— Большинство из них доживают свои дни на острове скучного невежества, избегая тёмных и голодных вод, которые его окружают. Стремиться к власти — значит бросать вызов приливам и отливам, но тот, кто это делает, не должен ожидать, что снова увидит эти берега. —
Перевод Каббалистической Книги Тьмы, широко приписываемой молодому Мёртвому Королю
Я заставила себя подняться на ноги. По мне это было слишком близко к коленопреклонению. Движение далось легче, чем я думала, легче, чем должно было быть — что бы он ни сделал со льдом, это придало мне сил. Как бы долго это ни продолжалось. Дары фейри, как известно, вещь непостоянная. Король вырезал свою ледяную безделушку, ножом из слоновой кости срезая один фрагмент за другим. Звук был почти оглушительным в тишине, охватившей этот мир. Я аккуратно, шаг за шагом, пробралась к краю, чуть не поскользнулась, когда садилась, но удержалась голой рукой за лёд, и мне удалось кое-как устроиться рядом с ним, не упав в воду и подавив стон боли. Повелитель Зимы небрежно позволил упасть ещё одному кусочку льда, безразличный к моим усилиям. Я открыла было рот, но промолчала. Я и раньше сталкивалась с такими могущественными существами, как он, но на этот раз совершенно не знала, что сказать. Я не трусила, возможно, но рядом с ним настолько осознавала всю бренность своего существования, что уверенность пропала вовсе. — Ты хорошо справилась с Остером, — сказал король. Раскаты его голоса всё ещё заставляли меня съёживаться, но это было уже не так жестоко, как раньше. По крайней мере, я не видела вещи вместо того, чтобы слышать слова. Сдерживал ли он себя, или я уже привыкла? Вторая мысль чуть не заставила меня вздрогнуть. За некоторые перемены придётся заплатить. — Впервые убиваю Герцога, — прохрипела я. — И не рекомендую это делать никому. К сожалению, мое горло было слишком сильно поцарапано, чтобы должным образом озвучить юмор. Моя попытка пошутить провалилась — слишком долгое созерцание лица короля причиняло боль моим глазам, но из того, что я увидела, не было и следа веселья. — Ларат полагал, что ты полностью обойдёшь эту историю, — сказал Король. — Но он — порождение войны, мой собственный Пёс Зимы. Никто не полагается на Принца Сумерек в предсказаниях. Отсутствие дальновидности, вероятно, не помогло его делу, подумала я, и почти смешок, вырвавшийся у меня, воспламенил мои легкие. Боги, это было неприятное чувство. Мне просто необходимо, чтобы меня протыкали пореже. — Вы загнали меня в угол, — сказала я. — И это тебя оскорбляет? — спросил Король Зимы, впервые в его голосе прозвучало веселье. — Покорность — удел слабых. Если ты на что-то и злишься, так это на своё собственное бессилие. Я выдохнула издевательский смешок вместе с тем, что могло быть просто куском моего лёгкого. Кусочек плоти окрасил мои губы в красный цвет, когда я выплюнула его, как кровавую помаду. — Вовсе нет, — сказал я. — Бессилие. Если бы это было так, меня бы здесь не было. Вам что-то нужно от меня. — Ах, смертные, — с нежностью произнесло существо. — Вы всегда стремитесь торговаться до самого последнего вздоха. Твой вид — это чудо. В глубине души я всегда верила, что если когда-нибудь встречу бога, то он будет примерно таким же снисходительным. Я была мрачно довольна тем, что оказалась права. — Я уже взяла то, что мне нужно, — сказала я. — Ты взяла то, что я позволил, — ответил Король. — Не путай поблажки с триумфом. Даже с той ясностью, которую придал мне лёд, я была измотана. Потребовалась каждая капля моих сил и способностей, чтобы пройти через бой с герцогом, получив всего три смертельных ранения — никогда раньше я не тратила так много энергии так быстро. Его сила не сделала меня лучше, на самом деле нет: я просто чувствовала, что слишком устала, чтобы не спать. Если бы я разговаривала об этом с Наследницей, я бы назвала то, что было сказано, позёрством, но зачем грёбаному Королю Зимы было выделываться передо мной? Он мог прикончить меня одной мыслью. Он был в лиге настолько выше моей, что даже попытка понять разницу между нами могла бы убить меня. И Рейнджер борется с подобными существами из спортивного интереса. Безжалостные Боги, каких монстров Блэк собрал под своим знаменем? — Я слишком близка к могиле, чтобы играть в эту игру должным образом, — сказала я. — Я солгала, чтобы получить притязание. Вы собираетесь отказать мне? Он рассмеялся. Это звучало как ветер в сухих ветвях, как кровь, замерзающая внутри всё ещё бьющегося