райто всегда считал, что питьё крови — это целое искусство. Каждый раз, когда он вонзал клыки в очередную жертвенную невесту, то ловил малейшую реакцию горячего женского тела: частое неровное дыхание, мелкая и трепетная дрожь, туманно-томный взгляд, постыдные и сладостные стоны, блеск потной кожи, влажные пряди волос, липкий страх и мимолётный восторг, и ещё множество других эмоций, что перетекали в него вместе с человеческой кровью. Для него самого это был очень значимый и многогранный процесс, где самое главное — получить максимум удовольствия. Поэтому он старался растягивать его, выжимая всё без остатка. Обычно, он любил с ними разговаривать, точнее соблазнять и дразнить, задавая непристойные вопросы, а потом наслаждаться тем, как пылают их щёки; это было похоже на забавную игру, в которой нужно общаться, а ещё трогать, трогать, трогать... и необязательно руками. В отличие от других, он почти никогда не пил кровь только ради того, чтобы лишь утолить жажду. Другое дело — его братья. Он знает, он за ними наблюдал. Тайком, украдкой поглядывая из различных темных укрытий, он смотрел и порой негодовал от того, что они из-за своего хищно-голодного порыва делали это быстро, небрежно и бесстрастно, будто бы это была какая-то унылая рутина. Но в обычное время они всё-таки пили кровь более искусно. Временами Райто намеренно выдавал себя, желая посмотреть на реакцию жертвенной невесты или кого-то из братьев. Но в основном они все сильно возмущались и сердито посылали его куда подальше. Как грубо, могли бы хоть раз пригласить присоединиться, думал он. Ведь он сам зачастую не против был поделиться с кем-то из них, да и втроём куда веселее. В очень редкие моменты, некоторые из братьев сами замечали, что за ними бесстыдно подглядывают, но при этом делали вид, что им всё равно. Они молчали и никак не стремились его разоблачить. Лишь только поворачивали голову в ту сторону, где он притаился в тени, чуть ли не встречаясь с ним взглядом; Райто видел, как расширялись их зрачки и как дергались их ноздри в попытке уловить его запах. А потом они разыгрывали для него целое представление: сначала меняли положение, разворачивая девушку в другую сторону и открывая обзор получше; кусали в нескольких местах сразу, вырывая из неё стоны погромче; галантно расстёгивали пару пуговиц, либо порывисто разрывали её одежду (смотря, кто из братьев это был), чтобы сделать всё происходящее пожарче. Райто наблюдал за столь редким и потрясающим зрелищем с слегка приоткрытым ртом, и держал глаза широко открытыми, цепляясь за каждую деталь. Подобные ситуации его так будоражили и заводили, что он едва ли сдерживался, — ему так жутко хотелось поучаствовать: оказаться рядом и пронзить клыками мягкую сливочную кожу, делая жадные глотки в такт с братом, что проявил такую небывалую щедрость. Но нельзя. Ведь вся прелесть была именно в том, что ему просто позволяли смотреть издалека. Откровенно говоря, он одновременно обожал и ненавидел своих братьев в те конкретные минуты. Подобное, хотя бы один раз, делали почти все. Кроме Субару. И вроде бы его младший брат не страдал заторможенной реакцией или дефектным восприятием, но он всё равно почему-то не замечал чужого пристального взгляда во время своей занимательной вампирской трапезы. Ну разве что в упор к нему подойти, но это то же самое, что помешать ужасно голодной бешеной собаке грызть желанную мясную кость — слишком уж большая вероятность остаться без руки. Поэтому, видя Субару вместе с жертвенной невестой, Райто чаще всего просто проходил мимо, даже не задерживаясь: всё равно он ничего нового не увидит. Дело в том, что его младший братец почти всегда пил кровь так однообразно и сухо, словно у него был эмоциональный диапазон табуретки. Хотя, однажды Райто всё же увидел нечто необычное: Субару, стоя за спиной хрупкой безымянной шатенки (их имена очень быстро забывались), крепко и почти нежно прижимал её к себе, а потом с какой-то обреченной злостью укусил девушку немного ниже затылка, сделав всего пару глотков, и через мгновение оттолкнул её с такой силой, что бедняжка чуть не сломала передние зубы о край фонтана, но успела вовремя выставить вперёд руки. Райто эта ситуация так развеселила, что он уже хотел вмешаться и издевательски протянуть: «ай-ай-ай, Субару-кун, так нельзя себя вести с дамами», но спустя секунду Субару испарился, словно его там и не было. В голове сразу же всплыла фраза, которую он услышал в детстве от мимо проходящих слуг: «странный мальчик». Так они его тогда охарактеризовали. Они вообще любили попусту болтать, слуги эти. Конечно же, Райто всё-таки подошёл и позаботился о бедной девушке. О да, ещё как позаботился... Воздух в лакричной темноте саркофага тягуче загустел. От всех этих бурных воспоминаний его собственная жажда распалилась до болезненного жжения, а горло словно покрылось сеткой сухих трещин; у него во рту будто пережаренная солнцем пустыня. В принципе, пока что терпимо, но это уже начинало жёстко напрягать. Райто невольно приготовился переживать приступ звериного голода, как вдруг что-то резко и ощутимо ударило его по лицу. — Ай! Субару-кун! В ответ всё такое же тихое и тонкое сопение. Крепко спит. Даже слишком крепко. Субару и раньше мелко дергался или ворочался во сне, а