diffusion

Галф шустро убрал ладони с глаз, надеясь поскорее победить в игре, смысл которой отличался от прежних времён. Они играли в прятки. Канавут обожал играть в прятки в доме Чиваари. В доме холодно и очень пусто, хотя до того, как они начинали играть, всё было иначе. Брайт ныл пи’Шейну, что хотел пиццу прямо здесь и сейчас, на что получал лишь трепание по щеке и шипящее: «Я же сказал, мы ждём гостя». Поэтому Галф и Брайт, чтобы отвлечься от проедавшего мозги голода, решили поиграть. Водил, как и всегда, Галф. Это всегда было захватывающе. Дом был действительно большим, можно даже сказать, слишком большим — потаённое местечко было найти проще простого. Канавут, хоть и не любил шастать тут и там в одного по особняку, азарт всё же поглощал его. Он всегда стремился победить. Добиться своего. Галф прошёлся вдоль коридора, по очереди открывая двери и заглядывая в пустые комнаты в поисках лучшего друга. Одна. Одна. Ещё одна. Он будто ходил кругами, натыкаясь на одну и ту же дверь снова и снова. Ещё одна. Одинаковые. Значит, разгадка не здесь. Вышел в небольшой двор и нахмурился. Пространство было не таким уж и «небольшим». Солнце резало глаза, и трава была настолько сочного цвета, что Галф побоялся бы наступить на неё, чтобы не испачкаться в красителе. Но что больше всего насторожило Канавута — бассейн. У Чиваари никогда не было бассейна. — Я не умею плавать. Галф подошёл к воде и посмотрел на колышущуюся воду. — Интересно, как долго я буду тонуть? Он вмиг представил, как захлёбывался, как пытался держаться на плаву из последних сил, но с каждой секундой его конечности наливались смертельной усталостью, не давая пошевелиться. Что же делать? Он не умел плавать. Вода тёплая: она окутывала его как одеяло, и он позволил утащить себя на дно. Зачем пытаться предотвратить неизбежное? Но как бы спокойно Галф об этом ни размышлял, рассматривая поплывшее из-за небольшой ряби отражение, как бы живо себе ни представлял и ни пытался ощутить на себе всё то предсмертное состояние, ужас ледяной хваткой сковал его тело. Холодно. Холодно. Вечно холодно. Он не мог избавиться от лёгкого потряхивания даже в самый жаркий день. Он смотрел в воду. Отражения нет. А есть ли он? Эти мысли, мысли, мысли. Их так много и они все жужжат, прямо как стая ос. Зачем задавать вопросы, на которых не можешь дать ответ? Зачем загонять себя в ловушку? Ответа у Галфа, как иронично, нет. Он всё хотел спрыгнуть и почему-то босыми ступнями стоял у самого края. Но ноги всё не решались сделать шаг, будто примёрзли, а лучи солнца ярко жгли кожу. Его слепило. — Почему я не могу сделать это? Он щурился. Яркий свет залил все его глаза, и Галф на мгновение не видел ничего, кроме белой пелены. Его что-то оглушило, холодный бортик вмиг исчез из-под его ног. Канавута толкнули. И резко погрузили в темноту. Он не умел плавать. Не умел. Не умел. Не умел. Паника охватила его. Вот так он умрёт? Вода далеко не тёплая, и на дно не хотелось. Он резко вынырнул, делая долгожданный вдох, будто не дышал месяцами, и ощутил кончиками пальцев на ногах дно. Оказалось, здесь не так уж и глубоко. Галф смахнул волосы назад, чтобы вода не заливала глаза, и развернулся на весёлый дразнящий уши смех. Это был Мью. Он стоял возле воды и смеялся так громко и так чисто, что Галф изумлённо нахмурился. На самом деле, пи’Мью смеялся не так уж часто. Он фыркал, посмеивался, хихикал, улыбался, ухмылялся, но не хохотал. Или же делал это крайне редко, что Канавут мог по пальцам посчитать. А сейчас Мью стоял и, запрокинув голову, чуть ли не плакал от смеха, просто столкнув Канавута в воду. — Я не умею плавать! — Разве? Ты держишься на воде. — Зачем ты столкнул меня? — Потому что ты сделал это первым. Галф нахмурился ещё больше. Он не делал этого. Он просто стоял и думал о смерти, пока Мью не подкрался сзади и не столкнул его в воду! — Но ты стоишь сухим?! Мью ухмыльнулся. Он сделал пару шагов назад и, разбежавшись, прыгнул в воду. Ещё мгновение — и Галфа потянули вниз. На этот раз глаза были открыты и не было этой пугающей бездонной темноты. Всё в мелких-мелких пузырьках, сквозь которые видно Мью. Его любимый Пи’. Он держал его руки и не давал всплыть наверх. Но теперь Галф и не хотел. Старший защитит его, старший о Галфе позаботится. Они смотрели друг на друга, не отводя взглядов. И глаза не щипало от хлорки, и лёгкие не горели. Горело сердце Галфа. Полыхало. Он не мог перестать наблюдать за этими тёплыми, на редкость весёлыми глазами, за этой улыбкой, за этим лицом. Такой красивый, такой прекрасный, заботливый, нежный. Может, Галфу было стыдно за эту инфантильную первую любовь, но он готов быть счастливым дураком. Главное — рядом с Пи’. Они вынырнули, но Канавут всё ещё не помнил о том, что нужно пытаться подышать. Мью снова посмеялся над ним: — Ты забавный. — Я не забавный. — Малыш. — Не малыш. — Милый младший. Галф ничего не ответил. Он был недоволен. Мью видел в нём ребёнка, и это невыносимо раздражало. Когда уже старший увидит, что он… А что Канавут сделал для этого? Лишь принимал такую ценную для него заботу… Подождите, но он попытался измениться! Мало. Этого мало, нужны действия… Поступки. Он взял Мью крепче за руку и потащил к бортику. Ему нужно стать ещё смелее, придумать что-то, сделать что-то. Но что? Он начал