Лунная соната

      Было сумрачно и шумно. Плотно обступившие это место чёрные, блестящие кустарники путали в своих ветвях ещё тёплый, влажный воздух. Дневной жар глубоко укоренился в каменных плитах, что образовывали верхнюю часть небольшой дамбы и теперь жалили уткнувшиеся в них голые детские коленки. От давно позабытого ощущения своего маленького тела стало вдруг смешно и странно. Странно было вообще всё, особенно промелькнувшее чувство, что в голове спрятался кто-то лишний. Или же лишним был… он?       Эта непрошенная мысль показалась почти обидной. Что-то в нём резко воспротивилось ей и смолкло. Маленькие руки, подпирающие голову, сжались в кулаки. Всё существо его переполняла незнакомая прежде природа. Существо в нём злилось, скалилось, но покорно приникало к земле, будто старалось врасти или спрятаться в ней. Существо хотело бежать.       Желание это было огромным, почти ощутимым, назойливо жужжало от уха до уха, как бестолковая муха. Но мир вокруг был ещё больше, склонял на колени обилием теней и бликов, давящих звуков и резких, как никогда, запахов. Никогда ещё с высоты пятилетнего возраста он не представлялся таким неприветливым и необъяснимо сложным. Никогда прежде он не ощущал так явно собственной мизерности и незначительности. Ничтожности.       Взгляд неотрывно буравил ярко-зелёное тельце ящерицы, замершей от него так близко, что можно вытянуть руку, выпрямить пальцы и даже дотронуться. Мысль об этом вызвала восторженный трепет и отвращение. Ящерица была маленькой и беспомощной, и потому острее хотелось показать ей свою силу, согнать, растоптать, прихлопнуть. И всё же он её не тревожил, распластавшись по земле и всматриваясь в чёрные глаза-бусины. Он знал, что был сильнее и больше, но ведь в размерах мира они даже похожи. И потому ящерица ему нравилась. Лениво греющаяся на тёплом камне она как бы показывала, что этот большой мир ей совсем не страшен, а значит, и он справится.       Но чем дольше он смотрел, тем гаже она казалась. Изворотливой, неприятно скользкой, в своей яркой раскраске больше ядовитой, чем безобидной. Но почему-то он находил её красивой. Ящерица вдруг напомнила ему Тильду.       — Нравится тебе?       Голос её, сухой и грубый, глушился бурным потоком, будто доносился из его недр, а не откуда-то сбоку. Было в этом что-то неправильное, неуёмное. Как вода, задушенная вставшей поперёк дамбой, но рвущаяся яростнее, быстрее, только бы ей позволили.       Детский взгляд метнулся к обрывистому краю. Там узкая речка шумно перекатывалась с невысоких, каменистых порогов. Ничто его от неё не отделяло, и мягкий гул звучал зовом бездны, и напряжённое тело вторило каждой клеткой, что опасность близко. Мама бы никогда не позволила ему быть здесь. И лишь это чувство запретного удерживало его от того, чтобы метнуться обратно в безопасную чащу.       «Мы просто поиграем, » — так Тильда сказала. Что-то в нём знало, что это неправда. Знало как то, что прежде, чем напасть, ящерицы выжидают.       Пальцы сжались сильнее. Он исподлобья взглянул на высящийся силуэт, но ничего не ответил. В горле было привычно сухо. Прошли дни с тех пор, как с его губ срывался хоть звук. Упрямство напоминало игру. Лишь сначала. Но всему, что его окружало, оказалось неважно, кричал он или молчал. Небо было к нему глухо, мир — шумен, и он затерялся в этой какофонии раньше, чем обрёл голос. Теперь это и вовсе казалось ненужным. А потому и ей он ничего не скажет. Ни слова.       В груди заклокотало. Шелест засыпающего леса стал более явным, знаменуя приближение ещё одного лица. Фигура Тильды перед ним, казалась, вытянулась ещё сильнее, а худые пальцы неестественно скрючились, как когти хищной птицы, готовящейся вцепиться в добычу, но с места она не сдвинулась. Он замер тоже, прислушиваясь, резко втянув носом густой, пыльный воздух, стелющийся по земле длинным саваном; боль пронзила пазухи, но стало спокойнее.       Мчащееся сюда тело было лёгким и хрупким, лишь торопливость оставляла за ним хрустящий гул ломающихся веток и потревоженной листвы. Звук резко оборвался и стих. Из теней деревьев выступила другая — бледная, тонкая, будто бы неживая. Он узнал её сразу, испытав что-то отдалённо похожее на радость.       — Тильда…       Девушка запыхалась, и голос её срывался. Замершая у дальнего края дамбы, она упиралась ладонями в колени и старательно пыталась отдышаться, но беспокойный взгляд был направлен в его сторону, неотрывно, будто только его и выхватил. Будто он был важен. Наверное, поэтому оказалось так радостно её видеть.       — Мы играем, — привычно глухо заметила Тильда. Ни одна эмоция не исказила отрешённого спокойствия лица и не поймала её на лжи.       — Перестань, ты пугаешь его…       — О. — Прозвучало почти виновато, но вина та была наигранной, немелодично фальшивила подобно испорченному инструменту. Тяжёлый взгляд упёрся в него, холодно и требовательно, вызывая единственное желание — приникнуть к земле ещё ближе и оскалиться. — Я пугаю тебя?       Всё в маленьком, напряжённо сжавшемся теле кричало, что так и было. Лицо стыдливо загорелось, обжигающе горячо, до слёз, до обидного. Она его злила. Захотелось подскочить, вцепиться в длинную юбку, толкнуть, а после ещё и ещё, пока не сдвинет её с места, пока она не станет просить остановиться, пока не поймёт, что он ни капельки не боится. Но Тильда была сильной. Она нарочно его злила. Он угрюмо зыркнул на неё и промолчал. Лицо девушки перекосилось, будто под красивый нос сунули что-то особенно неприятное и дурно пахнущее.       — Бестолковое создание. — Яростное шипение взвилось на тон выше. — У щенка пропал голос?       Силуэт слабо, непроизвольно качнулся ему навстречу, как гнущееся под порывом ветра тонкое деревце. Едва уловимый шаг, оборванный тихо брошенным в спину девичьим голосом.       — Ты меня пугаешь.       Непрошенная гостья больше на него не смотрела. Взгляд больших, светлых глаз упрямо буравил затылок сестры. Взгляд непонимающий, потрясённый и словно испуганный за троих. Тильда застыла, дёрнув головой, всего на мгновение продемонстрировав резкие изгибы профиля. Она показалась ему усталой.       — Убирайся. — Голос вновь стал тише и глуше, из-за чего пришлось вслушаться. — Сказала же, сама всё сделаю.       Робкое предчувствие чего-то нехорошего закралось под рёбра, опутало голову туманными кольцами. Но происходящее было ему непонятно и сложно. Опасность ощущалась в самом воздухе подобно насыщенному аромату. Рассеянная, вьющаяся тонкой нитью, концы которой опутывали хищные пальцы Тильды. Подобно неразумному зверю он оставался глух и слеп к ней, ведь игры взрослых, особенно самые подлые, недоступны ещё неискушённому детскому пониманию и необманутому доверию.       Ящерица перед ним разинула беззубый рот. Мягкая складка шеи забавно дёрнулась, и он невольно засмотрелся на это нелепое, но по-своему симпатичное существо. Наверное, потому и не видел, как неуверенно замялась девушка на дальнем конце дамбы, ломая пальцы, будто в помутнении покачивая растрёпанной головой. Не видел блеска всегда кротких глаз, проступившего так неожиданно и твёрдо, и бледных губ, шепчущих сиплое отрицание, а после испустивших непривычно жёсткое, непримиримое:       — Нет.       Ноги сорвались с места, но она была слишком далеко, чтобы успеть. Заметившая движение Тильда ошарашенно обернулась и тут же метнулась к нему. Поднявшийся шум вспугнул сначала ящерицу, и только затем — как импульс упавшей костяшки домино — его. Но он не успевал ни встать, ни отмахнуться от надвинувшейся тени — тело в тот же миг оторвалось от земли, угодив в цепкий капкан женских рук.       — Он всего лишь ребёнок, Тильда!       — Пусть сдохнет, Грета!       Эхо их высоких голосов вороньим криком взмыло в воздух, звучно прокатившись по упругой листве деревьев. Он не вслушивался, а потому смысл короткой перепалки ускользнул от него как отрезало. Перед глазами по-прежнему стояли лишь сиганувшее к краю дамбы чешуйчатое тело и длинный обрубок хвоста, оставшийся на нагретых плитах.       Эта картина поразила его больше, чем утерянная опора и вид собственных ног, болтающихся в воздухе. Загнанный в угол, в сжавших грудную клетку тисках нагрянувшей так резко опасности, он был совершенно беспомощным, а крошечное существо, уже придавленное носком сапога, так ловко избежало его незавидной участи. Хитро.       Обалдение мешалось с восторгом. Кровь кипела и била в голову, хотелось злиться, брыкаться и почему-то до одури вцепиться зубами в стиснувшую его руку Тильды. Он извернулся, выскальзывая из её хватки, но без толку — пальцы больно впивались в худощавое детское тело, сколько бы он не вился в жёстких объятиях, сколько бы не щипал и не царапал её холодные предплечья. Он упрямо не произносил ни звука, лишь шумно пыхтел, изматывая себя и её борьбой, а Тильда злилась, ядовитой змеёй шипя у него над ухом непонятное «чёртово отродье».       — Отец бы тебе не простил!       Отрезвляющий выкрик Греты не возымел должного эффекта. Губы девушки растерянно поджались, только беспокойный взгляд продолжал ловить каждый жест, каждый миг, ставший бы роковым и необратимым. Застывшая в нескольких метрах она не решалась приблизиться, вмешаться в их беспорядочную возню, нарушив и без того неустойчивое равновесие. Один шаг отделял их от бурлящей бездны, гудящего рёва, что стал особенно громким, словно подначивающим кинуть в жаждущий зёв неудачливую жертву.       — О да?.. — истерично хохотнула Тильда. — И где он сейчас?       Он ничего из этого не замечал, распалённый близкой свободой и ощущением почти парящего в невесомости тела. Ещё один рывок стал бы для него победным, но костлявая рука вдруг сдавила плечо и ключицу. Задушенный, хриплый рык вырвался из его горла. Дышать стало трудно. Короткий испуг. Зубы впились в холодную женскую кисть. Тильда вскрикнула. Или то была Грета? Шум воды тоже вдруг показался ему оглушительным. И осыпающийся град мелких камушков, канувших с края пыльным облаком.       Не было больше невесомости. Тело стало тяжёлым, наверное, из-за воздуха, что враз переполнил грудь, булыжником потянул вниз, навстречу чему-то больному и неминуемому. Но неожиданно грубо дёрнуло вверх. Голова закружилась, затуманилась, и он не сразу осознал, что оказался выше, чем был до этого. Болело плечо, язык саднил и ощущался кислым — он едва не лишился кончика из-за резко клацнувших челюстей.       — Эта… — Раздался сбивчатый голос Тильды под ухом. — Всё из-за этой…       И стало как-то мёртвенно тихо.       Она крепко прижимала его к себе. Пыльная занавесь по-прежнему лениво струилась из-под её сапог, замерших опасно близко к краю. Она запыхалась. Слова почему-то дрожали, и он с удивлением нашёл, что Тильда плакала. Взгляд соскользнул ей за плечо, остановился на Грете, что неприкаянно стояла в стороне, прижимая ко рту руки. Глаза её были зажмурены. Девчонки. Какие же они глупые.       Он тоже с трудом переводил дыхание, но настроение его теперь было приподнятым. Взбудораженный, едва не ликующий, он чувствовал себя победителем. И он чувствовал себя взрослым. Совсем как тогда.       Он не знал, почему и от кого они бежали. Редкие ветки хлестали его по макушке, и руки Тильды так же крепко держали его, полусонного, ничего не понимающего, и тихие всхлипы рвано касались слуха. Даже в темноте он отчётливо видел лица девушек, искажённые страхом и горечью. Он не боялся; рано усвоил, что скрыться можно лишь временно, а после непременно приходится бежать. Только в этом было спасение. И потому, зная это важное, недоступное никому, кроме них с матерью, он ощущал себя смелее и старше.       — Она тебе жизнь спасла, — прошептала вдруг Грета. Густые, чёрные косы пушились, ореолом окутывая страдальчески-бледное лицо. — Ты не станешь. Знаю, не сможешь. Пожалуйста, Тильда.       Пальцы сжались сильнее, ногтями впиваясь в его спину. Оба они будто этого не заметили. Он даже привык, что всё в ней кололо и было остро, от кончика носа до запаха хвои. Когда они бежали, он цеплял пальцами её волосы, они больно резали ладони. Тогда от Тильды пахло кровью, плечо было мокрым, но ему было всё равно, и он беспечно зарывался лицом в её шею. Наверное, сейчас она бы ему не позволила.       Тильда судорожно выдохнула, на краткий миг скосив взгляд к сестре. Глаза блестели от непролитых слёз. Зелёные-зелёные, как кожица сбежавшей ящерицы. Он различил в них даже собственное отражение, кривое, круглое, до ужаса смешное, и широко улыбнулся. Будто наконец вспомнив о его присутствии, она поджала полные губы, нахмурилась. Розовые пятна на щеках стали ярче.       — Чего уставился?..       Она почти шипела. Всё ещё зло, но как-то глухо. Становилось темнее и прохладнее; ему до ужаса захотелось спать. Руки запутались в смольной копне Тильды, перекинутой на плечо. Невольно, бездумно. Его это успокаивало, а глаза девушки расширились вдруг, как от испуга. Упущенный выдох, сухой, смиренный. Победитель и побеждённая. Странную игру она всё же придумала.       Они неожиданно сдвинулись с места. Барашки пены внизу и пыльный обрубок хвоста пропали из поля зрения. Несколько резких, размашистых шагов. Взвинченный голос процедил:       — Дура мягкотелая!       