Лунная соната

      Она резко расцепила руки, вскинувшись и во все глаза уставившись на супруга. И, видимо, тоже поняв, что спокойствие в ней рассеялось стремительно и безвозвратно, Виктор окончательно выпрямился, отстранился и, коротко осмотревшись, вышел в соседнюю комнату.       — Какие-то пояснения?.. — ошарашенно кинула ему в спину Мия, когда он молча скрылся, словно сказанное не требовало уточнений. Словно ничего необычного не происходило. Словно предстоящая встреча с неприятным ему давним знакомым, который был обязан ему неким делом, мигом не породила в ней с десяток вопросов.       Борясь с поспешностью, не желая растянуться на скользком кафеле, она осторожно встала ровно к тому моменту, как вампир вновь соизволил появиться перед ней, раскрыв широкое полотенце. Лицо его выражало искреннее непонимание, каких пояснений она от него ждала. Мия потрясённо вскинула брови, уставившись на Виктора во все глаза, и бегло затараторила:       — Кто такой этот Габриэль? И как мы собираемся добраться до Амстердама? Сегодня солнечно, и, сомневаюсь, что нас выпустят из поместья, пожелав приятной дороги. Что мы скажем Мора? Встреча связана с пропажей камня или лабораториями? Чем особенным он тебе обязан, и почему София говорила, что он ужасно тебе не нравится? Ночью она ушла из отеля по делам. Это связано? И случившееся… Она уже знает?       — Всё спросила?       — Нет, точно что-то забыла!       Виктор коротко улыбнулся, а Мия насупилась, отчаянно пытаясь вернуть к норме сбившееся дыхание. Заботливо вытерев распаренную, чистую кожу, удостоверившись, что полотенце надёжно закручено на её теле, вампир легко подхватил девушку на руки, наконец оставляя позади ванную. Она попыталась вспомнить ещё что-нибудь важное, ведь чем больше вопросов она выпалит, тем выше шанс, что хоть самые мелочи всё же выяснит — Виктор едва ли прямо ответит на главные. Горячо жалела лишь, что не догадалась позвонить Артуру. Уж какие-нибудь детали об этом Габриэле она бы точно выпытала! Кто ж знал, что понадобятся они так скоро и вообще им доведётся встретиться.       Опустив её в одно из кресел, вампир ближе придвинул второе, с небрежно скинутой на него чужой курткой и шахматным набором, и устроился на самом крае так прямо, будто всё равновесие мира удерживалось его плечами. Мия упрямо подалась навстречу, цепляя его взгляд. Знала, что тогда ему гораздо труднее будет утаивать пусть даже малоприятную правду.       — В обратном порядке, да? — бархатно спросил Виктор, спрятав в глазах усмешку, явно оставшись равнодушным к наивной уловке девушки. — Софии я сообщил ещё с места происшествия. Её появление здесь было бы опрометчиво, пока полезнее узнать, какие и как скоро пойдут разговоры в отеле, если вообще пойдут. С Габриэлем она не встречалась, но он оставил ей информацию в условленном месте. Она должна касаться Августа Мейера, но что именно он обнаружил, сможем выяснить при встрече, есть смысл переговорить лично. Кроме того, у Софии получилось связаться с Литой и выяснить, где та остановилась. Удобно будет там и встретиться, но как скоро Габриэль обнаружит адрес и явится, сказать сложно. Он не большой поклонник мобильной связи. Мало того, если о его появлении в Нидерландах прознают, в том числе Ален, у нас могут возникнуть ненужные проблемы. Поэтому вопрос нужно решить так скоро, как возможно. Симпатии я к нему не питаю. Отчитываться перед Мора я не намерен, поэтому поместье мы покинем так же просто, как в него прибыли. София приедет на такси к полудню. Я удовлетворил твоё любопытство?       Мия несколько раз моргнула, стараясь найтись в потоке слове, что звенел по ушам подобно рассыпавшемуся бисеру. Даже на секунду пожалела, что переусердствовала с количеством вопросов. Собранная до этого аккуратной кучкой информация разлетелась в сознании, как поднятый ветром вихрь жухлых листьев. Нетерпение и страх пощекотали внутренности. Хотелось спросить про Мейера, и про загадочного Габриэля, что был отчего-то неугоден даже Алену, и совсем уж не к месту про причины его нелюбви к сотовым операторам — таинственный звонок в поместье Денненбург без сомнения оказался бы связан с этой странностью. Но она лишь бессильно прижала ладони к лицу, зажмурившись так больно, что темнота под веками заискрила цветными пятнами.       «Безответственная, безалаберная, совершенно пустоголовая…»       — Идиотка… — зло и глухо простонала вслух Мия, а после стыдливо приоткрыла лицо, только чтобы взглянуть на Виктора. Ледяные ладони холодили пылающие щёки. Она не могла отнять рук, невнятно пробормотав: — Я ни разу за ночь не вспомнила о том, чтобы позвонить Лите. Она в порядке?..       — Более чем. — Вампир серьёзно всмотрелся в её глаза, отчего стало совсем уж неудобно. Вот сейчас он точно подумает, что единственным оправданием подобной халатности может быть только ветер в голове, и окажется как никогда прав. Какая же она набитая дура! Мия снова шумно выдохнула, прикрыв веки, но бегство в себя не увенчалось успехом. Пальцы мужа деликатно обхватили тонкие девичьи запястья, уведя их к коленям. — Как взрослый, дееспособный человек, Лита вполне может позаботиться о себе самостоятельно, верно. Я не должен был тебя корить.       — Нет?.. — В сознании всплыл их разговор после прилёта в Нидерланды и холодный упрёк. Мия потерянно свела брови, досадуя сейчас на то, что от него невозможно было спрятать даже самые глубинные чувства.       — Нам всем нести ответственность за свои решения. Убеждён, что Лита приняла своё самостоятельно, как Страж и как близкий друг, а значит, не нам о нём и жалеть. Она старше, чем была ты в своё время, и безусловно в состоянии справиться с некоторыми… возникшими у нас трудностями. В конце концов, это вопрос доверия. — Виктор ласково улыбнулся, заправив вновь выбившуюся прядь ей за ухо. — Не прощу себе, если ты начнёшь беспокоится ещё и об этом. Простишь ли ты мне?       Она слегка опешила. Когда пауза начала становиться совсем уже неудобной, голова согласно качнулась, и Мия, нарочито бодрясь, даже чуть выпрямилась, упершись руками в колени вампира и поджав плечи. Ему не за что было просить у неё прощения. Посеянные сомнения в правильности собственного решения не зародились бы из чужих слов — она и сама не была уверена, что не подвергла с привычной беспечностью юного Стража ненужной опасности. Но и сказанное так же было неоспоримой правдой.       