***
Чуя просыпается и кашляет, большими глотками втягивая воздух. Лицо Кью будто отпечаталось в сетчатке глаза, куда бы рыжик не смотрел на него смотрят эти безумные глаза. Цепь тихо звякает у изголовья кровати, и Чуя понимает, что вчерашние события были не бредовым сном, а сумасшедшей реальностью. Оглянувшись в поисках чего-нибудь, чем можно смочить горло, по которому будто прошлись наждачной бумагой, Чуя видит на столе стакан, записку и небольшой металлический колокольчик. Мнгновенно осушив стакан, он разворачивает лист и, превозмогая пульсирующую боль за глазами, читает: У меня появились неотложные дела, я вернусь к трем часам дня. Если что-то надо, позвони в колокольчик. Это, разумеется, чисто символическое действие, учитывая что в доме стоят камеры, но я думаю тебе так будет удобнее, всё-таки бродить самому по дому я тебе пока позволить не могу. Будь послушным иначе могут быть неприятности. Могут быть неприятности. Паника накрывает с головой. «А что если Дазай не сдержит свое слово и прямо сейчас где-то держит Кое, мучает ее? Что если у Кью из-за этого снова случится приступ, его ведь точно тогда в психушку отдадут?» Чуя насильно успокаивает свои нервы, скомкав бумажку и бросив ее на стол. Цепь снова звякает, напоминая о своем существовании. Внезапный порыв злости и вот Чуя выворачивает руку, с мясом сдирая надоедливую полоску с запястья. Застряв на кисти, браслет не двигается дальше, и Чуя со злостью бросает весь свой вес в противоположную от кровати сторону. Глухой треск, резкая боль и тихое позвякиваение цепи ознамевает свободу от оков. Встряхивая ноющую руку, Чуя ощупывает кисть руки, затем пальцы. При прикосновении к большому пальцу руку простреливает боль. — Тц, сломал, — Чуя сжимает зубы. Он боится боли, но в то же время уже порядком к ней привык, за несколько лет проживания с младшим братом, которому то и дело в голову приходили разрушительные мысли. Пусть палец и сломан, но это ни в какое сравнение не идёт с тем случаем когда Кью ради шутки плеснул ему на ногу уксусной кислоты. На светлой коже шрам от химического ожога почти не заметен, но Чуя помнит то время когда нога выглядела ужасно опухшей и обожженной. За его спиной тихо скрипнула дверь, и Чуя обернулся, быстро дыша. Девушка лет двадцати укоризненно посмотрела на него, зачем на его кровоточащую руку и на цепь. «Ну вот зачем ты это сделал, хозяин будет недоволен» — говорил этот взгляд. Она покачала головой и коснулась его руки, показывая, чтобы он шел за ней. Чуя недоверчиво пошел следом за ней по коридорам на первый этаж и в сторону комнат прислуги. Она остановила его у какой-то двери и обозначила чтобы он оставался здесь. Чуя хотел сначала спросить, почему она не скажет нормально, но вспомнил слова Осаму: — Не пытайся разговаривать с прислугой. Она немая. По спине пробежал холодок. Девушка была немой и до того, как Осаму ее нанял или?... Нет, лучше об этом не думать. Перетянув ему руку и кивнув самой себе, девушка повела его обратно в комнату и указала, что он не должен оттуда выходить без острой необходимости. Пятнадцать минут спустя она вернулась с подносом булочек и кофе, оставив Чую размышлять в одиночестве. В животе скручивался тугой ком волнения и еда не лезла в рот. Вместо этого он решил исследовать комнату. В серванте он нашел несколько бутыльков с непонятными ему названиями, а также бутылек с самодельным хлороформом, которым Осаму и усыпил его вчера. В тумбочках не было ничего, и Чуя ещё больше уверился в том, что это не место где Осаму живёт, скорее просто где он ночует, и то не всегда. Только в ящике стола он нашел пару пожелтевших листов бумаги и примерно из той же эры полупустую пачку сигарет. Недолго думая Чуя выудил одну из бумажных трубочек и покрутил ее в пальцах, пытаясь вспомнить, видел ли он в этой комнате спички. Спичек не было, но на серванте обнаружилась зажигалка весьма пафосного вида рядом с коробкой длинных сигар. Оно и ясно, почему сигареты оказались задвинутыми в дальний ящик, кому они нужны, когда есть такое. Накахара решил не испытывать судьбу и зажёг сигарету, закашлявшись от едкого дыма. Чуя никогда раньше не курил, не понимая что люди находят во вдыхании продуктов сгорания табачных листьев, но сейчас, впервые в жизни закурив, абсурдность ситуации накрыла его с головой. Он, Чуя Накахара, двадцатитрехлетний парень, продающий свое тело всем кто может заплатить, оказался похищен каким-то повернутым придурком и теперь курит в его доме дешманские сигареты доисторического происхождения, вместо того, чтобы пытаться сбежать. Неконтролируемый хриплый смех раздирает горло и Чуя опускается на колени, усаживаясь спиной к стене. Докурив сигарету, все ещё посмеиваясь, он шаткой походкой подошёл к столу и достал из ящика всю пачку.***
— Так-так-таак... Ну и чего ты тут натворил, пока меня не было? — Чуя просыпается от звука этого насмешливого голоса, идущего со стороны двери. Осаму стоит, облокотившись об дверной косяк и скрестив ноги, сложив руки перед собой. Лакированный ботинок отстукивает ритм на плиточном полу. — А... Это ты... Чертов псих... — у Накахары раскалывается голова и щиплет глаза от задымленной комнаты. — Ну и что тебе от меня надо? — Давай обозначим кое-что. Я тут хозяин, а ты – игрушка. Называй меня Господин или Господин Осаму, обращайся уважительно. — Ага, может мне сразу еду с пола жрать и жить в конуре на улице, придурок? — Чуя усмехнулся и сплюнул на пол, чувствуя, как першит в горле. В три шага Осаму пересёк комнату и схватил Чую за горло, подняв того на ноги. Размашисто замахнувшись, он влепил рыжеволосому такую пощечину, что его затылок ударился о стену с глухим звуком. Чуя медленно осел на пол, прикрывая лицо руками. — Ещё раз, — голос Осаму не изменился, он до сих пор говорил мягко, но эта мягкость была обманчивой. — Ты будешь называть меня Господином Осаму. «Господин Осаму», повтори. — А не пойти бы тебе нах.. — Чуя не успел договорить. В этот раз ему по лицу прилетело тяжёлым лакированным ботинком. По щеке побежала струйка крови. — Ну же, в этом нет ничего сложного, Чуя. Повтори: Господин Осаму. — Г-господин Осаму — у Чуи от удара онемела челюсть и в голове мнгновенно опустело. Больше не было мыслей о бунтарстве, только страх, страх того, что этот псих может сделать с ним и его семьёй. — Отлично. А теперь извинись за свое поведение, Чуя, — по лицу Осаму расползлась дьявольская улыбка. — Скажи: «Господин Осаму я извиняюсь за свое поведение и готов понести заслуженное наказание». Чуя сглотнул и молча уставился на ботинок в паре сантиметров от его раненой руки. Во рту привкус крови смешался с едким вкусом табачного дыма. Осаму недовольно дёрнул ногой, будто намереваясь ударить ещё раз. — Господин Осаму я изв-виняюсь за свое поведение и готов понести наказание, — выпалил Чуя и зажмурился, ожидая удара. Вместо этого его легонько потрепали по голове. — Молодец. Сегодня я тебя прощаю, ты был хорошим мальчиком, и, пусть и не после первого раза, ты все понял и послушался меня. Твоя награда – отсутствие наказания.