diffusion

Лучи яркого жалящего солнца расползаются по всей комнате, насыщая её цветом. Человек, случайно попавший в помещение, словно прятался бы в жёстком гнезде, рассматривая с высоты насыщенный событиями мир. И наверняка бы жмурил глаза от непоседливого солнца, слепящего так сильно, что находиться в расслабленном состоянии просто невозможно. Единственный хозяин комнаты издаёт хнычущий звук и пытается, наверное, в сотый раз закрыться от солнца, подтягивая толстое, совсем не предназначенное для такой жары одеяло. Всё ещё находясь в дремоте, он не может понять, почему ему не удаётся спрятаться от едких лучей, несмотря на бесконечные попытки. В очередной раз дёрнув за плотную ткань, парень не успевает среагировать и просто валится на прохладный твёрдый пол. — Больно, — с болью в голосе бормочет только что проснувшийся Галф, наконец-то осматривая своё тело, полностью укутанное в одеяло, которое беспощадно дёргал. Однако задача выполнена: солнце больше не слепит. Сил подняться, на самом деле, нет — хочется поваляться ещё немного, а потом чуть-чуть подольше. Несмотря на то, что на полу достаточно прохладно — явно не для Галфа, — одеяло продолжает греть его и создавать ощущение кокона, будто бы всё ещё находится в кровати, в собственном гнёздышке. Но он понять не может, почему всё так слепит глаза. Обычно такое происходит, когда солнце упрямо смотрит со своего высокого и насиженного места — за полдень. Неужели Галф снова провалялся в кровати до обеда? Так не пойдёт… Спустя несколько попыток вытащить руку из кокона-одеяла, Галф победоносно выдёргивает её и рыщет ладонью по кровати, чтобы найти под подушкой телефон. Как только свет экрана заставляет его всё ещё сонные глаза напрячься, он недовольно мычит. Около двух. Ему явно больше не стоит до самого утра играть в мобильную игру вместе с Као. Канавуту, конечно, удавалось засыпать, — не так, как раньше, — однако сон был достаточно прерывистым, беспокойным. Но это всё ещё сон. Что не нравилось ему, так это то, что медленно, но верно каникулы приближались к своему завершению, а он не сделал ничего полезного. Нет, он повторил весь материал, что давали на последних занятиях, даже то, что конспектировал раньше, и то, что дал ему Мью, решил несколько задач и сделал всё домашнее задание, но… Ничего больше. Скоро экзамены, а Канавут только и делает, что в игру по ночам рубится. Однако можно ли его в этом винить? Конечно, в последнее время он не так плотно занимается учёбой, не переусердствует, не летит вперёд паровоза и в том духе. Но… Зато ему спокойно! Вечера он проводит с Мью, который отвлекает его от зубрёжки часами, ну, или Галф сам отвлекается на старшего. Не суть! Ему и правда спокойно. Если возникают какие-то трудности с домашним заданием, Пи' всегда помогает. Честно, Канавут думал, что и каникулы они провели бы вместе. Пи’Мью помог бы ему подготовиться к экзаменам, а он, в свою очередь, мог бы помочь с проверкой оставшихся тетрадей или оформлением ведомостей. Но… Пи' уехал. А Галф даже написать ему не решился. Если сказали не беспокоить, значит лучше не лезть. От неожиданности Галф дёргается, когда за дверью раздаётся родной голос: — Что был за звук? Ты упал? Мама до сих пор дома? Удивительно. Ещё раз взглянув на время, Канавут с хнычущим звуком поднимается с холодного пола, чувствуя, как оголённые стопы начинают немного покалывать. Дальше валяться точно не стоит, нужно хоть что-то полезное сегодня сделать. Аккуратно положив телефон на прикроватную тумбочку, чуть отодвинув капсулу с линзами и раствором, Галф некоторое время борется с одеялом, чтобы наконец-то распутаться. Оно так сильно обволакивает его тело, что неосвобождённая рука всё ещё находится в воздушном плену. И почему он так много спал? Раньше и трёх часов хватало, чтобы чувствовать себя достаточно живым… ладно, мертвецом. А теперь и десяти мало.