Вир Унда

Так продолжаться не могло. С этим нужно было что-то делать. Срочно. Заметив, что едва не выдирает волосы резкими движениями щетки, она отложила ее в сторону. Взглянула на свое некрасиво опухшее, заплаканное отражение в зеркале антикварного трюмо. Слова Гриндевальда пощечиной горели на ее щеках, не утихая. Нет, он далеко не впервые позволил себе сорваться на ней, но никогда еще - настолько грубым, отвратительным образом, как по возвращении из Лондона. ЗАТКНИСЬ, ВИНДА! Никогда и никому она не позволяла подобного с собой обращения. Она, наследница одной из самых древних магических семей Европы! А это стерпела. Снесла. Иначе не сидела бы сейчас в своей комнате в южной башенке Нурменгарда, шмыгая носом как отверженная девица. Тц. Сердито стиснув резную рукоять вишневой волшебной палочки, Винда сделала плавный взмах, и темные пряди ее распущенных волос подпрыгнули вверх мягкими волнами, сплетясь в тугой объемный узел на затылке. Пудра, потянувшись из пудреницы тонкой струйкой, легла на ее лицо аккуратным, ровным слоем. Так лучше. А ведь Гриндевальд обязан ей почти всем. Именно с поддержки ее семьи к нему начали присоединяться другие магические кланы, именно она заткнула дядю, когда тот усомнился в его планах. Тот же Нурменгард, в конце концов, был построен в основном на ее наследство! Но обиднее всего было даже не это. Сильнее всего задевало не то, что она отдала ему свои деньги, но то, что она посвятила ему свои мысли. И любовь здесь имела второстепенное значение. Или, точнее, любовь к Геллерту. Винда с самого начала четко осознавала, что полюбила не человека, но Идею, воплощением которой он являлся. Неопровержимую красоту и справедливость мира, в котором волшебники, наконец, займут достойное место и обретут по праву причитающуюся им власть и величие. Именно смелость Гриндевальда, открыто высказавшегося о тайных притязаниях многих волшебников, так безвозвратно впечатлила ее в свое время. Нерушимая вера в будущее, вытянувшая его с того света. Винда видела это своими глазами - как упорствовал Геллерт, день за днем, сантиметр за сантиметром возвращая себе свое отрезанное проклятием тело. Не ради самого себя, но ради Общего блага, волшебников и волшебниц, загнанных на задворки, и маглов, лишенных благостей магии. Он дал ей цель. Научил гордиться собой и заявлять о своем превосходстве без зудящего чувства вины, и это стоило намного дороже его красоты и обаяния, пылкости, которой она к своему стыду зачастую не могла противостоять. Стоило всех ее денег, помыслов, ее любви и преданности. И Винда ни за что не усомнилась бы в Гриндевальде, не ступи он в сторону с намеченного пути. Не будь так абсурдно зациклен на Дамблдоре. Она честно пыталась, но так и не сумела понять, какое место отведено ему в планах Геллерта. Что конкретно в нем есть такого, без чего их замысел будет невозможно сполна воплотить в жизнь. На ее взгляд Дамблдор относился и даже возглавлял ту самую прослойку волшебного общества, на которой и держался нынешний порядок, глумящийся над самолюбием и амбициями поколений и поколений колдунов и ведьм. Она была убеждена, что каким бы великим и могущественным волшебником Дамблдор ни был, ни одно из его умений и знаний не перевесит вред от прогнившей идеи, носителем которой он является. Более того, поскольку Дамблдор имел колоссальное влияние на неокрепшие, податливые умы молодых волшебников, его фигуру следовало смахнуть с шахматной доски уже давно. Стойкое нежелание Гриндевальда сделать это она объясняла не слабостью или страхом, как некоторые, но банальной неспособсностью смириться с крахом первой любви. Самой Винде подобные трудности были неведомы. Полюбив, она отдавала человеку всю себя, разлюбив - сразу же забывала о нем. И искренне недоумевала, зачем Гриндевальд все еще цепляется за Дамблдора и пытается что-то