Разумеется, она знала всё это. Разумеется, Варгас пользовалась практически полным её доверием, иначе не стала бы первой посвящённой в тайну лунного камня. Мия не пыталась ставить себя выше, но по праву первенства считала ответственной за то, чтобы дать прочим хранителям равновесия более надёжную почву под ногами — фундамент, который из-за единственной её оплошности в прошлом оставался неустойчивым и ставил под угрозу само существование Ордена. Она должна была стать лучшим лидером. И переживание за безопасность Литы было всего лишь небольшим сопутствующим эффектом. Наверное. Пока не выходило за рамки.       «Не хватало ещё стать мамочкой. Или Ван Артом. Или всем вместе. Тогда точно впору будет начать переживать за своё и чужое душевное здравие.»       Смущённо прокашлявшись, она попыталась срочно воспроизвести в памяти, о чём они говорили до этого. Поняв, что не на все желаемые вопросы получила ответы, про себя втайне сетуя, что Виктор всегда видел её так же ясно, как распахнутую книгу, не сдержала колкой иронии, словно бросая встречный вызов.       — Мистер умник. — Мия вскинула подбородок и испытующе вгляделась в глаза мужа. — Ты ведь в курсе, что намеренно проигнорировал все вопросы, касающиеся этого Габриэля?       — Разве?       — Что-то такое припоминаю, да.       — Припоминаю, что минимальный порог для общего понимания картины я озвучил.       — Виктор! — Мия обиженно нахмурилась и прикусила щёку.       Разумеется, он не обязан был говорить о себе больше, чем считал важным или нужным, больше, чем был готов. Как не обязан был с пылкой честностью раскрывать каждый мелкий или постыдный эпизод своей биографии, даже если сама она поступала так до смешного часто. Но для неё это всегда был скромный акт доверия, и в глубине души Мия робко надеялась на ответный. По крайней мере, после всех лет вместе. По крайней мере, потому что он принимал в ней всё и она готова была отплатить тем же. И потому что иное ставило под сомнение саму веру в неё, вынуждая испытывать особенно гадкую, иррациональную вину за то, что за его молчанием могли стоять ни много ни мало её ошибки.       Очевидно, читать её было проще, чем полустёртые надписи на древних стелах. Рука мужа легла на лицо девушки, ладонью холодя скулу. Большой палец деликатно разгладил напряжённую переносицу, обрисовал бровь, ненароком пощекотав ресницы и вынудив зажмуриться.       — Ангел мой…       — Всего один вопрос. Я прошу.       — Габриэль просто старый знакомый, Мия, — коротко ответил Виктор. Она демонстративно покачала головой, не удовлетворённая ответом, который и так прекрасно поняла из контекста ещё при первом упоминании вампира. Ван Арт так же демонстративно тяжело выдохнул, подавшись вперёд. Уперев локти в колени, замер в ожидании неизбежных уточнений. Мия отзеркалила его движение, прищурилась, будто страдала близорукостью и пыталась отыскать крошечный ответ, написанный прямо на лице мужа.       — Насколько старый?       — Достаточно.       — Старше Артура?       — Возможно. Точно не считал.       — Откуда ты его знаешь?       — Росли по соседству.       — Шутишь? — Брови Мии удивлённо поднялись, но ни одна черта Виктора не дрогнула, не скрыла истинности короткого утверждения.       Почему-то ей с трудом представлялось, что по-прежнему могли существовать те, кто помнил её мужа ещё человеком. Словно он вовсе им не был, сохранив лишь болезненный отпечаток детства в фамильном замке, да несколько коротких, сознательных лет, выпавших на долю Ноэля, в том же стремлении к вампиризму. Странная мысль, что таинственный Габриэль мог знать Ван Арта лучше всех прочих, подняло в ней волну нервного возбуждения. Может, поэтому Виктор и не хотел раскрывать (помнить) детали их знакомства, видеть в другом следы того, кем сам он когда-то был, а, может, связывала их особенно гадкая и неприятная общая история? Интерес к неизвестному пока ей вампиру затопил с головой, и что-то подсказывало, что Виктор прекрасно это предвидел. Наверное, потому и молчал столь упёрто. Хотелось спросить так много, но палец непреклонно коснулся её губ, не позволив даже начать.       — Мия. Есть вещи, которыми я не горжусь. Не столь важно, непосредственно приложил ли я к ним руку или виновен лишь в допущении. Я не привык жалеть и поступал так, как мог поступить согласно своему опыту и тогдашним убеждениям. Габриэль был слабым ребёнком, который с большей вероятностью умер бы от какой-нибудь чахотки, не дожив и до двадцати. Но он вырос со знанием, что природа может предложить больше, чем изначально отмерила. Моя неосторожность и подростковая заносчивость стали тому причиной. Габриэль просто случайная ошибка, за которую платить пришлось не мне, но безвинным. Некоторым в действительности не стоит становиться вампирами.       Мия задумчиво молчала, переваривая услышанное. Слишком мало. Чувствовала, что даже эти крохи Виктор счёл достаточными и уже точно не собирался пускаться в красочные разъяснения, хотя история понятнее не стала и любопытство едва ли уменьшила. Неужели причиной была лишь пропасть из противоречащих друг другу убеждений? Будь Габриэль повинен в чём-то ужасном, коснувшемся напрямую Ван Арта, вряд ли бы до сих пор ходил по этому свету, да и к его помощи они всяко бы не прибегли. И всё же, вспомнив вскользь брошенную тогда Виктором фразу, в её понимании противоречащую рассказанному, Мия робко заметила:       — Ты говорил, ему доверяет Артур.       — У Артура довольно специфичные понятия о том, кому можно верить.       — Он дружит с вами…       — Что не исключает, а подтверждает, — с лёгкой улыбкой добавил Виктор, и Мия не сдержала такой же ответной.       Будто боясь разбить, он аккуратно взял её кисть в свои руки. Ладонь, ведомая его волей, поймала благодарность поцелуя, легла на щёку. Немая признательность во взгляде казалась почти громкой. Неоспоримая точка, возвестившая, что вопрос на этом закончен. Она досадливо выдохнула, наверное, злясь на себя за то, что ей никогда не станет достаточно, что прошлое Виктора — бездонное небо, не познаешь, не вычерпаешь, а так наивно хочется своими маленькими руками объять покрепче, да чтобы целую вселенную, какой он её видит, и всё равно, сколько раз он прошепчет, что для него Мия больше мира.       