паниковать. Галф снова и снова натыкался взглядом на эту улыбку и не мог выдавить из себя хоть что-то. Мью подпрыгнул и сел на край бассейна. Галф моргнул пару раз и, всё же включив мозги, забрался рядом. Он не знал, что с ним и почему так резко начал паниковать. Галф почувствовал, что сердце колотилось как бешеное. Всё неловко. Он неловкий. Что же делать? Что же делать? Что же делать?! — Галф, — звал Мью. Он наклонился к нему ближе. — Ну, ты чего? Канавут не отвечал. А что ответишь? Он и сам не знал, что происходило, но это и не так уж важно. От родного голоса и въевшегося в подкорку сознания аромата стало спокойнее. Галф выдохнул. — Нонг’Мью… — прошептал Канавут. А почему Нонг'? Мью ведь старше. — Галф, — ответили ему так же тихо. Мью коснулся его лба и, взяв мокрую длинную прядь, заправил её за ухо. — Скажи ещё раз, — он надавил кончиками пальцев на какое-то местечко за ухом и провёл ими по щеке, добираясь до губ. — Пожалуйста. Но повторить Галф не успел. Старший накрыл его губы своими и мягко сжал. Такое лёгкое и привычное прикосновение, что Канавут даже удивился, когда оно успело стать привычным. Не успел понять, что вообще от него хотели. Обычно подобное быстро прекращалось, но Мью не отстранился и не сделал вид, будто ничего не произошло. Он притянул Канавута ближе и продолжил мять его губы, и растерянность младшего вызвала у него лишь улыбку. Но, видимо, так и не дождавшись ответа, мужчина отстранился. Как раз вовремя. — Пицца приехала, — проговорил пи’Шейн, бесшумно подойдя к ним. Он странно осмотрел их, но ничего и никак не прокомментировал. Он лишь взял их за шкирку, прямо как маленьких котят, и потащил в дом. Оказавшись переодетым и сухим на диване гостиной, настала уже очередь Галфа странно на всех смотреть. Нет-нет, ничего в них необычного не было. Мью раскладывал всем пиццу, Брайт пытался стащить себе лишний кусок, а Шейн пытался перетащить к себе порцию младшего брата. Это была обычная, по-особенному странная семейная идиллия, которая грела Канавуту сердце. Правда. Он обожал это. Но проблема была не в людях, окружавших его, а в самой пицце. Она ничем не отличалась бы от обычных пицц, если бы не разрезанные пополам глазные яблоки на ней. Они были похожи на мармелад, по крайней мере, были немного больше, чем реальные глазные яблоки, но Галф не то чтобы был уверен. И… Как только ему достался кусок, все разом уставились на него, будто испытывая: съест или не съест. Это… Это напрягало. Взгляды были слишком испытывающими. Он не хотел это есть. Он ел недавно рис и мясо с базиликом. Не то чтобы он был голоден. Но все вокруг ждали, что он откусит. Выбора нет. Галф неуверенно взял кусок с тарелки и с надеждой взглянул на друзей в последний раз, прежде чем поднести пиццу ко рту, но пи’Шейн спас его: — Ну, так и что между вами, ребята, происходит? Оу, ну, не то чтобы он спас. В любом случае, Галф отбросил эту пиццу обратно на тарелку и почувствовал огромное облегчение, избавившись от неё. — А что между нами? — Он чувствовал, как кровь прилила к его щекам. Неловко. Пи’Шейн их всё-таки видел? — Я не понимаю, что между вами. Кто вы друг другу? Вы встречаетесь? Трахаетесь? Ну, по крайней мере, вы сосётесь. — Мы Пи’ и Нонг’, — ответил за Канавута Мью. — Это ты так считаешь. А чего хочет он? — Пи’Шейн указал на Галфа. — Он тебя когда последний раз «Пи’» называл? — Это- — Галф, — пи’Шейн проигнорировал Мью, смотря точно в глаза Канавута, будто желая слышать ответы лишь от него. — Как далеко ты планируешь зайти? Как далеко? Знать бы ещё, на что он хоть способен. Сердце застучало так сильно. Как далеко зайти… Я возьму всё. — Хороший размытый ответ, Галф, — впервые за ужин произнёс Брайт. — Но так ли он плох? — Ни к чему хорошему это не приведёт, — нервно и мрачно хмыкнул пи’Шейн. — А мне кажется, всё складывается просто замечательно. Ещё немного и он, — Брайт вытянул руку в сторону Мью, — скоро окончательно сдастся. — Я всё ещё здесь. Может, вы не будете настолько наглыми? — А ему ты позволяешь быть наглым, — ухмыльнулся Вачиравит. — Я не собираюсь и дальше это обсуждать с вами. Наши отношения касаются только нас, — строго произнёс Мью и поднялся из-за стола. Все снова уставились на Галфа. — Я… — Надо сматываться. — Я согласен с ним. Извините, — Канавут вскочил, сделал быстрый «вай» и, нервно покусывая губы, побежал за старшим. Нужно поговорить с ним. Галф аккуратно приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Она всё та же. Они и правда все здесь одинаковые. В них темно, холодно и пыльно. Как только Брайту удавалось выживать здесь в одиночестве? Наверняка в такие периоды ему до невозможности одиноко и больно здесь находиться. Слишком темно. Канавут будто бы погрузился в холодную пучину, завывавшую к себе с самого начала. Хотелось шагнуть дальше, почувствовать что-то обволакивающее ещё раз — почему ещё? Как только Канавут решился сделать шаг, кто-то громко окликнул его. Однако, когда он огляделся в поисках голоса, никого и нигде не было. Создавалось ощущение, что кто-то звал его изнутри — внутри него самого, разрываясь на части. Будто предупреждение, некое спасение от зарождавшейся опасности и боли. Галф встряхнулся, и наваждение тут же пропало, не давая ему потерять желание зайти внутрь. Отступать уже не было смысла. Вмиг выросшая в длине дверь