ему доказать. Разве что саднит поцарапанное эго? Мало-помалу привычные действия успокаивали. Мазнув по скулам легкими румянами, она вооружила взгляд острыми стрелками, и к тому моменту, как в качестве завершающего штриха четкие линии ее бледных губ обагрились помадой, сосредоточилась на главном. Пришло время действовать. Они с Багровым обсуждали это еще несколько лет назад, когда Гриндевальд упрямо делал вид, что трость подчеркивает его стиль и вовсе не мешает, но так и не пришли к единому мнению. Потом, когда после недавнего благотворительного вечера в Стокгольме вопрос вновь встал ребром, им все же удалось договориться, и Багров пообещал ей свою поддержку, но там Геллерт вдруг попросил Винду помочь с расшифровкой дневника, и на некоторое время замысел пришлось отложить. Но вернувшийся из Лондона, устроивший безобразный скандал и после с лихвой обдолбавшийся Гриндевальд стал решающей каплей на чаше весов ее терпения. Тянуть больше нельзя. Непреложный обет это не нарушало, ибо Дамблдор был объективной помехой у Геллерта на пути, и его устранение вполне сходилось с содержанием клятвы. Да и план в общих чертах был давно готов. За семью печатями и под ворохом шелковых чулков на дне комода лежала ампула с ядом листолаза, крошечной, но смертельно-ядовитой тропической лягушки. Насколько Винда знала, от яда листолаза до сих пор не существовало противоядия, да и среди волшебников- целителей он не был особенно известен. Это будет быстро и максимально эффективно. Возможно, Дамблдор даже не успеет ничего понять. В конце концов, я же не Багров. С подходящим для отравления моментом было уже сложнее, но благо что Дамблдор - личность публичная, и выяснить, где и когда он выйдет в свет в следующий раз, не составило особенного труда. Так что в ходе совсем небольшого расследования Винда узнала, что буквально через неделю в Милане Дамблдору собираются торжественно вручать Золотую оливковую ветвь, итальянский аналог ордена Мерлина. Кажется, за спасение каких-то маглов из потерпевшего крушение дирижабля. Тоже мне заслуга. Но сам формат мероприятия был донельзя подходящий - хорошо знакомый Винде город, большое количество людей и предмет, которого Дамблдор непременно коснется. Она слишком долго общается с Гриндевальдом, или это правда похоже на знак Судьбы? Даже Багрову этот план пришелся по вкусу, хотя он с куда большей охотой подкараулил бы Дамблдора в доме его знакомой-маглы - чего Винда, зная о маленьких детях, ни за что бы не позволила. Тем более, что прямую конфронтацию с Дамблдором Геллерт запретил, а яд - метод элегантный, анонимный и недоказуемый. И, главное, вполне осуществимый силами одной талантливой и целеустремленной волшебницы. За пару дней до мероприятия в разговоре с Батори, заметно окрепшим на фоне убывающей луны, Винда невзначай обронила, что намерена вернуться в фамильный особняк по семейным делам. Она знала, что хоть они с Гриндевальдом всю неделю демонстративно друг друга игнорировали, тот стал слишком подозрительным и почует неладное даже сквозь пелену наркотического дурмана. Успокоив, таким образом, его бдительность, она покинула Нурменгард верхом через парадные ворота, ощущая спиной лишь пристальный взгляд Багрова. В соответствии с намеченным планом в Милан они должны были прибыть по отдельности. К своему собственному удивлению Винда не особенно волновалась по поводу предстоящего. Личной неприязни к Дамблдору она не испытывала. Даже не очень-то ревновала - не сомневаясь, что Гриндевальд попросту бесится, что ему посмели отказать - и, главное, была абсолютно уверена, что поступает единственно верно и других выходов просто нет. Альбус Дамблдор должен умереть. Ради Геллерта. И Общего блага. Милан встретил ее теплыми объятиями солнца, как давнего друга. Она так привыкла к завывающей стуже в высокой твердыне