тут просто слегка перевернулся на другой бок, и его здоровенная и совсем нелегкая рука чугунной гирей свалилась на физиономию ни в чем не повинного Райто. Тот, возмущённо фырча, сразу же рефлекторно потянулся к своему лицу, чтобы немедленно отцепить от себя эту коварную и массивную руку, и уже даже дотронулся до неё, обхватывая пальцами, но... убирать её почему-то не спешил. Лишь приподнял немного, держа где-то на уровне шеи, всего в нескольких сантиметров от своего рта. Кожа у Субару и впрямь морозная и чуть шероховатая, словно колотый лёд; Райто даже ощущал покалывание от такого холода. Он зачем-то провёл подушечками пальцев по тыльной стороне ладони, чувствуя вместо гладкости сухое шелушение, огладил костяшки пальцев, неожиданно натыкаясь на такую же засохшую корку, какая была и у него самого. Потребовалось меньше двух секунд, чтобы осознать, что это те самые капли крови, которые он ещё тогда хотел слизать своим языком. Верно, это ведь та самая рука. Райто невольно вспомнил то короткое наваждение из-за кровавого запаха, и его мысли вдруг расплавились и поплыли не в ту сторону. Что если тайком выпить его крови, пока он так крепко спит? Если сделать это аккуратно, лишь слегка прикусив клыками, то, быть может, он и не проснётся. Соблазн был велик, инстинкты сплелись воедино с его извращённой натурой, и вот он уже тянет руку брата ближе к своим губам, открывая рот и обнажая острые клыки, но одна трезвая мысль всё-таки прорвалась сквозь плотную вуаль искушения: действительно ли он хочет, чтобы это произошло именно так? А как же вся интимность и сокровенность процесса? Для этого Субару должен быть в сознании; для этого Субару должен сам предложить ему своей крови. Звучит, как очень смешная, но нереальная шутка — это в самом деле нечто запредельное, почти на грани фантастики. Если раньше и был какой-то шанс его уговорить, то теперь уже всё, конец. Быть может, это вообще последняя возможность попробовать кровь младшего брата, так почему же Райто сейчас так тянет с этим? Ему явно что-то мешает, и это точно не совесть — её нет, впрочем, как и морали. Так почему же в данный момент он чувствует себя так паршиво? «Хочешь — бери», разве это не его любимое правило? Но что-то всё же подсказывало Райто, что если он сейчас прокусит эту невозможно холодную кожу и сделает желанный глоток, то пути назад уже не будет, и на этот раз с рук ему это не сойдёт. В тишине саркофага прозвучал клацающий стук сомкнутых зубов — это Райто укусил лакричную пустоту и выпил своё же дыхание. Вероятно, это вся его еда на ближайшее время. Он положил руку брата куда-то ему на грудь, как и хотел сделать изначально. Даже не воплотил в реальность запоздалую шальную идею облизать ему пальцы, а потом всласть поиздеваться над ним, сладко шепча этот неприличный факт ему прямо в ухо. Но делать это как-то не хотелось — настроения нет. Тем временем, его жажда разрасталась с неистовой скоростью, причиняя жгучую боль, словно в отместку за то, что он послушал голос разума, а не её. Если бы вампирская жажда имела телесную форму, то она была бы той ещё властной стервой: красивой и страстной, с жадными глазами и ненасытными губами. О да, она непременно была бы похожа на... Райто резко прервал эту бессмысленную мысль. Вместо этого он стал думать о том, что ему делать дальше. Его жажда ведь никуда не исчезнет и со временем будет только хуже, но он совершенно точно уверен, что не хочет доводить себя до голодного безумия, от которого недавно страдал Субару. Но и пить его кровь без согласия он тоже не намерен; особенно, если он планирует делать это много раз. Между ними и так нет никакого доверия, а подобный поступок убил бы одну лишь возможность на хоть какой-то уговор. Значит, нужно вновь попытаться его убедить, и на этот раз в ход должно пойти всё: от убийственных аргументов до простого шантажа. Субару ведь как открытая детская книжка с картинками. Но некоторые страницы безобразно потрепаны или склеены между собой, и от этого порой не знаешь, чего от него ожидать. Несмотря на всю его предсказуемость, он очень скрытен и замкнут, но для Райто это не проблема — он ведь король проницательности. Тем более, благодаря своей наблюдательности, у него есть некий козырь, который он смог разглядеть во время их совместного проживания в мире людей, — Субару терпеть не может страдания других. И это странно, ведь садизма в нём даже больше, чем у самого Райто. Его младший братец любит причинять боль другим, но если это делает кто-то другой, то его словно переклинивает, и он либо уходит, либо делает всё, чтобы это прекратить. Поэтому пару лишних болезненных стонов и капелька актерского мастерства не помешают. А раз уйти из саркофага Субару не сможет, то ему придётся перешагнуть через себя и дать страдающему от жажды брату своей крови... ну или окончательно его добить, чтоб типа не мучился. Райто всё-таки надеется на первый вариант, но последний кажется ему более реалистичным. «Хм, можно попытаться загнать его в угол, но при этом дать некую иллюзию выбора. В принципе, это должно сработать. Без обид, Субару-кун, но в конце концов, я всегда получаю то, что хочу», — самодовольно подумал Райто, стараясь уничтожить едкую мысль о том, что самое желанное в этой жизни он так и не получил.