Засмотревшись на его губы, такие неприлично яркие, манящие, она преодолела мешающие сантиметры, оставив быстрый поцелуй и выдохнув благодарное «спасибо». Ладонь мужа огладила её шею, спустилась к оголённому плечу, совсем болезненно-бледному. Она не почувствовала ни привычной прохлады, ни гусиной кожи, ощутила только непреодолимое желание спрятать замёрзшие ступни. Взгляд метнулся к беспечно оставленному ей открытым окну.       — Замёрзла?       Она покаянно кивнула. Виктор поднялся, оставив смазанный поцелуй на макушке. Мия, воспользовавшись шансом, поправила полотенце и удобнее устроилась в кресле, подобрав под себя ноги. Выдох как-то тяжело покинул лёгкие, будто она пробежала марафон и по-прежнему не могла успокоиться. Голова ощущалась свинцовой, напомнив, что у её сил, даже моральных, есть вполне определённый предел, и не стоит за раз с такой жадностью укладывать в неё всю доступную информацию. Мия потянулась за кофе, который предсказуемо оказался холодным. И чуть не поперхнулась глотком, когда вампир сдержанно обратился к ней, закончив с окном и напоследок скрыв его шторой, сделав комнату ощутимо более тёмной:       — Искренне надеюсь обнаружить тебя в этом кресле к своему возращению. — Короткое пояснение в ответ на молчаливый вопрос в её взгляде. — Я в душ.       Она вспыхнула, вновь вспомнив свои похождения, хотя и виноватой себя в том не сильно чувствовала. Может, вскрывать студию Ларсена оказалось не самой блестящей идеей, как и выслушивать его бредни. Но в том, что она покинула комнату, уж точно ничего предосудительного не было. Попытка подобрать ответные слова оказалась напрасной. Почему-то от абсурдности происходящего хотелось только рассмеяться. Мия проводила Виктора глазами, а после с напускной серьёзностью, которой совсем не соответствовала томность голоса, вдогонку бросила:       — Я требую пересмотра меры пресечения! Дай мне хотя бы несколько метров.       — Несколько минут недвижности, милая, — так же деловито донеслось из ванной комнаты.       — Если я захочу сменить местоположение? Кровать, скажем.       — Кресло, Мия.       — Вы очень плохой коп, мистер, — с улыбкой пробурчала под нос девушка, зная, что он прекрасно её расслышал. В воздухе разлился успокаивающий гул бьющей под напором воды. Словно подыгрывающий ему музыкант, в скудный аккомпанемент вклинилось эхо звонких ударов капель о кафель. Она могла поклясться, что расслышала даже тихий шорох сброшенных вещей. От проскользнувшего за порог пара стало ещё уютнее и теплее. И всё же Мия не сдержалась, громче добавив: — Выходит, чисто гипотетически я могла бы уйти с этим креслом куда угодно?       — Если бы чисто гипотетически на тебе была одежда.       — Не аргумент!       Мия всмотрелась в затянутый скупой дымкой проём двери, гадая, достаточно ли сильно Виктора напугала перспектива ловить её прогуливающийся по коридорам замка в одном полотенце и с креслом наперевес. Но было пусто, и примитивная музыка продолжила свой ровный бег, не разрушенная более ни её, ни его голосом. Смехотворная провокация предсказуемо не удалась, но улыбка всё равно слегка поугасла, пока не стёрлась совсем, стоило ей в полной мере осознать сказанное.        — Чёрт, у меня правда нет одежды…       — Попрошу Софию купить что-нибудь в городе. Не волнуйся.       «Теперь уж точно никаких поводов для волнений,» — с иронией заметила про себя Мия. Вспомнилась почему-то сцена с вечера и гадкие слова Ларсен, опрометчиво брошенные вампирше. Едва ли её обрадует просьба Виктора и необходимость подбирать девушке одежду. Мысленно перебрав в памяти гардероб фон Гельц и сделав неутешительные выводы о том, что та могла ей выбрать, особенно в не самом добром расположении духа, Мия слегка скисла, но быстро решила, что это не самая большая из её проблем.       Оставшись одна в молчании комнаты она вновь невольно опустила ладонь к животу, робко, как бы тайком. Будто всё ещё не могла поверить в сказанное Виктором, в то, что он без сомнений отчётливо слышал, и в то, что это было таким громоздким и важным. Нервная щекотка собралась внутри, и отчего-то это особенно её разозлило. Хватит с неё. Она не будет об этом думать. Ничего не изменилось, ведь он был вчера и будет завтра. Услышанное теперь сердцебиение лишь стало убеждённым сигналом, что ребёнок в порядке, а значит и беспокоится не о чем. Сегодня уж точно.       На этом и сойдясь, уже без особого энтузиазма Мия потянулась к тарелке. Завтрак не отнял много времени. Она быстро проглотила лишь остывшую глазунью и залила её таким же кофе. Сладкое так и не пробудило в ней аппетита, а потому оставалось лишь вяло ковырять разномастный хлеб из постепенно пустеющей корзинки.       Через узкую щель занавешенных штор проглядывался краешек неба, уже совершенно светлого, обещающего по-летнему жаркий день. Она давно разучилась им радоваться. На место когда-то легкомысленных наслаждений подобными мелочами пришли уже перманентное недоверие и озабоченность. Сейчас она думала только о том, что Виктор давно не был на охоте, а, значит, находиться под солнцем будет ему особенно трудно. Полдень убивал любую манёвренность вампиров, и полагаться на силу его и Софии было бессмысленно в случае ещё одного непредвиденного происшествия. Мия не считала себя отъявленным параноиком, но после случившегося ночью да и в общем не могла закрывать глаза на все всплывающие в мыслях варианты. Не было ничего хорошего в том, чтобы покинуть поместье так скоро, но, видимо, важность встречи вполне оправдывала её срочность.       Всё в предстоящей поездке её тревожило. Особенно необходимость вновь оказаться на злополучной трассе. Ей и вовсе казалось, что тёмный перелесок, и волки, и собственная беспомощность свалились на её голову по меньшей мере вечность назад, но никак не минувшей ночью. Перебирать все детали происшествия на дороге не хотелось, однако непонимание пугало больше. Время беспамятства было подобно шкафу, ночами особенному чёрному, прячущему детские страхи в своём распахнутом зёве. Она не знала, что в нём, она боялась возможных ответов, но перестать вглядываться было ещё опрометчивее.       