захлопнулась, когда Галф наконец-то шагнул в тёмную и пыльную пучину. На секунду он почувствовал себя маленьким во всём мире. Комната казалась удушающе одинокой, будто сюда никто никогда не заходил. Ни вещей, ни мебели, если не считать затухшей от древности парты. Зачем она здесь? — Дашь пройти? — Знакомый голос доносился из-за спины, и Галф выдохнул. Он почувствовал робкое прикосновение к своей пояснице и отошёл, хотя хотелось, чтобы учитель задержал там руку подольше, нежели прошёл вглубь. — Пи’Мью, я не думаю, что они- — Ты повторил то, что мы учили? — Мужчина перебил его. Он перебирал что-то в бумагах на парте и выглядел так, будто то, что произошло несколько минут назад, вообще не волновало его. И выглядел он иначе. Это был не домашний весёлый Пи' в своих огромных даже ему, не то что Галфу, футболках, лёгких штанах и смешных носках. Это был его учитель Тончививат. В своих строгих брюках и белых выглаженных рубашках. Мужчина, которого Галф каждый день видел мимолётом в школе и два раза в неделю на уроках физики, притворяясь, что не знал, как Мью забавно выглядел, когда давился своим чаем с коньяком, когда Галф в который раз распускал свой язык и говорил что-то странное. — Повторил, — тихо ответил ему младший. — Садись. Галф неспеша подошёл к пыльному стулу. У них маленькие парты, на самом деле, и обычно они стояли достаточно близко друг к другу по парам, образуя ряды. Сейчас же это была одинокая парта во всём пространстве, вся заваленная бумагами, в которых копался Мью, совершенно игнорируя его и его зажатое состояние. — Это зачёт? — неуверенно спросил Галф. Он посмотрел на учителя снизу вверх, не услышав ответ, и поджал губы. — Массоотдача. Галф повторял это на днях. — Это… Конвективная диффузия… Пере- — Диффузия. Мне нужны примеры. — Примеры? — Галф моргнул и снова посмотрел на Мью. — М… Например… Сахар в чае… — И всё? — Надо больше? — Я говорил тебе, — Мью наклонился к нему, облокачиваясь на парту, как делал очень часто, но, вместо того чтобы тихо объяснять его ошибку в задаче, смотря в лист, он смотрел ровно в глаза Галфа, ожидая ответ. Канавут ответа не находил. — Диффузия — это взаимное проникновение молекул одного вещества в межмолекулярные промежутки другого вещества вследствие их хаотичного движения и столкновения друг с другом, — учитель говорил это без единой запинки, будто запись, и это буквально гудело у Галфа в голове. — Описывает диффузию и используется для нахождения её коэффициента Закон Фика, но мы говорим о примерах, — он прошёл за спину и положил ладони на плечи Канавута. — Запахи. — Да, зап- Мью резко положил ладонь на губы Галфа, затыкая его. В который раз. — В прекрасном саду среди прекрасных цветов цвёл неприметный гипсофил в самом дальнем углу. Он не был настолько же бросок как розы, орхидеи и множество цветов, наполняющих сад, но всё же рос цветущим облаком где-то в глубине. Он был настолько душист и прекрасен, что садовник, призванный заботиться о прекрасных цветах, каждый раз останавливался у гипсофила дольше положенного. Цветы источают свой аромат благодаря диффузии. Их частицы перемешиваются с частицами окружающего воздуха. Вот и садовник так влюбился в аромат гипсофила, что не сдержался и сорвал себе букет, любуясь сухоцветом дома. Мью аккуратно провёл подушечками пальцев по губам Галфа, с некоторой задержкой очерчивая их. Младший еле сдержался, чтобы не обхватить их. — Дыхание, — Мью запрокинул его голову, и Галф, наконец, снова увидел мужчину. Его уже немного трясло. У Канавута перед глазами его бляшка, торс, острая челюсть и тёмный взгляд. Его дыхание участилось. — Диффузия является одним из процессов фотосинтеза. Вода разлагается хлорофиллами на составляющие, кислород, который выделяется при этом, попадает в атмосферу и поглощается всей живностью. И сам процесс поглощения кислорода человеком, животными, обмен веществ у растений, всё это поддерживается диффузией, без которой не могла бы существовать сама Жизнь. Галфу плохо от этого голоса. Чёткого, ровного и немного холодного, но такого родного и низкого. От этой ладони на его шее, поглаживающей кадык и не дающей поднять голову. Он смотрел только на него. К мозгу прилило так много крови, Канавут наверняка сидел весь красный, и ему было трудно дышать, и тело совсем стало мягким. — Диффузия — это твои слёзы, Галф, — и Канавут правда подумал, что расплачется. И он не понимал, почему: потому, что он снова был болезненно возбуждён, или потому, что это всё сон, или потому, что его переполняло столько чувств к этому мужчине, что они разрывали его, не находя другого выхода. Но Мью будто плевать хотел на скатившиеся капли, так же продолжая говорить: — Когда ты режешь лук, молекулы лука смешиваются с молекулами воздуха. Глаза реагируют на диффузию и слезятся. Я рассказывал тебе это всё, но ты, видимо, как всегда прослушал меня, представляя, как я неожиданно прервусь и поцелую тебя, усажу на стол и буду трахать на твоих же учебниках, грязный мальчишка. Галф разревелся. Он чувствовал, как по его щекам катились слёзы, и всерьёз громко всхлипывал. Его нос был влажным, и ему правда было трудно дышать. Он не чувствовал грусти: ему просто обидно, что это было правдой, и что Мью знал об этом, но так ничего и не сделал. Он представлял это так много раз. Канавут думал, что