***

Терпкая горечь во рту — это первое, что ощутил Субару, лениво выплывая из глубокого сна. Ну, не считая ужасно затёкших мышц и ноющей боли из-за жёсткого мрамора, но к этому он уже почти привык. Он ещё какое-то время болтался в полусонном состоянии, не позволяя себе до конца проснуться. Ему просто не хотелось чувствовать или о чём-либо думать: любая мысль выгорала и превращалась в пепел, даже не долетая до его разума. Он сделал один большой вдох, впуская в лёгкие застоялый воздух и ощущая очень слабый, но почему-то знакомый запах крови. Такой же терпко-горький, как и гадкий привкус во рту. Осознание резко вспыхнуло и обожгло его, а раскалённые воспоминания жаром окатили его сонный мозг. Перед его глазами замаячили чёрно-красные картинки, сотканные из звуков, запахов, боли и адской жажды, а ещё мерзкого вкуса холодной вязкой крови, что надолго впитался в язык и навечно въелся в память. Слабая тошнота подкатила к горлу, стоило только вспомнить, чью именно кровь он пил; Субару помнил, что перед тем как вырубиться, его чуть не вывернуло, но его тело оказалось умнее, не желая расставаться даже с такой паршивой и скверной едой. Ещё он помнил, как был взбешён, как не мог смириться со всем этим, как злился, матерился и проклинал всех и вся, а потом наконец-то отключился и провалился в спасительное «ничего». Но прямо сейчас он почти не испытывал злости. Его поглотило другое чувство: очень сильное, гнусное и неприятное, — это был жгучий стыд. Ему ещё никогда не хотелось так сильно отмотать время назад и сделать всё, чтобы не допустить того, что случилось. Он ненавидел себя за то, что не смог вовремя взять контроль над своим телом и хотя бы прикончить самого себя. Но он был так голоден, жажда буквально лишила его рассудка, а тот запах крови тогда казался таким потрясающим, таким сладким, таким сильным... «Стоп. Почему он был таким сильным? Неужели... Этот чертов извращенец всё подстроил?!» — Субару попытался вспомнить в деталях тот момент, и сразу же пожалел об этом. Он словно вернулся в то лихорадочное состояние, когда все мысли только об одном, когда голодная боль раздирает на части, когда перед глазами алый огонь и не важно открыты они или закрыты. Но он всё же смог выцепить из воспоминаний отдельные фрагменты: манящий аромат и вправду был слишком густым, потому что рука брата уже была мокрой от крови, и она уже нависала над ним, когда он схватил её и чуть не раздавил, как какой-то сочный фрукт. А потом он прокусил кожу и его клыки больно ударились о кость, но ему было всё равно, потому что он наконец-то получил желаемое, и когда холодная кровь наполняла его рот, он просто пил её и ни о чём больше не думал. От всех этих воспоминаний Субару бросило в жар: щёки горели, а лицо наверняка всё раскраснелось; его снова разъедал ядовитый стыд, но уже из-за неприличных мыслей, что внаглую лезли в голову и распаляли в нём новые чувства, которые ему, мягко говоря, не нравились. Он знал лишь один верный способ избавиться от них — сжечь в огненной ярости. Поэтому он направил все мысли в другую сторону. О чём он думал до этого? Точно! Это всё из-за этого чертового извращенца! Это он виноват! Верно, если бы не он, то ничего подобного бы не произошло! Субару ещё целую минуту продолжал мысленно швырять злые обвинения в адрес брата, но неожиданное прикосновение к плечу резко выдернуло его из ярого мыслительного процесса. Он инстинктивно дернулся в сторону, уже в который раз ударяясь левым плечом о мрамор. — Черт! Какого хрена ты меня трогаешь?! — гневно заорал Субару, по привычке отодвигаясь и плотно вжимаясь в левую стенку саркофага. Ему сразу же ответили тихим смехом. — Знаешь, Субару-кун, после того, что между нами было, ты мог бы перестать так сильно шарахаться от меня. Тем более, я всё равно уже успел тебя везде облапать, пока ты спал, — совершенно бессовестно солгал Райто, продолжая весело смеяться. Да уж, не так он планировал начать этот разговор, но он просто не мог отказать себе в удовольствии слегка побесить своего злого брата-недотрогу. Субару так долго спал, что Райто уже даже думал его будить, ведь бесконечная скука порой терзает похлеще жажды. Поэтому он несказанно обрадовался, когда услышал сбитое дыхание и ускоренное сердцебиение с левой стороны. Но потом его проснувшийся брат начал источать не очень хорошие эмоции, видимо, накручивая самого себя, и надо было срочно что-то с этим делать, пока он не надумал себе всякого. Невинное прикосновение и развязная шутка отлично справились с этой задачей. Возможно, даже чересчур отлично, потому что Субару завис на целых семь секунд. А потом, вместо ожидаемых яростных криков, от него повеяло подозрительной тревогой, и Райто услышал шуршание одежды, словно его брат что-то где-то проверял. Довольно странная реакция. Райто хотел проанализировать её получше, но Субару вдруг резко исправился, выплевывая весьма жестокую и кровожадную угрозу: — Если ты ещё раз так сделаешь, я сверну тебе шею несколько раз, и буду крутить её до тех пор, пока твоя голова не оторвётся от тела. — Ах, как