Мия лишь краем уха слышала версию Ларсена, рассказанную Кано. Простую, удобную, не вызывающую у вампиров лишних вопросов — напавший оборотень был заинтересован лишь машиной князя, и только поэтому они сбежали. Точнее, сбежал он, вытащив её, удручающе бесполезную и без сознания. Всё, кроме этого паршивого факта, было ложью. Он сам говорил ей совсем обратное. Мия знала, что волк ни за что не упустил бы давших дёру свидетелей. Тем более настолько слабых. Тем более разъяривших его так сильно. Нет, он бы догнал и прикончил их в считанные секунды. Наверное, она бы даже не почувствовала.       От этой мысли её передёрнуло. От пугающих причин лжи Ульфа ещё больше. Что прятали упущенные из памяти минуты? Удерживаемый во рту комок кунжутной булки совсем размок, но показался ей почти огромным, вяжущим, как ириска, перекрывающим кислород, и Мия едва сдержалась, чтобы его не выплюнуть. С трудом протолкнув его в горло, она прижала вспотевшую ладонь ко рту и несколько раз глубоко вдохнула. Жар укутал лопатки, каждый позвонок с первого по двадцатый. Самый воздух душил её крепче удавки.       «А теперь выдыхай, милая. Спокойнее. Одного хватит. Вдох. И выдох. Ты умница. Дыши, Мия».       Она слабо покивала, будто действительно наяву слышала голос Виктора, и тихий плеск волн о борт, и тусклые отголоски прогремевших салютных залпов. Чётко, как впервые. Сосредоточилась на явных звуках из ванной, ритмичных и успокаивающих. На его присутствии в считанных метрах, настолько близком, что, если бы она захотела, не осталось ни миллиметра. Она могла с этим справиться.       Дыхание медленно пришло в норму. А вместе с ним осела уже привычная злость. Ей срочно нужен был её телефон.       У чёртова Ларсена был тогда её телефон.       Оставив истрёпанную пальцами булку на блюде, Мия стряхнула с рук налипшие крошки и крошечные семечки кунжута. Она не знала точно, насколько серьёзным было замечание мужа, и, беспокойно подобравшись в кресле, хрипло поинтересовалась в пустоту комнаты:       — Могу я взять твою зарядку? Если она при тебе, конечно. Мой наглухо сел.       Подрагивающее от напряжения тело сорвалось с места раньше, чем получило согласие. Перебравшись по аккуратно застеленной кровати в указанном направлении, девушка поспешно дёрнула верхний ящик тумбочки, затем так же резко попыталась попасть кабелем в разъём, несколько раз безуспешно. Экран возвращался к жизни слишком медленно, действуя ей на нервы. Она сама не знала, что искала. Не знала, откуда взялось это пылкое раздражение. Не знала, почему одна мысль о том, что Ульф просто касался её телефона подогревала внутренности и кипучим ядом растекалась под кожей.       Он всё ещё был на её коже.       Мия бездумно уставилась на свою ладонь, будто впервые видела. Предательскую ладонь, что сжималась на его горле, цеплялась за его плечи. Сейчас она была чистой и совершенно обычной, но Мия невольно решила, что ненавидит. Именно эту, такую маленькую и белую, за то, что не решилась, струсила, отступила, и всё оказалось напрасным, и въевшийся в кожу Ларсен уже ничем не мог быть с неё смыт. За то, что его ненавидеть хотелось тоже, но это бы значило позволить ему забраться ещё глубже — глубже запаха дыма и колющего виски гипноза — свернуться туманом за рёбрами, пуская пепел по венам, пока он не заполнит её настолько, что Ларсена в ней станет больше, чем её самой. Он не заслуживал даже её раздражения.       Краем глаза Мия заметила загоревшийся экран. Пальцы сжались в кулак.       Что она рассчитывала в нём увидеть? Наверное, окажись там очередная записка, её бы это даже не удивило. Пусть глаза Ульфа и говорили о том, что Вилар ему был совсем не знаком, она уже ни в чём не могла быть уверена. Количество лжи, сорвавшейся с его губ, превысило все допустимые пределы, чтобы заикаться о возможном к нему доверии. Не могли они избавиться от волка так просто. Не мог её камень бесследно раствориться в воздухе. И оборотень одним не был, ведь она видела.       Что она видела?..       Мия раздражённо выдохнула, потянувшись к смартфону. Лучше бы этому придурку оказаться связанным с Виларом. К чёрту причины и ломающуюся под пресом её желания логику. Она хотела, чтобы это оказалось так. Она хотела отыскать в себе объяснение того иррационального, эфемерно-глупого страха, что неизменно гнал её от Ларсена и вынуждал колюче обороняться. Она хотела, чтобы он дал ей ощутимый, ничем неоспоримый повод его ненавидеть.       Но заглавный экран был пуст. Привычные папки и ярлыки, какими она их видела все разы. Ничего, вызвавшего бы вопросы. Ни записок, ни фотографий, ни гадких слов, оставленных в заметках, ни крошечной улики в истории браузера. Словно никто посторонний в её телефоне не был. Может, он и вовсе не успел им воспользоваться, остановленный севшей батареей? Чушь, конечно. На каком-то подсознательном уровне Мия чувствовала его незримое присутствие, и влажным от волнения пальцем ткнула в журнал вызовов.       Пульс сбился, на мгновение замер и больно ударил по переносице, как если бы она вдруг запнулась. Незнакомый ей номер горел с экрана, отмеченный знаком исходящего сигнала. Так глупо попался?..       Мутная пелена встала перед глазами. Пришлось несколько раз настойчиво моргнуть, чтобы цифры обрели чёткость и ясность достигла сознания. Холодные остатки рассудка настойчиво доносили, что вызов пришёлся ровно на время их ночных шатаний, телефонный код принадлежал Нидерландам, а звонок оборвался за считанные секунды, даже не получив ответа, но всё, о чём могла думать Мия — какого чёрта Ларсен не стёр настолько смехотворную улику. Можно ли тогда считать её не стоящей внимания пустышкой или очередной ловушкой для её безразмерного любопытства? Взгляд метнулся в сторону ванной.       «Просто дождись Виктора».       Девушка самой себе кивнула, сойдясь на том, что вариант разумный и единственно правильный. Возможно, номер и вовсе покажется ему знакомым. Возможно, Ларсен в самом деле пытался вызвать помощь. Но, даже если всё это окажется глупостью, Виктору не составит труда пойти по следу таинственного адресата, скрытого сейчас от неё лишь незамысловатыми символами.       