У магического огонька

      Звуки битвы уже стихли - сменились довольными криками воронов и призывным воем псовых. Закованные в металл незваные гости вытоптали часть цветов на поляне, лишили кусты многих веток, а плодородную почву с сочной травой превратили в грязь сезона осенних дождей. Но особо упрямые вьюнки уже поднимали яркие соцветия к солнцу. Так поднимают влажные морды от своего пиршества осторожные шакалы при тихом звуке шагов, пока их щенки жадно вгрызаются в мертвую плоть. Кровь же уже впиталась в землю.       За торжествующим шумом падальщиков звук дыхания и глухой стук сердца откуда-то со стороны старых руин были едва различимы, но манили неодолимо. Слишком медленные, слишком размеренные для пира стервятников. Искать источник столь странных звуков пришлось тоже на слух.       Лозы редких голубоватых роз надежно укрывали чужака в том месте, где природа успешно брала верх над творениями рук тех, кто некогда пытался подчинить лес своей воле. Волосы мужчины сливались цветом с черными колючими стеблями, синеватая листва местных кустарников прикрывала его странный панцирь, напоминающий броню большого ящера. Он не пошевелился, и не открыл глаза, будто и не чувствовал присутствия живого существа в опасной близости от своего распростертого тела. И хоть крови нигде не было видно, сердце чужака билось слишком медленно и прерывисто для того, кто здоров.       Его кожа на единственном беззащитном участке тела - лице - оказалась мягкой и нежной. Слишком мягкой для такого хищника. Обычно те, что носят броню с шипами и терзают чужую плоть длинными когтями, не выставляют своих слабых мест напоказ.       Веки павшего дрогнули и приоткрылись. Сквозь кончики пальцев хлынул поток чужих чувств, оставалось только им не противиться. Удивительно. Обычно и те, кто владел даром речи, на смертном одре испытывают страх и отчаянье, надежду и грусть. И все они неистово желают жить. В сердце этого чужака была лишь боль, усталость и спокойное ожидание. И самая толика удовлетворения. Подобного не встречалось даже среди старых волков, чьи тела уже давно отказывались служить, а каждое движение сопровождалось болью.       Покрытый черной чешуей хищник не пытался просить о помощи, не вцеплялся пальцами в платье или руку той, в ком можно было усмотреть надежду на спасение. Его когтистые ладони не пытались подняться для атаки, а локти и ноги – переместить туловище подальше от возможной угрозы. Он смотрел спокойно и равнодушно, даже когда ощутил прикосновение к свои губам и горлу, и оттого был еще интересней.       Что он видел пред собой в этот момент? Прекрасную деву или чудовище? Возможно, пустоту?       Последний вздох почти скрыл шелест листвы на ветру. Всего на мгновение сердце сжалось от всепоглощающего ощущения сосущей пустоты, но жуткое чувство тут же бесследно исчезло. Смерть опять ускользнула непознанной.       В лице странного чужака что-то неуловимо изменилось. Вся его привлекательность бесследно ушла. Так плод всегда кажется аппетитней на ветке дерева, чем на земле, среди примятой травы, даже когда его бока еще не тронуло гниение, а кожица не сморщилась на солнце. Разложение всегда было неотъемлемой частью круга жизни. Хоть многие животные леса не находили в нем ничего интересного и сторонились сопутствующих запахов, естественный процесс распада всегда обнажал самую суть и давал дорогу новой жизни. Любопытно, какие стебли вырвутся из-под этой чешуйчатой брони? Мхи, травы или же побеги скроют ее чуждую лесу холодную поверхность от глаз? Время покажет.