Нурменгарда, что, кажется, забыла, какая она, нормальная европейская зима. Так что, покидая окутанный клубами пара перон Milano Centrale, она решила пойти от площади Республики до Teatro alla Scala пешком, с тайным удовольствием ловя свист и громкие комплименты встречных мужчин. И завистливые взгляды женщин - мелочь, которую она обычно игнорировала с высоты своего достоинства, но сейчас необходимая как капля тонизирующего зелья. Бойко стуча каблуками по брусчатке, она щурилась от солнечных отсветов, мелькающих в окнах зданий, и с наслаждением вдыхала ароматы многочисленных мелких, на один-два столика кофеен и апельсиновых деревьев, высаженных вдоль прямых улиц. Конечно, трудно не согласиться с Гриндевальдом, что в суровой природе австрийских Альп имеется своя прелесть, но куда милее ее сердцу был кипящий жизнью город, в котором деловитая спешка сосуществовала с праздной ленностью, промышленность - с модой и искусством, а вековая история - с современностью. Роскошное здание театра Ла Скала, построенное еще в конце позапрошлого века, как раз сочетало в себе строгость неоклассической архитектуры и передовую новизну опер, формирующих репертуар всех остальных европейских театров. Здесь, в подковообразном белом зале, опоясанном золотыми ярусами лож, собирался самый цвет итальянского и не только общества, здесь зарождались сплетни и заключались сделки, здесь любили и ненавидели, плакали и смеялись, жили и умирали… И именно в Ла Скала, сердце Милана, Министерство магии Италии ежегодно проводило церемонию награждения. Для маглов опера в этот день, разумеется, была закрыта, а потому тысячи свечей, коими из эстетических соображений единственно освещался зал, были заменены магическими, и гости могли не бояться снимать головные уборы. А Винда не боялась этого еще и по другой причине. Ступив, пусть лишь одним носком туфли, в подпольный мир, она уже давно поняла, что ей не нужны маскировочные чары. Ее запоминающийся образ и яркая внешность появлялись на страницах газет и журналов так часто, что стоило лишь немного иначе уложить волосы, по-другому накраситься, мягко растушевав тени на веках, и одеться, исключив из облика фамильный алый оттенок - и для авроров она уже совсем другой человек. Особенно для авроров-мужчин. - Signora Rossetti, venga da questa parte, per favore!* - услужливо поклонился молодой капельдинер, провожая Винду к ее месту. Под видом недавно вернувшейся на родину овдовевшей синьоры она зарегистрировалась на мероприятие в самый последний момент, и, конечно, ей не досталась ложа с хорошим видом, что явно не соответствовало ее статусу и элегантному норковому манто с алмазной пряжкой и за что главный капельдинер извинялся едва ли не на коленях. - Grazie, - кивнула Винда, небрежно бросая перчатки в кресло. - Può andare.** * - Синьора Россетти, пожалуйста, пройдите сюда (итал.) ** - Спасибо. Можете быть свободны (итал.) Ее итальянский был не особенно хорош, но она старалась обходиться короткими односложными фразами с той самой присущей аристократии надменностью по отношению к слугам, что капельдинер скорее засомневался бы в правильности собственной речи. Вежливо поклонившись, он поспешил убраться с ее глаз, тем более что новые гости все продолжали прибывать, и Винда в том числе заметила седую овальную макушку синьора Монти, главы итальянской делегации в Международной конфедерации магов и по совместительству - председателя комиссии по присуждению министерских наград. В руке у него важно покачивался саквояж из лилово-серой драконьей кожи. Ага, вот и он. Выждав с минуту, Винда царственно поплыла через наполняющийся зал вслед за ним, сжимая под манто висящую на длинной цепочке ампулу. Конечно, она могла отравить награду Дамблдора заранее, избежав тем самым необходимости появляться на церемонии лично, но хотела полностью исключить риск