Мия вытерла ладони о полотенце, пальцами вцепилась в колени. Её начинало потряхивать от нетерпения или волнения. Маленькие чёрные цифры мозолили взгляд, как отвратительное насекомое, что нужно было срочно прихлопнуть. Словно назойливый стикер, требующий незамедлительных действий, кричащее побуждение «выпей меня» из пресловутой истории об Алисе. Боже, да он просто играл с ней! И в этот момент она ощущала себя настолько злой… Злой, запуганной и глупой.       Наверное, иррациональной смелости всегда в ней было больше нужного, и нерастраченные силы и близость мужа её лишь множили. А может, отдавала она уже лёгким безумством, насквозь пропитавшем давно упущённую обыденность. Мелькнувшая мысль подначивала, толкала в спину. Безумство храбрых — вот мудрость жизни. Она определённо где-то это слышала, и это звучало хорошо. Это звучало правильно, надёжно скрепляло мысли с беззвучно шепчущими сухими губами. И Мия быстро, насколько было достаточно, чтобы не позволить себе передумать, коснулась холодного экрана.       Сначала она даже решила, что ничего не произошло вовсе. Собственный пульс гулкой барабанной дробью глушил все сторонние звуки. Она медленно поднесла смартфон к уху, не очень близко, словно боялась, что он откусит ей мочку. Тихие гудки исходящего вызова дёргали нервы и нити артерий, как непоседливый ребёнок — струны. «Ответь мне. Ответь мне. Ответь мне…» Нестерпимо долго. Казалось, китайская пытка водой была бы ей менее невыносима. Но вдруг всё стихло.       Телефон едва не выскользнул из потной ладони. Ей кто-то ответил.       Тишина стояла оглушительная. Или то были слишком частые удары её сердца подобные грому. Таинственный собеседник не проронил ни звука, но его незримое присутствие она ощущала всей кожей, потянувшись к губам ладонью, будто это могло спрятать её собственное. У неё не было ни плана, ни ожиданий. Брошенное слово, чей-нибудь голос, она бы распознала даже аккомпанемент фона. Готова была к сброшенному в ту же секунду или того раньше звонку. Но получила молчание. Вязкое, густое, словно подкатывающую тошноту. Её слушали тоже. Так настойчиво, будто заранее знали. И ждали.       Стало совсем дурно, и злость пекла за глазами. Какая больная игра. Но чёрта с два она так просто сдастся! Мия упрямо сжала губы, только бы не произнести ни звука и не подставиться ещё больше. Дышать было трудно: слишком упорно она глушила свои глубокие вдохи. Крепко зажмурившись, отсекая всё лишнее, сосредоточилась лишь на слухе. И она услышала. Такое же гулкое сердцебиение, живое и сильное, будто незримый абонент стоял от неё в считанных сантиметрах. Он не выказывал волнения, интереса или возбуждения. Стук ровный, как заведённая машина. Нечеловечески.       «Это был ты?»       Кровь прилила к вискам, горячая, жгучая. Мия сильнее надавила Даром Луны, словно сжимая само пространство и расстояние. Уловила вдруг совершенно сторонние звуки, чьи-то шаги и смутные перешёптывания, или то были обычные разговоры. Телефон, чьим бы он ни был, словно стягивал их к себе, как в воронку, но их было много, а собеседник — отчётливо от них далёким. Тихий шорох, как касание, перекрывшее на миг динамик. Прорвавший ближе глухой шёпот. Определённо женский, но будто бы незнакомый. Как вразнобой перебираемый набор букв. И снова, и снова.       Jeg er så ked af det.       — Мия.       Телефон полетел на пол, резко и звучно, как соскочившее с языка ругательство. Как выпущенная в висок пуля. Костяшки метнулись ко рту. Услышали? Разумеется, её слышали. Какая рулетка без неудачника-проигравшего? Она никогда не дружила ни с азартным играми, ни с удачей.       Краем глаза заметила, что вызов завершился, а после скосила взгляд к неожиданно нарисовавшемуся за спиной Виктору. Губы дрогнули, а за ними всё тело, словно терзаемое отголосками болезненных спазмов, и стало одновременно невыносимо жарко и зябко. Мия положила руку на грудь, стараясь усмирить зачастившее дыхание.       Вампир обошёл кровать и вплотную приблизился. Матово-белая кожа в полумраке напомнила призрака, лишь тени да темнее на тон полотенце, укрывшее бёдра, обрисовали плотность тела. Подумалось вдруг, что она видела его так же явно, как белого волка во всполохах пламени. Глаза заслезились, наверное, от злости и гадкого ярлыка, навешенного чужими руками — нет, она не ударилась и не врала. Чёртов придурок Ларсен!       Телефон с тихим стуком опустился на прикроватную тумбу. Виктор аккуратно присел рядом, успокаивающе взяв её лицо в свои ладони. Такой тёплый. Или она настолько чудовищно замёрзла? Взгляд невольно метнулся обратно, к потухшему экрану. Увидел? Вне всяких сомнений. Но глаза остались непроницаемыми, не выдавая ни осуждения, ни вопроса, заставляя ещё больше теряться в нахлынувшей панике, и жадно всматриваться, и искать в нём такую нужную правду.       «Почему не спрашиваешь?»       — Испугалась?       — Ты знаешь, — на выдохе простонала Мия, едва размыкая зубы. Укутавшая взгляд пелена стала плотнее, а воздуха — меньше. Не хватало снова начать задыхаться. Пальцы нетерпеливо взялись за полотенце, показавшееся теперь слишком туго стягивающим грудь. — Сейчас, ладно? Я просто лягу.       Не задавая вопросов, он привстал, убирая в сторону покрывало. Нервно выпутавшись из раздражающей махровой ткани, девушка быстро юркнула под одеяло, свернулась на хрустящей от чистоты, накрахмаленной простыне, прижав к груди ноги и стиснув пуховые складки у самого горла. Виски обдало болью. Сухие губы не удержали сдавленного стона, и Мия бессильно зажмурилась, ощутив, как запылало всё внутри от тлеющей злости.       Эта слабость её убивала. Чёртов раздражающий сорняк, который никак не мог быть вырван и всё возвращался из раза в раз на своё незаконное место. Она слишком хорошо помнила, благодаря кому он был взрощен и с каким трудом уничтожен. Кошмар давно сгинул, но теперь на его место пришёл новый — целое сорняковое поле, расцветшее на благодатной почве. Беременность. Вновь наступающее на пятки прошлое. Она ненавидела свою уязвимость, страхи и чёртову беспомощность. До колкого жара, щиплющего кончик носа. Разбиваться стало ещё проще, от малейшего давления, а собираться обратно — уже почти невозможно. Ломанные черепки могли лишь колоться.       