жестоко! Субару-кун, я конечно особо не надеялся, но было бы неплохо хотя бы раз услышать от тебя одно простое «спасибо». — Спасибо?! — Ну да, я ведь дал тебе своей крови, — безжалостно напомнил Райто, решив больше не тянуть с этим разговором. — Я тебя об этом не просил! — Но от жажды помогло, верно? Субару зло цокнул языком и решительно набрал в лёгкие побольше воздуха для того, чтобы яростно возразить, но так и не смог ничего ответить. Всё было противоречиво. Кровь Райто в самом деле заметно притупила жажду, но не утолила её полностью и она вскоре непременно вернётся с новой силой, и Субару не уверен, сможет ли он ещё раз пережить этот адский голод и невыносимую боль во всем теле. Но это значит, что нужно будет снова выпить крови этого извращенца... нет, лучше уж смерть. Он даже не смог до конца смириться с его постоянным присутствием в этом тесном саркофаге, а теперь этот чертов извращенец буквально влез ему под кожу, словно желая заполонить собой всё пространство целиком. И за это он хочет благодарности? За эту чертову выпитую кровь, которую никто даже не просил? Нет, это уже слишком, неужели он правда этого не понимает? — Ты не понимаешь, тебя и так было слишком много, ты буквально везде, а теперь ещё и... — Субару не знал, как закончить этот сбивчивый бестолковый шёпот, что невольно вырвался из его рта. — ...внутри тебя? — зато Райто прекрасно умел заканчивать за других. Он вновь легко рассмеялся, ликуя, что эти слова прозвучали максимально двусмысленно из-за его привычной и фирменной интонации. Но смех длился недолго, потому что его обиженный младший братец как обычно цокнул языком, залезая в свою любимую колючую раковину и явно не желая больше с ним разговаривать. Райто устало вздохнул, но всё также продолжал лукаво улыбаться. А потом мягко спросил: — Не слишком ли ты серьёзен для своего возраста? — Хватит называть меня ребёнком! — Я этого не говорил, — почти правдоподобно сказал Райто, усмехаясь. Он продолжил всё таким же мягким тоном, делая секундные паузы между фразами: — Ты же понимаешь, что мы тут надолго. Это просто способ избавиться от жажды. Вот и всё. В этом нет ничего такого. Относись к этому проще. — Проще?! Зачем вообще это делать, если мы всё равно здесь подохнем?! Какой в этом смысл? — Субару хотел, чтобы его голос звучал злобно, но под конец получилось как-то отчаянно. — Мы тут всего несколько дней... ну может неделю. Нам стоит хотя бы попытаться продержаться подольше. Вдруг всё-таки ещё есть шанс отсюда выбраться? Мы же наверняка не знаем, что происходит снаружи, — Райто понимал, что одних убедительных аргументов недостаточно, поэтому решил использовать небольшую уловку, — да и вообще, неужели ты готов так просто сдаться? Это признак слабости. Подобная бесхитростная провокация всегда работала безотказно, в особенности, если в разговоре добавить слово «слабость». Райто не раз замечал, что это слово вызывало у его младшего брата особую реакцию, словно задевало в нём что-то крайне личное. Субару действительно засомневался: а вдруг и вправду нужно лишь подождать ещё немного, и тогда саркофаг каким-то чудом откроется? Может быть, этот извращенец прав и сдаваться так быстро нереально глупо, тем более, — это в самом деле проявление позорной слабости, которую он ненавидит больше всего на свете. Но с другой стороны... — Это мерзко и отвратительно. Мне было невозможно противно пить твою кровь, мне противна даже сама мысль об этом! Серьёзно, я лучше умру, чем сделаю это снова! Райто ожидал услышать подобные слова, но его самолюбие всё равно было слегка задето. Но всё же в громких высказываниях брата он смог расслышать шаткую неуверенность и очень плохо скрываемый стыд. Значит, его братец сомневается в своих же убеждениях и смущается при одном упоминании последнего приёма пищи. Как любопытно. Видимо, ещё не всё потеряно, и нужно просто продолжать усиленно давить на него. — Ну, в таком случае тебе придётся меня убить, ведь я тоже давно не пил кровь и моя жажда уже совсем на пределе. Скоро я потеряю контроль из-за жуткого голода, и тогда на самом деле захочу тебя съесть, так что лучше убей меня сейчас, пока не поздно. Такая откровенная просьба разом отшибла все мысли, оставив Субару в глубоком замешательстве. Он ждал привычного издевательского смеха, но его не последовало, зато в черноте саркофага повисла смертельно-убийственная серьёзность. Райто не шутил. Но чувство полной растерянности вселяло не это. Субару словно только сейчас осознал, что он как бы здесь не единственный, кто будет страдать от жажды, и что «делиться», значит не только пить, но и давать. И мысль об этом вроде не вызывала отвращения или неприязни, а скорее нечто тревожно-щекотливое: оно росло и накалялось в нём, и ему чертовски не нравилось это испытывать, поэтому нужно срочно вырвать это чувство с корнем или затопить мыслями другого рода. Что там просил этот извращенец? Убить его? Да с радостью! Именно эту фразу хотел сказать Субару, но вспомнив кое-что важное, произнёс совсем другое: — И как ты хочешь, чтобы я это сделал? Слова прозвучали с какой-то