Не церемонясь, Тильда оторвала его от себя, скинув, как надоевший мешок с вещами, незримо маячившей позади Грете. На пальцах осталось несколько жёстких, чёрных нитей. Другие руки неловко обвили грудь. Совсем не такие сильные, непривычно нежные. Грубость Тильды ему ни о чём не говорила, но прижимающееся к спине тело и правда показалось почти по-матерински мягким. Если бы не запах, он бы даже поверил.       Девушка отошла, оценивающе окинув их взглядом. Стремительно наваливающиеся сумерки смазали любые следы слёз и страха; лицо приобрело вид белой маски. Злой и неприветливой маски. Скривив губы, она обесцвечено выдала:       — Оба подохнете.       А после развернулась, смахнув тяжёлые волосы с плеча, и прошествовала в тени густой чащи. Обострившимся зрением он провожал её силуэт, слышал шелестящее прощание ветвей, цепляющих юбку. Ноги вдруг коснулись земли. Лёгкая рука ласково прошлась по волосам; простой жест глубоко поразил его, заставив обернуться и недоумённо вскинуть голову.       Грета всматривалась в ту сторону, откуда по-прежнему легко различимым шумом тянулся след удаляющейся Тильды. Заметив его внимание, она улыбнулась. Опустилась перед ним на корточки, убрав растрёпанные косы за спину. Ладони начали аккуратно стряхивать его запылившиеся коленки.       — Посмотри на себя, весь измазался.       Как будто его это заботило. Он удивлённо наблюдал за девушкой, будто впервые увидел. Для него она была почти незнакомкой. Тихая и отстранённая Грета ему не нравилась — она была бесспорной любимицей мужчины, которого они называли «отцом» — это разделяло их больше, чем колкость Тильды. Но в последние дни она излучала добро. У Греты появился голос, и она улыбалась ему.       Ещё по-девичьи круглое, молочно-белое лицо было сплошь усыпано бледно-коричневыми крапинками. Она могла быть красивой, как Тильда, если бы не эта странность.       — Вот так.       Девушка выпрямилась, отряхнула ладони, нарочито бодро, будто они закончили невероятно важное дело. Улыбка не сходила с её губ, мягкая, очень светлая. Ему почему-то стало неловко и захотелось разреветься. Что-то в нём потянулось к ней, одновременно чужое и очень знакомое. Он не понимал ни её привлекательности, ни силы, но чувствовал словно идущий из глубины груди зов.       Заметив его замешательство, Грета протянула маленькую руку навстречу, приглашающе раскрытую. Лицо, словно озарённое светом, отчётливее выступило в тенях. Она вдруг напомнила ему и отца, и Тильду, и одним этим показала главное различие. Ни горящего кровью взгляда мужчины, ни ядовитой зелени, спрятанной за тяжёлыми веками. У Греты глаза были в цвет моря, поэтому он без раздумий ухватился за её руку, скрепляя неожиданную близость.       — Славно поиграли, да?       Кожа её была холодной, но жест ощущался тёплым. Как ласкающий голос. Как мягкий мех. Как вновь появившийся уголок безопасности в этом большом и непонятном мире.       Впервые за долгое время ему захотелось ответить, но сознание уже уносилось далеко от этого леса, от нежной ладони девушки и поднимающего прохладу ветра. Уносилось туда, где было тепло, и тесно, и всё существо его окутывал сладкий молочный запах и певучие звуки родного голоса, невнятные, незнакомые, но понимаемые на совершенно инстинктивном уровне. То были звуки неприлично старой колыбельной, не о нём и не для него; картинки не складывались, но ощущались благословением давно утраченного кем-то прошлого, величественно горели знамением ещё грядущего.       Место начала, место обезоруживающей безопасности и молчания, неизменное место ожидания, пока не явится таинственный и очень важный он. Место было ему знакомо до мельчайшей детали, до каждого завитка древнего корня, до точки, в которой преломлялся лунный свет, неспособный проникнуть сюда с далёкого небосвода. То было пристанище камня.       Пристанище, которое показал ей он.       У неё сбивалось дыхание. Землистые стены будто выталкивали её изнутри, воздуха было мало и сонным дурманом он заволакивал зрение, мысли, само восприятие реальности и себя. Он умолял остаться, а ей хотелось уйти.       Руки потянулись к лицу. Узкие, женские, они пахли лавандой и молоком. Её руки. Мия озадаченно рассматривала сморщенный узор на ладонях, почему-то ощущая странную инородность. Незнакомость. Её руки?.. Язык слабо шевельнулся; во рту было сухо и молчаливое «отпусти» не приобрело ни звука. Хотелось проснуться.       Почему она не могла проснуться?..       Она была уверена, что происходящее — сон, но осознание этого отчего-то не разбило слишком живую иллюзию. Будто что-то насильно удерживало её тут. Спина ощущала жёсткую землю, было чудовищно тесно, и громкие удары пульса эхом отдавались в каждой клетке, вибрировали в самом пространстве, плотно облепившем тело. Словно она и есть сердце.       Мия распростёрла пальцы, желая пропустить к лицу хоть самый скромный луч света. Но ничего не было. Лишь блик, который она не могла нащупать, увидеть, найти. Сознание вязло. Рука начала двоиться перед глазами. Нечёткий контур вдруг показался ей очень настоящим. Знакомым. Она потянулась к нему кончиками пальцев, ощутив его тепло, и плотность, и побежавший по оголённым нервам ток.       Голова испуганно качнулась в сторону. Если бы у неё был голос, она бы вскрикнула.       На расстоянии выдоха Мия видела до боли знакомое лицо, плечом ощущала чужое плечо, вплотную, так неприлично горячо. Бурый полумрак драл веки, но как же отчётливо она различала её выступающий в профиль римский нос, две родинки на левой скуле и оливковый блеск смуглой кожи.       — Ал…       Дыхание стало болезненно частым.       — Алессия?..       Казалось, непослушный язык произвёл лишь свист. Глаза заслезились, искажая картинку. Мия с трудом сглотнула склизкий ком, образовавшийся в горле, жалко шмыгнула носом, разрезав вязкую тишину.       Нет, она не могла поверить. Не могла видеть её так реально, будто последний облик, запечатлевшийся в памяти, не улыбался ей с фотографии. Не могла чувствовать так, что спирало в лёгких и становилось жарче от тесно прильнувшего к ней тела.       Наверное, нужно было начать говорить, и пылко просить прощения, и выпалить целую тонну вопросов, на которые так жаждала получить ответы. Одна мысль об этом делала больно, душа её, впивалась в горло. Мия почти физически ощущала, как теряется в этом непреодолимом молчании. Но женщина вдруг повернула к ней голову, наградив мягкой улыбкой, пальцем тронула свои губы. Нет, молчание между ними нерушимо, уже навсегда и необратимо.       Мия, стиснув зубы, наблюдала, как медленно Алессия вновь вытянула руку кверху, словно указывая направление. Словно просила её сделать то же. Но глаза по-прежнему ничего не различали, как если бы она упрямо набрасывала на них воображаемую, но оттого не менее плотную ткань. Ей надоели эти игры. Хотелось только взвыть от бессилия и бежать из этого пугающего места сломя голову.       Что, если она навечно теперь здесь?..       — Я не понимаю… — слабо просипел её голос, обессиленный и потухший.       Тёплые пальцы обхватили запястье, с мягкой настойчивостью приподняв безвольную руку. По щекам скользнули горячие слёзы. Слишком реально. Какой-то персональный ад или пристанище для неупокоенных душ?       Мия зацепилась за эту мысль. Словно смакуя, перекатила на языке. Пристанище. Казалось, она что-то помнила. Что-то знала. И именно это знание удерживало её тут.       Облизнув солёные губы, она напряжённо всмотрелась в темноту созданного природой свода. Сердце истошно заколотилось, предчувствуя его близость, его силу и странное родство, как если бы их связывала сама кровь. След лунного камня отозвался в каждом уголке её тела, пусть ей и не дано было нащупать или увидеть его.       Кисть, ведомая рукой Алессии, поддерживаемая ею, как прочнейшим каркасом, зависла в воздухе. Мие казалось, что, если она достаточно постарается, то несомненно поймает саму мглу в свои пальцы и, раздирая на дымчатые лоскуты, найдёт среди них свой камень. Обманывая разум, глаза выхватывали голубой всполох, задерживая его свет на подрагивающих ресницах. Она откуда-то знала, что наяву адуляра давно уже не было в этом месте. Могла ли именно здесь найти его Алессия? Могла ли она ощущать его так болезненно-жарко, как ощущала сама Мия? Были ли они все связаны и откуда в их жилах взялось это знание? Казалось, впервые в своих вопросах она была так близка к правде.       Их сцепленные руки легко качнулись, на тыльной стороне ладони остался след чужого касания. Мия увидела в направлении указательного пальца молочно-белую каплю. Под кожей зудело немое: «Вот же он, бери!». Нужно было лишь дотянуться, но теснота упорно мешала. Понятия расстояния будто и вовсе здесь не существовало. Она начинала злиться. Словно насмешка над её бессмысленными потугами, сухой выдох тронул левую скулу.       Слишком близко. Она ощутила его горячее плечо, такое же жаркое дыхание на коже. Смогла различить даже бледную россыпь веснушек на кончике длинного носа, блёклых, будто едва пробивающихся из-под тонкой кожи, светло-серых, как и всё в нём.       — Я вам его покажу.       Мия крепко зажмурилась и наконец вскрикнула, но лишь отзвук приглушённого смеха Ульфа заполнил голову и пространство землистого склепа.

***

      Ложка звонко ударилась о край чашки, выскользнув из ослабших пальцев, и поскакала по каменному полу. Дребезжащее эхо разнеслось по свободно раскинувшимся стенам столовой. Мия ощутимо вздрогнула, вынырнув из тягостных размышлений. Заметила, как молоденькая горничная, Люсиль, составляющая ей совсем ненужную сейчас компанию, бросилась подбирать упавший предмет.       Перед глазами всё слегка плыло, будто было затянуто бледным дымом. Будто она всё ещё дремала не в силах сбросить оковы сна и чётко воспринимать реальность. Паршивый сон и такая же паршивая реальность.       Её мутило. Хотелось вцепиться пальцами в свои плечи и драть зудящую от невидимых прикосновений кожу. Мия уставилась на свои кисти. Их потряхивало, как в припадке.       «Ведешь себя, как наркоманка. Возьми себя в руки, идиотка!»       Она мечтала скорее сбежать из этого места. Сменить обстановку. Увидеть чьи-нибудь лица. Незнакомые, настоящие, живущие своими нормальными, необременёнными слишком большой ответственностью перед миром жизнями. Собственными жизнями, не разорванными чувством, что в голове давно поселился кто-то лишний.       «Просто придумываю, » — мысленно заключила Мия.       Она приказала себе не думать вовсе. Ни об этом, ни о чём другом. Только тихо прокляла про себя настырность старика Мора, который умудрился перехватить их прежде, чем они успели покинуть особняк. Если бы не это неудачное стечение обстоятельств, ей не пришлось бы теперь оставаться наедине со своими безрадостными предположениями и домыслами.       В голове начинало гудеть, шуршать и шелестеть. Как в потерявшем связь со спутником телеэкране. А может, то были отголоски немелодичных ударов ложки о древние, холодные камни, затерявшиеся в вышине потолка. Мия вздохнула. Одно ясно — такой шум уж всяко не остался незамеченным.       Она стыдливо обернулась к неплотно прикрытым дверцам. Не было слышно ни отдельных фраз, ни приглушённого, а потому невнятного гула разговора Виктора и Мора. Спугнула?       Она вновь сосредоточилась, старательно прислушалась. Возможно, она так крепко забылась в своих мыслях, что вовсе не заметила, как вампиры удалились из этого места. Слегка откинувшись на стуле, Мия всмотрелась в оставленную прореху, открывающую вид на пустой и светлый холл. Никого и ничего, кроме изрезавших помещение редких солнечных пик и ленивого танца пыли в глубине них.       Она почти смирилась. Но в поле зрения вдруг нарисовалось лицо испанского князя, отчётливо недовольное. От неожиданности сердце сбилось и лихорадочно зачастило. Наградив девушку снисходительным взглядом, тот недвусмысленно дал понять, что не потерпит её присутствия в диалоге, пусть и незримого, оглушительно хлопнув дверными створками.       — То же мне, — себе под нос буркнула Мия, нехотя признав поражение. — Не очень-то и хотелось.       — Вы ждёте детей?       Стул под ней пошатнулся от резкого оборота. Она опять забыла о своей непрошенной компаньонке, и потому, заслышав сухой голос, съёжилась, как если бы её окатил столб ледяной воды. А может, отрезвил бессмысленный вопрос, вырвавшийся так легко и неуместно. Мия непроизвольно поправила вырез платья, слишком глубокий, чтобы скрыть уже заметно полную грудь, обтянутую кружевом комбинации.       — Прости?..       Казалось, та вовсе не обратила внимания на её смятение, слишком сосредоточенно рассматривая зажатую в пальцах подобранную чайную ложечку. Мия втянула губы, усиленно давя поднимающееся раздражение.       Люсиль была… странной. Даже отталкивающей. Прямая осанка, будто позвоночник её заменяла негнущаяся спица, узкое лицо и манерные жесты отдавали чрезмерной педантичностью и фальшью. Высокомерием. Будто всем своим видом девушка излишне картинно демонстрировала, что находилась в одном шаге от причастности к желанной касте бессмертных, а скромная должность была лишь временной и мало волнующей издержкой.       — Никто другой не сообщал о скором приезде детей. Значит, к ссоре, — задумчиво отчеканила Люсиль. Острее выделилась впадинка над вздёрнутой верхней губой. Она глухо хмыкнула и наконец подняла светлые, с поволокой глаза на Мию. — Примета такая. Я принесу чистую.       С трудом поборов желание покрутить пальцем у виска, округлившимися глазами Мия проводила её жёсткую спину в сторону кухни, даже не попытавшись разобраться в путанном монологе. Ей с лихвой хватало собственных неразрешимых вопросов.       