случайной ошибки. Награды могли перепутать или попросту переложить, так что манипуляцию с ядом следовало осуществить непосредственно перед церемонией вручения. Вот только Багрова несмотря на договоренность у кабинета, в котором скрылся Монти, не оказалось. На него это было не похоже. Недовольно поджав губы, Винда вытащила карманные часы, но никакого предупреждающего послания на крышке не обнаружила. Он дал бы знак, если бы возникли трудности. Неужели струсил? Что ж, неудивительно после того, как он прокололся с Вуд. А между тем, время шло, и до начала церемонии оставалось всего ничего. Ладно! Сама справлюсь. Позволив манто немного соскользнуть по ее плечам, чуть обнажая декольте, Винда уверенно дернула за дверную ручку и вошла в кабинет. - Signora?! - опешил Монти, вздернув черные как смоль брови. - Che ci fai qui?*** - Oh, mio Dio! - ахнула она, театрально прижимая ладонь ко рту и продолжая на сбивчивом итальянском. - Pensavo che questo fosse il bagno delle donne!**** Я выросла во Франции и не очень хорошо понимаю язык! *** - Синьора? Что Вы здесь делаете? (итал.) **** - О, Боже! Я думала, это дамская комната! - Ничего страшного, синьора, здесь легко заблудиться, - понимающе улыбнулся он, переходя на еще более скверный, чем ее итальянский, французский. - Вам следует вернуться в зал и повернуть у статуи Тициана. - Благодарю. А это же…, - ее глаза вспыхнули любопытством, и она кивнула на саквояж, раскрытый на столе перед ним, - это же награды? - Вы совершенно правы, - уже несколько по-иному улыбнулся Монти, с появившимся интересом оглядывая ее медленно приближающуюся фигуру. - Но только мне нельзя никому их показывать до церемонии. Вот никому и не показывай. - О, я только одним глазком, - кокетливо взмахнула ресницами Винда, беспрепятственно подходя еще ближе и склоняясь над саквояжем, внутри которого в бархатных гнездах-коробочках лежали золотые веточки оливы. - Надо же! Какая тонкая работа! Ах, теперь я тоже хочу себе такую! - К сожалению, они у меня все на пересчет, - хохотнул чуть порозовевший Монти, следуя взглядом вдоль поблескивающей золотой цепочки, конец которой терялся в глубинах декольте. - Но если бы в список особых заслуг входила необычайная красота, уверен, Вы бы первая удостоились ордена, синьора. Боже, это даже проще, чем я думала. Итальянцы... - Вы мне льстите, - отмахнулась она, заводя прядь волос за ухо, и когда его взгляд как загипнотизированный скользнул по ее шее вслед за ее пальцами, вскинула волшебную палочку, которую прятала в складках платья. - Империо! Спустя пару минут она благополучно покинула кабинет Монти, на ходу поправляя покосившееся манто и пряча опустевший кулон-ампулу. Конечно, Империус Багрова был бы мощнее, но и ее чар должно хватить. В конце концов, она не велела Монти сделать ничего из ряда вон выходящего. Лишь слегка уколоть Дамблдора, прикалывая золотую ветвь к его груди. Один маленький укол, и сердце Дамблдора остановится. И Геллерт, наконец, порвет с прошлым и сосредоточится на будущем. Возвращаясь в свою ложу, она как раз заметила высокую, возвышающуюся практически над всеми остальными, рыжеволосую фигуру на противоположной стороне подковообразного зала. Кивая проходящим мимо знакомым, Дамблдор увлеченно беседовал с каким-то волшебником в мантии невообразимого сочетания желточно-желтого и пурпурного, и при взгляде на его приторно-вежливое, вытянутое лицо с уродливой ломанной линией носа Винда вдруг осознала, что доля личной неприязни в ее действиях определенно присутствует. Будь ты хоть трижды гений, Дамблдор, твое ханжеское лицемерие ничто не окупит. - Чудесно выглядишь, - хмыкнул вдруг язвительный голос сзади, и по спине Винды леденящей волной пронеслись мурашки. А затем вокруг ее запястья, едва не ломая, сомкнулась сильная ладонь, и мир завертелся в диком вихре трансгрессий.