он больной. Блять, он дрочил в его душе так много раз. Галф удовлетворял себя там, где ублажался он. Он спал там, где Мью спал с другими. Эти мысли преследовали его. Он не мог ничего с собой поделать. Он — больной подросток, который влюбился во взрослого мужчину. В своего, блять, учителя. Который жил у старшего дома и не мог сдержать свой член в трусах, потому что этот ебучий запах старшего — его тело, его забота, весь он — окружил и окутал Галфа. Внезапно Канавут дёргается и широко распахивает глаза. Темно и очень-очень душно. Он вновь находит себя закутанным с головой в одеяло, полностью в нём запутавшись. Оно душит, сдавливает его туловище, будто какие-то гигантские щупальца. Шмыгает носом. Или его душат слёзы, скатывающиеся по щекам? Он прикасается пальцами к своему лицу и только сейчас осознаёт, что действительно. Галф качает головой, стирая рукавами пижамной рубашки солёные дорожки, и отбрасывает почему-то вмиг потяжелевшее одеяло в сторону. Ему не хочется чувствовать на себе хоть что-то — слишком жарко и холодно одновременно. Наваждение продолжает сковывать его, давить с невероятной силой на низ живота, скатываясь ещё ниже — так низко, что становится даже больно. …усажу на стол и буду трахать на твоих же учебниках, грязный мальчишка… Низкий и строгий голос мужчины продолжает пульсировать в его голове, сдавливает, душит. На самом деле, он всегда прав в его снах, потому что знает, чего Галф хочет. А возможно, Канавуту просто нравится мысль, что Мью, его Пи', знает о его желаниях. Раньше ему было стыдно — стыдно, что он желал почувствовать тяжесть тела Мью совсем не на обычной кровати. Школа была такой запретной в жизни, но во снах Канавута такой доступной и соблазнительной. Хотелось нарушить всевозможные правила, завлечь, схватить за чёрный галстук и притянуть к своему телу. Кожа к коже. Галф тяжело сглатывает, прикрывая свои глаза. Возбуждение чертовски давит, не даёт расслабиться и просто забыть этот несчастный сон. Чёрт, он так давно не слышал голос Мью… Так скучает. — Твою мать, — тихо выдыхает Канавут, когда в воспоминаниях возникает облик мужчины в строгом и стильном костюме с этим своим недовольным и даже немного жутким взглядом, из-за которого он чувствует вину. Вину даже за то, чего не совершил. Он возвращается в вихрь собственных мыслей — в тот день, когда им нужно было извиниться перед Мью за то, что они сбежали из школы, чтобы встретиться с друзьями. Старший в тот день был таким жутко злым, но это не столь пугало Галфа, сколь чертовски завораживало и даже возбуждало: злой Мью был крайне редким явлением. Напряжённое лицо, сильно сжатая челюсть, сведённые брови и этот холодный взгляд. Несмотря на то, что в тот день Канавуту было до жути стыдно перед ним, что паника сидела в его груди, не давая грязным мыслям разнестись во всему его телу, он только сейчас понимал, насколько сексуальным Мью в тот день выглядел. Именно тогда его желание быть прижатым к чёртовой парте усилилось. Его худая рука сама по себе двигается вниз и наконец-то сильно сжимает возбуждение через пижамные штаны. Галф резко выдыхает, чувствуя, как капелька облегчения скользит по венам. Он даже не подозревал до этого момента, насколько ему нужно было это ничтожное прикосновение. Прошло уже достаточно много времени с того момента, когда он последний раз удовлетворял себя — Мью толком и не было в его мыслях, потому что они не общались эти каникулы. Не было причин возбуждаться и надрачивать себе в панике. Когда не было причин для возбуждения, он почти никогда этого не делал. По крайней мере, так работало у Галфа. Канавут снова резко выдыхает, когда двигает ладонью поверх тонких пижамных штанов, потирая собственное возбуждение, и облизывает вмиг пересохшие губы. Ему становится чертовски жарко: тело начинает гореть, требовать кульминации и расслабления. В голове продолжают пульсировать всевозможные воспоминания с Мью. — Блять. Он чувствует, как по венам едва ли не растекается горячее возбуждение, когда вновь вспоминает сильные руки Мью. Господи, какие же руки старшего великолепные: такие крепкие, со взбухшими венами и длинными тонкими пальцами. Сколько раз Галфу приходилось откидывать свои чёртовы грязные мысли подальше. Ему до сих пор хочется облизать каждую линию голубоватых венок, скользить по ним языком так долго, пока не достиг бы его тонких пальцев. Ты слишком требовательный для хорошего мальчика. О Боже, на самом деле, Галф готов стать для него самым требовательным мальчиком на свете, главное, чтобы сам Мью был доволен. Его так сильно возбуждает голос старшего, произносящего эту самую фразу. Наконец-то он не сдерживается: его рука проскальзывает между разгорячённой кожей и тканью трусов, упрямо хватаясь за возбуждённую до боли плоть. Канавут громко охает, надламывая брови, и сглатывает обильно выделяющуюся слюну — чувство облегчения заполняет его лёгкие. Тонкие пальцы крепко обхватывают член, начиная двигаться в том нужном темпе — не слишком медленно и не слишком сильно. Галф закусывает нижнюю губу, чуть подрагивая от скопившихся эмоций, и большим пальцем проводит по скользкой от предэякулята головке, заставляя себя выгнуться в пояснице. Он представляет на месте своей руки чужую — крепкую, одновременно тяжёлую и такую нежную — и стонет от наслаждения, когда задевает