Высоко задрав голову и прикрыв веки, она трижды глубоко вдохнула и выдохнула, пока не ощутила, как болезненно стянуло кожу шеи. Размяв её несколькими круговыми движениями, она вернула внимание к столу.       «Нет, так не пойдёт».       Чашка и тарелка едва тронутых вафель были тут же отодвинуты в сторону. Хуже неизвестности только смириться с ней.       Мия зарылась взглядом в беспорядочный ворох салфеток, укрывших столешницу, потянулась к особо остервенело смятому комку и попыталась расправить его непослушными пальцами. Поплывшие синие чернила размывали наспех накарябанные строки.       «Неглубокое, округлое пространство; запах земли и перегнивших листьев. Площадь вмещает три взрослых тела. Высота -? Воздух спёртый. Дневной свет не проникает, возможно, ночь. Верх — свод. Корни? Пещера. Камень спрятан; камень найден у Алессии. Алессия оборотень. Волки.»       Последнее слово было выделено особенно жирно и подчёркнуто двумя размашистыми линиями. Какая-никакая, но всё же попытка упорядочить тот кавардак, что образовался в её голове после пробуждения.       Мия хорошо знала эти реалистичные сны, в которых могла задыхаться от страха, и падать, и плакать так, что просыпалась с мокрыми щеками. На утро они рассыпались песчаными замками и совсем не трогали её сознания. Но этот был иным. Словно приоткрытое закулисье того, что слишком долго разворачивалось за её спиной.       Предречение или послание?       Облик итальянки, уже вымытый временем из её памяти, не мог быть столь чётким, будто они встречались накануне. Утреннее видение же учло каждую крохотную деталь вплоть до запаха духов — смородинового листа и туберозы — который Мия уж точно не могла припомнить, но, ощутив вновь, убеждённо знала, что он всегда принадлежал Алессии и никому кроме.       И пусть последние полчаса она слишком рьяно убеждала себя в обратном, чувство, что произошедшее во сне не было обычной фантазией, не отпускало. Ни место, ни смутный след камня, ни тянущая в его направлении рука Стража. Она давно усвоила, что необъяснимое случается и рамки привычного мира не так прочны, как кажется. Мия отчего-то была твёрдо уверена, что, знай она точку на карте, приснившееся подземное укрытие открылось бы ей ровно в таких же декорациях.       Была ли причиной подобного необъяснимая связь, что влекла её к лунному камню? Или же связь, путанная и прочная, как корневая система вяза, тянулась от Стража к Стражу? Даже мёртвому? Может, ей открылись бы даже забытые истины древнего Ордена? Но все её наивные выводы легко разбивались о единственное слово.       Волки.       Мия устало помассировала виски. Казалось, всё сходилось. История о напавших в датской глубинке оборотнях. Слухи о том, что украдено нечто ценное. Ночное происшествие на дороге сразу после демонстрации камня перед князьями и их окружением. Даже упущенный ей ранее факт, что адуляр был найден Алессией, а не кем-то со способностями, как у Мии.       Она почти уже не сомневалась, что вампиры не так безвинны в этой истории и могли расплачиваться теперь за грубые ошибки, совершённые когда-то в прошлом. Но всё это переставало иметь какой-либо смысл, стоило вспомнить о причастности к каждому спорному моменту Ульфа. Подобно обиженному ребёнку, что зло пакостит другим детям, не принявшим его в игру, он разбивал своим присутствием каждый стройный образ правды, который она скрупулёзно пыталась сложить из обломков.       Ульф был единственным звеном, которое не подходило ни к одному другому. Звеном, из-за которого цельная цепочка так и оставалась разобранной на мелкие детали: вампиры с их непонятным препаратом, оборотни, Орден и лунный камень. Если к первому она ещё могла притянуть Тильду, семью художника и напавших волков, то интерес Ларсена к Стражам оставался за гранью её понимания.       — Лука Меро ведь погиб как раз двадцать пять лет назад. Он оказал мне услугу большую, чем я мог просить и даже помыслить. Умный был вампир, энтузиаст. Стихоплётчик, правда, совершенно кошмарный.       Наверняка историк мог что-то ведать о камне. Возможно, именно это необъяснимое знакомство, в которое Мия по-прежнему с трудом верила, дало Ларсену знание о нескольких адулярах. Тайное знание, что ощущалось приманкой и так злостно её нервировало.       Но так ли могущественен был тогда лунный камень, как ходили легенды? Едва ли Лука Меро скрыл нечто подобное от своего печально известного друга. Едва ли Итан Вуд пренебрёг малейшей возможность заполучить его влияние.       «А значит, — делала логичное на её взгляд заключение Мия, — такой возможности попросту не было. Значит, адуляр был слишком крепко зависим от Стражей, которых сгинувший князь опасался. Значит, их практически единовременное появление в мире - не совпадение. И значит, сегодняшний сон, ищущая во мраке рука Алессии и звенящий по землистым стенам смех Ларсена были не просто плодом буйной фантазии».       Ей стало вдруг необъяснимо тревожно. Смятение, неверие и медленно разгорающаяся ярость напомнили ей гадливое чувство загнанности, какое Мия ощущала, будучи запертой в комнате Ульфа Ларсена. Вспомнились его потемневшие глаза, такие пугающе нечитаемые, но просверливающие насквозь.       — Скажем так, неравнодушный… к судьбе Ордена.       Выходило так, что никаким лишним звеном Ульф не был. Совсем напротив. Понимание, которым она не владела, о нём, его природе и скрытых мотивах, делало его тем самым связующим элементом, открывшем бы ей всю полноту картины. Что нужно ему было от камня и Ордена? Откуда он вообще мог знать больше кого бы то ни было? И, что самое главное, какого чёрта ему нужно было от самой Мии?       Она вспомнила изуродованный портрет, скрытый холщовой материей. Её глаза. Сердце часто-часто забилось. Могла ли она по незнанию ошибиться?..       Девушка быстро развернула ещё пару исписанных ерундистикой салфеток, откидывая их в сторону, пока не нашла нужную. Два коротких слова — «Грета» и «дамба» — были начертаны так бледно и неуверенно, будто само их присутствие на бумаге могло вызвать их реальное воплощение и заставить её поверить, что виденное во сне — правда.       Перед мысленным взором слишком чётко стояли смольные, как у Тильды, косы и выделяющиеся на бледном лице глаза. Большие и светлые. В цвет моря.       «Кем она была для тебя?..»       За всю жизнь Мия не знала ни одной Греты и вряд ли слышала это имя недавно. Это было почти бесспорным аргументом за истинность происходящего с ней в беспамятстве. И всё же значительно помутневшую за прошедшее время часть сновидения Мия предпочла всячески отрицать. К чёрту.       Руки её снова мелко задрожали. Она с силой сжала пальцы, вгоняя ногти в ладони.       Она смутно помнила некоторые свои недавние сны, в которых происходило что-то до боли знакомое, но в то же время абсолютно ей чуждое. Словно что-то вынуждало её проживать события, мысли и ощущения, которые принадлежали кому-то другому. Которые Мия почему-то называла своими. Она не придавала им большого значения; даже подобные фантазии можно было объяснить, если приложить достаточно усердия.       Сегодняшнюю объяснить не получалось, а признать — не хотелось. Она не была собой. Она была им, и ей было пять. Она была маленькой, а Тильда Ларсен — почти великаншей, сжимающей её — маленькую — в своих цепких руках. И Мия видела её лицо, которое не выглядело привычным ей лицом, из-за цвета глаз или ещё более неподходящих им слёз. В её голове был целый ворох не складывающихся в яркие пятна воспоминаний (не её воспоминаний), и всё происходящее тоже казалось одним большим, украденным у кого-то воспоминанием. Абсолютная дикость.       Принять, что она не своими глазами могла наблюдать эпизод жизни Ульфа Ларсена, было абсолютной дикостью.       Такой же, как каждый полузабытый сон, в котором она чувствовала свои ломающиеся связки, и видела чужеродные звёзды, пугающую фигуру волка и лунные камни размером с ладонь, и задыхалась озёрной водой. Такой же, как повёрнутый против неё гипноз и собственное воспоминание, отразившееся вдруг в голове посторонним взглядом. Такой же, как непонятное воздействие адуляра, пускающее кровь ей и попавшемуся на глаза Ларсену.       — Ты говорила во сне.       Такой же, как тревожащий сам по себе губы язык, никому незнакомый. Разве что давно мёртвым. Ненормально сверх всякой меры.       Рука потянулась к следующей мятой салфетке. Одно слово. Мия не была уверена, что вообще могла назвать его словом, а не набором букв. Она медленно разгладила подушечкой пальца каждую помятость, трижды обвела каждую выведенную синим линию, словно они были выпуклыми, а она утратила зрение. Манагармр. Манагармр. Манагармр. Чёртова бессмыслица.       Крупная капля сорвалась с кончика носа, бледно-розовой дымкой стремительно развеявшись в сложенных лодочкой ладонях. Пальцы начали неметь от холода. Мия опомнилась, плеснув водой по лицу. Больно, как от кома снега, пущенного злым ветром. Надсадный вздох тронул грудь, переносица противно заныла, но стало легче.       Она не знала точно, что её разбудило — эхо собственного вскрика, противной вибрацией разнёсшееся по черепной коробке, или неспособность вдохнуть носом и знакомый металлический вкус, терзающий пазухи и горло. Она осознала себя, уже сидя в постели, удерживая густую, тёмно-красную лужицу, собравшуюся в дрожащей ладони.       Снова кровь. Это становилось раздражающей закономерностью.       Но всё закончилось раньше, чем Мия успела поддаться испугу. Щедро заваленная полотенцами, она оказалась в ванной быстрее, чем способны привыкнуть глаза к болезненно-яркому свету. В носу ощущалось неприятно сухо. Где-то между двумя неудачными попытками приподнять веки она смогла различить обеспокоенно бледное лицо Виктора и даже невпопад, до смешного бодро прогундосить что-то отдалённо напомнившее «уже всё, я в норме». Ей бы ещё вспомнить, о чём он спрашивал до этого.       Мия зло шлёпнула по замоченному в раковине полотенцу, взглядом зацепившись за грязно-жёлтое пятно, расцветшее на когда-то белом.       — Ну какого чёрта!       Шипящее восклицание показалось ей особенно громким. Вероятно, из-за пустоты ванной комнаты. Мысли залипали, как барахтающиеся в смоле мухи; ничего другого не оставалось — только прихлопнуть. Не стоило задерживаться здесь. Не стоило оставаться одной слишком долго. Позволить отголоскам недавних видений даже секундное попустительство было слишком рискованно.       Она и так с трудом пришла в себя. Что-то в ней словно упёрто продолжало цепляться за ускользающие образы, одновременно желая и страшась безвозвратно покинуть ненавистное во сне место. Хотелось стереть и хотелось запомнить в каждом нюансе. Выкинуть из головы. Записать и разобрать на детали.       Было ли это важно?..       Могло ли уставшее подсознание всего лишь спутаться с разыгравшейся фантазией? Мия хорошо себя знала. Жадно впитанная перед сном история взбудоражила её достаточно, чтобы обрести в отключённой голове художественные детали и обманчиво яркие краски.       И всё же ей было страшно. Ведь она ощущала. Раздражающие запахи и оглушительные звуки. Чужие руки.       Мия стряхнула мешающие капли с пальцев, рассеянно вытерла их о сухой конец полотенца, свисающий с края умывальника. Взгляд почти дико вскинулся к зеркалу, словно пытался найти что-то знакомое, близкое. Неопровержимое подтверждение, что она не он.       Собственное отражение ободряюще ей моргнуло, вымучив кривую улыбку. Знакомое. Только тени под глазами показались темнее и глубже привычных. Мия прошлась ладонями по влажной коже, приводя себя в чувства.       Не было ни чёртовых дамб, ни подземных укрытий под старым древом. Не было ни мёртвых, ни чьих-то чуждых, неизвестных ей лиц. Не было ничего — лишь плоды неугомонного воображения. Верно.       И всё же… Что за чертовщина с ней происходила? Сначала в отеле. В лесу после нахлынувшего видения. Почему теперь, во сне? Ответ она нашла почти сразу, горький и неоспоримый. Снова Ларсен.       Кисти с силой стиснули край раковины. Она его видела. Чётко, как наяву. Короткий контакт глаз, словно запускающий эту больную реакцию. Случайность? Мия бы посчитала себя круглой дурой, если бы в это поверила. Она мысленно пообещала себе выбить из парня всё дерьмо, как только поймёт, как и почему тот намеренно это с ней делал (что бы он там ни делал).       Нервный ритм, отбитый ногтями. Слишком насыщенная ночь, слишком много несочетающихся между собой фактов. Но почему Алессия и почему Ларсен? Никакой связи.       — Я вам его покажу, — беззвучно повторили её губы.       Глупость. Несусветная чушь. Что если?.. Мия тут же одёрнула себя, не дав мысли оформиться. Алессия давно отказалась поддерживать контакт с представителями сверхъестественного мира. Уж точно не с оборотнями. Уж точно не с Ульфом. Даже мысленно это прозвучало абсурдно.       Он говорил ей это. Она просто запомнила. Глупо искать второй смысл там, где ему не место. Мия, как заведённая, твёрдо повторила про себя несколько раз пресловутое «запомнила».       Две женщины и ребёнок, пропавшие без вести. Всего лишь запомнила.       Они были сёстрами. Вампир и его дочери. Это она придумала.       «Чёртово отродье».       Она он называла его отцом.       Тильда не была той, кого он назвал матерью.       