Вир Унда

Холодная январская ночь

- Ну что ж, по крайней мере, все это будет задокументировано, - с толикой присущего ему оптимизма вздыхал Дерек, когда они с Альбусом уставшие возвращались в гостиницу на окраине Дрездена. В то время как Дерека сюда привел долг аврорской службы, Альбус присоединился к расследованию на правах консультанта Конфедерации. А все потому, что хоть с принятия запрета на смешанные производства прошел уже год, многие производители до сих пор слабо понимали, как им перестроить свои мануфактуры, и оттого то тут, то там постоянно происходили чрезвычайные происшествия и перебои. Ну и, конечно, не обошлось без провокаций и стачек. Именно такого рода ситуации и расследовало подразделение Дерека. А если точнее, ему и коллегам надлежало выяснить, какова в творящемся хаосе доля ответственности Гриндевальда и ведомых им вуддитов. И пока что к тайному облегчению Альбуса выходило, что минимальная. - Кто знает, может, общая картина сложится чуть позже, - резонно добавил он, приветственно кивая герру Шульцу, довольно бестолково притворяющемуся маглом владельцу гостиницы, прежде чем подняться наверх. Их общий номер с двумя маленькими спальнями находился на третьем этаже с окнами, выходящими на закрытую в столь поздний час торговую галерею. Та все еще хранила остаточный дух Рождества, а потому в номере стойко пахло хвоей и жженой карамелью. Стряхнув снег со шляпы, Альбус повесил ее и полупромокший шарф на крючок у платяного шкафа. - Но, может, и не сложится вовсе. По крайней мере, пока у меня складывается ощущение, что движение вуддитов носит скорее стихийный характер, а Гриндевальд и Вуды, пользуясь всеобщим волнением, охотно подливают масло в огонь. Но и только. Разумеется он имел в виду Манифест Геллерта, за прошедшие почти полгода с момента публикации не утративший своей скандальной притягательности как для рабочих масс, так и для волшебной интеллигенции. И хоть Альбус мог бы, пожалуй, оспорить парочку пунктов, в своем основном посыле Манифест так звучно перекликался с их с Геллертом совместными идеями, что противостоять ему полностью не оставалось ни единого шанса. - Ты правда веришь, что Гриндевальд непричастен ко всем этим беспорядкам? - вздернул брови Дерек, смахивая с коротких волос капли растаявших снежинок. - Даже после того, что видел на Хайгейтском кладбище? Отвернувшись, чтобы повесить пальто, Альбус закусил губу. Пусть прошел уже год, воспоминания о том жутком дне нет-нет да настигали его удушливыми ночными кошмарами и зубастой хваткой совести. И все же, несмотря на то, что Альбус по-прежнему не сомневался в аморальности убийства Крапивина, за прошедший год сумел свыкнуться с мыслью, что такой человек как Геллерт просто не мог поступить иначе. Не оправдывал его, нет. Но хотя бы понимал, почему тому было так трудно проявить милосердие именно в тот момент. - Все-таки это не совсем одно и то же. К Крапивину у Геллерта были личные счеты, ведь тот пытал его, лишил глаза. Но в отношении других, незнакомых людей…, - вздохнув, Альбус оглянулся на Дерека, постаравшись вложить в свой голос всю свою уверенность. - Нет, я не думаю, что он способен на подобную расчетливую жестокость. Едва ли Дерека это убедило. Однако спорить он не стал, лишь неодобрительно