***

Ее швырнуло в стену с такой силой, что из сдавленных легких выбило последний воздух. Задыхаясь, Винда рухнула на знакомый каменный пол, едва не уткнувшись в носки мужских туфель перед собой. - Я, КАЖЕТСЯ, ЯСНО ВЫРАЗИЛСЯ,ЧТОБЫ ВЫ НЕ СМЕЛИ ТРОГАТЬ ДАМБЛДОРА! - откуда-то сверху прогремел Гриндевальд, совершенно вне себя от гнева. - ВЕДЬ ТАК? Я ВЕДЬ ПРЕДУПРЕЖДАЛ?! Раздался хлопок еще одной трансгрессии, и на другом конце комнаты возник Багров. С саквояжем из драконьей кожи. Винда судорожно вдохнула. - Думала, я не узнаю? - зашипел Гриндевальд, и перед все еще мутным взором Винды возникло его заострившееся в ярости лицо. Больно вздернув ее голову за подбородок, он заглянул ей в глаза с такой пронзительной ненавистью и злобой, что она почувствовала, как что-то внутри нее ломается без участия легилименции. - Не догадаюсь, кто промышляет у меня за спиной? Сначала Лиза, теперь ты... Мне расценивать это как заговор? - Геллерт…, - она попыталась возразить, что предательство Вуд здесь вообще не при чем, что все это было только ради него, но ей не хватило дыхания. - Считаешь, ты умнее меня? - не обратив на ее потуги никакого внимания, продолжал Гриндевальд, буравя ее презрительным взглядом. - Что можешь меня контролировать? Или что это сойдет тебе с рук, потому что ты такая особенная, мм? - Нет…, - помотала головой она, и зря, потому что та закружилась еще сильнее. Все совсем не так! - Правильно. Потому что это неправда, Винда, - жестко скривился Гриндевальд, жестом подзывая Багрова. - Тебе просто повезло, что ты не закончила так же, как Вуд. Но все еще впереди, - вырвав из рук Багрова саквояж, он заклинанием выудил из него плоскую коробочку с инициалами Дамблдора. Сердце Винды в ужасе остановилось. Нет!.. - Глыба сказал, ты собиралась отравить его, - задумчиво произнес Геллерт, с кровожадным интересом разглядывая орден в виде ветви оливы, висящий в воздухе подобно разъяренной осе, посверкивая острым жалом-булавкой. - Сильный, наверное, яд? И вряд ли безболезненный. - НЕТ! - ее глаза наводнило слезами, размыв очертания его лица и ордена в одно дрожащее золотое пятно. Хоть палочка все еще была при ней, почему-то у нее и мысли не возникло о том, чтобы сопротивляться. Ибо разум решительно отказывался верить в происходящее. - Геллерт! Я… Пожалуйста! Я же… …люблю тебя… - И противоядия конечно же не существует, - мстительно продолжал тот, глядя на нее без толики жалости, меж тем как золотая ветвь медленно приближалась к ней, угрожающе обратив ядовитое жало в сторону ее открытой шеи. Замерший в дальнем углу Багров не сводил с него пустых черных глаз. Помощи ждать было не от кого. - Чтобы наверняка. Он убьет меня… Убьет прямо сейчас! - ГЕЛЛЕРТ! - всхлипнула Винда, используя последние силы и мгновения жизни во имя отчаянной попытки образумить его. - Ну как же ты не видишь! Ты ведешь волшебников в новый, лучший мир, а Альбус Дамблдор сковывает тебе руки! Тянет тебя назад. Как ты собираешься освободить нас, если сам будешь несвободен?! Золотая ветвь застыла, нетерпеливо вибрируя, как приготовившаяся к атаке оса. В последний раз заглянув в голубой и синий глаза, ледяные как проруби, Винда зажмурилась, не желая видеть, как это произойдет. Прошло мгновение. Затем еще одно. - Батори! - рявкнул Геллерт, и в кабинет почти сразу же влетел Тамаш, наверняка как обычно подслушивавший под дверью. Распахнув глаза, Винда увидела спину удаляющегося Гриндевальда. - Уведи ее, пока я не передумал. Быстро! - Ко-конечно! - с готовностью отозвался Батори, поспешно склоняясь над Виндой и собирая с пола ее обмякшее от потрясения