маленькую уретру на самом кончике головки. Ему так сильно хочется, чтобы возле него прямо сейчас оказался Мью, который в секунду навалился бы на него и доставил удовольствие. О, он бы точно помог ему. Пи’Галф… Канавут не удерживается на свободной руке и валится прямо на кровать, задыхаясь от удовольствия, медленно расползающегося по его венам. Рука продолжает скользить по его плоти, надавливая так, как точно будет приятно, а подсознание продолжает подкидывать в голову чертовски горячий голос Мью, его брошенные просто так фразы, которые кажутся обычными лишь на первый взгляд, и сильные руки мужчины. Пи' точно будет самым сексуальным на планете мужчиной, если окажется когда-нибудь над ним — нависающим, дарящим ему разгорячённые поцелуи и тяжесть его тела. Чёрт, он и без этого таковым является. Тогда придётся найти другие твои слабости. Малыш. Не сдержавшись, Галф громко и рвано стонет. Выгибается, создавая некую дугу собственным телом, и продолжает двигать рукой, чтобы немного продлить наслаждение, выдавить из себя всё, что только можно. Перед глазами летают миллионы, нет, миллиарды вспышек, ярких огней — перед ним настоящий бескрайний космос, который нельзя так просто затушить. Космос, который чертовски сильно напоминает бездонные глаза Мью. Он продолжает громко и тяжело дышать, пытаясь прийти в себя. Ему даже шевелиться не хочется, несмотря на то, что в его штанах сейчас ужасно мокро и одновременно с этим до сих пор горячо. Только сейчас Галф чувствует, что солёные дорожки на его щеках немного давят на кожу — засохшие и такие неприятные. Хотя это не так сильно его волнует после пережитого только что оргазма. Ему приходится дать себе несколько минут, чтобы отдышаться и собрать крупицы сознания в одну непонятную кучу. Галф кончил, но не был удовлетворён. Ему мало. В его теле нет неги, нет спокойствия, он хочет ещё. Он хочет большего. Нужно успокоиться. Галф медленно садится на кровать и морщится. В трусах мокро — хорошо бы в душ сходить. Но нужно для начала умыться: он весь в соплях, слезах и сперме. Как он до этого докатился? Ох, а что, если он плакал при Мью во сне? Ладно… Главное, чтобы не дрочил. Подобное даже сам Канавут объяснить не сможет. Хотя пока что со стояками по утрам он справлялся, Пи’ даже не замечал, что он куда-то уходил. Канавут выходит в коридор. В квартире тихо. Мама на ночной смене, хотя была бы она дома, было бы так же. Если повезёт, и она не обоснуется в кухне с бутылкой. Галф тогда точно из комнаты не вышел бы. Он проходит в ванную. Свет резко бьёт в глаза, и Канавут чуть не теряет равновесие из-за этого. Ему требуется несколько долгих секунд, чтобы прийти в себя и успокоить голову при любой попытке открыть глаза. Его чувствительность к свету совсем невыносимая в последнее время. Галф подходит к зеркалу и смотрит на себя. Его щёки всё ещё красные, будто он только что сваренный рак, а лицо немного отёкшее и распухшее от слёз. Выглядит как кусок дерьма. Милого дерьма. Боже, он отказывается плакать при Мью теперь, ему нужно выстраивать совсем другой образ. Он должен быть самым красивым, самым сексуальным и желанным для него. Он был милым весёлым школьником так долго, пора окончательно раскрыть свою сучью натуру и показать, каким ещё может быть Галф. Но сейчас в душ. Кажется, от него воняет. Он морщится, когда стягивает с себя футболку: весь пропотевший во сне, его волосы тоже грязные и спутанные. И в трусах всё ещё мокро… Галф раздевается и чувствует мурашки на коже. Внимательно смотрит в зеркало. Понравится ли он Мью? Его тело… Очень худое, не то, что у старшего. Весь его Пи’ большой и широкий, что Галф возле него навсегда останется лишь мальчишкой. Но что-то в этом Канавуту нравилось, даже если и раздражало. Он крутится, рассматривая и оценивая себя со всех сторон. А какой у Мью вообще типаж? Он слышал что-то о бывших старшего, но особого интереса это не вызывало. Но… Какие они были? Наверное, лучше и опытнее Галфа. И красивее. Ну, точно не с таким угловатым телом. Его тренировки будто не приносят результата. У него пресс даже несильно выделяется. Может, это из-за того, что у него проблемы с питанием и маленький вес. А что, если старшему нравятся качки? А что, если ему не понравится талия Канавута, или то, что у него плечи не такие широкие. Он поворачивается спиной. Ох, у него совсем нет задницы… Мью не понравится его маленький зад. Галф шлёпает себя по полушариям и расстраивается. Ладно. Он не знает, понравится ему маленький зад или нет, но уверен, что неподготовленный зад не понравится никому. — Что я несу? — бормочет себе под нос Канавут, но всё-таки поджимает губы, когда задумывается над этим. Ему придётся когда-нибудь попробовать это снова, однако… Взгляд непроизвольно цепляется за надёжно припрятанные в коробочку принадлежности, которыми поделился в тот раз Метавин. Галф немного съёживается, почувствовав себя неуютно, но это скорее от неприятных воспоминаний, чем от какого-либо страха. Может, ему стоит попробовать прямо сейчас? Дома никого, настроение для этого есть, и он до сих пор чувствует возбуждение в своём теле, несмотря на недавний оргазм. Его друг так постарался, чтобы он смог изучить всё, что касалось анальной мастурбации: поскидывал какие-то статьи, познавательные и поучительные видео, способы для первого