Мия почему-то не могла заставить себя разжать пальцы. Похоже на сумасшествие. Ей было тесно. Как в этой огромной ванной комнате могло вдруг стать так до абсурдного тесно?       Чужое присутствие, непрошенно близкое, прилипло к плечам и шее. Расфокусированный взгляд с трудом прояснился. Глаза в отражении показались ей серыми.       Ладонь Мии впечаталась в зеркало так резко, что оно задрожало, устыдив, моментально охладив разгорячившийся разум. Ненормальная дура. Сердце истошно билось где-то в горле. Плечи зудели, будто их правда (снова) кто-то потрогал.       Лицо горело. Между пальцами робко проглядывались её нахмуренные брови и округлившиеся, как от испуга, глаза. Почти чёрные из-за расширившегося зрачка. Угрюмо взглянув на отражение исподлобья, будто в любой момент то готово было предать её снова, Мия быстро юркнула вниз, подхватила брошенное на полу одеяло, в котором её принёс Виктор, и плотно обернула вокруг обнажённого тела.       Из ванной она выскочила, едва не сбив мешавшуюся дверь.       «Так держать, Мия! От отражений мы ещё не бегали».       К счастью, ни её взвинченности, ни позорной трусости вампир не заметил. Как и её появления в целом. Шторы скрывали его силуэт, по ногам едва тянуло сквозняком — полудённое солнце уже убило любой намёк на прохладу — но Мия догадалась, что окно широко распахнуто. Быстро догадалась и о причине.       Она скосила взгляд в сторону кровати, виновато поджала губы, обнаружив алое пятно, испортившее наволочку. Предательница-подушка тут же была сброшена на пол. При мысли, что придётся опять обратиться к Виен, вина в груди распухла до немыслимых размеров. И всё же лучше к Виен. Не хватало ей только ненужных сплетен.       — Ты в порядке? — с деланой бодростью протянула Мия.       Виктор не ответил, а ей вдруг нестерпимо сильно, до свербящих ладоней захотелось выкинуть что-нибудь из ряда вон. Испытать на нём силу гипноза, лишить ближайшую ветклинику нескольких пакетов крови или даже поделиться собственной, раз организм девушки не сильно брезговал лить её где ни попадя. Любую абсурдную глупость, которая избавила бы вампира от голода или, как минимум, оказалась полезнее бесплотных уговоров.       Мия знала, что после нападения на дороге он точно станет ещё более упорен в том, чтобы не спускать с неё глаз. Она не могла вытащить его на охоту насильно, пусть это и представилось ей в некотором роде забавным. Но ей вполне хватало безрассудства и храбрости, чтобы предложить съездить вместе.       Эта неожиданная мысль её даже обрадовала, и Мия воодушевлённо набрала в грудь побольше воздуха, уже готовая озвучить своё по меньшей мере гениальное предложение, когда её опередил голос Виктора:       — Давно это началось?       — М-м?       Штора пришла в движение, наконец явив ей привычно собранного супруга. Самый обычный вид, ничего тревожащего. Взгляд, ясный и цепкий, прошёлся по её лицу и замер на глазах, считывая все её опасения, как на ладони, ввинчивая заместо них холодную убеждённость в их напрасности. Как если бы они были лишь частью её собственного морока.       Мия вздохнула, признавая, что момент упущен. Как в нелепой игре, где право первого хода достаётся более талантливому игроку, а потому любые попытки отыграться заранее становятся близки к нулю.       — В отеле был первый раз, — ответила она наконец, оставив любые попытки увиливать. Заметив скептичный взгляд вампира, с напускным негодованием вскинула брови и добавила: — Честно, клянусь своим удостоверением журналиста!       — Из-за камня?       «Из-за Ларсена, » — мысленно исправила Мия. Но давать знать об этом Виктору пока не стоило. У неё оставалось несколько крайне важных вопросов к парню, чтобы позволить ему преждевременно сгинуть в одном из каналов. Она могла разобраться с ним самостоятельно. И, если её домыслы окажутся правдой, она сделает это с радостью.       — Я не знаю. — Мия красноречиво пожала плечами. — Сейчас то камня и близко нет.       — Он был при тебе с самого аукциона.       — Не всё время. К чему ты это?       — К тому, что это может быть побочной реакцией на продолжительный контакт с твоим камнем. А может оказаться реакцией на то, что второй украден, — понизив голос, заметил Виктор, коротко скосив взгляд к двери, а после отрешённо уведя к окну. — На его нынешнего владельца, может?..       Мия нахмурилась, задумчиво прикусив губу. А вот это интересная мысль.       Она не могла реагировать только на близость адуляра, ведь с аукциона вынесла его в тонком платке, заткнутом под ленту бюстгальтера. Кроме того, некоторое время носила его и Лита. Та вовсе не говорила ни о каких посторонних ощущениях. Да и в версии с Ларсеном появились очередные противоречия. Ничто в ней не отзывалось на него так остро ни в злополучной каморке, ни в музее, ни в его комнате. Только во вчерашний вечер, когда при ней оказался минерал. Когда кража уже была совершена.       Липкий холодок вновь прошёлся по коже, а едва уловимый запах перегноя, какой она ощущала во сне, в землистом укрытии, коснулся носа. Что-то определённо связывало адуляр с Ульфом. Уж не он ли всё же приложил руку ко всей этой истории?       Мия тряхнула головой. Наверное, она начинала притягивать. Варианты Виктора звучали более осмысленно и складно. Она улыбнулась, сделав несколько неспешных шагов в его сторону.       — Или всё гораздо проще, и это просто стресс и ваш дурацкий европейский воздух!       — Наш дурацкий воздух? — с нажимом на первом слове переспросил Виктор. Уголок его губ вытянулся в слабой улыбке, и Мия не сдержала глухого смеха.       — Подловил!       — Если так… Дома тебе будет легче.       Что-то несгибаемо острое было в этих словах, костью вставших поперёк горла.       Солнечный свет густо лился в образовавшуюся между плотных штор прореху. Глаза вампира, по-прежнему обращённые к окну, были прищурены, и девушка, воспользовавшись этим, стремительно преодолела оставшиеся сантиметры, приникнув близко-близко, укутав в распахнутые полы одеяла напряжённо вытянутое тело.       — Будет, когда мы вернёмся домой…       — Мия…       — Вместе, — твёрдо завершила она, со всей непреклонностью вглядываясь в его глаза. — Даже если… Нет! Особенно если единственным выходом останется бросить здесь всё, и бежать, поджав хвост, и строить баррикады ото всех европейцев-вампиров на другом конце света!       Скептичный взгляд явно показывал, что подобный расклад Виктора уж точно не устраивал. Мия крепче стиснула руки, вжимаясь в его тело, и чётко повторила:       — Вместе или никак.       — Не отпустишь?       Плечи его напряглись. Азартный вопрос вспыхнул в сознании — смогла бы она и впрямь удержать эту дремлющую до момента силу? Смог бы он ей проиграть? Мия горячо помотала головой в ответ на вкрадчивый вопрос. Виктор окинул выразительным взглядом обхватившие его тонкие руки, с притворным вздохом признав:       — Подловила.       Она ощутила тепло касания к затылку и ласковый поцелуй на виске, не сдержав довольной улыбки. Облегчённо выдохнув, Мия прильнула щекой к груди вампира, острым слухом уловив ровное сердцебиение. И всё же это была отсрочка, не победа.       Несмотря на видимую умиротворённость, Мия по-прежнему остро чувствовала исходящую от него обеспокоенность — фантомное жжение вдоль предплечий, словно исхлёстанных молодой крапивой, горящих, незалеченных. Из-за предложенного ею сценария действий, её тревожащего состояния или чего-то иного? Этого она уже не разобрала.       Трезвость медленно покидала мысли, уступая вспышкам волнующих ощущений. Ткань рубашки вампира холодила, привычно будоража контрастом с тёплым девичьим телом. Тесно вжатая в него грудь чутко отозвалась на близость. Мия старательно игнорировала свою пылающую шею и растекающуюся вниз по телу негу.       Бегающий взгляд зацепился за кресло, как за единственное спасение — на нём были свалены незнакомые пакеты, наверняка принесённые какое-то время назад Софией.       — Нужно собираться, — нехотя заметила Мия, вскинув голову на вампира. Он просто молча приподнял её волосы, аккуратно вытянув длинные концы из-под одеяла и раскинув по плечам в художественном беспорядке — она оценила задумчивый вид, с которым Виктор подбирал место особенно непослушным прядкам. Неспешно. Словно любовался.       — Можешь помочь…       Она удобно устроилась на кровати, сложив под себя ноги и укутавшись в одеяло, как в кокон, доверив мужу утомительное расчёсывание. Так определённо выйдет быстрее и без лишней нервотрёпки. Сама Мия порой представляла, как хватает плохо лежащие садовые ножницы и к чёртовой матери отрезает все локоны. Её в общем-то не пугали салонные эксперименты, но что-то тормозило её радикализм вот уже долгих пять лет.       Возможно, то, как Виктор говорил, что у неё красивые волосы, и те дурманящие разум и волю моменты, в которые его умелые руки ими владели.       Она про себя улыбнулась. Лёгкое тянущее чувство было приятно. Мия прикрыла веки, полностью отдавшись процессу. Размеренному, успокаивающему. От макушки вниз — подобрать и сжать — уверенно смахнуть — конец провернуть. И снова, каждую прядь. Что-то сродни медитации.       Она наконец выдыхала, представляя, как образы сна обращаются в дымку, тонкими, вьющимися нитями вытягиваются вслед за движениями щётки, делая голову лёгкой, как пушинка.       — Снилось что-то дурное?       Мия нахмурилась от внезапного вопроса. Лишь оттенок тона, отброшенной тенью испортивший бархатно льющийся голос. Пальцы стиснули складки одеяла, разгладили и снова смяли.       — Да так…       Обманчивая мягкость. Он спрашивал не просто так. Что-то его встревожило. Что-то, чего она не помнила? Наверное, просто эмоции. Сильные, несокрытые от чутья вампиров. Ей не хотелось расписывать ему все странные, посетившие её сонную голову сюжеты. Мия осторожно добавила лишь:       — Алессия.       — Мне жаль.       Щётка запуталась в длинных прядях, вновь потянув назад. Вверх-вниз. Почти кивок. Решив, что непроизвольный жест вполне походил на согласие, Мия промолчала. Только невнятное мычание соскочило с губ.       Зря она это сказала. Казалось, озвученное имя вплелось в каждое звено бесконечно длинного полотна молчания, которому не было края. В темноте, под веками вновь проступило лицо молодой женщины, пышущее здоровьем и жизнью. Мия открыла глаза, только образ не таял. Словно уцепившись за якорь маячил вдоль тонкой границы грёз и яви, заставлял гореть её голову, тугой спиралью вины выкручивая внутренности.       — Не кори себя.       — Кого больше?.. — тихо спросила она, продолжив нервно комкать в руках край одеяла. Проницательность Виктора давно её не удивляла. — Орден существовал, чтобы оберегать людей, оборотней и вампиров друг от друга. Чего будет стоить Орден, если я не способна даже уберечь самих Стражей? Даже… просто вернуть этот чёртов Орден.       — Рим не за день строился, Мия. Орден существовал сотни лет назад, и мы знаем о нём лишь то, что он после себя оставил. Слава, которую он имел, завоёвывалась годами. Уж точно не тебе винить себя в том, что века сохранили лишь тень памяти о былом влиянии, а общество методично стирало его из истории.       — Ты никогда не задавался вопросом, почему они исчезли? Я имею в виду не то, что произошло стараниями Грегори Бишопа и его почитателей. Новые Стражи не «рождались» уже в то время. И после. Пророчество было элементарным! Почему за все эти сотни лет появилась лишь я?       — Полагаю, у тебя есть версия.       Мия беззлобно закатила глаза, вздохнула, пытаясь вытолкнуть тугой ком спёртого воздуха из груди. Разумеется, у неё была версия. Нечёткая, как мираж, как интуитивное чувство, понимаемое всем её существом за исключением упрямого разума. Версия, которая подпитывалась каждым годом и каждым новым найденным Стражем лишь больше. Невидимо связывающая по рукам и убившая весь изначальный запал в возрождении пресловутого Ордена.       — Полагаю, Аши ошиблись и миру просто понадобилась затычка, помешавшая бы ритуалу спятившего вампира. Никому больше не нужны Стражи.       — И всё же они появились.       — И всё же это бессмысленно! Все эти люди… Никому не хочется отказываться от нормальной жизни и идти решать конфликты вампиров и оборотней, о которых они отродясь не знали. Сколько появится таких, как я или Лита? В сохранившихся у Аши летописях Стражи всегда выступали сильными воинами. Но ребёнок или старик не должен быть воином, мы больше не в чёртовом Средневековье! Я не имела права втягивать в это Эндрю. И с другими так поступать больше не стану.       — Тогда зачем Орден? Потому что тебе так хочется или чувствуешь себя должной?       — Ты принял титул, потому что хотел или чувствовал себя должным? — парировала Мия, обернувшись на вампира. Он понимающе усмехнулся, чуть склонил голову, принимая или признавая однозначный ответ.       Она не почувствовала себя удовлетворённой. Во рту растекалась неприятная горечь, а от внимательного взгляда загорелись щёки. Мия прикрыла ресницы, словно поддавшись грубой ласке скользнувшей по виску и за ухо расчёски.       Она устыдилась того, как невозмутимо сорвался короткий вопрос с губ Виктора. Вопрос, которому она никогда не позволяла оформиться в собственных мыслях, но который дался ему так просто, словно они говорили о погоде.       «Зачем Орден?..»       