тело. - И забери у нее палочку, - не глядя на них, добавил Гриндевальд, мощными разрушающими чарами рассеивая золотую ветвь в золотую же пыль. После она, кажется, отключилась, так как, очнувшись спустя некоторое время, долго не могла понять, где находится. Ее недоумевающий взгляд скользнул по низкому бугристому потолку, по шершавым лишенным окон стенам к единственному источнику света - синеватому пламени факела, отбрасывающему тени на прутья металлической решетки и небритый, растрепанный профиль Батори за ней. Подземелье… Обстригающий ногти складным ножом Батори отвлекся от своего занятия, обостренным слухом уловив ее тихий вздох. - Эй, Винда! - громким шепотом позвал он, без труда различая ее очертания в полумраке камеры. - Я там оставил тебе ужин и теплую одежду. Уж не стал, кхм, сам тебя раздевать. - Спасибо, Тамаш, - бесцветно поблагодарила она, только сейчас без особенного удивления замечая, что попросту окоченела в своем тонком шелковом и совершенно неуместном здесь платье. Ей было прекрасно известно, что холод, идущий от толстых гранитных стен, далеко не главная опасность в этом месте. Это… конец? - Ты правда пыталась прихлопнуть Дамблдора? - в хрипловатом, с сильным венгерским акцентом голосе Батори слышалось искреннее уважение. Он присоединился к ним недавно, с полгода назад, добровольно согласившись на эксперименты, и за это время они едва ли перекинулись парой десятков фраз. И все же для начала дружбы момент был неподходящий. Винда кивнула, не в силах ответить даже односложно. Какая теперь разница? Геллерт готов был убить меня, лишь бы только защитить этого любителя маглов... В воцарившемся молчании даже Тамаш, не особенно сильный в эмпатии, как будто натура оборотня потеснила некоторые черты его человечности, не стал углубляться в расспросы. Кашлянув, он неловко попятился, взлохмачивая растрепанные лохмы на затылке: - На самом деле тут эээ… не так уж плохо. Когда привыкнешь. И я буду тебя навещать. Она не смогла заставить себя даже кивнуть. За этим последовали дни, полные холода, мрака и гнетущего бессилия. Появляющийся трижды в сутки, не оставляющий попыток подбодрить ее Батори ничуть не спасал ситуацию, зачастую делая лишь хуже. Ей не нужна была ни его жалость, ни его дружба. Так же как и книги, которые он услужливо приносил, скапливающиеся в углу камеры. Винда не смогла бы читать, даже будь у нее хороший источник света - ей попросту было не сосредоточиться на пресных, потерявших всякое значение строках. Всем, чего она хотела, было поговорить с Геллертом еще раз. Но он, разумеется, не приходил, хотя однажды к ней спустился даже Багров. Ничего, правда, не сказав - лишь пялился на нее своими плоскими черными глазами с пару минут прежде, чем раствориться в темноте за решеткой. Чертов психопат! Теперь ей казалось невероятной глупостью доверять ему по той причине, что ему чужды такие понятия как любовь, симпатия и солидарность. Ведь именно потому, что неспособный на нормальные человеческие привязанности Багров в своих поступках всегда руководствовался исключительно логикой и бесстрастным расчетом, Винда и позволила себе наивное предположение, что в таком очевидно рациональном предприятии как убийство Дамблдора от него не нужно будет ждать подвоха. Как же она ошиблась. Ибо пока она беспокоилась об успехе общей миссии, Багров думал о том, как бы выслужиться перед Гриндевальдом и спасти свою уже порядком подпаленную шкуру. И теперь использованная, попавшая в немилость, брошенная в подземелье как надоевшая игрушка на дно сундука она медленно угаснет, растеряв свободу и магию. И гордость.