особой осторожностью, как если бы вариантов смерти в закрытом саркофаге было невообразимое множество, и Райто это насторожило. Если честно, он ожидал немного другую реакцию. Нет, конечно же, он понимал, что просить себя убить довольно рискованная затея, но суть в том, что брату сейчас нужно предоставить некий выбор, типа ещё одну крайность, соизмеримую с питьём крови. Только вот теперь Райто не уверен, какую из них Субару посчитает меньшим злом. Хотя, если совсем откровенно, в смерти нет ничего плохого, но он всё-таки хотел бы добиться своего и заставить Субару по доброй воле дать своей крови. А ещё острое предчувствие подсказывало, что младший братец что-то недоговаривает: от него веяло опасной скрытностью, словно у него есть решающий козырь, и он может запросто выиграть в любую секунду. Или скорее закончить игру. В любом случае, Райто никак не покажет свою обеспокоенность, ведь лицемерие — это тоже своего рода козырь. Поэтому он весело и непринуждённо стал перечислять варианты своей смерти: — Ну, способов тут не так много. Например, твоё недавнее обещание оторвать мне голову звучало очень даже неплохо. Но было бы куда поэтичнее, если бы ты сломал мне ребра и вырвал сердце, оставив огромную дыру в груди, — ведь это так похоже на её смерть, — хотя нет, забудь, это будет слишком пафосно и неоригинально. Лучше всё-таки попробуй свернуть мне шею несколько раз, и оторвать голову. Вот только боюсь, что треск моих шейных позвонков будет ещё долго звенеть у тебя в ушах, а может даже сниться в кошмарах. Хотя если у тебя получиться меня убить, то ты вряд ли уснёшь из-за зловония от моего трупа. Представляешь, я буду действовать тебе на нервы даже после смерти. Забавно, да? В ответ лишь гробовое молчание и угнетающая серьёзность. Ни единого шороха или звука. Райто мог только догадываться, о чём сейчас думает его брат. — Субару-кун? — кажется, ответа он так и не дождётся. — Может быть, ты можешь предложить ещё пару изощрённых способов меня убить? Уверен, твоя богатая и жестокая фантазия способна на чудеса разнообразия. В неизменной и гнетущей тишине напряжение натянулось до критической черты и вот-вот начнёт расходиться и трещать по швам, словно тонкие струны на старинной скрипке. Это должно быть неприятно, но Райто чувствовал лишь скользкий холодок, который щекотал и растекался вдоль позвоночника; ему просто так волнительно от того, что приходиться вести этот разговор. В конце концов, смерть — это тоже крайне интимная тема. Возможно, в данную секунду Субару набирается решимости, чтобы обвить своими морозными пальцами его шею и одним резким движением сломать её, будто пересушенную ветку. Или может он сначала захочет сделать это медленно, и своей стальной хваткой будет сжимать гортань до тех пор, пока не услышит предсмертные хрипы, переходящие в сиплый свист, и будет продолжать давить сильнее и сильнее, выдавливая из него жизнь, и забирая её навсегда с трескающим звуком сломанных позвонков. Или всё же назло ему решит вырвать его сердце: сначала разорвет остатки рубашки, чтобы не мешалась, а потом коснётся и проведёт своей ледяной ладонью по груди, чтобы выбрать верное место и расставить вокруг него свои тонкие пальцы, как гигантский паук, впиваясь острыми ногтями, с силой вжимая их вглубь и слегка прокручивая, чтобы кожа лучше лопалась и рассекалась под давлением. Его твёрдые пальцы будут проникать в плоть всё глубже и глубже, фаланга за фалангой, намеренно делая это неспешно, наслаждаясь криками, а крики будут громкими, Райто в этом уверен, ведь ему будет адски больно, но в то же время сладко, потому что он умеет получать наслаждение даже от боли, и перед смертью обязательно получит свой кусок мазохисткого рая. А когда он наконец-то ощутит прикосновение к своему сердцу, то уже ничего не почувствует, потому что оно вмиг остановится — Субару сразу же заморозит его своим льдом. Райто стало смешно от своих фантазий: они были слишком нереальны. Если Субару и сделает это, то в своей привычной манере, а значит резко, грубо и некрасиво; скорее всего, он просто проломит своим мощным кулаком грудную клетку и немедленно вырвет сердце, даже не дожидаясь последнего стука. И это слегка обидно, но в какой-то степени даже милосердно. Да и вообще вырвать сердце непросто с анатомической точки зрения, а в их случае всё ещё хуже, ведь полностью замахнуться в ограниченом саркофаге не получится. Хотя, у Субару должно хватит сил на это. Райто так увлёкся своими размышлениями, что потерялся во времени, но в любом случае, его брат до сих пор молчал и ничего не говорил. Поэтому, через минуту он ещё раз позвал его по имени, точнее пропел его, растягивая каждую «у», и только тогда ему соизволили ответить: — Заткнись! Просто помолчи и дай мне подумать, — голос звучал очень нервно и озадачено. Улыбка Райто сочилась самодовольством: «Подумать? Ты тысячу раз грозился меня убить, а сейчас хочешь об этом подумать? Ха, оказывается мой злой братец намного лицемернее меня. Я так и знал, похоже, мой план почти сработал, осталось совсем немного». — Конечно-конечно, думай