В разговорах с новообращёнными Стражами она всё чаще ловила себя на том, что не знала. Это была её идея фикс, не чья-то. Эта идея нравилась бесшабашной Лите, на этой идее был взрощен гибкий ум подростка Эндрю. Она поддерживала в Мие согревающие чувства собственной значимости и полезности, делала её неотъемлемой частью сверхъестественного мира. Да и просто жить так было интереснее.       Что-то подсказывало, что пройди ещё пару лет и стремление воссоздать Орден её оставило бы — не для других старалась. Но теперь это стало, как никогда, важным. Стражей, таких как она, убивали, и их разобщённость позволяла убийцам оставаться безнаказанными.       — Никто не должен быть один, и они не будут, — глухо заговорила Мия, ощущая за грудиной резь горечи и злости. — Я просто не могу допустить, чтобы они тихо умирали из-за чужой трусости, в безызвестности или страхе. Как будто это нормально, будто так надо… Ждать, пока опять никого не останется. Только я.       — Ты не будешь одна, Мия.       — Я знаю, — с готовностью протянула она, будто именно этих слов от него и ждала. Распахнув веки, Мия тут же угодила в темноту озабоченно изучающих её глаз. Пальцы успокаивающе тронули сведённые брови вампира. — И ты знаешь, что я про другое. Не хочу быть какой-то особенной. Не хочу в чудовищно глубокой старости осознать, что осталась вроде как… последней в своём роде.       — Удивлён, что пункт «дожить до чудовищно глубокой старости» входит в твой перечень жизненных планов.       — Напрашиваешься, чтобы я тебя покусала?!       Мия столь же старательно попыталась изобразить возмущение, как Виктор — удержать рвущуюся на лицо улыбку. Нет, ну какая наглость прерывать её в момент серьёзнейшего откровения! Она успела заметить вновь потянувшуюся к её волосам руку и без всякой задней мысли, на автомате, отбила её запястьем. Расчёска прогремела по полу как старые кости, в один гулкий ритм смешавшись в ушах с зачастившим пульсом.       Ритм завибрировал ниже, по вжатым в постель лопаткам — она упустила тот миг, когда её опрокинуло навзничь, а своенравное запястье заключили в холодные колодки-пальцы.       — Ну вот что ты делаешь?.. — прошелестел сбитым выдохом голос Виктора.       Она упрямо увернулась от его лица, мутного из-за предельной близости и поплывшего зрения. Поцелуй лишь лёгким мазком тронул щёку. Мия видела перед собой потолок и шум на веках. Красное на белом. Нужно было выпутать ноги из проклятого одеяла, вмиг ставшего из самодельного убежища тесным и неудобным капканом.       Свободная рука Виктора перехватила её подбородок, не оставляя путей к отходу. Что-то дикое горело и скреблось под рёбрами. Когда мужские губы горячо накрыли её губы — не в привычной ласке, грубо, почти отчаянно прижавшись — разыгравшийся комок пламени смиренно сдался.       Казалось, на грудине остался выжженный островок, как от костровища — нужно было спрятать его, спрятать себя. Пальцы наконец ослабили тугие путы одеяла, позволив ей развести ноги и ближе ощутить тяжесть тела, распластаться под ним, укрыться, поддавшись сторонней воле.       Мия сжала зубы, оттягивая нижнюю губу мужа, пока он совсем не отстранился. Волнующий стон — не разберёшь, его или её — тихо осел на языке, слившись с металлическим аккордом крови. Грудь горела от череды частых, поверхностных вдохов. Она не могла отвести глаз от покрасневшей губы Виктора и влажного кончика языка, стирающего последние следы ранения, и думала только о том, с каким удовольствием помогла бы ему в этом нелёгком деле.       — Укусила вампира… Надеюсь, тебе стыдно.       — Ты меня прервал, — едва совладав с голосом, прошептала Мия, — грубиян.       Рука мужа переместилась на щёку, невесомо погладила скулу. Из-под полуопущённых ресницы горели два янтарных блика; будто бы настороженно рассматривали, изучали, что ещё она надумает выкинуть. Но краткое возбуждение — наигравшийся и задремавший в солнечном сплетении зверь — спало. Хотелось лишь ощущать тяжесть своего тела, приятный вес его тела, не двигаясь, не ломая столь хрупкое умиротворение. Паря в чём-то обволакивающем и тёплом, как кисель.       Виктор вновь коснулся её губ, с трепетом и голой нежностью. Мия прикрыла веки, ощутив щекотку от упавшей на глаза чёлки, и как прохладный лоб вжимается в её, почти ощутимо пылающий.       — Ты будешь хорошим лидером. Со временем, — чётко произнёс он. Не пряча сомнений и не пытаясь заискивать. Так твёрдо и просто, будто говорил об уже свершившемся. И Мия была благодарна ему за эту уверенность. — На всё требуется время, милая.       — Но я хочу сейчас. Мне нужно сейчас, Вик. — Она увела взгляд вниз, к объёмному кому одеяла на талии. Всего лишь слои пуха и ткани, создавшие красноречивый обман зрения. — Ты ведь понимаешь.       Не было у неё больше времени на оправдания, на ожидание, пока хоть какая-то информация и план действий свалятся ей на голову. Как не было места всем будоражащим кровь авантюрам в ближайшие лет десять и даже дольше, вероятно. Где-то в душе Мия чувствовала, что начинала сживаться с этим раскладом. Ей бы только успеть всё исправить и сделать, как надо.       — Мне всё равно придётся оставить это, да?.. Орден и Стражей. Хочу поступить правильно, пока могу что-то для них сделать. Дать им место, какие-то гарантии в том, что никто не навредит им просто за то, кто они, уважение в конце концов! — Она порывисто повернулась, опершись на локоть, едва не столкнувшись нос к носу с Виктором. Он напротив опустился на кровать, спрятав глаза предплечьем. — Нас мало, но мы есть. Неужели спустя пять чёртовых лет всем по-прежнему сложно это принять?!       — Верно ли я понял, что ты собираешься вернуть Орден за семь месяцев?       — Что, слишком амбициозно? — хохотнула Мия, глубоко внутри осознавая, что звучало в действительно нереалистично и абсурдно.       Она настырно ухватилась за его ладонь, стягивая с лица руку. Ей хотелось видеть его взгляд. Особенный взгляд взрослого человека, который ясно видел все ловушки, в которые устремлялся её неопытный разум, и с грустью понимал, что должен позволить ей угодить в каждую.       — Это красивое устремление, Мия.       Виктор ласково улыбнулся в ответ, невесомым поцелуем тронув побелевшие костяшки цепляющейся за его кисть руки. Она больше не видела радужно-пёстрых перспектив, ей было невозможно и, наверное, немного страшно представить их через пять или десять лет. Но в такие моменты Мия не могла вообразить иного варианта помимо того, где губы супруга так же опускались на тыльную сторону её ладоней в каждый из десятков тысяч грядущих дней, пусть даже утомительно безмятежных и похожих один на другой. В такие моменты её сердце успокаивалось, ничего другого не желая сильней.       И всё же она чувствовала оставшуюся недосказанность. Оборванное предложение, недоигранную мелодию, остановленную в самый неподходящий момент.       — Но что?       — Что?       — Ты очень громко молчишь.       Виктор поднял на неё глаза, свободной рукой заправил непослушные волосы за уши. Что-то горькое и неудобное рвалось с языка. Сдерживаемое нежеланием обидеть, вновь показать, как предсказуемо она не права? Вампир осторожно начал:       — Ты чувствуешь вину перед погибшими Стражами. Тебе может казаться, что ты самолично втянула их в опасный мир, не дав возможности себя защитить. Будто лишила выбора. Но они Стражи, Мия. В глубине души ты знаешь, что это значит. Знаешь, что все они были бы мёртвы, если бы Луна не дала им второй шанс. Вспоминая о том, что сын Алессии потерял мать, помни и о том, что они смогли выменять у смерти несколько больше, чем было положено, совместных лет.       Мия чувствовала, как чуть громче и чаще забилось сердце в молчаливом протесте. Это было нечестно. Видеть почти насквозь было нечестно. Смотреть на неё и на мир так было нечестно. Щёки свело, она покусывала их изнутри зубами, но не решалась отвести взгляда.       — Как распорядиться своим вторым шансом — единственный доступный вам выбор. Возможно, Орден сам по себе не представляет ценности и не должен становиться началом. Попытайся подумать о нём, как о закономерном финале. Ты смогла найти путь, значит, найдут и другие, и, может, когда-нибудь он приведёт их к тебе, — мягко и проникновенно завершил Виктор, приложив прохладную ладонь к её щеке. — Понимаешь?..       Хотелось всё отрицать и долгим молчанием передать, как претит ей всё это — ждать и мириться с тем, что мир не играл в придуманные ей игры. Так упрямо и будто назло. Она из раза в раз подстраивалась под него, а хотелось наоборот. И только маленькая, рассудительная часть её шокировано, с противным снисхождением вопрошала: «Кем вообще она возомнила себя и их?»       Мия смиренно выдохнула и молча кивнула. Отяжелевшей головой она приникла к ладони супруга, как истосковавшийся по ласке ручной зверь. Разумеется, она понимала, пусть и старательно отказывалась принять. А ещё вспоминала — теперь почему-то особо отчётливо — ту поездку в Канаду.       — Мёртвые, — тихо протянула она, нацепив кривую улыбку. — Так сказала тогда волчица из стаи, к которой мы давно ездили. К той, что нашла Эндрю.       Только из её уст слово звучало куда более зловеще. Как приговор и как насмешка.       Образ старой, иссохшей женщины надолго запечатался в памяти девушки — её натянутая на рельефный череп тёмная кожа и на контрасте светлые, как серебро, спутанные волосы. Но больше всего глаза, слепые, но словно заглядывающие за недоступные простому обывателю грани реальности. В представлении Мии так могла выглядеть египетская мумия и мистический оракул, но уж точно не доживающая своё стопятидесятилетие альфа-оборотень в самом сердце Канады.       — Я имел в виду что-то менее радикальное. Не принимай к сердцу её слова.       — Угу. Макс сказал, глупо слушать бредни ополоумевшей старухи, которую больше полувека никто хорошенько не… кхм. — В последний момент осекалась Мия, вспомнив тот феерический прокол, после которого друга едва ли будут рады видеть там снова. — Она выглядела, как ожившая мумия, точно тебе говорю! Когда что-то такое хватает тебя за руку и, глядя своими белёсыми глазами, замогильным голосом определяет место на том свете, ты уже мысленно подбираешь себе усыпальницу.       Она не смогла прочитать взгляд Виктора, то ли затуманенный размышлением, то ли отрешённый, и оставила быстрый поцелуй на подбородке, приводя его в чувства.       — Это глупости, просто вспомнилось.       — Думаю, оборотни немногие из всех существ, ныне живущих, по-прежнему чтят свой фольклор. Он помогает им помнить свою историю.       — Только не говори, что думаешь, будто у волков есть очередное древнее пророчество о страшных «мёртвых».       Виктор отзеркалил её позу, привстав на предплечье. Теперь их глаза находились на одном уровне. И вид супруга, неподходяще серьёзный, совсем не внушал доверия. Что бы он там ни удумал, Мия заранее не хотела этого слышать.       — Я не про пророчества. Легенды, сказания, мифы, народная поэзия, те же колыбельные несут в себе не малый след нашего существования. Народное творчество малопривлекательно для вампиров, нам нравятся громкие имена, которые создают историю. Оборотни находят своё продолжение в семьях. Тянущиеся через столетия рода, которые хранят давно забытое, уже не имеющее первоначально заложенной ценности.       — Окей, когда-то волков напугали «мёртвые» Стражи, они сочинили об этом сказки, и старая бабка, ещё верящая в них, решила напомнить мне этот неудобный момент. Ты к этому?..       — Ноэль много лет посвятил изучению людского фольклора. Скорее из интереса к человеку в общем. Так или иначе он неизменно находил и упоминания особенностей, характерных нашему виду, причём в фольклоре восточноевропейских стран куда больше. Но знаешь, где больше всего следов оставлены волком? Скандинавия, Мия. Вероятно, именно там могут лежать их истоки.       — Занимательно, спасибо, — пробурчала девушка, опешившая от неожиданной темы и почти пугающего напора Виктора.       Лицо мужа вдруг показалось ей каменным — жёсткие линии вызвали ассоциации с гипсовыми головами, что молчаливо наблюдали за ней из темноты студии датчанина. Только глаза горели живым пламенем. И оно обжигало. Пусть и не так, как вдруг соскочившая с языка и вклинившаяся между ними фраза:       — Ты говорила во сне.       — Что-нибудь смешное, надеюсь? — Голос оказался тихим и слабым, как нервно дрогнувшая улыбка.       — Возможно, только вот ничего общего с английским.       Она ощутила крепкое пожатие пальцев мужа, всё ещё сплетённых с её ладонью — смиряющие путы, из которых она никогда не могла выбраться.       Смысл сказанного крался к сознанию слишком медленно. Мия поняла только, что ничего смешного в её сонном бормотании не было. Ну конечно. Иначе Виктор не читал бы теперь эту странную лекцию и не выглядел так мрачно, словно она ненароком оскорбила его родителей.       Холодными волнами по телу прокатывалась паника, и ей это чертовски переставало нравиться.       — Что-то северогерманское. Подумал, норвежский, мало ли. Датский, шведский? У всех досточно высокая взаимопонятность. Возможно, диалекты, ими я владею слабо. Оказалось, всё не то — ближе к исландскому. Самому схожему со своим прародителем, языком древних саг и Эдд — древнескандинавским.       Мия резко села, Виктор — следом. Плечо горело от долгого напряжения. Что-то в ней оборвалось, рухнуло, как прохудалая крыша — под шквалом ураганного ветра.       «Пусть он перестанет. Замолчит».       — Невозможно было разобрать что-то цельное, похоже на несвязные обрывки, местами более ритмичные, почти музыкальные. Но я несколько раз выловил всё повторяемое «Манагармр».       — Манагармр? — механически повторила Мия, уже начиная закипать от происходящего кошмара. Неужели она снова уснула? Ресницы часто дрожали, пытаясь избавиться от наваждения. С затаённой тревогой она медленно осознавала, что Виктор не моргнул ни разу с начала этой безумной речи. — Вот уж точно звучит, как бессмыслица полная. Да, точно, как будто что-то всего лишь мешало мне хорошенько прохрапеться!       — Нет, звучит знакомо. Как что-то из фольклора. Возможно, среди древних документов, которые тебе показывали Аши, было что-то, написанное на северных языках? Ты что-то учила?       — Издеваешься? Ты прекрасно знаешь, что мне не даётся даже идиотская латынь!       — Что тебе снилось, Мия?       — Не знаю!       «Учитывая невнятность всего там произошедшего, это вполне правда».       — Алессия была оборотнем, Мия. Откуда у неё мог взяться камень, если она не имела никакого знания о его роли в вампирской среде или об этой части истории Стражей, в которую не посвящена даже ты?       — Понятия не имею. Случайность? Прошу, хватит…       — Ты знала, что незадолго до своей смерти она вернулась из Швейцарии? Её убийство…       Мия порывисто выдернула руку из пальцев Виктора. Хотелось по-детски заткнуть уши подушкой, только бы больше не слышать ни одного едкого, колющего своей прямолинейностью, как ядовитым клинком, слова. Она ничего не знала об убийстве Алессии. Она не хотела знать.       — Что ты хочешь услышать от меня?.. Что я покрываю её? Что я о чём-то догадывалась или знала? Ты ищешь какие-то непонятные связи, будто все эти бредовые мелочи имеют какое-то значение. Это чушь всё, не нужно делать из меня сумасшедшую, — горячо выпалила Мия, отчаявшись найти привычное понимание и мягкость в его глазах. — Ты пугаешь меня, чёрт возьми!..       Взгляд супруга как по щелчку прояснился. Он моргнул, словно скинув охватившее его оцепенение. Губы сжались, выдав явственное недовольство собой или досаду за несдержанную слабость.       Пульс девушки был таким частым, что создавал ощутимую иллюзию, будто что-то бесплотное толкало её в спину. Она уже почти ничего не видела. Казалось, воздух в ней не умещался. Давил на грудную клетку, заплутавшим, отчаявшимся странником ища выход. Она судорожно повторяла про себя:       «Вдох-выдох. Вдох и выдох…»       — Прости. — Ладонь вампира аккуратно коснулась её груди. — Чёрт, прости…       Мия чувствовала своё сердце, потянувшееся к его руке, как к магниту; стенающее, молящее, чтобы та оборвала безумную барабанную дробь, аккомпанирующую нестройному маршу испуганных мыслей. Виктор несмело притянул её к своей груди. Ей не хотелось обижаться. Ей хотелось срочно сбежать от вгрызающегося в вены страха, и Мия с готовностью уткнулась лицом ему в шею, жадно глотнув воздуха, борясь с накатывающейся слезливостью.       — Тш-ш, моя девочка, — раздался его шёпот над ухом, виноватый и ласковый, как велюр. Мия помалу расслаблялась в утешающих касаниях родных рук, — я не имел в виду ничего из этого, слышишь? Прости. Никакого сумасшествия, и выкинь это из своей чудесной, светлой головы.       Она отрешённо кивнула (или всего лишь моргнула). Конечно, он не имел в виду ничего из этого. Конечно, она ни за что не признала бы, как собственный страх влиял на неё, как заставлял подбирать неверные, самые гнусные ключи к запертой за замками истине, и как глубоко в кости проросло ужасающее допущение, что разум её слабел, игрушкой-марионеткой ускользая в дрянные руки.       Язык, которым не владел никто из ныне живущих и не она уж точно. Чужие воспоминания-образы. Невнятные послания от мёртвых. Во что ей верить ещё, как не в собственное безумие?..       — Вам не нравится?       Слабость свинцовыми пластинами давила на веки. Невидящий взгляд, упёршийся в стол, прояснился. Снимая остатки прострации, в которую так невовремя провалилась, Мия с трудом моргнула. Пальцы, сжимающие салфетку, были влажными и окрасились синим.       В столовой вновь нарисовалась Люсиль. Всё ещё прямая, как жердь. С лицом строгим, как у сухих гувернанток, которые бьют детей по рукам палкой. Чайная ложка аккуратно упиралась в блюдо с вафлями, как и красноречивый взгляд девушки.       «Тошнит от тебя и твоих вафель».       Мия бездумно потянулась к затылку, нащупала маленькую заколку-краб, удерживающую волосы в небрежной «мальвинке», и так же отрешённо выдала:       — Очень вкусно.       Она выдавила из себя улыбку, надеясь, что та хоть отдалённо напомнила доброжелательность, а не приклеенный оскал. Люсиль кивнула так одобрительно, будто бы лично приложила руку к приготовленному блюду и это стоило ей немалых усилий.       Мия решила её игнорировать.       Пальцами разгладив потрёпанную салфетку, она потянулась за остальными, складывая их в аккуратную стопочку. С этим можно было разобраться позднее. На верхней выделилось имя Алессии, вновь заставив гадких червей закопошиться в сердце.       Мия чувствовала напряжение в крыльях носа, постыдную дрожь, рвущуюся на сжатые губы. Было бы бесчестно допустить даже крошечную мысль, что Алессия могла предать их идеалы и ценности. Что была не на той стороне. Спрятанной в тени, незнакомой и недоступной Мие. Была с кем-то против неё.       «Почему ты не сказала мне, если знала?.. Почему не попросила о помощи? Неужели намеренно скрывала?»       Она стала первой, в ком беспокойная душа девушки нашла себе близкое, разделившее тяжесть рока, понимающее все колебания и муки выборов. Алессия была хорошим человеком, в это Мия верила. И смерть её могла быть только чужой виной, что бы там не пытался сказать Виктор.       Она чувствовала стыд за незнание, за слабость. За то, что не нашла в себе сил выяснить все детали убийства. Мия оправдывала себя тем, что просто не хотела думать о ней, представлять, давая волю глупому воображению. Сейчас, с тяжёлым сердцем, она робко признавала, что боялась посеять в себе сомнения.       Она знала, что тело женщины было найдено в испытательной лаборатории, где она и работала. Не было ни следов стороннего проникновения, ни борьбы. Что смерть наступила после полуночи, вызывая закономерный вопрос — что Алессия забыла там в нерабочее время? Мия слышала, что имело место ранение головы, и этого было достаточно, чтобы поставить блок на дальнейшее усваивание информации. Возможно, в этом была её ошибка.       — Обычно здесь подают льежские вафли, господину Равелю они больше нравятся.       Мия чуть раздражённо выдохнула. Так и рвущееся из Люсиль желание поболтать уже который раз обрывало ход мысли в самый неподходящий момент. Может, и к лучшему. Да и выгонять её было бы грубо.       Мия сложила салфетки, подоткнула получившийся конвертик под лямку платья и потянулась к блюду с вафлями. Аппетита не было. Она вяло сняла ложкой подтаявшие взбитые сливки и кусочек клубники.       — Они слаще и более сухие. Но эти больше напоминают ваши, — отчиталась Люсиль, значительно добавив в конце: — американские.       — Но не такие плотные. Мне нравится, — смиренно приняла свою участь Мия, решив поддержать вежливую беседу. — К тому же у нас их часто подают так, что топпинга больше, чем самих вафель.       — У вас их называют бельгийскими.       — Ага.       — Забавно, — протянула девушка. Исказившая длинные, узкие губы усмешка показалась особенно неприятной. Словно злорадствующей.       Мия лишь слегка коснулась паутинки оплетающих её эмоций, чтобы почувствовать, что ей не казалось и это впечатление не было продиктовано предвзятым отношением. Вопреки строгому, очевидно искусственно созданному образу Люсиль насмехалась. Да и долго скрывать это, видимо, не собиралась, выдав контрольное:       — Я слышала, так вышло из-за того, что очень немногие среди вас могли связать брюссельские вафли со столицей Бельгии. Это так… по-американски. Повезло вам с супругом.       Мия открыла рот и тут же безмолвно захлопнула. Изумление было таким сильным, что даже поднявшее голову и наточившее грубости возмущение запнулось, потухнув скоро, как догоревшая спичка.       Хотелось вновь бросить на пол чайную ложку, чтобы напомнить идиотке о её положении. Но опускаться до подобного было низко и гадко. Мия медленно выдохнула, возвращая себе холодную трезвость. Чему её точно научил Виктор, так это держать лицо. Особенно, когда провоцировали так опрометчиво и неумело.       — Вероятно, так и есть, — с напускным простодушием выдохнула она, а после несколько резко спросила: — Ты сама из Брюсселя?       — Эльст. Это в Нидерландах.       «Знаю. Село. Меньше ста километров отсюда. Где-то под Арнемом».       — Никогда не слышала. Он точно есть на картах? — Губы девушки кисло скривились, и Мия позволила ядовитой улыбке расплыться на собственном лице. — Повезло, что Князь вытащил тебя из такой глуши, Люсиль. Тебе ведь не хочется вернуться туда ни с чем, правда?       Та промолчала, повинно спрятав взгляд в пол. Не хотелось. Голова и острый подбородок остались несломлено вздёрнутыми. Наверняка, всё отдала, чтобы попасть на службу к вампирам, старательно давя свои честолюбие и непомерную гордыню, только бы не упустить шанс на столь высокое положение в мире, что не был благосклонен к ней на старте. Наверняка, именно этим и нравилась Алену.       Мия, почувствовав, что обрела ведущую роль в диалоге, откинулась на стуле, расправила плечи и как бы скучающе бросила:       — Сколько тебе осталось до обращения?       — О таком не докладывают заранее, когда скажут «готова», значит, готова, — неохотно и холодно ответила та. Но, видимо, рассудив, что ответ мог показаться неудовлетворительным, добавила: — Я на службе уже шестой год.       Мия благосклонно кивнула, довольная тем, что заставила её быть вежливой. И раз так сложилось, Люсиль могла оказаться даже полезной. Например, поделиться информацией, которую так или иначе обнаруживала в непредназначенных для этого местах — уж в том, что девушка любила сунуть свой крошечный нос в такие места, Мия не сомневалась. Оставалось лишь намекнуть на свои тесные отношения с Равелем, которому вряд ли понравится неслыханная грубость осмелевшей горничной с почётными гостями. Но…       Лучше, когда он по крайней мере придёт в сознание. Мие хотелось верить, что непременно придёт. Это только вопрос времени.       Она задумалась, чем можно удержать на коротком поводке Люсиль до того момента. В ушах неожиданно раздался звук резко открывшейся двери. Девушка, замершая над ней, встретилась взглядом с гостем первой. Грудь её поднялась в глубоком вдохе, ресницы дрогнули и вновь опустились. Мия, удивлённая такой реакцией, обернулась, тут же наткнувшись на уже замершего за её спиной Виктора. Челюсти были напряжены, а глаза возбуждённо поблескивали. О чём бы ни был их разговор с Мора, он оставил его чудовищно разозлённым.       Вампир, успокаиваясь, почти незаметно выдохнул. Ладонь опустилась на плечо Мии — полыхающая ярость делала её легче, словно Виктор боялся ненароком приложить силу, больше терпимой, и сдерживал себя ещё хлеще. Мия коснулась его руки в ответ, передавая молчаливую поддержку.       — Выйди, — отчеканил холодный голос, без сомнения адресованный Люсиль.       Вышло грубо. Мия вернула внимание к девушке, решив сгладить этот момент. В конце концов, она по-прежнему могла ей пригодится, и лучше не портить их и без того шаткое перемирие. Но увиденное — нет, почувствованное — ей очень сильно не понравилось.       Ресницы, скрывшие глаза, слегка подрагивали, с приоткрытых губ срывалось взволнованное дыхание, область вокруг носа едва заметно окрасилась розовым, выдавая её смущение. Но хуже всего — неоспоримая, чёткая, как сладкий запах вафель и сливок — легко улавливалась даром Луны симпатия.       «Гадина прилизанная!»       Всё внутри Мии загорелось и запылало, подпитываемое тем высокомерным, наконец обретшим причины отношением, которым одарила её Люсиль до этого. Она крепче сжала руку мужа и хищно прищурилась. Но девушка ничего этого не заметила, спешно направившись к дверям кухни.       О, они определённо не поладят, если та всё же дождётся обращения!       От этой неожиданной вспышки гнева её голова моментально разболелась. Мия раздражённо выдохнула и потёрлась горячей щёкой о прохладную руку Виктора. Чёрт. И когда она успела стать такой жуткой собственницей? Люсиль уже даже не было в комнате, а она по-прежнему ощущала отголоски кипящего по пищеводу яда. Может, он был и не её вовсе. Его?..       Мия чувствовала, как пальцы супруга неспешно перебирают разбросанные по её спине пряди волос. Даже такая мелочь почему-то вдруг показалась ей раздражающей. Движения вампира отозвались слишком неправильно, как привычная мелодия, которую он попытался сыграть на разлаженных струнах. Как одолженное воспоминание, совсем ей неподходящее и незнакомое.       Руки запутались в смольной копне Тильды, перекинутой на плечо. Невольно, бездумно. Его это успокаивало, а глаза девушки расширились вдруг, как от испуга.       Мия секундно зажмурилась, отмахиваясь от ощущения рези на ладонях, и обернулась, взглянув на мужа. Ослабленный контроль делал его эмоции, обычно тщательно спрятанные, слишком явными, даже зримыми. Словно кожу укрыли иглы изморози. Мия определила лишь необходимый минимум — он был усталым и злым.       — Вик… Что сказал Мора?       — Дал понять, что у нас будут проблемы, если нас не обнаружат здесь после захода солнца, — глухо процедил супруг. — Весомые проблемы. Он был весьма конкретен.       Мия поморщилась. Что у испанца за идиотская мода обращаться с ними так, будто они поднадзорные дети, не оправдавшие отцовского доверия? Словно очередная встрёпка от бабушки Пэгги, когда она приходила позже положенного с вечеринок. В отличие от него, они по крайней мере не сидели на месте, ожидая, пока вся работа за них будет сделана!       Она не стала уточнять характер проблем. Она искренне надеялась, что ситуация не станет настолько безвыходной.       — А что с его вампирами? Они уже что-нибудь выяснили?       — Детектив Кано с помощниками отследили машину и вышли на предположительное место обитания стаи. Днём соваться туда нет смысла, да и после заката шансов на успех мало. Ни у кого здесь нет полномочий Алена, чтобы привлечь их к ответственности. Вступать в бой слишком рискованно. Пока вампиры остаются разведать обстановку. Постараются без лишних потерь сопроводить сюда кого-то из представителей Дюбуа для ответа.       — Мне не нравится. Лучше бы было поехать мне. — Заметив взгляд Виктора, Мия поспешно добавила: — Или Лите!       В конце концов, никому не обязательно знать, прибыла бы она в таком случае из Штатов или какого-то неприметного отеля в Амстердаме. Именно для решения такого рода конфликтов и нужны были Стражи. А расписанная Виктором картина с возможными пострадавшими, не важно, с какой из сторон, заставляла её неуютно съёживаться. Хотя его колющий взгляд справлялся с этим и того лучше.       — Даже обсуждать это не собираюсь.       — Ты не хуже меня знаешь, что это и есть наша работа. Нужно не довести ситуацию до критической черты, а вы уже, чёрт возьми, собираетесь драться с оборотнями!       — Это было спланированное нападение, Мия. Не взирая на причины, волки стали зачинщиками в стычке, результат которой — пострадавший князь. Не говоря о том, что происшествие могло привлечь общественное внимание, если бы мы вовремя не подоспели на место. Волки ответят, так или иначе. Это не стоит того, чтобы подвергать опасности хоть одну из вас.       Мия досадливо вздохнула и сцепила на груди руки. Она даже не надеялась поспорить. Не после произошедшего с ней ночью. Очевидно, этому конфликту суждено было решиться без вмешательства Стражей. Она потеряла это право, когда облажалась, пытаясь наладить контакт с тем оборотнем, и допустила свой унизительный проигрыш.       Единственное, что она могла сделать, обеспечить справедливый суд здесь, когда волки прибудут нести свой ответ. Но вот насколько лёгким окажется их путь, зависело теперь только от вампиров. Мия не могла рассчитывать даже на лояльность Виктора. Она знала, что несмотря на то, что они с Максом могли терпеть друг друга, на неприятие им открытой вражды, даже на колкое замечание Тильды Ларсен — супруг был другом оборотням не больше других представителей своего вида. Всего лишь менее конфликтен; и только если дело не касалась близких.       — Это всё?       — Охотник Мора сейчас в отеле. Там уже идут… некоторые разговоры. Вампирам безусловно не нравится, что их вынуждают задерживать своё отбытие под недостоверными предлогами. К тому же ничего не слышно от Равеля. Они не идиоты, скоро станет невозможным скрывать все обстоятельства случившегося по завершении вечера. Если Стефан Вуцов разгорячится…       — …то разберёт отель по кирпичикам, и лично свернёт волкам шеи, — уверенно завершила за него Мия.       Крутой нрав болгарского Князя был всем здесь известен. Ровесник Анхеля Мора, он был одним из тех, кто в своё время запретил тот самый ритуал Бишопа и даже застал первых Стражей. Он воодушевлённо принял титулование Виктора и притязания Мии на восстановление Ордена. Внушительный союзник, но однозначно положительным своё отношение к вампиру девушка назвать не могла.       София называла его неотёсанным мужланом, близким скорее к неандертальцам, Артур искренне им восхищался, а Ксандр с непривычной для себя презрительностью замечал, что «в наморднике» болгарин безопаснее. Мия не могла не признать, что слова каждого из них одинаково походили на правду.       — Мы очень много ставим на сведения, полученные от Габриэля, да?       Виктор промолчал, крепко сжав её плечо. Столь сильно полагаться на старого знакомого ему очевидно не нравилось. И всё же по какой-то причине он убеждённо считал, что тот мог раскопать что-то важное — упускать контроль и вверять их безопасность в руки ненадёжных информаторов было не в его правилах. Мия твёрже и глубже знала это, чем слепо верила.       — София ведь уже видела переданные документы… Она что-нибудь сказала?       — Нет, — отрезал Виктор раньше, чем вопрос был полностью озвучен. Черты лица на миг ожесточились. Мия поражённо вскинула брови.       «Ты соврал мне! Она точно что-то сказала. Что-то, что тебе не понравилось».       Это что-то касалось непосредственно её? Под ложечкой засосало. Она попыталась найти возможный ответ в его глазах, хоть малейшую зацепку в сжатых губах или осуждающем покачивании головы, но не было ничего, кроме кислого вкуса раздражения, которое витало вокруг него и вдруг угодило прямо ей на язык.       Возможно, Виктор полностью это отрицал. Или просто хотел сначала убедиться в правдивости сказанного сам. Что ж, пусть так. Она тоже могла подождать до того, как лично услышит или прочтёт то самое неприятное. Всего-то несколько часов. Пустяк.       — Найду её, пока ты заканчиваешь завтракать. Будем выдвигаться.       — Я сама могу, — чуть резче нужного выпалила Мия, вскочив на ноги. Глаза вампира быстро окинули практически нетронутую еду на столе, и она спокойно пояснила: — Я не голодная. И мне всё равно нужно наверх. Телефон оставила в комнате.       — Возможно, София ещё у Алена…       — Ладно.       Мия невинно улыбнулась, взяв супруга за руку. Маленькая, безобидная хитрость. После считанных секунд колебаний он предсказуемо уступил её желанию, второй рукой накрыв тонкие девичьи пальцы.       — Я возьму машину. Доберёмся до Утрехта, а там пересядем на такси.       Она кивнула, приняв план действий. Ещё раз прошлась взглядом по столу, убеждаясь, что не оставила ни одной улики-салфетки, и последовала за Виктором. У самого выхода ей показалось, что дверь в кухню была не до конца закрыта. Горячий воздух с шумом вырвался через ноздри. Люсиль. Ну что за идиотка?       «Шестой год, говоришь…»       — Ты нравишься ей, — ревностно бросила Мия. Показное равнодушие совсем не вышло.       Солнце, льющее через узкие верхние окна в холл, задело ресницы вампира. В его свете заинтересованно прищуренные глаза показались сверкающе-золотыми. Короткий вдох сбился. Она попыталась исправить своё глупое положение, со смешком выдав:       — Как чувствовала, что не нужно было в одиночестве отпускать тебя тогда в Европу!       — Тяжело проигрывать стремлению девушки, заботящейся о своём дипломе, — с деланным сожалением проговорил Виктор. Лёгкий прищур — ни дать ни взять довольствующийся оказанным вниманием кот — и лёгкая полуулыбка придали его лицу неприлично хитрый вид. — Слышал, что Люсиль осталось не больше полугода. Ален говорил, она способная и предприимчивая, легко впишется в ряды бессмертных. Шагайте от точки соприкосновения, глядишь, и подружитесь.       — О, не сомневайся! С радостью подберу ей поблизости подходящий колодец, в котором она закончит своё бессмертие.       Виктор затормозил её у самого подножия ведущей на верхние этажи лестницы. Пальцы зарылись ей в волосы, привлекая к лицу супруга, дыхание охладило её лихорадочно горящие губы за секунду до того, как он обжёг их жадным поцелуем. Она на мгновение растерялась, застыла, но ответила с не меньшей пылкостью.       — Иногда ты становишься такой грубиянкой, девочка моя, — отрывисто проговорил вампир, едва отстраняясь от её рта и чеканя каждое слово. — Маленькой. Кровожадной. Грубиянкой.       — Только когда приходится отстаивать своё, — так же безнадёжно сбивая выдохи, прошептала Мия. Руки с жаром обвили шею Виктора. Хотелось вдвойне вернуть себе каждый пропущенный, истраченный на лишние слова поцелуй. — Ты… тоже… мой.       Его губы ещё на несколько счётов, бесконечно длинных и неоправданно скорых, удерживали её губы, терзая нижнюю и ласково прижимаясь к верхней. Пока она совсем не перестала ничего чувствовать. Только горячее жжение тысяч уколов и это неправильно обнажённое, распадающееся, как перезревший бутон, сосредоточение всего чувственного, всего беззащитного, что только в ней было. Почему-то подумалось, что на лице ему совсем не место, и нужно сделать так, чтобы никто не увидел.       Щёки её порозовели, словно согретые алкоголем после долгой прогулки под ледяным ветром. Мия приподнялась на носочки, но не решив, что делать, вновь твёрдо упёрлась стопами в землю.       — Люсиль тебя обидела? — донеслось до неё словно через слои ваты.       Она фыркнула.       — Да я сама кого хочешь обижу. — И, немного подумав, но отчего-то не смея поднять глаз, более робко спросила: — Ты обижен?       — За что, ангел мой?       — За утро. Я была грубой.       — Та грубость от страха. Я не обижен, Мия. — Самыми кончиками пальцев Виктор мягко побудил её вскинуть лицо. Взгляд его был прямой и кристально ясный. Она даже позавидовала, безостановочно бегая своим, затуманенным, по его бровям, скулам и чётко очерченному носу. — Мне жаль, что ты была напугана, а я не нашёл ничего лучше, чем цинично давить. Это я был груб. Прости.       — Тоже напуган?..       — Может быть, — на удивление легко признал вампир. И, судя по сурово сведённым бровям, совсем не шутил. Что-то в ней воспарило от такой открытости, невесомое и мягкое, как рассыпавшаяся многочисленными семенами головка одуванчика. Мия потянулась к бледной щеке и умилённо шепнула:       — Исторический момент, Виктор Ван Арт…       Она перебрала в мыслях мгновение охватившей её в спальне паники, нахлынувшее в столовой чувство необузданного раздражения, одурманившее голову последствие близости — каждое из них, казалось, нашло себе комплиментарность и срезонировало многократно сильнее. Это она отчего-то стала так восприимчива? Или чувства Виктора теряли свой непробиваемый покров — контроль, скрупулёзно сотканный даром Луны, теперь ослабленный долгим голодом?       Подобный расклад был опасен. Для него и для них. Ей нужно было срочно предпринять что-то, чтобы не допустить фатального. Но сейчас Мия стыдливо думала лишь о том, что в этой необычной распахнутости и беззащитности есть что-то приятное.       Внизу живота сладко заныло. Ей нужно было просто проверить. Сущая мелочь.       Она соскользнула губами к его шее. Чуть выше, правее, ни разу в одном месте. Оставила смазанный поцелуй на подбородке, словно тем самым могла смягчить его заострённость. Добравшись до рта, замерла, очертив ямочку под нижней губой кончиком языка.       Виктор мягко слишком ответил на её ласку. Не так. Уронил два поцелуя на уголки её рта опустившимся занавесом — особенно тяжёлым и пыльным, для горьких финалов, что не терпят жадных выкриков «бис» — и отстранился.       Мия разочарованно выдохнула. Под рёбрами засвербило так, что захотелось их вынуть. Он уже так делал. Не раз и не два, что в её голове моментально свелось к «постоянно». В носу защипало, а в груди разверзлась и запульсировала дыра размером с пустыню.       — Ты не хочешь меня?       На мгновение показалось, что часть её жутко этим разозлилась, другая — подобным предположением оскорбилась, третья вовсе ошалело вопила, что она дура спрашивать такие вещи, четвёртая же рассудительно заметила, что Мия вообще здесь одна единственная и, судя по разговорам самой с собой, с головой без сомнения не дружила, а, значит, и переживать о глупости вопросов — лишнее.       Вся эта безобразная вакханалия пронеслась в ней прежде, чем рука вампира мягко накрыла затылок. Виктор хмуро всмотрелся в её лоб, будто это помогло бы ему пробраться внутрь и таким же осуждающим взглядом испепелить каждую гнусную мысль, смутившую её покой.       — Скажи, откуда это берётся в твоей голове?..       — Оттуда, что ты постоянно отталкиваешь, когда хочется мне.       — Когда мы несколько торопимся, нет?       — Всё равно. Ты сам говорил, непонятно, когда вообще соизволит появиться этот Габриэль. Утром торопиться было некуда. Тогда, в саду, после праздника… Ты отвечаешь, будто делаешь одолжение, — только больше распаляясь от каждого произнесённого собой слова, прошипела Мия.       Пальцы Виктора едва ощутимо легли на её запястье, тут же приглашающе потянули следовать за ним. Она неохотно сдвинулась с места, едва перебирая ногами и попутно осматривая пустой, мёртвенно-тихий холл.       Пока взгляд не вцепился в затемнённое пространство под лестницей, куда супруг её вел.       Брови удивлённо взлетели. Но Мия не успела ни возмутиться, ни вырваться — мягкий полумрак принял её в свои объятия, пыльной вуалью покрыл ресницы и веки, вместе с судорожным вдохом пробрался внутрь, свернувшись там плотным клубком. Она резво обернулась, тут же ткнувшись в грудь Виктора.       Ладонь властно опустилась ей на поясницу, прижав ещё ближе, не давая ни шанса отстраниться. Он шумно втянул воздух, заплутав в её волосах носом. Губы влажно втянули мочку. Хотелось всхлипнуть, от шпарящей рёбра обиды и вяжущего возбуждения, покорно ответившего на ласку. Такую желанную. Непрошенную. Словно бы снисходительно брошенную.       