сердца. Я чувствовала, как скрипят кости моей шеи, чувствуя себя такой хрупкой, что один щелчок мог их сломать. — Это Зима, Кэтрин Обретённая, — сказал он. — Тебе принадлежит то, что ты убила. — Тогда вы прекратите нападать на Марчфорд? — спросила я. — Эта цель уже достигнута, — сказал король. — Теперь мы часть мечты, которую вы называете Кэллоу. И это всё решило. Я добилась того, к чему стремилась, хотя и знала, что придётся заплатить. От того, как это произошло, у меня во рту остался неприятный привкус. Со мной с самого начала играло нечто настолько более опасное, чем я, что я не могла не получить никакого возмездия. Рычагов давления, которые, как я думала, у меня были, было достаточно, чтобы сохранить мне жизнь, но не более того — и нажатие на них, скорее всего, привело бы меня к смерти. Я сидела там рядом с богом и готовилась совершить ошибку. Когда-то я думала, что потребность Масего всегда быть точным объяснялась тем, что он был Подмастерьем, но это было не совсем так. Теперь я верила, что у него была такая склонность до того, как он стал Подмастерьем. Лучница привела меня к великой истине: Именованные, как бы их ни звали, были чем-то большим. Мы были крупнее во всем, и когда мы росли, росли и наши недостатки. Побуждения, которые были игнорируемы, когда мы были смертными, больше не были таковыми. Блэк всегда стремился к победе, невзирая на цену, Лучница всегда предавалась тому, что нравилось ей, а я? Когда-то я думала, что это моя безрассудная жилка переросла в недостаток, из-за которого меня убьют, но это было не совсем так. Дело было в том, что та часть меня, которая могла бы прикусить язык, была давно похоронена. Я открыла рот, понимая, что вот-вот совершу грубую ошибку. Потому что этот жалкий бог убил некоторых из моих людей, и я не могла оставить это без ответа. — Вы убили моих людей, — сказала я. — Когда послали своих фейри в мой город. — Ваши люди всё равно погибли бы, — сказал он. — Какая разница, было это моих рук дело или времени? — Вы лишили их жизни, которую они могли бы прожить, — ответила я сквозь стиснутые зубы. — Вы забрали её у них. Долг есть долг. — Их существование весило меньше, чем ветер, — сказал король. — Ничто не может быть взято из ничего. — Это не сделка, Король Зимы, это клятва, — прошипела я. — Однажды мы встретимся снова. Ни завтра, ни в следующем месяце, ни в ближайшие десятилетия. После того, как ваша игра будет сыграна. После того, как я научусь убивать богов. В этот день я приду за вами. — Ты сделаешь это? — удивился он. Это не заняло и мгновения. Мгновение все было неправильным — настолько что вода в моих глазах замерзла. Я почувствовала, как кровь потекла по моей щеке, которая вообще ничего не должна была чувствовать. Моя больная нога, та, которая всё ещё хромала, когда я уставала, подвернулась и сломалась со звуком, похожим на треск сухостоя. Я услышала свист ветра, более оглушительный, чем сто тысяч гудков, и после вспышки боли, которая довела меня до грани потери сознания, я вообще ничего не слышала. Я подавилась собственным языком, когда мороз пробежал по моей коже, лишая меня последних чувств. — Если бы я был принцем, — сказал мне Король, — я был бы принцем Холодного Солнцестояния. Кое-что из этого осталось даже под Короной Сухостоя. Я была пленницей своего собственного тела, единственное ощущение, оставшееся у меня, — это ощущение его пальцев, приподнимающих мой подбородок. — Я мог бы причинить тебе любую боль, которую ты когда-либо испытывала, и такую, о которой ты даже не можешь себе представить, — лениво сказал он. — Но ты бесполезна для меня сломленной. Достаточно и одного такого, порхающего вокруг. Его большой палец пробежал по моей щеке, пока не остановился у меня под глазом, а другая его рука подошла к нему с другой стороны. — Тебе нужно напомнить, Кэтрин Обретенная, — сказал он, — о разнице между храбростью и невежеством. Король прищёлкнул языком. — Нет, не глаза, — сказал он. — Твои слишком скучны, чтобы сделать подходящее украшение. Что-нибудь, возможно, немного более острое. Он отстранился от моего лица, и облегчение длилось всего мгновение, прежде чем я почувствовала, как его рука пронзила мою грудь. Я беззвучно закричала, когда его пальцы сомкнулись вокруг моего бьющегося сердца, вырывая его, как будто он собирал ворсинки с ткани. Колдовство, которое окутывало мои чувства, рассеялось, как вуаль, оставив меня на ногах с Королем, стоящим передо мной. Я могла видеть своё