***

Echos - Euphoria Monarchy - Closer Прошла неделя, может, больше - утопая в беспросветном мраке камеры и своего отчаяния, она быстро сбилась со счета и с каждым днем все больше спала, убегая от унылой, потерявшей всякий смысл реальности. Сны были единственным, что у нее осталось. В них Геллерт все еще любил ее. Ценил ее. Нуждался в ней. Целовал так нежно… Винда... Вздохнув сквозь сон, она почувствовала, как по щекам заструились слезы, и привычно ткнулась лицом в подушку, чтобы стереть их, но вместо жесткой простыни ощутила мягкость и тепло. - Винда, - ее привыкшие к темноте глаза выловили из мрака его образ вперед того, как уши узнали голос, а щека - горячую ладонь. В груди что-то слабо встрепенулось и обреченно затихло. Ну вот я и начинаю сходить с ума. - Винда, - снова позвал Геллерт, громче, и его руки сомкнулись вокруг нее, легко отрывая от кровати. - Пойдем отсюда скорее! Она не поверила в происходящее, пока он не пронес ее по холодным, свистящим сквозняками подземельям и не вынес на свет, зазолотивший его волосы нимбом, на самый верх по винтовой лестнице в свою спальню. Там ее уже ждала большая медная ванна на ножках-лапах, до краев наполненная горячей, молочно-белой водой. - Геллерт! - испугавшись непонятно чего, она вцепилась в него как кошка. Улыбнувшись, он ласково поцеловал ее в лоб: - Это всего лишь ванная, - и раздел ловкими, но максимально бережными движениями. Едва вокруг ее покрывшейся мурашками кожи сомкнулась горячая, испускающая сладковатый жасминовый пар вода, неожиданно для самой себя Винда разрыдалась, спрятав лицо в мокрых ладонях. Это неправда! Не может ей быть! - Все хорошо, - опустившись перед ванной на колени, Геллерт снова поцеловал ее в лоб, крепко прижав к себе, насквозь промочив рубашку. - Теперь все будет хорошо, обещаю. Его нежный тихий голос почему-то заставлял ее дрожать, но, сдавленно всхлипывая, она все равно жалась к его груди, вдыхая знакомый аромат его тела, изысканного парфюма и японской соли для ванн. - Я погорячился и чудовищно сожалею об этом, - шепнул Геллерт в ее макушку, и Винда пораженно затаила дыхание. - Прости. Ты была права. Во всем. Я просто не смог это признать, - мягко отняв ее от своей груди, он виновато заглянул в ее глаза. - На самом деле я знаю, что из всех только ты по-настоящему понимаешь и поддерживаешь меня. И любишь несмотря на то, что я ужасный человек и творю ужасные вещи. Так что после всего случившегося мне остается лишь надеяться, что ты сможешь меня простить, - его пальцы на ее щеке и полный сожаления голос дрогнули. - Ты… сможешь? Разве возможно было ответить что-то иное? Тем более, что Винда желала этого всей душой. Ведь даже несмотря на постоянные измены и зачастившее пренебрежение, даже сидя в холодной темной дыре, куда он ее бросил, она так и не смогла - хоть пыталась изо всех сил - возненавидеть его. - Геллерт, я…, - она опустила взгляд, сдаваясь, - ты же знаешь, я… сделаю все, что угодно. - Любимая, - почти беззвучно вздохнул он, с облегчением пленяя ее мокрые от слез губы, одним поцелуем забирая горечь и соль, страх и сомнения. А затем махнул свободной рукой, приманивая что-то из ящика письменного стола. - Знаю, это выглядит как дешевая попытка откупиться, но я хотел бы, чтобы ты приняла его, - он разомкнул ладонь, и на его пальцах на тонкой цепочке повис крупный золотой медальон с овальной крышкой, кроваво посверкивающей стилизованной розой из россыпи рубинов. - Как доказательство моей любви, - с этими словами Геллерт вложил медальон в ее руку, а вторую прижал к своей мокрой груди. - Теперь оно будет в твоих руках. Сперва Винда не поняла, что он имеет в виду, но когда что-то внутри медальона тихонько забилось в такт его сердца… В тот момент она окончательно простила его. Ее собственное сердце, стряхнув оцепенение и последние остатки льда, забилось с прежней, полной силой, гоня по венам кровь и эйфорию. Утягивая Геллерта к себе, обвивая ногами его талию, целуя его все жарче, до онемения наматывая золотые волосы на пальцы, Винда буквально захлебывалась ликованием. Это правда, Геллерт? Неужели ты, правда, наконец-то, понял, что я, Я люблю тебя больше чем кто-либо? Сильнее, чем Дамблдор когда-либо любил? Сильнее себя самой? Он понял. Она чувствовала это в его прикосновениях и поцелуях, в дыхании, срывающемся с чутких губ ее именем, в его мыслях, которые, наконец, были только здесь, только с ней. Только о ней. В ее же мыслях... что ж... любовь уже не играла второстепенное значение.