раза и всё в таком духе. Честно говоря, Галфу стало неловко заходить в их чат, чтобы написать сообщение или что-то найти — похоже на поучительный порно-сайт. Был случай, когда Вин ошибся чатом и скинул в общий — вместе с Брайтом. Чиваари, конечно, ничего не сказал, но смайлик отправил и от него было хуже всего. Ладно хоть, что Метавин не скинул это в чат с Милдом и Као. Канавут замирает на пару секунд, а после всё-таки снова смотрит в зеркало. Что ему терять? Если не понравится, он всегда может прекратить и не вспоминать об этом, сказать другу, что у него снова ничего не получилось и, наверное, это какой-то знак. А если всё получится, то, по крайней мере, наконец-то испытывает это на себе. Не зря же Брайт и Вин этим занимаются… Фу. В очередной раз взвесив все «за» и «против», Галф шумно выдыхает и всё-таки достаёт припрятанную коробочку, чтобы достать всё нужное. Он до сих пор помнит, знает, что надо сделать с этим, поэтому не видит никакого смысла идти за телефоном и снова окунуться в это пособие в их чате «как правильно анально мастурбировать». Для начала ему нужно расслабиться под струями воды, освежиться, и потом уже приступить к очистке. Галф вздыхает, но решает не отступать от намеченного плана. Он не послушный мальчик, он может сделать это.

***

Наверное, проходит около часа, а может и больше, когда Галф наконец-то выходит из ванной комнаты весь чистый, подготовленный и разморенный из-за горячего душа. Ему пришлось сначала разобраться, как ставить клизму, поэтому он прочёл пару статей, чтобы точно убедиться — всё-таки первой попавшейся ссылке верить перестал. А потом он сидел какое-то время с задумчивым выражением лица и пытался понять, правда ему это нужно или нет. Всё-таки сразу становится ясно, что ему это надо, раз он хочет, очень сильно хочет в дальнейшем заняться сексом… с Мью. Если получится, конечно. Всё равно без разницы, как сказал Вин: «Главное, чтоб тебе нравилось». Однако после выхода из ванной комнаты Канавут совершенно не торопится приступать к этому чертовски интересному занятию. Нет, он до сих пор хочет, но ему нужно убедиться в правильных действиях — совсем не хочется испытывать ту боль снова. Да и… честно говоря, Галф проматывает обычные фотографии Мью в его инстаграм. Кажется, он начинает забывать, как выглядит его Пи'. Нет, он лжёт сам себе: Галф никогда не сможет забыть, как выглядит этот мужчина, даже если очень сильно этого захочет. Канавут скользит мутным из-за отсутствия очков и линз взглядом по чётким линиям челюсти, сглатывая вмиг скопившуюся слюну. Он всегда так приятно удивляется, когда замечает какие-то непримечательные детали во внешности Мью, но, несмотря на это, его чертовски сильно возбуждают резкие черты лица, тонкие губы, сильные руки и строгий взгляд. Если старший не заговорит и будет поддерживать серьёзный вид, покажется, что он — самый холодный и строгий человек в мире. Ненадолго, правда. Большой палец скользит по сенсорному экрану, обводя лицо мужчины на фотографии, и Галф прикрывает глаза, когда снова в своей голове слышит чёткое «ты слишком требовательный для хорошего мальчика». Чёрт, как Мью может спокойно говорить подобное и продолжать разговор, ни капли не смущаясь? Быть может, он делает это специально? Дразнит его? Канавут ничего не знает, вообще ничего, потому что сейчас его волнует горячая нега в нижней части живота, скапливающаяся и спускающаяся вниз, прямиком к его медленно пробуждающемуся члену. Он сглатывает и снова тянется к нему, чтобы несильно сжать и слегка потереться о собственную руку. Чёрт, Галф снова чувствует лаву по своим венам, голова пустеет и позволяет занимать пустое пространство мыслями о Мью. Стоит ему всего раз подумать об этом мужчине, как всё возвращается вновь. Кто-кто, а именно старший не оставляет его в голове, подкидывая свои эти фразочки. Он снова переводит взгляд на экран. Как он вообще будет в глаза Мью смотреть после всех этих вещей? И какие собирается сделать… Чёрт возьми, неужто пубертат накрывает его так поздно и резко? Галф уже надеялся, что проскочил. У него не будет всяких драм, поглощающего чувства симпатии к кому-то и вечного возбуждения. Дышать трудно. Он снова трётся о свою ладонь. Посмотрите, готов раздвинуть ноги, только бы его любили. Обнимали, целовали, заботились и трахали. Когда он вообще начал воспринимать это всё так спокойно? Влюбился в мужчину. Мужчину! Не такого же, как он, мальчика, который понятия не имеет, как жить, и просто на ощупь, как слепой котёнок, пытается следовать своему сердцу. Мужчину! Не в девочку, которая милая и забавная, с немного противным характером, но такая чарующая. Нет. Он влюбился в мужчину. И этот мужчина знает, что делать и как жить, этот мужчина добрый и позволяет Галфу слишком много. И если он думал, что Канавут будет порядочным, то старший ошибается. У него, видимо, жадность в крови. Если бы Мью был сейчас над ним, где бы он его касался? У всех есть слабые места, но Галф свои не знал. Но если бы Мью был над ним… Канавут касается пальцами своих губ. Мужчина бы его целовал. Вкус его губ… Галф знает. Но их поцелуи всегда короткие и невинные. Их было так мало, что он может только мечтать не отрываться от губ старшего всю ночь. Мью бы целовал, целовал, целовал. Жарко, горячо. Галф вбирает пальцы в рот, представляя, что