сколько хочешь, у нас же целая вечность впереди. Вот только моей жажды это не касается, — Райто произнёс следующую фразу строгим тоном, чтобы скрыть драматичную наигранность, — мне правда уже очень плохо. А будет хуже. Но ты и так это прекрасно знаешь. Времени мало, я скоро сойду с ума, поэтому, пожалуйста, думай быстрее. Конечно же, Райто лукавил, но это всё-таки не было полной ложью: ему действительно плохо, но не критично, как минимум ещё сутки он точно продержится. Он не раз замечал, что его жажда чаще всего имела более эмоциональный характер, чем физиологический. По сравнению с другими братьями (кроме Аято и Канато), он зачастую пил кровь ради самого процесса, а не из-за потребности. Естественно, человеческая кровь была ему необходима, но настоящая голодная жажда накатывала редко и периодами, и он мог обойтись без крови чуть дольше остальных. Наверное, эти небольшие отличия индивидуальны для каждого вампира. Или, возможно, это потому что он сам вампир лишь наполовину. Но обо всём этом Субару знать не стоит. Тем более, сейчас Райто должен приступить к последней части плана. Он будет постепенно действовать брату на нервы: надрывно дышать, громко мычать, тихо стонать, крупно дрожать и, в конце концов, царапать ногтями мрамор, другими словами, делать всё, что делал до этого Субару, страдая от жажды. Это будет так правдоподобно, что его младший братец даже не заметит подвоха, и в итоге не выдержит, и тогда план Райто сработает. Ведь он всегда получает то, что хочет.

***

Ему тяжело дышать и так сложно думать, словно он на самом дне глубокого моря, где сотни тонн воды давят на него и сейчас размажут ему голову, и тогда думать будет нечем, и это не то чтобы плохо. И всё потому что этот чертов извращенец просто взял и самым наглейшим образом взвалил на него всю ответственность. Нет, Субару и раньше решал типа серьёзные вопросы, но сейчас от его решения зависит не только его жизнь; а он всегда думал, что убить этого извращенца будет проще некуда. Райто ведь даже не догадывается, что он может сделать это легко и просто — вряд ли бы он предлагал столько изощренных способов, если бы знал, что у Субару есть способ получше. Ну или он на самом деле всё знает и как обычно издевается над ним. Но если Субару убьёт его, то нужно сразу же убивать и себя, потому что нет никакого смысла оставаться одному в саркофаге, да ещё и с гниющим трупом. Есть и другой вариант: сперва убить самого себя, а Райто пусть сам разбирается со своей адской жаждой. Да, так и надо сделать, хоть это будет очень подло, но этот извращенец не заслуживает ничего другого. Но тогда почему Субару до сих пор продолжает искать причины этого не делать? Он же ему ничего не должен, он не просил этой чертовой крови и тем более не обязан её давать! Тем временем, с правой стороны постоянно и беспрерывно исходило какое-то колебание: Райто так трясло, что казалось у него дрожат даже кончики волос. Иногда он резко дёргался, издавая при этом тягучее и недовольное мычание, а его дыхание, такое неровное и судорожное, бесило до невозможности, но ещё больше бесило то, что Субару мог в любой момент это прекратить, но отчего-то медлил. Он выбирал между «временно» и «навсегда»: временно избавить от мучения или навсегда оборвать дыхание брата, забрав его жизнь. В голове выбор был очевиднее, но в реальности всё оказалось не так просто. Ну или это он сам всё усложняет. Странно, он даже злорадства не испытывает, хотя по сути должен, ведь этому извращенцу плохо, а он вместо этого чувствует слабую тень сопереживания, потому что уже на практике знает, как может быть хреново от жажды. Это такое непередаваемое ощущение: Субару помнил, как ему хотелось выцарапать себе что-нибудь, чтобы хотя бы на секунду затмить это чёртово состояние физической болью. Но теперь ему понятно, почему Райто так легко дал своей крови: когда кого-то бросает из стороны в сторону от голода, сложно быть равнодушным, особенно, в таком тесном саркофаге. Субару вдруг осознал, что брат просто не мог поступить иначе. Но почему тогда он сам должен марать руки и дарить ему желанную смерть? А потом ещё и совершать такую низость, как самоубийство. Это несправедливо. Пару раз он честно заставлял себя и делал усилие, чтобы убить этого извращенца, но пальцы какого-то черта не разгибались, словно окоченели, и он даже не мог ими пошевелить. Или не хотел. Возможно, когда Райто уснёт или окончательно сойдёт с ума, то будет легче это сделать. А сейчас нужно признаться хотя бы самому себе, что он пока что не готов убить его. Но почему? Наверняка этот придурок сбил весь настрой своими словами: «... неужели ты готов так просто сдаться? Это признак слабости». Жалкая попытка Райто убедить его такой по-детски простой фразой сработала на отлично, но только потому, что Субару крайне необходимо было за что-то зацепиться. Но проблема в том, что он просто не видит причин бороться, тем более до конца. Вот ради чего? Ради завтра, которое может и не наступить? Субару всегда жил сегодняшним днём. Хотя когда-то у него были глупые мечты о светлом