Мия отвернула лицо, вяло толкнув руками грудь мужа.       — Нет, ты опять это делаешь…       — Не имеет значения, что я делаю. Разве чувства мои лгут? — бархатно шепнул Виктор, дыханием пощекотав висок. — Ну же… Чувствуй меня, милая.       Всё в ней дрожало, звенело, отвечая лишь на этот волнующий тембр. Она гордо вскинула подбородок, не желая проигрывать хотя бы в такой мелочи. Мия попыталась рассмотреть его глаза, считать, найти в них то необходимо-важное, но вьющиеся здесь тени только больше сбивали, ложились на его лицо непроходимыми путами, не позволяя ей пробраться глубже.       Она не придумала ничего лучше, ладонью потянувшись к бедру вампира, по внутренней стороне забирайся выше, и выше…       Он стремительно подхватил её на руки. Мия невольно пискнула, обхватив его ногами за талию, чтобы удержаться. Полы распахивающейся юбки соскользнули в стороны, оставив оголённую кожу на растерзание прохладному воздуху. Она ощутила, как стянуло за спиной запястья такими же холодными пальцами.       — Даром, Мия. Что с твоим даром? Совсем не обязательно всё время пускать в ход руки.       Она с трудом балансировала в неудобном положении, не придумав более здравого плана, чем навалиться на вампира всем своим скромным весом. Голова расслабленно качнулась, стукнувшись о его темя.       — Всё с моим даром нормально, я просто люблю руками, — с тихим смехом ответила Мия, носом приникнув к щеке Виктора, а после, недолго думая, тронула обласканное место губами. — Слово ещё такое умное есть, м-м… Кинестетик. Мне нравится трогать. Тебя особенно…       Она улыбалась и чувствовала каждой клеточкой своего тела, как он отвечал ей тем же.       Ей нравился гулкий шум их перешёптывания — в царящей полутьме звук ласкал её больше, чем чарующие видения. Нравилось лёгкое, дурманящее, как домашнее вино, чувство тревожности быть застуканными. Словно они тискающиеся по закуткам школьники. Нравилось так близко прижиматься к его запаху, что можно было отыскать в нём возбуждение по одной лишь нотной комбинации.       Мие нравилось, что в этом тёмном, тесном и не самом приятном месте ей даже не нужно было прилагать усилий, используя дар. Исступлённое желание было на его коже таким же ощутимым, как на её — жар.       — Я чувствую тебя, Вик.       Он аккуратно приник к её губам. Так лениво, словно пробовал впервые, заранее зная, что они его на века и можно никуда не спешить. Она отвечала со всем трепетом, пытаясь безмолвно сказать, как он прав.       — Этого достаточно, чтобы тебя убедить? — глухо шепнул Виктор.       — М-м…       В подобной ситуации осмысленность давалась ей из рук вон плохо. Мия беспокойно поёрзала, всё ещё удерживая где-то на краю сознания тощую фигуру Люсиль и тусклое сожаление о неслучившемся в ванной.       Едва разлепляя губы, она пролепетала:       — Мне не нравится, ладно? Замечать, как что-то в моём теле меняется. А оно меняется — я не слепая и умею пользоваться зеркалами! Это чужое, неправильное и… совсем от меня не зависящее. Это не моя вина, и ты тоже не виноват, если оно нравится тебе меньше. Но мне важно знать, что ты… Мне бы хотелось, чтобы ты желал меня по-прежнему.       Сердце дурно выплясывало, эхом вибрации отдаваясь в горле. Честность. Честность в своих желаниях — этого он всегда просил. Пусть даже она касалась теперь чего-то столь непривычно-странного. Ей не хотелось держать это внутри.       Виктор сделал неспешный шаг. Ещё один, пока Мия не ощутила спиной холодную кладку камня.       — Ладно. Я заметил некоторые… изменения. — Она серьёзно кивнула подобно студенту, делающему вид, что примет к сведению все замечания преподавателя; старательно игнорируя, как бесновался в груди неугомонный, качающий вязкую кровь орган. — Заметил, что ты похудела. Что ты плохо ешь. Что мало спишь. Возможно, наоборот. Заметил, что совершенно не понимаю, нормально это или нездорово, и есть ли шанс помочь, ведь я не могу приказать твоему организму, как и что чувствовать.       Руки вампира плавно скользнули по изгибам талии и рёбрам. Вверх-вниз. Вскинутый взгляд пригвоздил её к стене, словно энтомологическая булавка, воткнутая прямо в центр груди.       — Долго прожив среди бессмертных, начинаешь ловить себя на мысли, как привлекательна изменчивость. Податливая и мягкая, как глина. Это настоящее, человеческое. Я не могу описать тебе, каково видеть меняющее тело любимой женщины, понимая сокровенность причины этого изменения. Но знай, что оно безупречно, Мия.       — Со всеми-всеми изменениями?..       — Даже с теми, что ты сама себе надумала.       Из горла вырвалось что-то среднее между всхлипом и смехом. Она порывисто обняла Виктора за шею, прижимая к себе, руками и ногами стискивая едва ли когда-то изменящееся, нечеловечески совершенное для неё тело. А в голове раскатом гудело, звенело и пело бесконечное «её, её, её…». Только её.       — Поцелуй меня.       Он с готовностью исполнил её желание, прямое, чёткое, почти повелительно прозвучавшее в этой уютно-неуютной нише. Она исступлённо шептала какие-то глупости, пока он осыпал нежнейшими касаниями её веки, горящие щёки, шею и вновь губы. Пальцы, шёлковые в своей трепетности, скользнули по ложбинке, и волна озноба дважды сковало её тело, лишая малейшей подвижности.       Мия рвано задышала ртом, когда он потянул тонкие ткани с правой груди, собрав их под мягкой округлостью, уязвимой и обнажённой таким варварским способом. Ладонь накрыла её полностью, погладила с непривычной осторожностью, пару раз стиснув чуть больше, будто определяя новые пределы дозволенности.       — Эти изменения тебя тревожат?.. — хрипловато и чуть насмешливо выдохнул в сантиметре от её губ Виктор. Он пропустил сквозь пальцы остро встопорщившийся на холоде сосок, дразня, повторил ещё дважды, напоследок прищипнув и чуть оттянув. Слова не наполнили ни её голову, ни рот. Мия чувствовала только свои бёдра, болезненно сжатые, подрагивающие в близком экстазе. — Мне нравится.       Голова порывисто запрокинулась, глухо стукнувшись о стенку. Острая боль от впившейся в затылок заколки отрезвила. Чёрт бы побрал эти идиотские «крабики»!..       — Нравится, значит… Вроде как раньше выглядело хуже, а? — будто пьяная прошептала она, ластясь к телу вампира, требуя продолжить начатое.       — Исключительный талант к переиначиваю, что, очевидно, делает тебя не менее исключительной журналисткой. — Она собиралась ответить что-нибудь такое же колкое, но Виктор вдруг со всей серьёзностью добавил: — Я хочу тебя, Мия. Этого ничто не изменит. Веришь?       — Чувствую…       И тогда говорить перехотелось вовсе.       Она не знала, что они делали. Секундно в ней проносились тусклые кометы-мысли, что они растрачивали время, что от их дальнейших действий зависит слишком многое, а они теряли головы, что место не подходило ещё больше, слишком пыльное и заметное, что упиваться нахлынувшей страстью даже как-то неприлично, когда покой они разделяли с мёртвыми, а ещё наверняка кто-то слонялся здесь поблизости.       Но всё было напрасно. Дар её не слушался, уши не различали ни одного звука кроме тихого звона, под веками рябило от шума, а глаза то и дело возвращались к обнажённой груди и накрывшим её губам Виктора.       Ей было всё равно. Она забывалась в мгновении, вяжущем, липком, как точка на шкале времени, от которой невозможно ни вернуться к началу, ни стремительно нестись к бесконечности. В животе разливалась такая же патока, густая и сладкая. Казалось, она вытечет из неё до последней капли, стоит только расслабиться. Поэтому Мия напрягала дрожащие бёдра и судорожно сжимала внутри мышцы, тут же жалея об этом, ведь становилось хуже. В ней было пусто, так возмутительно пусто.       Она перестала осознавать все те вещи, что язык и влажные губы супруга продолжали вытворять с её грудью. Хотелось прекратить и хотелось просить большего, иначе что-то в ней точно, совсем уже скоро, вот-вот, чёрт возьми, распадётся на маленькую сверхновую. Словно нарочно, доводя и подталкивая к краю, прохладные пальцы коснулись её белья — слишком тонкого, чтобы оценить сейчас разницу его наличия или отсутствия.       Мия сжала губы, глухо простонав в макушку супруга. Мурашки танцующим скопом вспыхивали на разных участках кожи, а после, как в колесе — спицы, устремлялись к эфемерному центру. В этом была завершённость и в этом была целостность. Ей немедленно хотелось ощутить это, прямо там, куда пульсирующими потоками бежала кровь, как к открытой ране, в маленькой ямке, скрытой бесполезным, намокшим куском ткани, которую то и дело задевал палец вампира.       — Нет, — просипела Мия, всё ещё до конца не веря, что произносила это. — Я сейчас… Всё, пожалуйста, Вик.       — Нет?       Рука пропала с промежности, напоследок слегка огладив бедро и ягодицу. Он отстранился от покрасневшей, любовно истерзанной груди, успокаивающе коснувшись кожи костяшками. Вид у него был слегка дикий. Растрёпанный её нетерпеливыми руками, с горящим даже в полумраке взглядом и припухлыми губами он показался ей несправедливо привлекательным, и Мия пожалела, что вынужденно всё остановила.       Им нужно было остановиться.       — Чего ты хочешь, Мия?       Напоённый желанием голос звучал ещё мягче, шероховато. Она подавилась глотком воздуха, так и не решив, к чему теперь было разыгрывать добродетель.       Виктор не отрывал от неё взгляда, вероятно, дожидаясь определённого и однозначного ответа. Рука, словно в самоволку, потянулась ко второй груди, скользнула в вырез, тем же, что и ранее, способом решив избавить её от мешающей ткани. Короткий рукав платья соскользнул с плеча, и вслед за ним полетел собранный из салфеток конвертик, угодив ровно в оставленное пространство между их телами.       Вампир перехватил его раньше.       — Что это?       — Так, — быстро выхватив находку, отрезала Мия и тут же смущённо добавила: — Записи всякие. Про камень, Алессию и вообще… Пытаюсь разобраться.       Виктор улыбнулся на её искренность, обхватил ладонями лицо и мягко шепнул:       — Мы разберёмся. Обязательно.       Она согласно кивнула. Исступлённая страсть неохотно отступала. Так и не собранное, не возведённое в абсолют, до верхней ноты и острого пика блаженство зудело изнутри десятком крошечных игл. Терпимо. Не более чем лёгкое сожаление.       Мия попыталась вернуть на место комбинацию и платье. Получалось нелепо, пока Виктор не спустил её на землю. Ноги ощущались до ужаса слабыми, грудь ныла, словно всё тело было против неё и так своеобразно вопило, что она идиотка, раз лишила его близкой разрядки и укутавшей бы после болезненного напряжения неги.       «Ничего, пострадаю».       — Ты был прав, ладно? Последнее, чего бы мне хотелось после секса, так это включать голову и разбираться с новой информацией от этого вашего Габриэля, — тихо буркнула под нос Мия, дёргая тонкий поясок на талии, который никак не мог начать выглядеть нормально. — Дурацкое я время выбрала, да?       — Позволь мне разобраться с этим, — ответил Виктор, отстранив её руки и перехватив измученные завязки платья, имея в виду очевидно не их. Пальцы ловко перевязали узел на талии. Лукавый огонёк загорелся в поднятом на неё взгляде. — А после мы непременно вернёмся к вопросу о том, кто, чего и как хочет. Договорились?       — Я спрошу с тебя вдвойне, мистер… — Мия, привстав на цыпочки, томно выдохнула у самого его уха, оставила быстрый поцелуй на щеке и ещё раз поправила платье, небрежно приладив на прежнее место свои записи. Что-то подсказывало, что вид у неё был не менее шальной, чем у вампира недавно. Она нервно пригладила волосы и спросила: — Насколько плохо я выгляжу? Не обращая внимания на ужасное платье.       — Ты прекрасно выглядишь. Особенно в платье.       Мия ему не сильно поверила, по крайней мере потому, что платье ей категорически не нравилось. Если уж она считала его воплощённым кошмаром, то Виктор тоже должен был поступиться вежливостью и заметить, как портит её эта неподходящая во всех отношениях вещь.       Они выскользнули из своей временной засады, на первый взгляд никем так и незамеченные. Холл по-прежнему хранил горделивую безмолвность. Мию она наводила на мысли о послеобеденном сне, а не самом разгаре солнечного, летнего полдня.       — Я всё ещё могу подняться сам, — бросил вдруг Виктор. Глаза сосредоточенно высматривали что-то на пролётах лестницы. Слишком серьёзно. Она несдержанно прыснула и тут же вбежала на первую ступеньку.       — Зашла и вышла. Приключение на двадцать минут, — со значением выпучив глаза протянула Мия. Уже переставляя ногу повыше, спросила так насмешливо, словно он пытался уберечь её от битвы с пасхальным кроликом: — Что со мной может случиться?       Вторая нога неохотно последовала за первой, вынудив её запнуться и чуть не клюнуть носом в ступеньки.       — Очевидно, ты можешь свернуть шею на лестнице.       Но сухо брошенные слова Виктора долетели лишь до её спины, когда она уже спешно взбиралась наверх, словно и правда испугавшись, что вот сейчас он догонит, схватит в охапку и заставит вновь дожидаться вампиров в компании какой-нибудь Люсиль прямо посреди полного света и упущенных моментов холла. Нет и нет. Только примитивная цель вела её вперёд под тихое эхо собственного, оставшегося ещё на первом пролёте смеха.