In This Moment - I Would Die For You

***

Celldweller - Frozen В синей мгле, окутавшей продавленную челюсть горного хребта, мелькал единственный желтый огонек, точь-в-точь размером с тот, что тлел на кончике его сигареты. Наверное, кто-то из деревенских поздно возвращается домой. Глубоко затянувшись, Геллерт выдохнул тугую струю дыма и выдыхал до тех пор, пока остатки воздуха не покинули его спавшие, судорожно сжавшиеся легкие. Он чувствовал себя таким же опустошенным. Взгляд сам собой упал западнее, туда, где за скалистой вершиной всего в семидесяти километрах отсюда свернулась у озера как спящий дракон у сокровищ его родная деревня. Хальштатт. Он любил представлять, какой зубовный скрежет вызывает у отца его пребывание здесь. И тот факт, что при упоминании фамилии Гриндевальд местные теперь - с благодарностью или трепетом - вспоминают именно его. Райнхард наверняка уже давно привык к новым ассоциациям, возникающим при звуке фамилии его предков у большинства европейцев, но здесь, в краях, которые всегда негласно принадлежали их роду, привык главенствовать безраздельно. Представь себе, отец, времена имеют чудную тенденцию меняться, дети - взрослеть. А родители - стареть. Появившись на балконе за его спиной, Багров никак его не окликнул и ничего не сказал, но Геллерт все равно сразу ощутил его присутствие, как оно обычно бывает у хозяев домашних питомцев. Ну, или скорее прирученных диких. Из тех, кто нет-нет, да пытаются укусить кормящую руку. - Чего тебе? - не оборачиваясь, требовательно спросил Геллерт. Он все еще был зол на Багрова за то, что тот, зная о плане Винды с самого начала, тем не менее предупредил его в самый последний момент. А мог и не предупредить. Предугадать отношение Багрова к тому или иному положению вещей временами оказывалось невозможно даже для Геллерта, знающего его со школьных лет. А гадать приходилось нередко, ведь время слепого обожания и беспрекословного подчинения со стороны Глыбы, к сожалению, давно прошло. Закончилось примерно на моменте, когда Геллерт едва не потерпел поражение на дуэли с Альбусом, явившимся мстить за смерть Азимуса. В тот день Багров впервые нарушил его приказ и с тех пор тщательно присматривался к Геллерту, улавливая малейшие признаки слабости, то и дело норовя наброситься, испытать, оспорить его главенство - совсем как в волчьей стае. И совсем как в волчьей стае, выяснив, что вожак ему пока еще не по зубам, провинившийся Багров в качестве извинения приносил добычу. - Я нашел его. Затушив сигарету о каменные перила, Геллерт обернулся, окатив его внимательным, оценивающим взглядом: - Надеюсь, ты не был излишне старателен? Опустив глаза, Багров покачал головой. - Где он? - Внизу. - Хорошо. Вернувшись в спальню, Геллерт набросил на себя рубашку и, проходя мимо кровати, скользнул взглядом по силуэту крепко спящей Винды, с удовлетворением поймав золотой отблеск медальона на ее обнаженной груди. Пришлось потратить несколько дней и все золото с итальянских наград, но оно, определенно, того стоило. Жестом подтянув ее одеяло повыше и более не задерживаясь, Геллерт сбежал по лестнице, преследуемый тенью-Багровым, обратно в подземелья, откуда лишь несколько часов назад вынес Винду. Там Багров слегка обогнал его, чтобы провести к нужной камере, и с каждым отдающимся гулким эхом шагом Геллерт чувствовал частоколом нарастающее волнение. Он боялся увидеть то, что ждало его в камере. В сгорбленной фигуре, в изможденном, осунувшемся лице с потускневшими голубыми глазами он ни за что не узнал бы этого человека, пройди тот мимо на улице. И только вспыхнувшая в глубине глаз как огонь в маяке ненависть показалась предельно знакомой. Заклинанием отперев решетку, Геллерт с тяжелым сердцем шагнул в камеру. - Здравствуй, Алекс.