будущем: он хотел убить отца, из-за которого мать сходила с ума, и тогда ей стало бы лучше, и тогда они бы жили спокойно, и тогда бы он не чувствовал себя так одиноко. Но он просто был глупым ребёнком, и его мечты разбились со звуком звонкой пощёчины — у матери была легкая и нежная рука, но она что-то в нём сломала. С тех пор он о будущем не думал. В принципе, есть ещё одна вещь, ради которой он готов страдать и бороться, чтобы выйти из чертовой мраморной могилы, — месть. О да, он сполна отомстит каждому, кто виноват в его заточении. Сама мысль об этом пробудила жаркую ярость, что горячо расплескалась внутри и растопила его окоченевшие пальцы, и он наконец-то смог с хрустом размять кулаки. Злость всегда подпитывала его и давала силы жить дальше, наполняя своей кипящей энергией. Казалось, в такие мгновения он способен на всё. Но нет, он не лишит жизни ни себя, ни Райто. В любом случае, он всегда успеет всё закончить, просто сейчас неподходящий момент, но он обязательно наступит, когда будет по-настоящему невыносимо, а до тех пор они оба будут мучаться от этой пытки. «Не могу поверить, что я действительно это делаю», — думал Субару, собираясь всерьёз дать Райто своей крови. Ему кажется, что он свихнулся, потому что на реальность это не похоже. Ему бы хотя бы толику здравого рассудка, но разум на помощь не приходил, давая противоречивые команды. Он злился и ненавидел себя за это, но в то же время... хотел? Ему так надоели эти сомнительные эмоции. Тело вновь его не слушалось, но уже из-за щекотливого волнения, которое растекалось внутри чем-то обволакивающим и приятным. Его скулы снова пылают. Он ещё никогда в жизни так не нервничал, хотя не должен, ведь в этом нет ничего такого, этот извращенец сам сказал, что это просто способ избавиться от жажды. Вот и всё. Может всё-таки подождать ещё немного? Хотя какой в этом смысл? Помучать ненавистного брата? Или дождаться того самого желания убивать? Было бы легче принимать решение, если бы кое-кто с правой стороны перестал постоянно напоминать о своём поганом состоянии. Райто словно нарочно это делал: с каждой минутой мычал громче, вертелся резче и дрожал чаще, ни на секунду не затихая. То есть, как обычно бесил, раздражал и действовал на нервы. Впрочем, ничего нового. Субару думал о том, что было бы так просто сейчас взять этого шумного извращенца за волосы и хорошенько приложить затылком о мрамор, а потом наслаждаться блаженной тишиной. Но вместо этого он вспоминал его недавние слова, потому что они помогали ему решиться на ещё более безумный и немыслимый поступок: «В этом нет ничего такого. Относись к этому проще... Времени мало, я скоро сойду с ума, поэтому, пожалуйста, думай быстрее». Верно, чем быстрее, тем лучше. Тянуть с этим бесполезно. У Субару отчего-то в горле пересохло, и это явно не от жажды. Хорошо, что в кромешной тьме не видно его красного лица. Да и вообще ничего не видно, и это хоть какой-то плюс; почти все самые ужасные вещи делают в темноте, ведь если никто не видел, значит этого и не было вовсе. Он поднял свою почему-то тяжелую и окаменелую руку и, вероятно, чересчур резко поднёс её к Райто, потому что тот так сильно дёрнулся, словно Субару бил его по лицу с особой регулярностью. А Райто даже дышать и дрожать перестал, полностью замирая. Он сначала подумал, что в него (снова) летит удар, возможно, даже смертельный. И ему потребовалось ровно четыре секунды, чтобы понять, осознать, и наконец-то расплыться в победной улыбке. Неужели младший братец не выдержал его превосходной игры и решил избавить его от мучений «тем самым» способом? И почему так быстро? Прошёл всего час, ну может три, да и по сценарию ещё столько всего нужно сделать; он даже мрамор ещё не царапал, да и вообще только начал вживаться в роль голодающего вампира-мученика. Тогда в чём подвох? Райто, словно умирающий, ужасно сиплым голосом произнёс: — Надо же, какая неслыханная щедрость. Это что-то вроде предсмертного подарка или... — Ещё одно слово, и я передумаю, и ты об этом очень сильно пожалеешь, — у Субару тоже просел голос к середине фразы. Он сам сильно жалеет, но уже слишком поздно отступать. Черт, о чём он только думал? Зачем вообще это делает? Как он докатился до такого? Это изначально была хреновая затея. А сейчас все сомнения, которые он старался запихнуть поглубже, разом выкарабкались на поверхность и стали проворно грызть его своими мелкими зубами. Но они все куда-то разбежались, стоило только ощутить прикосновение прохладных пальцев к своей руке. Субару слегка вздрогнул и застыл в ожидании с безмолвной пустотой в голове. Райто вовсю пытался усмирить своё ликование, потому что саркофаг уже почти искрился от его неуместного восторга, и будет не очень, если младший брат это заметит. На самом деле не верится, что это вообще происходит. План конечно был хорош, но не безупречен, и мог запросто не сработать, ведь Субару порой бывает непредсказуем. Возможно, это какая-то уловка, но даже если и так, всё равно глупо упускать такой шанс. Райто, улыбаясь и едва ли сдерживая свой привычный смех, с трепетом