Так не пойдёт. Ещё так сильно есть хочется. С этими мыслями Канавут наконец-то освобождается от одеяла, которое тяжёлым грузом валится на его кровать. Заправлять всё сейчас совершенно не хочется, поэтому он потирает сонные глаза и покидает яркую из-за солнечного света комнату. — Ты прогуливаешь школу? — тихо спрашивает женщина, всё ещё стоящая в коридоре, будто бы выжидающая, когда же её сын выйдет из комнаты. Но Галф не останавливается: просто обходит её, едва не ударяясь головой, как обычно бывает, теряя равновесие после сна. Ему нужно срочно умыться, чтобы прийти в себя. — У тебя выходной? — игнорирует вопрос Галф, когда добирается до раковины в ванной комнате. — Мне нездоровилось. В любом случае, почему ты не в школе? — У меня каникулы, мам, — пожимает плечами Галф и совсем не обращает на неё внимания, продолжая регулировать воду. Обидно ли ему? Ну… немного. Обижается ли он? Тоже немного. Однако и её можно понять. Совсем выматывается на работе, света не видит, только чтобы помочь Галфу получить образование, при этом имея не такой уж хороший образ жизни. В её возрасте жить так совершенно нельзя. И Канавуту искренне жаль, что он ничем не может помочь. Сам еле-еле держится. Да и понятно, что тут, на самом деле, дело не в деньгах. Просто у них загружать себя работой до отказа, сбегать от самих себя — семейное. Но… Всё равно обидно. Он хочет, чтобы его мама хоть немного интересовалась жизнью собственного сына. Хотя бы… видела, что происходило вокруг неё. Галфу просто приходится быть самостоятельным. — То есть… Вы уже писали экзамены? — женщина опирается плечом о косяк, складывая руки на груди, и наблюдает за тем, как Галф умывает лицо тёплой водой. — Ммм, — неоднозначно мычит Канавут, продолжая дуться. В голове сразу всплывают ворохи мыслей, что мама не обращает на него внимания. — А как с одноклассниками? Не обижают? — как-то странно спрашивает мама и начинает рассматривать свои короткие ногти. Они наконец-то ухоженные, заново аккуратно покрашенные каким-то не слишком броским цветом. — Зачем ты спрашиваешь? — щурится Галф, когда поднимает голову и смотрит в проём, где она находится. Капли воды едва не стекают ему в глаза. — Тебе кто-то звонил? — Нет. Просто спрашиваю, — пожимает плечами мама. Несмотря на ужасное зрение, Галф может разглядеть её спокойное выражение лица. Он воспринимает это по-своему и снова неоднозначно мычит. Только сейчас замечает, что она одета во что-то официальное, до жути строгое и раздражающее. Почему-то хочется сказать, чтобы мама надела другое, более нежное и мягкое, прямо как воздушное облако. Он уже и не помнит, каково это — быть в её аккуратных объятиях. Такое было только в далёком-далёком детстве. Галф припоминает только запах вина, антисептика и непонятных лекарств с примесью силикона. Мама пахнет больницей, выпивкой и смертельной усталостью. Канавут берёт в руки зубную щётку, пялится на неё пару секунд, проверяя, точно ли его, после чего выдавливает немного зубной пасты. — Значит, проблем с учёбой нет? Никто не мешает? — продолжает спрашивать женщина. — Точно? — Что за допрос, мам? Никто не мешает. — Хорошо, — просто говорит она, а Галфу почему-то неприятно в груди становится. Обижается? Нет, наверное. — Я сходила в магазин, но не успела ничего приготовить. Меня вызвали не вовремя. — Ага. — Вернусь к ночи, — предупреждает его, будто это обязательно — она постоянно приходит домой ночью. — Увидимся. — Пока. Прежде чем начать чистить зубы, он слышит, как женщина разворачивается на… каблуках? И уходит в прихожую. Она пару секунд там копошится, что-то достаёт, а после наконец-то выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Обычно мама уходит тихо, даже как-то осторожно, будто бы боясь кого-то разбудить. Неужели он и вправду как-то задел её? Галф не сказал ничего такого… Точнее, он вообще ничего не сказал. Возможно, отвечал немного нервно. Ладно, он просто приготовит её любимый пирог с папайей этим вечером. Она всегда забывает все обиды, накопившиеся внутри, когда Канавут готовит его. Проходит некоторое время прежде, чем Галф наконец-то покидает ванную комнату с относительно хорошим настроением. А всё потому, что ему удаётся не тратить огромное количество времени на линзы. Он вообще их не надевает. Всё-таки выходить из дома он сегодня не собирается — слишком лень, да и солнце ужасно яркое и жаркое. Совсем не хочется оказаться на этом солнцепёке. Он стоит некоторое время в коридоре, размышляя, заправлять ли ему сейчас кровать. Вообще её