это пальцы Пи’. И что он играется с его языком, пока Канавут под ним стонет. Пока он выгибается и проводит по своему твёрдому члену с нажимом. Почему ему нравится грубость? Его заводит мысль, что Мью имеет над ним власть, но одновременно с этим потряхивает от того, что, сорвись Пи' со своей цепи, это показывало бы, что Канавут так же властен над ним, и старший так же зависим. И им обоим всё это доставляет кайф. Галф вынимает пальцы изо рта с тяжёлым вздохом. Он закрывает глаза и думает, что Мью бы сделал дальше. Может быть, шея? Канавут почему-то тянется за ухо и касается влажными подушечками пальцев там. Ведёт вниз по коже к кадыку, очерчивая узоры, и спускается ниже к ключицам. Да, Мью бы определённо так сделал. И Галфу бы определённо это понравилось. Он уже давно замечает, что у него чувствительная шея, и он может представить, что бы с ним стало, будь на ней губы Пи‘. А если ниже? К груди, к соскам. Канавут никогда не понимал все эти разговоры про соски. Он не думает, что они у него чувствительные. По крайней мере, когда он их трогает сам, не то чтобы он чувствует что-то особенное. Но может это он делает что-то не так. Кто знает? Пальцы вновь сухие. А вот язык Мью на коже Канавута сухим не будет. Он чувствует, как задерживает дыхание, оглаживая свой живот. Его член уже весь мокрый от предэякулята. Галф течёт как сучка, просто-напросто представляя. Он стонет от того, куда катится. Закусив нижнюю губу, Канавут продолжает исследовать собственное тело и прикасаться к оголённым участкам кожи. Он нежно скользит ладонью вниз, пережимая второй основание члена, чтобы не кончить раньше времени и насладиться удовольствием. Внезапно ноги Галфа дёргаются, когда чуть прохладные пальцы касаются внутренней стороны бедра, лаская нежную кожу. Твою мать, он просто пытается не представлять так ярко Мью, который сидит между его разведённых ног и ласкает его бёдра, расцеловывая каждый миллиметр. Он срывается на тихий стон, очерчивая пальцем головку члена, и поджимает губы, когда свободной рукой спускается ниже. Честно, кто бы что ни говорил, Галфу страшно. Но он преодолевает этот липкий страх, откидывает подальше и просто расслабляется. Главное — расслабиться, словить кайф и дальше всё будет как по маслу. Канавут ничего не предпринимает: не толкает настойчиво пальцы, прямо как в прошлый раз, не надавливает и не царапает. Просто оглаживает подушечками пальцев, очерчивая каждую складочку, и продолжает ласкать свободной рукой собственное возбуждение. Он упрямо представляет, как это пальцы Мью скользят между его ягодиц с предельной нежностью и сосредоточенностью. Его совсем перестаёт терзать страх прошлого раза, и Галф просто наслаждается лёгкими поглаживаниями. С таким новым подходом — способом удовлетворения — воображение сильно разыгрывается, становится ярче и удивительнее. Галф тяжело и прерывисто дышит, когда распахивает глаза и пытается найти заботливо положенный лубрикант в коробочку. Кажется, он совсем забывает смутиться этому, настолько быстро открывает его и выливает на собственные длинные пальцы. «Больше смазки — больше скольжения, не жалей». Именно поэтому Канавут обильно выливает смазку на свои пальцы, а после немного растирает, чтобы согреть и не причинить себе дискомфорт. Всё как по инструкции. Галф хмыкает, качает головой от мыслей, что он смахивает на профессионала — и хихикает над собой, когда снова прикасается уже смазанными подушечками пальцев к нежному проходу. Галф аккуратно проталкивает первый палец. Знакомое ощущение, но совсем другое. Он ощущает теплоту и влагу, прокручивает немного палец, пытаясь понять свои ощущения. Это… Никак. Это странно, непривычно, но всё только впереди. Канавут на пробу двигает им глубже, чуть сжимаясь от ощущений. Расслабиться. Думать о Мью. Он бы, наверное, сделал это куда ловче. Галф бы даже не заметил. Но сейчас всё его внимание сосредоточено на своём пальце в заднице. Гадство. Он на экзаменах не так сосредоточен, как сейчас. Ещё попытка. Он заставляет себя собраться и начать уже что-то делать. Вперёд и назад. Это не так уж неприятно и страшно, как казалось тогда. Но явно мало. Канавут сильно кусает губы и мечется. Нужно добавить ещё один. Чёрт, его ноги трясутся от напряжения. Теперь точно будет неприятно, и его сердце сжимается от страха. Но некуда отступать. Галф тяжело сглатывает и вводит второй палец. Входит с трудом и неприятно, но гораздо легче из-за смазки. Гораздо. Нет сухого режущего ощущения, только пугающее чувство наполненности. Что ему делать? Он не может пошевелиться, прислушиваясь к своему телу. Его стенки сжимаются и разжимаются вокруг его пальцев, а сам Галф пытается начать дышать. Вдох. Выдох. Думать о Мью. Вспомнить о том, что уже успел урвать. О его руках на своей талии и весе его головы на своих бёдрах. Мью такой тёплый и обволакивающий. Такой нужный для Канавута. Рука снова скользит по члену, и Галф стонет. Его старший был бы с ним так нежен. Так нежен и так груб. Так, как ему бы точно понравилось, если бы он правда знал, что ему нравилось. Всё кажется таким странным и непривычным, но одновременно с этим очень интересным и удивительным. Он делает это сам, несмотря на скользящие мимо страхи. Раньше Галф бы вряд ли сделал это с собой снова, кто бы его ни уговаривал. А сейчас он