Большая дымящаяся куча драбблов — Ведьмак

      — Сколько-сколько?! — всплёскивая руками, переспрашивает Эрланд. — Да даже если я найду столько дури, сколько тебе надо — за столько дури можно неделю одно только мясо жрать! От пуза!       — А ты не выёбуйся, — ухмыляется Арнагад, торжествующе над ним возвышаясь. Вот уж гад, на самом деле. — На обезболивающие всегда желающие найдутся, а достать хрен. Недостаёт их.       По правде говоря, будущим ведьмакам недостаёт всего. В то же время, если поскрести по сусекам и поспрашивать знакомых, то всё найдётся. Вот такой парадокс. Но придётся платить цену. И либо у тебя самого имеется на руках что-то полезное, либо, будь добр, выпрыгивай из штанов.       Наверное, проблема в том, что в Риссберге ни у кого нет денег. От слова совсем. Ни у старого рыцаря, который учит фехтованию, ни у охотника за упырями с его пространными историями без конца и начала, ни у Идаррана, ни даже у самого Альзура.       Точнее, их деньги — это бумажки с автографами неизвестных людей, банковские расписки, которые имеют какое-то значение только в мире снаружи. У них нет никакой ценности в мире внутри, где любой день может оказаться последним.       Детям помладше интереснее всего орехи в твёрдой скорлупе, конфеты с фантиками и стеклянные шарики, которые некогда служили украшением для растений на верхних этажах замка (стоит ли говорить, что растаскали эти несчастные шарики за считанные часы?) Те, кто старше и сознательнее, охотятся за острыми предметами, лекарствами и нормальной едой.       И не то чтобы в Риссберге морят детей голодом, вовсе нет. Просто в какой-то момент меню, состоящее преимущественно из грибов, начинает приедаться. Грибы такие, грибы сякие, грибы из печки, грибы в подливке, грибная каша, грибной суп, грибное всё. Альзур, причём, не видит в этом никакой проблемы. Он, как его там, вегетативец. Тот, кто мясо не ест. Остальные взрослые просто по каким-то причинам не хотят его расстраивать. Кроме Идаррана; но тот не видит проблемы в том, чтобы самостоятельно словить и сожрать какую-нибудь рыбу или птицу. Прямо вместе с надкрылками, кожурой и костями (если бы Эрланд такое увидел когда-нибудь, он бы тоже мясо есть бросил).       — Эй, Эрл, — заметив, что товарищ посмурнел, трясёт его Арнагад, — а поймай мне рыбу! Карася здорового, а лучше — несколько. Тогда отдам всё, что пожелаешь.       — Где ж я тебе в это время года жирного карася отыщу?       — Ты же крутой рыбак. Придумай что-нибудь.       — Придумаю, — мрачно обещает Эрланд.       А про себя думает: вот же сука. Сейчас ведь каждое мгновение на счету, а он предлагает с удочкой сидеть!       Обезболивающие нужны даже не самому юному ведьмаку, а его подруге, каэдвенской девушке по кличке Ягода. После последних Испытаний большинство их, девушек, заболело. Подруга Эрланда, например, уже второй день с кровати не встаёт. И от боли стенает так, что душу рвёт. Маги почему-то тоже обезболивающие зажимают.       Конечно, можно подоставать Идаррана, и он тогда всё достанет, что попросишь. Вот только у диковатого ученика Альзура есть своя твёрдая валюта, которой каждый человек располагает, пусть и не в изобилии. Кровь называется.       Сейчас вечер середины недели, кстати. Это значит, что Идарран, скорее всего, учит свои волшебные вязи, а как закончит — будет хотеть есть, очень и очень.       Нет, лучше с ним погодить. Будет Гаду рыба.       Удочку и снасти Эрланд забирает в своём лесном тайнике — по счастью, с прошлого раза её никто не успел найти. По-хорошему, идти рыбачить следовало бы утром. Но времени нет.       Хотя червей Эрланд накопал самых жирных, клёв в такое время закономерно не идёт. Как будто чувствует река, что он не в том состоянии, чтобы заниматься ловлей. Море куда добрее к торопыгам, что ни говори. Хоть будущий ведьмак себя к ним не относит. Это — исключительный случай.       — ...Эй?       Чья-то рука, маленькая и тёплая, ложится на Эрландово плечо. Он вздрагивает всем телом.       — Что случилось?       Он не помнит имени ребёнка, который перед ним стоит. Маленький, лет шесть или семь. Из новеньких, значит. Волосы у него — огненно-рыжие, даже в темноте видно, глаза — интересного такого бирюзового оттенка. Жаль, что останутся они такими недолго. Или закроются. Навсегда.       Эрланд старается об этом не думать и потерянно улыбается мальчику.       — Я принёс тебе. Вот.       Завладев свободной рукой старшего товарища, тот вкладывает в неё несколько капсул и маленькую коробочку.       Эрланд не верит своим глазам.       — Что? Откуда?..       — Я в больничке лежал, когда меня только-только сюда принесли, — поясняет мальчик. — Много лежал. Вот, набрал, потому что думал — пригодится. Тебе пригодится. Ты добрый вроде.       Эрланд хмурится:       — Как тебя зовут?       — Ивар.       — Так вот, Ивар… Договорить он не успевает, потому что вдруг начинает клевать. Задержав дыхание, Эрланд одним махом вытаскивает рыбу.       Положим, на карася она не тянет. Так, карпулечка. Но Ивар наблюдает с таким восторгом, будто видит рыбу впервые в жизни. Чуть ли в ладоши не хлопает.       — Так вот, Ивар. Нихрена тут твой альтуризм никому не сдался, — держа трепыхающуюся рыбину под жабры, продолжает Эрланд. — Покажешь кому-нибудь из этих шакалов, что ты на самом деле тоже добрый — закончишь, как эта рыба. Ясненько?       — Ты её отпустишь? — сдавленно спрашивает Ивар. — И что такое альтуризм?       Эрланд вздыхает и закатывает глаза.       За остаток вечера они вылавливают ещё двух карпов. Точнее, Эрланд вылавливает, а Ивар неотрывно следит за каждым движением. За тем, как рыбин вскрывают и жарят с копчёной солью, которая завалялась у старшего пока-не-ведьмака в карманах.       — Не хочу быть рыбой, — заключает, наконец, когда Эрланд протягивает ему цельную шпажку со свежепрожаренной, восхитительно пахнущей рыбьей тушкой.       — Вкусно?       — Ммм-хммм.       — Ты заслужил. Не забывай об этом.       — Арнагад тоже так говорит. Что на любой товар найдётся купец, и что прав тот, кто успел быстрее. Да-да.       Некоторое время оба будущих ведьмака просто едят, глядя не друг на друга, но в ясное звёздное небо.