нужно заправлять сразу, чтобы не было соблазна упасть и завалиться спать снова, однако журчащий желудок говорит об обратном. Так что Галф слушается своего приятеля, редко бурчащего о нехватке еды, и с мычащими звуками идёт в кухню. Галф со спокойной душой поправляет очки на переносице, когда распахивает холодильник и начинает рыться в нём. Набитый продуктами. Тут даже чересчур много того, чем можно поживиться: он даже замечает то, что никто из них не ест. Однако не обращает на это внимания, слегка улыбнувшись такому выбору. Мама иногда бывает забавной. — И за папайей идти не надо… Она не забыла купить то, что ему правда нравилось — свинину. Значит, завтрак будет банальным, но вкусным. В детстве он любил есть только это. — Хрустящая свинина с жареным базиликом, — бормочет себе под нос Канавут. При упоминании любимого блюда желудок начинает довольно урчать, предвкушая скорый завтрак. Хотя стоит заняться приготовлением риса — так будет гораздо вкуснее. С такими мыслями он открывает пароварку и в удивлении замирает. Мама действительно хотела что-то приготовить? Внутри уже лежит готовый рис. Галф поджимает губы. Удивительно. Пожав плечами, Канавут вытаскивает нужные продукты из холодильника и оставляет их на столешнице. Он загорается идеей включить музыку и немного повеселиться, раз дома никого нет. В тишине готовка такая скучная, поэтому парень молниеносно приносит из своей комнаты заряженный телефон и на ходу пытается выбрать какую-нибудь классную песню под готовку. А лучше плейлист, чтобы не заморачиваться! — Нужно что-то весёлое, — бормочет Галф, листая сотни плейлистов, но всё же останавливаясь на своём любимом. Он обычно слушает во время тренировки — не на футбольном поле, а в спортзале, когда им необходима нагрузка на мышцы. — Отлично. Канавут немного прибавляет звук и с улыбкой оставляет телефон в стороне. На пару секунд он замирает, вслушиваясь в знакомое начало песни, и мычит любимую мелодию. Галф принимается за готовку. Ему всегда нравилось возиться на кухне. Мама никогда не готовила, хотя умела, и с детства Канавут помнил лишь два блюда: свинину с базиликом и кхао нияо мамуан — клейкий сладкий рис с манго. Именно ими женщина иногда баловала сына. В любом случае, Галф часто ошивался рядом с няней, напрашиваясь, когда она готовила ему. Он помнил, как та, вечно ворча и причитая, что тот только под ногами мешался, всё равно с любовью показывала и рассказывала каждый этап приготовления блюд. Как тётушки не стало, он начал готовить и искать рецепты самостоятельно. Готовка — одна из немногих способов расслабиться, так ещё и что-то полезное сделать. Галф даже завидует Вину, так как тот будет заниматься этим всю жизнь. А чем же станет заниматься он? Остаётся несколько месяцев, скоро нужно будет подавать документы в вузы. Ему даже страшно думать об этом, хотя Канавут и делает вид, что уже давно всё решил. Что он понимает, что хочет делать и кем хочет стать. Учёба… он вообще не уверен, что сможет оплатить себе учёбу, учитывая, в какой яме они с мамой оказались. Насколько он понимает, к середине января уже должно решиться, кому какая доля имущества уйдёт. Но Галфу не хочется думать об этом прямо сейчас. Только настроение собственное портит, а ему этого не надо, на самом деле. Подумать об отвратительном поведении своего… отца, честно говоря, он может и позже. Хотя Канавут всегда думает об этом, даже тогда, когда находится со своими друзьями или Мью. Как только кто-то из них прекращает говорить, как только тишина на пару минут окутывает его с ног до головы, ужасные воспоминания ссор и обид тут же предстают перед Галфом огромной стеной. Становится тяжело, просто неимоверно. Хотя… Вместе с пи’Мью ему спокойно. Он умеет согревать собственной тишиной, нежно улыбаясь. — Блин, — Галф трясёт рукой, пытаясь остудить немного обожжённый палец, и качает головой. Мысли о Мью его тоже отвлекают. Его до сих пор волнует тот факт, что старший сказал его не тревожить. — Забудь. Пи' просто отдыхает. Поджав губы, Канавут остужает свою нагруженную ненужными мыслями голову и продолжает мычать под голос любимого певца, обжаривая свинину вместе с базиликом. На самом деле, он даже и вспомнить