Третья Мондштадская революция

Воодушевленная словами Кэйи, Джинн направилась на смену, которая прошла для нее, будто в тумане. В Ордо Фавониус чувствовались перемены: рыцари, расколотые известиями на два лагеря, не выглядели тем сплоченным коллективом, массивом справедливости, что обычно. Чувство долга и преданности своему брату по оружию — определяющие качества для Ордена Фавония. Противоречия между двумя прописными истинами способны вести к конфликтам… И здесь, и там Джинн слышала обрывки бесед, стыдливых или громких, завуалированных или выставленных на показ, крутящихся вокруг ареста магистра, загадки его последующей судьбы и судьбы всего города. Ей стало дурно. Бессонные последние ночи и удушающая атмосфера сделали невозможным пребывание в штабе, и Джинн срочно понадобилось выйти на воздух, однако куда бы она не пошла ее преследовали все те же разговоры, перегоняющие по кругу одни и те же аргументы, менялась лишь лексика и связность повествования. Она села на скамейку и обратила свой взор на площадь Барбатоса, всегда полную бардов и столпившихся вокруг них зевак. Сегодня сложились все условия для поддержания этой городской традиции: солнечная и теплая летняя погода, отличная слышимость, наличие свободных ушей, которым, вообще-то, неплохо было бы заняться работой… Вперед вышел миловидный юноша, держащий в руках старомодную лиру. Секунда — вздох — и улыбка, теплая-теплая, а после пальцы побежали по струнам, наигрывая что-то разительно классическое, если не сказать архаичное. Джинн узнала мелодию спустя несколько аккордов: она относится к церковному репертуару, и на улицах практически не исполняется. Выглядел бард одухотворенно. Заполняя пространство площади возвышенной, граничащей с религиозной музыкой, он пробрался в сердце слушающей его Одуванчика, а затем — запел. Высокий, хорошо поставленный голос проник в разум, заставляя девушку всю обратиться во слух… Зря. Ибо дивная песня оказалась очередным лимериком на происходящие события. Джинн фыркнула, встала со скамейки и направилась обратно в штаб, но звук голоса барда преследовал ее. — Древний город знал волков, Сильных, мудрых, верных. Древний город знал волков, Сынов луны и ветра. Старый город чтил орлов, Вольных, зорких, честных. Старый город чтил орлов, Птиц — царей небесных. Зрелый город славил львов, Могучих, бравых, светлых, Зрелый город славил львов, Львов — героев смертных. Новый город знал драконов Или позабыл законов? Новый город чтит драконов Или славит дураков? Вряд ли эта песня станет хитом, но в разум Джинн она все-таки въелась. Вернувшись в Ордо, рыцарь разыскала своего капитана и отпросилась пораньше домой. Отдыхать она, конечно, не пошла. Спустилась в «убежище» Альбедо, чтобы помочь ему завершить работу над документами, а заодно и ознакомиться со списком людей, кого он внес в категорию «допросить лично». В итоге, она так и отправилась вместе с капитаном следственной группы в утомительную «экскурсию» по Мондштадту и его окрестностям. Заняло это без малого целую неделю. Согласно решению совета, Альбедо имел право предоставить свой вердикт непосредственно во время судебного заседания, чтобы выступить независимым свидетелем. Отбросив свои стремления докопаться до правды, Джинн поняла, что ей есть чему поучиться у капитана Альбедо. Он не был похож на тех, с кем она работала прежде. В нем не было «рыцарства», выражающегося в желании бежать сломя голову в сторону врага, сметая все на своем пути, как не было, вкрадчивости, второго дна и тайных помыслов. Он просто делал свою работу и делал ее основательно. В итоге от повторющихся однотипных вопросов Джинн начала терять бдительность. Тот энтузиазм, с которым она участвовала во время первых десяти-пятнадцати