покачал головой: - Все так же продолжаешь видеть в людях хорошее, да? Что ж, для Гриндевальда будет лучше, если ты окажешься прав. В отличие от убийства за выражение гражданской позиции в тюрьму не сажают. Кхм… ну да ладно, хватит о работе. Может чашечку чая на сон грядущий? - растрепав волосы на затылке, несколько неловко переключился на другую тему Дерек, сам при этом явно не горя особенным энтузиазмом в отношении чаепития. Альбус тут же смекнул, в чем дело. С тех пор как они с Мартин… объяснились в минувшее Рождество, Дерек буквально каждую свободную минуту строчил ей письма. А весьма польщенной Мартин оставалось только удивляться, как быстро работает парижская “почта”. Честно говоря, Альбус жутко им завидовал. Как бы ему хотелось иметь возможность хотя бы писать Геллерту, раз уж видеться в их случае столь затруднительно. Получать пусть даже лишенные сути весточки, касаться строк, выведенных его рукой, вдыхать ускользающий аромат парфюма - совсем как в прошлое лето - чувствовать его хотя бы так. Но, конечно, то были пустые мечты. И, не желая лишать Дерека удовольствия, коего был лишен сам, Альбус вежливо отказался: - Я, пожалуй, лягу сегодня пораньше. - А, ну, хорошо, - кивнул Дерек, даже не постаравшись выглядеть огорченным. - Завтрак в восемь тридцать, не забудь! - Ни в коем случае. Доброй ночи. - Доброй ночи! Поспать Альбусу, правда, в ту ночь так и не удалось. Ибо, дернув ручку двери и смахнув с лица взметнувшиеся на сквозняке волосы, он обнаружил в своей спальне нежданного гостя. Задумчиво подперев голову рукой, тот сидел на подоконнике у распахнутого настежь окна, и на красивый профиль и золотистые волосы, замысловато кружа, мягко ложились редкие снежинки. Идиллия, хоть картину пиши. - АХ, ЧЕРТ! - Что-что? - переспросил Дерек, выглядывая из-за угла. - Ничего! - поспешно захлопнув за собой дверь, Альбус запер ее магической печатью, да еще и подпер спиной, чтобы наверняка. Запястье тут же обвело спальню, окружая шумоподавляющими чарами. Насмешливо проследив за его суетливыми движениями, Геллерт понимающе фыркнул. И улыбнулся. Стоило Альбусу увидеть эту улыбку… он бросился к Геллерту так стремительно, что тот успел лишь слететь с подоконника ему навстречу, прежде чем оказаться в крепких удушающих объятиях. - Геллерт! Ох! - у Альбуса не находилось внятных слов. Заграбастав холодного с мороза Гриндевальда, он мог лишь охать, лапать и стискивать его еще сильнее, будто желая проверить, не превратится ли тот в алмаз. А, впрочем, Геллерт тоже ничего не сказал. Холодный кончик его носа уткнулся в шею Альбуса за ухом, и оттуда раздалось только сдавленное “Ал”. Год, прошел целый год, не считая мимолетной встречи в Базеле, с тех пор как они виделись в последний раз, и хоть у Альбуса назрел не один десяток претензий и вопросов, конкретно сейчас он готов был затолкать трепыхнувшуюся совесть настолько глубоко, насколько возможно. Ведь это же Геллерт! Настоящий, осязаемый, а не фантом его мучительных снов и зыбких воспоминаний. Такой недосягаемый, такой желанный. Да Альбус бы вечность простоял вот так, прижимая к себе эту продрогнувшую сволочь и ничего не говоря! Но вот губы Геллерта скользнули по его щеке, и мысли Альбуса устремились по совершенно другому руслу.