не может, когда в последний раз чувствовал себя в таком расслабленном состоянии, прямо как сейчас. В этой квартире, которая должна считаться для него домом, настоящим спасительным пристанищем, Галф ощущает безумную тревогу, ему неуютно, будто это всё такое напускное, уродливое. Страх громких стуков в дверь сидит глубоко в сердце, не ускользает от него, даже когда он находится в домах своих друзей. Кажется, будто сейчас распахнётся дверь, медленным расслабленным шагом зайдёт тот, к кому Канавут испытывает неприязнь. Отвращение. Он сжимает, сдавливает, пробирает до самых костей — Галф не осознаёт, о страхе сейчас думает или о человеке, из-за которого настроение портится в ту же секунду. — Хватит думать, — Канавут вздыхает, когда перекладывает жареную свинину вместе с базиликом в тарелку. Мысли так и крутятся вокруг этого неприятного человека. Скорее всего, это из-за того, что мама хлопнула дверью слишком сильно. Возможно, совесть продолжает скрести где-то под сердцем, намереваясь отобедать им, если он вовремя не приготовит мамин любимый пирог. Галф снова вздыхает, уже ничего вокруг не замечая. Мама… Мама делает попытки разговорить его? Спросить что-нибудь? Сегодня она такая странная. — Бред, — поджимает губы Канавут, расположившись за столом. Его еда медленно остывает, а он всё думает о случившемся ранее. Что, если его мама правда хочет поговорить с ним? Весь этот неловкий разговор, который продолжает вертеться вокруг него. На секунду он даже пугается, что Мью правда позвонил ей до этого — рассказал, что Галфу нездоровилось на игре. Но быстро отмахивается от этой мысли, потому что Пи' обещал никому не рассказывать. Проходит всего пару секунд, когда Канавут решает всё-таки взяться за еду. Но он так и замирает с ложкой над рисом. Осознание приходит так поздно. Галф постоянно требует в своих мыслях, чтобы мама обратила на него внимание, позаботилась о нём и поспрашивала насчёт прошедшего дня. Однако совсем не думает над тем, что она правда пытается поговорить с ним, разговорить и спросить, а он… ничего. Пока мама всячески пытается окунуться в его мир, Галф закрывается, не давая ей и шанса. Никаких подробностей, никаких вопросов без нервозности. Чёрт, он правда такой? — Мне… жаль, — в пустоту говорит Галф, перемешивая ложкой сваренный мамой рис. Ему точно нужно приготовить пирог с папайей. Даже если придётся выйти под солнцепёк за разрыхлителем для теста. Хотя, возможно, у них есть немного… Настроение веселиться пропадает насовсем, Галфу становится грустно и совестно, поэтому он просто начинает медленно есть, пережёвывая каждую маленькую порцию мяса с рисом по несколько тысяч раз. В голове продолжают вертеться мысли о маме, о том, что ему чертовски больно. Он только сейчас понимает, сколько всего происходит в его жизни, что так сильно может причинять боль. Обычный ребёнок наверняка будет переживать из-за развода родителей, но у Галфа даже времени нет призадуматься, что было бы, если бы они оставались семьёй. Считается ли он обычным, нормальным ребёнком, если совсем не желает, чтобы его родители оставались супругами? Канавут даже этого не знает, а всё потому, что постоянно видит, какой несчастной выглядит мама. Другой человек его вообще не волнует. Пошёл он. Как же это низко — пытаться отобрать у своей семьи всё до последней копейки. У самого ничего нет, вот и захлёбывается в жадности. Галф до сих пор не может поверить и понять, как они жили столько лет с этим человеком. Одно разочарование. Даже злости нет. Только за маму обидно. Но больше всего поражает Фёст. Канавут вздрагивает. Если бы они были в романе, то Фёст наверняка был бы злым братом-близнецом. Ущемлённым, неспособным смириться с необоснованной завистью и вечно страдающим из-за неразделённой любви. Не стоит, конечно, его за это ненавидеть. Не каждый достоин такого слова, как «ненавижу». Галфу просто его жаль. Зная его мать и теперь… отца. И правда жаль. Вот только Фёст постоянно перегибает палку. Винить только его, срываться на нём, портить вещи, кидаться, пинаться, драться — хорошо, Галф стерпит и переживёт это. Пусть срывает свой гнев на нём, он готов побыть козлом отпущения, чтобы Брайт и Вин жили