сердце в его руке, застывшее, чёрное и твёрдое. В другой была безделушка, которую он делал изо льда, теперь идеально вырезанная луна. Он ввёл её туда, где было моё сердце, плоть сомкнулась вокруг неё, когда он отстранился, и она начала биться. — Я узнаю в тебе наследницу герцога Жестоких Шквалов, — сказал он. — Созданную пророчеством, семейной реликвией и словом короля. Твоё наследство, полученное по обряду крови, подтверждено. Я хватала ртом воздух, чувствуя, как кровь в моих венах остывает с каждым мгновением. — Кэтрин Обретенная, — сказал он. — Я нарекаю тебя Герцогиней Безлунных Ночей. Я дарую тебе трон Марчфорда и на этих священных землях требую твоей верности. Окружающий мир исчез, сменившись глубокой и бездонной тьмой. Я стояла неподвижно, видя только темнокожего короля и кроваво-красный сок, капающий ему на лоб с деревянной короны. — Я не требую лояльности и не предлагаю отсрочки, — рассмеялся Король Зимы. — Я не требую никакой веры и не предлагаю никакой защиты. Я даю вам пренебрежение и обман, я получаю ненависть и предательство. Двор Зимы принимает тебя как одну из своих, до твоего последнего отчаянного вздоха, цепляющегося за тьму. Сила пульсировала в моей груди, распространяясь по венам. Я почувствовала, как третья часть моей души, недостающий аспект, который мне ещё предстояло создать, заполняется чем-то древним и слишком большим, чтобы его можно было понять. — Я верна своей клятве, мёртвая тварь, — прохрипела я. — Прежде чем закончатся мои дни, я увижу твое падение. — Тогда ты действительно герцогиня Зимы, — усмехнулся Король, обнажив зубы, похожие на украденный лунный свет. — Я обвиняю тебя в поражении Лету, Кэтрин Обретённая. Я поручаю тебе заключить мир, которого требуют с поля боя. Он наклонился вперёд. — Ты должна шесть раз превысить свой титул, или твоё сердце навсегда останется моим, — сказал он. Руки снова поднялись к моему лицу, к глазам. — А теперь спи, — сказал он, — и смотри сны. Пальцы опустили мои зрачки, и меня поглотила тьма.☠
Рассвета не существует, однако он наступает. Я вижу два города и две земли вокруг них. Один состоит из изобилия, садов плодоносящих деревьев и зелёных полей. Сок стекает по подбородку детей, когда они вгрызаются в персики, играя под солнцем у светлых стен. Цвета, для которых еще нет названий, заполняют половину мира, гордые лорды и леди толпятся у ног увенчанного короной и безликого силуэта. В его взгляде лето, жар, который обжигает и висит в воздухе, как пар. Другая земля — это лед и иллюзия, и там ничего не растет. Воет ветер, и существа умирают под ножами из обсидиана, тепло их крови окрашивает губы и прогоняет, на один благословенный миг, жестокий укус холода. Там детские игры порочны, ибо победа может прийти только в результате поражения других. В самом сердце лабиринта лорды и леди с предательскими улыбками толпятся у ног коронованного и безликого силуэта. В его взгляде — зима, холод, который пожирает и оставляет после себя только пустоту. Войны не существует, однако она идет. Голодные тянутся к щедрости сытых, и это приводит к раздорам, поскольку делёж не проходит мирно, и это оскорбление не может остаться без ответа. Громкие призывы заставляют содрогаться небо, ибо воинство Лета — это нечто могущественное. Они приходят в шелке и стали, красные вымпелы развеваются на ветру, как обещание грядущей крови. Куда бы они ни пошли, за ними следует полдень, неумолимый и неотвратимый, как его предвестники. Зима не делает объявлений. Она ползет, как змея, в темноте, скользящее множество теней и когтистых существ, которые жаждут, жаждут, пока она не опустошит их. Они носят иссушенные вещи и владеют остротой, вырванной из земли, алчные глаза под покровом ночи. Никто не доблестен в темноте, но все в отчаянии. Правосудие, копыта белых крылатых коней грохочут, когда они взлетают. Более того, голубоглазые существа на рогатых лошадях шепчут в ответ, сверкая тонкими копьями. Раздаются крики и вопли. Луна падает, выжженная до черноты, и когда она разбивает мир, Лето торжествует. Полдень распространяется на две земли. От голодных не осталось ничего, кроме пепла, презрительно растоптанного. Лед тает, оставляя после себя унылую черную землю. Мир превращается в праздник, и Лето процветает, созревая снова и снова. Гордые становятся все более гордыми, пока не испортится первый плод. Солнце не отдыхает, и земля прогибается под ним. Гордость превращается в высокомерие, и под красными вымпелами лорды