допросов, постепенно угасал, но убежденность в чистоте ситуации так и не появилась. Ответы опрошенных граждан, торговцев, гостей Мондштадта, совпадали с доложенными информаторами версиями. Со всех сторон на рыцарей лились жалобы, сетования, обвинения… И все это уже было отражено на бумаге, рассмотренно и учтено в качестве доказательств по делу магистра Эроха… От всех этих бесед оставалось мерзкое послевкусие обреченности, вызванной общением с людьми, постепенно задыхающимися под тяжестью налогового обложения, необходимостью откатывать часть доходов для сохранения лицензии на спиртное, разоряющихся предпринимателей. Обман. Это не мог воплотить один человек, а значит, если бы Варка не бросил вызов магистру Эроху напрямую, любое расследование бы зачахло, разбирая огромную коррумпированную сеть по кусочкам, так и не дойдя до верхушки. Чувствуя, что она увязла в этом по самые уши, Джинн накрыли новые тревоги. Ее моральный компас пошатнулся. Если дело против Эроха сфабриковано, обвинив его, суд избавит город от удушающей опухоли, гниющей в самом сердце, в Ордо Фавониус. Однако, ложь есть ложь? Сомнения переросли в настоящее отчаяние. Джинн не могла молчать, но и официальный протест ее не принесет ничего хорошего. В момент отчаяния, пока Альбедо задавал все те же дежурные вопросы владельцу маленькой таверны в Спрингвейле, рыцарь заметила ответ на терзающий ее вопрос. Внимание ее привлекла винная полка. Для такого заведения, чья «винная карта» состояла из наливки и дешевого портвейна, маркированные бутылки «Рассвета» были такой же диковинкой, как снег в самом сердце Сумеру. — … И тогда навестивший нас господин сообщил, что ассоциация виноделов не может одобрить нашу лицензию на алкоголь без «добровольного пожертвования». Альбедо кивнул и закатил глаза, сверяя последнюю дату в составленном журнале выплат. Озвученная сумма в немыслимые для такого маленького заведения четыре миллиона моры совпадала с зарегистрированными доходами ассоциации виноделов и составляла последнюю долю неучтенного дохода магистра. Кажется, эта маленькая таверна оплатила ему вымощенный красным деревом холл на втором этаже особняка. Однако Джинн все еще не давали покоя эти бутылки. — Могу я взглянуть поближе? Владелец кивнул. — «Рассвет», узнав о наших сложностях, прислал пробную партию, и предоставил хорошую скидку с надеждой на дальнейшее сотрудничество. Признаться, это одолжение помогло нам остаться на плаву. Девушка поджала губы. Руки ее дрогнули, едва не разбивая эту самую бутылку. — Спасибо. У Альбедо тоже не осталось вопросов, а Джинн, распрощавшись с ним, направилась проторенной дорогой снова к дому капитана кавалерии. — Значит, ты продолжишь утверждать, что совершенно не в курсе происходящего?! — зашипела Джинн, сметая Кэйю, открывшего ей дверь, без приветствия и без такта, — Как ты объяснишь, по какой такой волшебной случайности вино, относившееся к твоему наследству, и которым не имеет право распоряжаться никто, кроме тебя, оказалось в лавке трактирщика сразу после того, как он рассказал о взяточничестве?! Кэйя не дрогнул. Напротив, на его лице появилось выбешивающее Джинн выражение «ай да умница, разобралась» и не долго думая, рыцарь ухватила его за грудки и прижала к стене, чтобы стереть эту снисходительность. — Отвечай, или я пойду и скажу о своих подозрениях в суде. В таком громком деле даже одной зазоринки хватит, чтобы оправдали магистра! — Джинни, — голос Кэйи по-прежнему оставался слишком спокойным, даже когда его прижали к стенке, и это должно было ее насторожить, — Прости. Над ухом раздалось тихое электрическое жужжание и перед глазами потемнело. Жгучая боль прошила все тело, не успев даже вскрикнуть, Джинн отключилась, безвольно рухнув на пол.