Black Math - Strangelove

Он и не подозревал, насколько изголодался. Конечно, секса порой хотелось до зудящей дрожи, но та была привычно терпима, а вот разлука с Геллертом, как оказалось, нет. И более того. Впервые в жизни Альбус не просто жаждал близости, а, откровенно говоря, готов был сожрать Гриндевальда на месте. Это пугало. Но жадно пьющий его губы Геллерт, по-видимому, чувствовал то же самое, хотя едва ли соблюдал тот же монашеский обет, и Альбус отдался их общему безумию без оглядки. Со стороны их поцелуи, наверное, больше походили на животную грызню. Забывший о дыхании Альбус поцарапал язык о зубы Геллерта, тот до крови изрезал губы о его щетину. Да они чуть ли не рычали! И, отступая к кровати, целиком и полностью увлеченные друг другом с грохотом налетели на тумбочку и испуганно замерли, прислушиваясь. Но шумоподавляющие чары Альбуса работали исправно, и, заговорщически переглянувшись, оба одновременно прыснули от смеха. Рядом с Геллертом всегда приходилось быстро переключаться между диаметрально противоположными эмоциями. Хотел Альбус того или нет, но его мотало как на неисправной метле, от чего он обычно быстро уставал. Однако сейчас был согласен на самое крутое пике. Так что, когда смех в глазах Гриндевальда резко сменился пронизывающей, какой-то даже отчаянной жаждой, Альбус без лишних слов толкнул его на кровать. Может, дело было в той тьме, что пробуждалась в нем в присутствии Геллерта, а, может, связь их меток укрепилась даже за год вдали друг от друга, но Альбус вдруг совершенно четко почувствовал, чего именно хочет Геллерт. Как именно он этого хочет. Сцепив лодыжки на его пояснице, судорожно цепляясь за его лопатки, Геллерт выгибался, тянулся к Альбусу всем своим естеством, срывая поцелуй за поцелуем, будто интимной близости их тел было все равно недостаточно. Проникая в него, практически погребая под собой, Альбус вскоре уже с трудом различал, где заканчивается он сам и начинается Геллерт, перестал видеть что-либо кроме небесной синевы глаз, слышать что-либо кроме бешеного рева крови, и лишь угадывал свое имя на округлившихся стонущих губах. И только когда доведенный до исступления Геллерт обмяк под ним, все еще продолжая звать его, Альбус заметил, что он охрип, а его щеки мокры от слез. - Что такое? Но прежде чем, разволновавшись, он мысленно отругал себя за излишнюю несдержанность, Геллерт доверчиво ткнулся в его шею, показывая, что все в порядке. И хоть это явно было правдой лишь отчасти, Альбус сперва нежно сцеловал дорожки слез на порозовевших скулах и прижался лбом к взмокшему лбу с завитками золотистых волос. Как это частенько у них бывало, сразу после бурлящей похоти его до краев заполнил трепет. - Геллерт, - это имя ласкало язык. - Я так скучал… - И я тоже. - …волновался, не знал, где ты, увидимся ли мы… - И я, - голубой и синий глаза взглянули с обезоруживающей откровенностью, и, не устояв перед этим взглядом, Альбус надолго приник к очерченным губам. Глупо было сомневаться, что за прошедший год что-либо между ними изменилось. Пусть они не видели друг друга, их связывало нечто куда сильнее, фундаментальнее. И все же поглощенный накопившимися эмоциями Альбус не сдержал укор: - Я так ждал тебя!… надеялся, что ты появишься в августе и потом… Почему ты не пришел на Рождество? Болезненно поморщившись, Геллерт отвел взгляд: - Я был… занят, - и спустя пару мгновений по привычке перешел в язвительное наступление. - Да и ты, вообще-то, в одиночестве не остался. Альбусу вспомнилась парижская рождественская ярмарка, вытащившие его на нее Фламели и прячущиеся по углам, “незаметно” целуясь, Дерек и Мартин. Это был очень уютный, во всех отношениях волшебный день, но Альбус отчетливо помнил, как не переставал искать Геллерта в лице каждого встречного. - Так ты все же