и леди проливают кровь, нападая друг на друга. Только один может получить больше всего, и никто никогда не испытывал поражения. Земля выжжена, но облегчения нет, ибо Лето наступает и не знает отступления. Красная дымка висит в воздухе, как болезнь, когда желудки из полных превращаются в лопающиеся, как перезревшие фрукты, огонь и сталь захватывают все, пока не остается только увенчанный короной и безликий силуэт. Он остается сидеть на троне, пока желтые листья и корни захватывают мир, повернувшись лицом к солнцу, пока не останется только обугленная туша. Это правда лета: все сгорает дотла. Из унылой черной земли прорастает зелень, и из этого урожая вырастает город. Пришла весна. В другой стране желтый цвет сменяется оранжевым и коричневым, листья падают на землю, когда земля наконец освобождается от агонии. Наступила осень. Из этих останков вырастает город, питающийся тем немногим, что можно предложить. Одна земля растет в изобилии, другая умирает медленной смертью. Солнце встает, лед растекается. История повторяется снова. Голодные тянутся к изобилию сытых, и это приводит к раздорам, поскольку делёж не проходит мирно, и это оскорбление не может остаться без ответа. Раздаются громкие призывы, но их заглушают. Змея скользит в сердце Лета, предлагая покой и скрытые клыки, даже когда её голод обостряется за сладкими словами. Яд распространяется в крови, и чемпионы умирают, ибо даже могущественные не могут преодолеть множество мягких смертей Зимы. Когда приходит воинство Лета, оно зияет и хромает, только что вступив в войну, которая пришла без предупреждения. Правосудие, копыта белых крылатых коней грохочут, когда они взлетают. Тени смеются, пожирая их. Больше, они шепчут в ответ мертвым. Могущественные медленно умирают среди своих красных вымпелов, нанося удары по дыму и зеркалам, когда мир начинает покрывать снег. Солнце становится все бледнее, пока не падает с неба, разбивая вдребезги мир, и Зима торжествует. Ночь простирается над двумя землями. Гордые трупы раздираются когтями до кровавых костей, когда воинство, облаченное в смерть и воровство, выливается наружу. Сочные персики срывают с деревьев и вгрызаются в них, когда деревья, на которых они росли, засыхают и умирают. Лёд змеится по некогда зелёным полям, теперь оголённым, голодным. Зима кормит, кормит до тех пор, пока почти не почувствует сытость. Этого недостаточно. Светлые и величественные стены снесены, вымпелы лишены цвета, пока все не станет голым и пустым, а хозяин все еще жаждет. Их становится все меньше и меньше, в то время как их все еще много, поэтому порочные игры становятся все более порочными, потому что в конце останется только один глоток, и только один рот, чтобы проглотить его. Ночь сгущается, а вместе с ней и отчаяние, поскольку суровые ветры и голод забирают то, чего не дают убийство и предательство. Недостаточно даже питаться друг от друга. Тогда остается только коронованный силуэт на троне, неподвижный на холоде, пытающийся что-то почувствовать, что угодно, и умирающий пустой оболочкой. Это правда Зимы: мы все умираем в одиночестве. Холод оборачивается сам на себя, и остатки остатка высвобождаются из земли, зеленые ростки вырастают из унылой чёрной земли. Из этого урожая вырастает город, ибо пришла весна. На земле, которая когда-то была Летом, обглоданы голые кости того, что когда-то было изобилием. Город умирающих формируется вокруг малого, превращающегося в ничто, ибо Осень формируется из прихода отсутствия. История повторяется снова. В конце концов, этому нет конца.☠
Я не была точно уверена, когда пересекла границу между сном и бодрствованием. Не было никакого перехода, никакого всплеска осознания. Я не проснулась, но бодрствовала. От этой мысли меня бросило в дрожь. Я была под одеялом, в постели, скорее грубой, чем мягкой, и в одежде, которую я не помнила, как надевала. Я поднялась в сидячее положение и обнаружила, что меня окружают голые каменные стены, которые были мне немного знакомы. Снаружи доносились звуки, но один был ближе: в углу комнаты, развалившись на стуле, храпел Хакрам. Марчфорд, поняла я. Я вернулась. — Кэтрин? Я взглянула на дверь, когда Адъютант резко проснулся от шума. Масего стоял на пороге, выглядя где-то посередине между облегчением и беспокойством. Я рассеянно откинула назад волосы. — Итак, — сказала я, — теперь в моём списке убийств есть бог. Кто-нибудь, будьте добры, принесите мне выпить — это будут трудные несколько месяцев.