и предвкушением взял нависающую над ним руку, что коротко дрогнула от его прикосновения. Она была такой напряжённой и твёрдой, словно у каменной статуи: чувствовалась каждая натянутая до предела мышца со всеми выступающими рельефными изгибами. «Расслабься, Субару-кун, я не собираюсь откусывать тебе руку... в отличие от тебя», — усмехнулся Райто, немного жалея, что ему вновь запретили говорить, ведь так много хотелось сейчас сказать, но младший братец и так сильно нервничает, поэтому придётся держать при себе все едкие колкости. Райто не торопился, неспешно выбирая место для укуса — он редко кусал руки, предпочитая другие, более интересные части тела. Любопытно, что Субару дал именно ту руку, что ближе всего к сердцу. Левую. Хотя, скорее всего, это попросту ничего не значит. Райто потянул руку брата немного вправо, решая укусить середину предплечья, где больше всего вен и артерий. Он делал всё медленно и намеренно растягивал процесс, наслаждаясь томительным ожиданием, и нарастающей тревожностью со стороны младшего брата, который уже начинал беситься от его издевательского бездействия. Но Райто уже сам чуть ли не изнывал от нетерпения, и наконец-то поднёс напряженную руку ближе к своему лицу, вдыхая морозный запах, похожий на хвою с мятой, а потом плавно открыл рот, аккуратно прокусывая ледяную кожу. Субару даже не дернулся, лишь резко и шумно втянул носом вязкий воздух, напрягаясь ещё сильнее, хотя если бы он слегка расслабился, то было бы легче пронзать клыками его жесткое предплечье. Холодная кровь оказалась такой густой, что едва ли затекала в рот, и её можно было бы даже не пить, а есть, словно засахаренный мёд, вот только сладости в ней столько же, сколько сахара в соли. Кровь Субару и вправду была очень солёная, словно морская соль в чистом виде, от неё даже немел и покалывал язык, будто бы в ней действительно плавали острые и крупные кристаллы, что оставляли занозы во рту. Райто мысленно усмехнулся, отмечая, что Субару на вкус как льдистое море, которое может разбить своими штормовыми волнами твердейшие скалы, но временами обманчиво тихое, холодное и безразличное ко всему. Первый глоток дался очень сложно, вязко обволакивая толстым слоем горло; кровь медленно скользила вниз, оставляя маслянистый след и холодно оседая внутри, словно нетающий кубик льда. Райто вдруг стало жаль, что он почти не голоден, ведь сильная жажда помогла бы ему выпить больше невкусной демонической крови. Но только для того, чтобы лучше распробовать острые и яркие эмоции, которые нельзя почувствовать даже самым развитым вампирским чутьём, потому что они сокрыты слишком глубоко. Ради этого в основном демоны и пьют кровь друг друга — это словно коснуться чужого сердца и увидеть всё, что в нём скрыто. Но Субару почти нечего скрывать, и все его чувства и так были на поверхности, разве что жгучий стыд и трепетное волнение вызывало интерес, потому что именно эти эмоции были самыми насыщенными; вероятно, Субару испытывает их прямо сейчас. Райто жмурился от (сомнительного) удовольствия, хотя пил кровь уже через силу. Он сделал последний, самый большой глоток, и тогда вдруг ощутил нечто неведомое и сокровенное — очень яркое чувство, горькое и одинокое, что-то вроде глубокой тоски на грани отчаяния. Не то чтобы это испортило впечатление, но это как есть изумительно-вкусное яблоко, и случайно разгрызть сердцевину — горечь от косточек надолго останется на языке. Райто как-то резковато вынул клыки, облизывая губы и обдавая кожу брата влажным дыханием, и чуть невольно не облизал свежий укус, как делал это с жертвенными невестами, но Субару резко и вовремя вырвал свою руку. А потом в саркофаг на несколько минут закралась неловкость: она была такой ощутимой, словно приобрела своё собственное тело и легла между ними в этой тесноте, но в итоге выросла до огромных размеров и придавила их обоих, создавая болезненный дискомфорт. Райто впервые не хотелось разговаривать. Он словно обжегся, и это не давало ему ликовать и праздновать свою победу, ведь он добился своего, но в результате не чувствовал удовлетворения. Лениво катая во рту солёные остатки крови, он тихо и почему-то с трудом произнёс: — Спасибо, Субару-кун. Субару промолчал. Ему тоже не хотелось разговаривать, ему вообще ничего не хотелось, разве что мысли о смерти снова заиграли темными красками, но даже на них сил не хватало. Словно Райто забрал всю его энергию и эмоции, оставив лишь равнодушную пустоту и ещё странное чувство растерянности. У него такое впечатление, будто его вскрыли и покопались во внутренностях, или он стал просвечиваться насквозь, и отныне каждый может заглянуть внутрь и увидеть все его грязные мысли, безумные желания, детские сомнения, глупые мечты, ужасные тайны и самое страшное — его самого, настоящего, такого покорёженного, слабого и уязвимого. Стена, которую он выстраивал с самого детства, за которой годами прятался от внешнего мира и всех живущих в нём, которая всегда помогала скрыть его истинную суть; та самая крепкая, стойкая и несокрушимая стена... только что дала трещину.