пришел тогда! - на его губах расцвела довольная улыбка. - Я так и знал! Пусть Гриндевальд был бесспорным мастером слова, в попытках уязвить частенько выдавал больше, чем намеревался, а от Альбуса подобное никогда не утаивалось. Запоздало осознав свой провал, Геллерт из вредности попытался отвернуться, но Альбус снова пленил его губы - решительно и бескомпромиссно. И очень скоро тот сдался, и его пальцы увязли глубоко в рыжих прядях. Лишь раз на памяти Альбуса он был настолько податлив и уязвим. В тот раз причиной стал утраченный глаз и пострадавшая гордость. Но что же сейчас? Даже упоенный любовью Альбус вполне отдавал себе отчет, что Геллерт появился в его спальне вовсе не потому, что соскучился. Здесь требовался иной, куда более серьезный повод. Возможно, Геллерту вновь нужна его помощь. Оторвавшись от на редкость покорных гриндевальдовых губ, Альбус перекатился на бок, позволяя тому, наконец, вдохнуть полной грудью. Но практически сразу же снова привлек к себе, взмахом руки подтянув на них одеяло и уложив голову Геллерта на свою грудь, ласково поглаживая золотистые волосы, убаюкивая. И только через некоторое время осторожно спросил: - Что-то случилось, да? Расслабившийся и явно не ожидавший этого вопроса Геллерт ощутимо вздрогнул, и сперва показалось, что он снова огрызнется, отшутится или вообще промолчит, но вместо всего этого он прижался к Альбусу еще сильнее. И спустя несколько долгих минут, наконец, сдавленно произнес: - Она умерла. Догадываясь, о ком он, Альбус крепче обвил руками его плечи поверх одеяла. И весь обратился в слух. - Я ездил домой и видел, как она… Она была ужасной, Ал, - всхлипнув, продолжил Геллерт немногим спустя. - Всю жизнь меня ненавидела, но… Но все же это мама. Больше Геллерт не смог ничего вымолвить, и переполненному сочувствием Альбусу осталось только поглаживать его сгорбившуюся спину и целовать в макушку. Потеряв обоих родителей, он, конечно, понимал горе Геллерта как никто другой. Тяжесть его собственной утраты давила по-прежнему, и, не понаслышке зная, что ничто не способно прогнать эту боль, разве что со временем она немного притупится, Альбус глубоко, всем сердцем ему сочувствовал: - Бедный мой. Бедный мой Геллерт, - шептал он в золотистые волосы, зная также, что любые другие слова здесь бессмысленны и излишни. Ведь сколь бы велико не было его желание облегчить страдания Геллерта, единственным, что он мог, было дарить свое внимание и тепло. И этим, за прошедший год убедившись, что свет не гаснет даже в самые темные времена, Альбус и занимался, обнимая сжавшегося в комок Гриндевальда в ожидании, когда наступит рассвет. - Ал… - шмыгнув, позвал Геллерт спустя еще какое-то время. - Альбус! - Да? - утонув в своей печали, очнулся тот. - Пообещаешь мне кое-что? - …Конечно. Выпутавшись из одеяла и его объятий, Геллерт приманил с пола свой брошенный пиджак и бережно выудил из внутреннего кармана нечто, блеснувшее в тусклом свете от уличного фонаря. Небольшая монета на длинном шнурке тяжело плюхнулась в ладонь Альбуса. Теплая, будто он уже долго держал ее в руках, и судя по всему очень древняя. С тронутого зеленью металла высокомерно глянул полустертый римский профиль. - Считай это подарком на Рождество, - скованно усмехнулся Геллерт, виновато отводя взгляд. - Ты не подумай, я не сам его сделал. Но это лучший вредноскоп, какой я смог найти. Да, лучше были только те, что изготавливались на заказ. И Альбус хорошо представлял, как трудно было отыскать этот. Вот только, зачем? - Спасибо, - он внимательно всмотрелся в освещенное лишь наполовину лицо Гриндевальда. Взъерошенные волосы, шмыгающий нос - сейчас Геллерт отнюдь не выглядел обычным самоуверенным собой. Что-то явно его глодало, не только смерть матери. - Думаешь мне, хм, что, стоит чего-то