здесь… лежит. Канавут с неким наслаждением проводит пальцами по своему члену, вспоминая прикосновения Мью к себе, и немного закусывает губу. Возбуждение тянет, зазывает, и, честно говоря, нет сил даже отказаться — только нырять всё глубже и глубже. — Мью, — громко выдыхает Галф, когда дрожь заставляет содрогаться всё тело. Он облизывает пересохшие губы и продолжает двигать двумя пальцами внутри себя, вспоминая вспомогательные статьи и советы «гуру». Ласкать, разводить пальцы — ты поймёшь интуитивно. Он не знает, насколько правильно всё делает, но если ему не очень больно, то это явно победа для него. Галф чувствует наслаждение, смешанное с восторгом и возбуждением, это точно не неправильно. Поэтому Канавут просто продолжает ласкать и изучать собственное тело. Как только указательный и средний пальцы разводятся в стороны, словно ножницы, Галф от удивления раскрывает губы. Нет, он чувствует немного усиленный дискомфорт, но, чёрт… Он не знал до этого момента, что такое давление на упругие стенки внутри него — так приятно. Канавут весь стонет, закусывая палец свободной руки, и чувствует собственный вкус на губах. По оголённой коже талии пробегается холодок, словно фантомное прикосновение руки Мью. Вновь облизывая губы, Галф наконец-то переворачивается на живот и дёргается, когда нежная кожа головки соприкасается с простынёй. Становится так трудно дышать, когда он использует одну из своих подушек как поддержку. Ложится на неё животом, выгибаясь, и снова скользит пальцами внутрь себя, только перед этим оглаживает промежность. Так чертовски приятно. Чертовски приятно представлять Мью, который нависает над ним, расцеловывает плечи и спину, спускаясь всё ниже и ниже, туда, где прямо сейчас находятся его пальцы. Галф стонет. Как же это всё мерзко и неправильно. Канавут хнычет от своих же мыслей, но продолжает методично вставлять в себя пальцы, с каждым разом пытаясь погрузить их глубже, пока не замирает в оцепенении. Ох, чёрт, кажется, он нашёл её. Это, оказывается, близко. Ему почему-то страшно, но одновременно до дрожи хочется попробовать. Тяжело дыша, Галф загоняет в себя пальцы вновь и жмурится. Не то. Всё не то, не то. Делать это самому так неудобно, наверное, поэтому Вин говорил об «опытном партнёре». Есть один у Галфа на примете, так только он понятия не имеет, как просто поцеловать его, не то что всё это. Но, чёрт, Канавут уверен, что тот о нём позаботится как следует. И он бы метался под ним и просил большего, он бы позволил Мью делать с ним всё что угодно, только бы ощутить его рядом с собой. Член трётся о мягкую ткань не то чтобы приятно, учитывая насколько он сейчас чувствительный. Галф проходится по нему ещё несколько раз перед тем, как опустить ладонь ниже, захватив яички. Его спина затёкшая, болит, и плечи начинают уставать от странного положения тела. Хорошо, что он достаточно гибкий и выносливый из-за спорта. Галф снова опускает ладонь к своим бёдрам, оглаживая, и чувствует, как под липкой мокрой кожей содрогаются от напряжения мышцы. Ох, и почему Канавут так резко захотел, чтобы его туда укусили или впились ногтями. Почему он вообще хочет так много странных вещей; почему он продолжает вставлять в себя пальцы; почему мучает себя, почему он стонет и задыхается — почему, почему, почему. Галф подгибает руку, подложив её под грудь, будто это из-за давления своего веса на неё он не может дышать, а не потому, что возбуждён до предела. Он оглаживает свои рёбра, наконец касаясь пальцами соска, и кусает губы. Чёрт, что, если бы это Мью сделал. Что, если бы это он так хотел «поправить» Канавута для лучшего входа. Или он бы просто делал вид, что укладывает его удобнее, чтобы поиздеваться и поиграть с ним, с его сосками. Он ощущает, как по его телу струится лава. Он никогда так себя не чувствовал. Он уже и забыл о всех страхах, о неудачных попытках и подобной ерунде. Единственное, что было в его голове, так это то, что, будь перед ним сейчас Пи’, он бы потребовал от старшего его трахнуть. Ему было бы плевать, каким образом он оказался в квартире, плевать, зачем вообще здесь появился. Галф буквально сделал бы что угодно, чтобы ощутить его над собой. Всё. Он бы вывел его или просто воспользовался смятением и непониманием. Он так хотел его. Его всего, но получал ничего. Выводить Мью из его зоны комфорта для Галфа — отдельное искусство. Грозный старший безусловно горяч, но его домашний растерянный Пи’ даёт ему куда больше. Может быть, когда-нибудь Канавуту удастся увидеть Мью не только строгим, но и реально злым. И наказывал он бы его не заданием после занятий, а укусами и шлепками, резкими толчками так, что Галфа бы подбрасывало, и сильными руками, что сжимали всё его тело: его ноги, бёдра, талию, грудную клетку и выше к плечам и ключицам. К шее. Галф с трудом проталкивает руку к шее так, как делал бы это Мью. Ему трудно дышать и его щека настолько раздражена от постоянного трения, но плевать. Его ладонь ложится как раз под скачущим кадыком, а дыхание настолько учащается, кажется ненадолго, что лёгкие откажут. Он сжимает ладонь и чувствует пульсирующую кровь под пальцами, все жилки, пульс. Абсолютно всё. По телу разливается горячее тепло, будто бы он горит изнутри, наслаждаясь этим. Он кончает — бурно, ярко, безумно. И вмиг обессиленно падает на подушку.