спокойно. Но… Ну и идиот. Он так отчаянно пытается плеваться ядом, что скоро захлебнётся им же. Да и плевать. Когда-нибудь Фёст осознает, что поступки имеют последствия. Он уверен, что Фёст точно получит уготованное ему судьбой. Каждый получает по заслугам рано или поздно, и Галфу будет лишь жаль его. Такие люди заслуживают только жалости. Канавут хмыкает, покачав головой. Да уж, слишком долго размышляет. Подобные мысли совсем отвлекают: они даже не стоят такого внимания, чтобы зацикливаться на них. Единственное, что Галф должен делать в эти дни, свои каникулы, — отдыхать, готовиться к экзаменам и набираться сил, чтобы в очередной раз столкнуться с врагами и преодолеть их. — Буду противостоять, прямо как в игре, — кивает сам себе Галф и тут же начинает хихикать. Глупость говорит, конечно… Умную глупость. Он ещё пару секунд смотрит на остывающую еду, а после всё-таки удручённо вздыхает и принимается за неё. Не зря же готовил, да? Несмотря на то, что аппетит пропал из-за дурных мыслей, Галф всё равно насильно запихивает в себя сваренный мамой рис и пожаренное мясо с базиликом. Наверняка со стороны это выглядит достаточно дико и больно, потому что Канавут почти не чувствует вкуса приготовленной еды. Пи’Мью наверняка не понравится подобное к организму отношение. Но… Раз его сейчас здесь нет, то Галф может немного надавить на себя, чтобы съесть свою порцию. Не пропадать же еде, правильно? Наконец-таки разобравшись с завтраком и насильно впихнув в себя последнюю ложку риса, Галф с тяжестью в желудке поднимается со стула. Ему нужно прибраться, помыть посуду, но тело, разморенное от жарящего через лёгкие шторы солнца, размякает. Однако мысль о том, что нужно привести кухню в порядок, потому что ему этим вечером ещё готовить мамин любимый пирог, не покидает его. Именно поэтому ему приходится разобраться с мытьём посуды и вытиранием стола. Зато чисто. Но из-за того, что он немного потрудился с полным желудком, его совсем тянет в дрёму. Хочется поскорее укутаться в одеяло и заснуть на пару часов, Галфа точно никто не побеспокоит. Всё-таки он может позволить себе поваляться ещё немного, буквально полчаса, перед тем, как сесть за учёбу. Галф с довольным звуком падает на заправленную ранее кровать и, немного поёрзав, чтобы принять удобное положение, хватается за брякнувший оповещением телефон под подушкой. Он сразу замечает, что это сообщение от Вина, поэтому и прочитывает почти сразу же. Если так подумать, то первым, кому он всегда отвечает на сообщения, — Брайт и Вин, а теперь ещё и пи’Мью, с которым обычно они, конечно, разговаривают лично. — О, — издаёт восхищённый звук Галф: его губы от удивления приобретают форму круга. — Это… Метавин прислал ему фотографии, которые они сделали вчера. Точнее, он сам их сделал, когда как Галф подрабатывал моделью на минималках, а Брайт просто глазел и что-то говорил под руку. Однако нельзя не сказать, что им всем было весело — Канавуту на душе было спокойно и радостно, несмотря на свою неопытность. Он, конечно, фотографировался и раньше, но исключительно в компании кого-то ещё, да и без своего нового имиджа, из-за которого до сих пор сердце замирало. Галф приближает одну из фотографий, рассматривая собственное лицо. Это так удивительно — видеть свой острый взгляд без оправы на пол-лица, растянутые в лёгкой, даже дразнящей улыбке губы. Он помнит, что в это время дразнился с Брайтом. Вин, видимо, умеет хорошо подбирать момент, чтобы сделать хорошую фотографию. Канавут продолжает рассматривать самого себя, отдалив немного, и покачивает головой. Теперь он понимает, почему многие говорят про его худобу. В облегающей одежде всё отлично видно. Он ненадолго задумывается, рассматривая следующую фотографию, сделанную другом: Вин тогда хотел, чтобы Галф расслабился и попытался выглядеть сексуально, а у него и не получалось. Брайт в то же время с хитрой улыбкой сказал, что он мог бы просто представить перед собой того, кто ему так сильно нравится, показать тому, на что Канавут способен. Это так смущало, но, несмотря на это, послушаться Чиваари всё-таки решился. — Это правда я? — бормочет сам себе под нос Канавут поджимая свои губы. Кажется, что с фотографии