опасаться? - Что? Нет! - тут же с жаром воскликнул Геллерт, взметнув на него полный какой-то даже маниакальной решимости взгляд. - Просто…, - стянув шнурок с ладони Альбуса, он повесил монету ему на шею, словно для пущей убедительности задержав ладони на его затылке. Голубой и синий глаза взглянули особенно проникновенно. - Просто носи его, ладно? Пожалуйста. Ради меня. Что ж, бояться потерять еще одного близкого человека для суеверного Геллерта сейчас было более чем естественно. Тут Альбус не мог его осуждать. - Хорошо. Если ты того хочешь, я буду его носить, - торжественно пообещал он. - Вот только у меня нет никакого подарка для тебя. С фырканьем закатив глаза, Геллерт подался вперед и поцеловал монету на его груди. И затем все снова как-то само собой ушло в чувственные объятия и отрывистые ласки… и после, когда оба расслабленно откинулись на подушки, а Альбус зажег под потолком мерцающие волшебные звезды, Геллерт досадливо вздохнул: - Эх, у тебя же, наверное, нет сигарет? Уперевшись подбородком ему в плечо, Альбус удивленно вскинул бровь: - Ты разве куришь? Этого он за Гриндевальдом раньше никогда не замечал. Что-то в груди ревниво трепыхнулось. Как много о нынешнем Геллерте он не знает? - Работа нервная, - отмахнулся тот, сощурившись весело и загадочно. Понимая, что дальнейших расспросов он только и ждет - но, разумеется, не чтобы ответить, а исключительно чтобы еще немного поиздеваться - Альбус назло не стал ничего спрашивать. Тем более что не был уверен, учитывая высказанные ранее подозрения Дерека, что хочет знать, чем именно Геллерт занимался весь этот год. Не знать, по крайней мере, пока, было так… хорошо. Вновь уткнувшись в Геллерта лицом, Альбус упоенно вдохнул остаточный след тонкого парфюма и столь обожаемый им грозовой аромат самого Геллерта, позволяя тому до краев заполнить его легкие. Так хорошо… это было так естественно, что на несколько упоительных часов Альбус без особых усилий забыл обо всех их разногласиях и былых обидах. Все это непременно всплывет, выступит как гнойная язва, но пока что они наслаждались друг другом без оглядки, в отрыве от гнетущего прошлого и неясного будущего, вновь как в русалочьей пещере отрезанные от всего остального мира, существующие лишь дыханием на губах друг друга. Так продолжалось до самого утра. Альбус не сомкнул глаз ни на одно драгоценное мгновение. Геллерт, кажется, тоже. Но в восьмом часу, когда в дверь спальни вот-вот должен был постучать Дерек, Гриндевальд собрал с пола свою одежду и быстро, по-солдатски в нее облачился. Жадно наблюдая за каждым его движением, Альбус крепко удерживал отчаянно рвущееся из груди “Не уходи!”, разумом понимая, что его просьба невозможна. И если еще вчера ему казалось, что лучше увидеть Геллерта хоть раз, чем не видеть вовсе, теперь он попросту погибал от необходимости расставаться вновь. Тихонько напевающий что-то, вполне пришедший в себя Геллерт, казалось, совершенно не разделял его скорбных чувств. Небрежно повязав шейный платок, он оценивающе окинул обнаженную, неподвижно застывшую фигуру Альбуса и ухмыльнулся своей обычной кривой ухмылочкой: - Знаешь, надо бы навещать тебя так почаще. Альбус очень постарался придать голосу игривый под стать Гриндевальду тон: - Ну и что тебе мешает? Ухмылка очерченных губ стала шире, и, порывисто склонившись, Геллерт оставил на его бедре смачный, протяжный поцелуй: - Приму это как приглашение. И, весело подмигнув, в следующий же миг трансгрессировал с резким как от кнута щелчком. Тот еще долго звучал эхом в опустевшей груди Альбуса. Но все же, лежа на вопиюще измятых простынях и глядя на то, как стремительно светлеет, проясняясь, за окном небо, Альбус улыбнулся. И тоже поцеловал монету-вредноскоп. Как ни крути, они с Геллертом связаны. Он был в этом абсолютно уверен.