смотрит отнюдь не он, а кто-то другой, более уверенный в себе человек. Будто этот Галф сейчас же покажет ему, как нужно действовать в любовном плане, обучит его всему и поможет завоевать сердце пи’Мью. Наверное, ему стоит поскорее принять самого себя в этом новом образе, чтобы обрести больше уверенности, когда Мью снова вернётся сюда после своего отдыха и всё станет как прежде. Всё-таки Галфу нужно становиться взрослее — ему самому нравится новый имидж, а значит, не может не понравиться старшему. Он очень разочаруется, если Пи' ничего не скажет об его образе. Галф сглатывает, когда перелистывает и натыкается на ещё одну фотографию. Она выглядит гораздо сексуальнее, потому что в тот момент он уже представляет перед собой старшего, боясь, что покажется ему слишком по-детски нелепым. Он просто не мог ударить в грязь лицом! Брайт в то время довольно хлопал в ладони с какими-то забавными криками, из-за которых Амэ взбунтовалась и просто мигом убежала от своего непутёвого и громкого хозяина. Возможно, поза кажется до дури банальной, но это так удивительно для него — то, с каким мутным, даже задурманенным взглядом он смотрел прямо в камеру и прикусывал кончик большого пальца… Не описать словами. Самому Галфу становится немного душно: неужели он правда может быть таким сексуальным и красивым? Это точно не Вин как-то отредактировал фотографии, чтобы он несильно расстраивался? Хотя… Канавут ни за что не поверит, что кто-то и правда сможет сделать из него такую… конфетку? Другого слова он и не может подобрать. Проходит несколько минут, а Галф не прекращает перелистывать фотографии, сделанные вчерашним днём, что не замечает, как начинает широко зевать и сонно хлопать ресницами, пытаясь держать глаза открытыми. Тело, разморенное от завтрака и мягкой постели, медленно проваливается в дневную дремоту. Перед тем, как закрыть свои в один миг потяжелевшие глаза, Канавут натыкается на свою довольную ухмылку на экране телефона. Как бы Мью отреагировал на неё? Как бы вёл себя рядом с таким Галфом? Канавут хотел, чтобы их отношения уже куда-нибудь сдвинулись. Куда-нибудь вперёд, дальше, глубже, не так, как прямо сейчас. Он хотел, чтобы старший его целовал, старший его любил. Его прикосновения были бы не просто заботливыми и домашними. Он хотел бы с ним поиграть. Поиграть в эти опасные, очень опасные игры со своим учителем. Быть лучшим для него. Лучшим в учёбе, лучшим во всём. Быть самым привлекательным, самым красивым. Быть только его. Он просто не мог перестать думать об этом. Пусть и зарёкся не думать о Мью в эти дни. Но… Как бы он отреагировал на Галфа? Что было бы, если бы они закрылись в каком-то классе, и Канавут, весь такой красивый и смущённый, ждал похвалы от своего учителя? Такой молодец, хорошо занимался на каникулах. Голос Мью чётко раздавался в его голове. Он хотел бы услышать больше. Больше о своём имидже. Что старшему нравился новый стиль, и то, как поблёскивали губы от лёгкого бальзама. Что старшему нравился усовершенствованный Канавут, что он желанен, что он попросил его не беспокоить не потому, что младший наскучил, надоел, не потому, что с самого начала нонг цеплялся за него и докучал своими проблемами. Галф слушал бы это и нежно улыбался. Ждал объятий. Не тех, что дарил ему Пи' раньше, когда он захлёбывался слезами. Объятия, что подарили бы любимому и ценному. Нежное, такое привычное. Галф обнял бы его в ответ. Сжал бы эту вечно выглаженную белую рубашку и прижимал всё сильнее, сильнее к себе, чтобы не бросили, чтобы вечно были рядом. Он вдыхал бы тот убийственный одеколон — запах хвойного дерева и самого тела Мью. На самом деле, от Пи' всегда исходит этот невероятный, успокаивающий запах. Галф никогда не сможет забыть эту яркую смесь. Он чувствует себя ненормальным, потому что постоянно носит его вещи, чуть ли не живёт с ним в квартире, спит с ним в одной кровати, крепко прижимаясь всем телом. Запах Мью уже долгое время обволакивает Канавута со всех сторон, словно настоящие объятия. Он буквально засыпает под него. Старший прямо как ядрёное снотворное — умиротворяющее и нежное. И Галф так не хочет ни с кем делиться этим жизненно необходимым для него снадобьем.