Усталость была слишком сильной. Мия ощутила, как ниже осел матрас совсем близко. Ладонь мужа, неестественно лёгкая, едва коснулась волос. От этого простого действия становилось лучше, пусть и медленнее, чем хотелось. Грудь по-прежнему горела, и жар плясал по плечам и шее словно живое пламя. Исказившиеся нервной улыбкой губы шепнули:       — Не подкрадывайся так больше, ладно? Нервы ни к чёрту.       Рука спустилась ниже, погладила щёку. Мия чувствовала его беспокойство, словно второе одеяло, укрывшее тело. Нужно было объясниться, наверное, в слишком многом. Она не открывала глаз, пытаясь собрать мысли во что-то связное, но от этого становилось хуже, множа в ней пылкий жар гнева. Она даже не понимала на кого и от чего больше. Чувствовала только, что всё накопившееся опять пускало по ней заметные трещины.       — Меня пугает, что этого так много. Почему я так злюсь, Вик? Слишком. Настолько, что меня уже не хватает. Не понимать, что произошло, не помнить, что было. И эта идиотская слабость, с которой приходится мириться. И… страшно, что я что-то упустила. Потому что все вокруг словно лучше меня знают, что случилось, хотя ни у кого нет чёртовых доказательств, как нет их и у меня, но… я знаю. Чувствую, что знаю. Что бы там не считал Мора, что бы вам не наплёл Ларсен, я знаю, что видела. Просто хочу себе верить, понимаешь? В то, что камень, который я, как последняя дура, потеряла, связан с волками. И про гибридов вы ни черта не знаете. И оборотней было двое, я точно видела. И…       Веки несдержанно распахнулись. Мия остановилась взглядом на лице Виктора. Холодном профиле, что стал особенно резок. Слова запнулись, так и не решившись поведать о странном гипнозе и неясно обрисованном в собственном прошлом Ульфе. Воздух почти гудел, вибрировал чёрной, как дёготь, яростью. Но она была не её. Переполняющая, а потому выливающаяся вовне, она не могла принять ещё и её собственную. Для него всего было уже чересчур тоже. И осознание этого острым спазмом сжало грудную клетку.       Она мучала его.       Терзая себя, доводя до хрупкой грани, где хладнокровие и рассудительность безнадёжно уступали нездоровой помешанности. Да и грани никакой не было. Она захлёбывалась в густой смоле неизвестности, с упоением гребя дальше на глубину, вместо того, чтобы позволить себе пусть ненадолго пристать к берегу. Сумасшедшая. Она не сама по себе больше, и тонуть из-за её безрассудства им вместе.       — И?       Взгляд мужа обратился к ней, непроницаемый и особенно горький. Что видел? Её, задыхающуюся в нелепом коконе, потерянную, как выкуренный из дома зверёк, оказавшийся в слишком большом для него и опасном мире, где каждый готов запустить зубы в незащищённую, мягкую плоть, а потому лишний раз лучше и не моргнуть. В глазах помутнело. Мия слабо качнула головой.       — Ничего. Забудь.       — Мне больно видеть тебя такой.       «Мне больно это слышать,» — заметила про себя, вспухшие связки не произвели ни звука. Девушка вымученно улыбнулась, желая лишь с головой укрыться покрывалом и оставаться там так долго, пока не придёт в норму.       — Уже порядок.       Глаза вампира стали жёстче. Виктор по-прежнему не отнимал ладонь, сосредоточенно рассматривая её лицо, большим пальцем ласково поглаживая скулу, будто стирая с неё намертво въевшееся, невидимое пятно. Мия хотела бы стереть такой же удручающий след кривой, пролёгшей между его бровей, но не могла выпутать подрагивающие руки.       Несколько секунд он что-то обдумывал. Вероятно, её до смешного нелепую ложь. Или загадочное продолжение оборванной тирады. Не могли они перешагнуть это так просто, слишком много уже сказано, о слишком страшном умолчано. Но и сил изматывать свои потрёпанные души осталось меньше, чем для подобного нужно.       — Хочу, чтобы ты отдохнула сейчас. Ни о чём не думай, а к остальному вернёмся позже. — Тон мягкий лишь внешне, но неоспоримый приказ звучал в его стержне. Пререкания излишни, да ей и не хотелось.       — Тогда останься. — Наконец высвободив одну руку, Мия расслабленнее вытянулась. Откинула край одеяла и пару раз непреклонно хлопнула по постели, зазывая его лечь рядом, красноречиво показывая, что и её слова не были просьбой. — Ляг со мной.       Виктор не стал отказываться. Снятое полотенце, обнажившее тонкий росчерк шрама на сухом бедре. Самый свежий из тех, что она помнила. Из тех, что болезненно напоминали о её собственных ошибках. Ещё одна мимолётная деталь, уводящая к Вилару. Он не рассказывал, она не спрашивала. Но неизменно чувствовала саднящее жжение на собственной коже, дольше задерживаясь на нём взглядом или прослеживая пальцами. Задумчиво задержалась и сейчас, секундно, прежде чем его скрыло одеяло. Сколько их ещё на нём будет?       «Уже хватит.»       Лицо Виктора теперь оказалось совсем близко. Мия легко коснулась тёмного локона, упавшего на точёную скулу, откинула в сторону. От него чарующе пахло свежестью, мылом и пряностью трав. Щекой зарывшись в подушки, она улыбнулась, теперь искренне. Больше никакой спешки. Ближайший час или даже несколько. У них было время, оно им было нужно. И Мия твёрдо решила, что не упустит, не разрушит этот момент, потому что они его заслуживали.       Рука Виктора вновь вернулась к лицу девушки, словно оставить её даже на миг было немыслимо, словно она растворится, исчезнет, оставшись желанным миражом, рождённым долгой жаждой по её существу. Заветной ловушкой, угодить в которую всё равно что спасение, дурманящее больную душу. Пальцы скользнули к виску. Слабые отголоски пульсации почти прекратились, но вдруг вздыбились, возмутились, жалобно, как клавиша расстроенного инструмента, ответившая на давно забытое, умелое касание музыканта. Бровь, задетая рваным, недавно затянувшимся нервом, дёрнулась.       Виктор сильнее нахмурился, очевидно заметив теперь аккуратный шрам, уже не в первый раз появляющийся на особо неудачливом месте. Единственная видимая брешь для теснящейся внутри уязвимости. Залатать её труднее, чем ускоренной регенерации рисовать рубцы и залечивать ссадины. Когда-то Мия их даже любила. Словно точки на карте, маленькие маяки воспоминаний, зачастую нелепых и забавных. Она с упоением коллекционировала их на собственном теле, как другие — фотоальбомы и коробки с памятными мелочами. Отозвавшаяся болью бровь вдруг напомнила, что и с ней было связано не только тошнотворно плохое.       — Хорошее место, — сиплым голосом заметила девушка. — Притягивает к себе худшее, что могло случиться. Ну знаешь, как молния многократно бьёт по Эмпайр-стейт-билдинг или самому высокому дереву.       Она легко и чуть хрипло рассмеялась, когда заметила откровенное недоумение в его потемневшем взгляде. Какая же это всё глупость. Но лучше так, чем служить постоянным напоминанием о том, что оба они могли потерять, а судьба та ещё дрянь с совершенно отвратительным юмором.       Мия пальцем ткнула себя в лоб, чуть выше многострадальной брови.       — Клянусь, этот шрам со мной с тех пор, как в пятнадцать я переехала к бабушке! Не лучшее время, чтобы осваивать ролики. Помню какой-то пологий спуск, и выскочившую на повороте машину, и срочно перестроенный через кусты маршрут. Какая-то идиотская ветка хлестнула так, что я глазами поймала все искры, существующие в мире! Зато новая школа уже не вызывала ни капли тревоги. Синюшная скула и пластырь на лбу и без того казались тогда хуже смерти в шекспировских трагедиях.       Она с облегчением нашла, как разгладилось лицо Виктора, как смягчились напряжённые уголки губ и янтарь солнечным бликом мелькнул во взгляде. Глубоко удовлетворённая собой и этим простым фактом, Мия не сдержала широкой, почти гордой улыбки. Но вампир не одарил её ответной. Лишь стал ближе, так неуловимо, что она потерялась, запуталась в последовательности вдохов и выдохов, и коснулся прохладным поцелуем пылающей кожи. Сосредоточение всего плохого вмиг растаяло от этой ласки, как под воздействием воды — сладкая вата.       «Да, совершенно хорошее место.»       Мия невольно подумала, какие всё-таки глупости представлялись тогда настоящими катастрофами. Она до сих пор помнила лёгкий мандраж и предвкушение, переполняющие её в то лето. Этот смехотворный казус, как на зло случившийся накануне начала учебного года. А ещё зачем-то особенно хорошо — младшего брата Натты, Джея, нелепую влюблённость в которого пронесла с четырёхлетнего возраста и все подростковые годы. Он должен был быть в колледже. Но то лето выдалось до смешного дерьмовым. Нежданное столкновение в их семейной аптеке, своё лицо, ярче спелого помидора, и чёртову упаковку тампонов, смеющийся взгляд, направленный на её лоб, с красующимся на нём пластырем с «Hello Kitty», и брошенное с умерщвляющей сердце улыбкой «секси», она ненавидела, стыдливо переживая каждую ночь до следующей встречи.       Наверное, она бы могла сказать, что даже скучала. По беззаботным пятнадцати, по «страшным» напастям вроде тайной влюблённости и новой школы, по тому, как всё прошлое казалось сейчас необременительным и лёгким. И, если бы она могла вернуться, точно решила бы каждую проблему, едва щёлкнув пальцами. Но Мия понимала, что лишь багаж всего пережитого сделал её той, кем она стала. Ей нравилось. А, значит, и жалеть было не о чем. Всё сложилось правильно.       Сердце немелодично сбилось, запнувшись о всплывший в мыслях запах аптеки, и сумрак складского помещения, в котором особенно ярко выделялись выжженные пергидролем кудри Джея, а может так просто казалось тогда хмельному взгляду, и смутную горечь, непроницаемой дымкой скрывшую что-то больное и давно позабытое. Мия с силой зажмурилась, тут же обратив на себя внимание Виктора.       — Болит?       Она несдержанно потёрла чуть подёргивающуюся бровь, отмечая, что, кроме раздражающей пульсации, всё было в порядке. С улыбкой помотала головой, отчего собранные в пучке волосы окончательно растрепались — пальцы мужа помогли им совсем распасться и влажной, холодной сетью покрыть плечи девушки. Он вновь склонился к ней, губами тронув горящее от воспоминаний место, задержавшись чуть дольше, будто желал впитать каждую терзающую её мелочь.       — Уже совсем хорошо, — шепнула Мия. Кончиками пальцев поймав слабую улыбку Виктора, хитро прищурилась. — Может, ещё здесь…       Она, как бы между прочим, ткнула себя в скулу. Приём был совершенно простым, по-юношески глупым, и едва ли почти двухсотлетний вампир мог им обмануться. Глаза понимающе блеснули, но он поддался, исполнив немую просьбу. Отчего-то особенно воодушевлённая своей маленькой махинацией, с часто-часто затрепыхавшимся сердцем, она пропустила между зубов нижнюю губу, оставив саднящий след и смазав его подушечкой пальца.       — Очень болит.       Словно скользнувший по нему кубик льда, влажный и холодящий, горячего рта коснулся язык мужа. Всего мгновение, за которое она успела забыть о существовании пространства, и времени, и собственного имени. Поцелуи спускались ниже, оставляя на коже лишь калиграфически выведенное знамя его фамилии, их фамилии, не нуждающееся в напоминании, как всецело принадлежала ему она, и как покорно ей — он, и как нерушимы связавшие их невидимые нити.       — Наверное, ещё здесь?.. — Голос вампира лился и щекотал слух, как мягкий велюр. Замершее на ключице дыхание и вскинутый к ней взгляд, дразнящий, лукавый, не оставляющий ни шанса отступить и пойти на попятную.       — Да, чудовищно, — шепнула она в тон, истомно дыша, ладонями сжимая оголившуюся грудь, совсем мягко, слегка, как ей нравилось, как было нужно и как не могли дать сейчас его руки, слишком увлёченно танцующие вдоль рёбер. Ещё один вызов, замерший на тыльной стороне кисти.       — Прямо здесь?..       Дыхание взвилось тихим «ниже». Мия раскрылась, притягивая к себе его голову ещё ближе. Мокрая дорожка, проложенная по груди к самой ложбинке и замершая на грудине. Ни следа былой, ноющей боли, лишь разрастающаяся внутри, давящая сжатым воздухом нежность, приветливо рвущаяся ему навстречу, сладкой дрожью бьющая разомлевшее девичье тело.       — Просто мучение какое-то…       — С каждым твоим словом я всё ближе к тому, чтобы отправить тебя в больницу, милая.       Виктор пристально всмотрелся в её лицо, вмиг посерьёзнев и чопорно сжав губы, и Мия растерялась, по-прежнему балансируя на неустойчивой грани своей безобидной игры и реальности. Но так же быстро различила, что линия рта была слишком ровной, со всей выверенностью, умело обрисованной, а в глубине чёрных зрачков искрила игривость той самой, скраденной от её глаз усмешки.       — А-ха, — саркастично протянула она, выгнув брови, и тут же просунула руки под подушку, сжав её так крепко, будто та была якорем, помешавшим бы Виктору сдвинуть её с места. — Никаких больниц. И никаких врачей. Я здорова насколько, что прошла бы все отборочные испытания в космос.       — Я рад. Но никакого космоса.       Её смех глухо прокатился по холодному пространству комнаты, слишком чинной и строгой, никогда прежде не испорченной такими вольностями, а потому будто и не способной справиться с непривычными звуками. Пальцы мужа пробежались по коже лопаток, почти воздушно — только мурашки знали, на чей зов отозвались так чутко. Плеча коснулся его поцелуй и тихое «спасибо». Она неопределённо повела им, неспособная придумать вразумительного ответа.       За что он её благодарил? Она не сделала ничего важного для собственного спасения, лишь в очередной раз полезла туда, куда звала интуиция и голос нездорового авантюризма. И всё испортила. Снова. Пальцы зло стиснули простынь. Врезать бы кому-нибудь, а лучше вполне определённому — белобрысому и подлому. Нахмурившись, Мия удобнее устроилась на подушке, почти неслышно, даже кровать не скрипнула — хотелось не делать резких движений, не быть слишком заметной. Прокашлявшись, как бы невзначай и заодно она спросила:       — Ты ведь у Алена был? Как он?       Рука, неспешно перебирающая её волосы, замерла. Подумалось вдруг, мог ли вампир быть на него зол, раздражён или разочарован? Виктор не выносил, когда нарушали обещания и его просьбы. И с той же искренностью не выносил Ларсенов — в этом Мия могла быть уверена так же сильно, как в том, что это у них с мужем взаимное — а потому Равелю едва ли стоило рассчитывать на его снисхождение. Но девушка знала, что виновата в произошедшем в куда большей мере, а умыслы Алена точно не могли быть намеренными и злыми. Не после того, что она слышала и видела.       Виктор сосредоточенно свёл тёмные брови, кивнул невпопад и коротко, сухо ответил:       — Полагаю, выкарабкается.       Мия почувствовала, что развивать тему не стоит. Видела яснее проступившие на лице супруга холод и отстранённость, значившие только одно — внутри его разрывала поднявшаяся буря. Деликатно тронула щёку, жестом робким, почти нерешительным. Она едва ли разобралась с собственными, грызущими изнутри демонами, но ей они были пока чужды и незнакомы, а с его — у неё всегда получалось установить временное перемирие.       — Как ты?       Черты лица его стали почти грубыми, обозлившейся тенью мелькнули на миг и тут же скрылись за маской вежливого непонимания и безразличия.       — Очевидно, в норме.       — Это неправда.       — Перестань, Мия. — Голос стал суше, и она невольно поёжилась, но продолжила упрямо держать прямой взгляд. — Мы из раза в раз возвращаемся к этому разговору.       — Потому что ты никогда не поддерживаешь этот разговор, — на миг закатив глаза, утомлённо произнесла девушка. — Признайся, что ты не в порядке. Скажи: «Я злюсь; я разочарован; хочу проломить чью-нибудь глупую голову!» Ты можешь сказать мне, что чувствуешь, в этом нет ничего криминального. Мы договаривались, почему теперь отказываешь?       — Искренне рад, что сеансы с доктором Бейли не прошли для тебя даром, но я просил…       — Я тоже просила, — с лёгкой обидой перебила Мия.       Она старалась не раздражаться. Старалась принимать подобные ранящие вещи, искренне убеждая себя, что это не более, чем досадные мелочи. Она принимала, и снова, и ещё, но сейчас это показалось абсолютно невыносимым то ли из-за накопительного эффекта, то ли из-за гормонов, обостривших эмоции до их колющих пиков. Щёки раскрасились розовым от смущения. Мия почувствовала себя истеричным ребёнком, требующим дать ей самую дорогую и ценную игрушку, которая и игрушкой не являлась вовсе. Слишком сложная, слишком хрупкая, чтобы разбиться с первым неосторожным жестом. Нет ничего сложнее и хрупче человеческих чувств. Но как же невыносимо было смотреть на их неясные силуэты за безупречными стеллажными дверцами.       «Хочу знать, что ты чувствуешь. Хочу знать, что это не отравляет тебя изнутри. Что я не причина ещё одной болезненной проблемы в твоей жизни или ещё один безобразный шрам на незалеченной душе. Хотя и безобразного в тебе ничего нет».       — Просто не замыкайся, потому что я тоже здесь и ты не должен справляться один, — совсем сдавленно шепнула, обращаясь к его ключице — веки тяжелели и уже не могли выносить пронзительного взгляда. Лишь добавила с нажимом: — Так честно.       Широкая, гладкая ладонь опустилась ей на шею. Он не давил, но, казалось, от самого её присутствия бьющемуся под кожей пульсу стало тесно. Мия стиснула его кисть, вжав ещё ближе, ещё крепче, подумав, что даже если от этого её пульс прекратится, пусть так. Невесомый мазок большим пальцем по линии челюсти, лаская, дразня. Прошелестевший голос мужа, привычно бархатный, но будто горький. На языке он осел привкусом кофе.       — Ты не проблема, Мия.       — Я этого не говорила.       «Вслух уж точно. Ведь не говорила?.. Она же не идиотка. Вроде.»       Мысли табуном пронеслись в сознании. Она успела растеряно свести брови, покрыться холодным потом и вспыхнуть, как летом маковое поле. В висках заломило в раздражении на себя, и бешеную усталость, что путала грёзы и реальность, за то, что была перед ним такой распахнутой. Пальцы несдержанно коснулись его груди, гладких борозд мышц, обозначивших скрытые белым мрамором кожи такие же мраморно-белые кости. Будто мольба и робкая просьба забраться ему между рёбер, одним глазком взглянуть на запретное, пусть даже всё сплошь укрытое пепелищем и ярко-алыми паучьими лилиями.       Она ощущала его смятение, его недовольство. Ждала, когда он вновь уведёт разговор в путанные дебри её собственных переживаний, с которыми она не могла и не хотела сейчас справляться. Но сорвавшийся вопрос удивил то ли самим своим фактом, то ли неожиданной смиренностью.       — Что ты хочешь услышать?       — Что угодно. Просто позволь мне.       — Тогда у меня тоже есть просьба. Хочу, чтобы ты постаралась уснуть, потому что тебе это нужно, потому что сейчас на тебя свалилось слишком много и из-за этого ты начинаешь думать совершенные глупости. — Мия вскинула возмущённый взгляд, по-прежнему тлея от стыда за свои озвученные, неудобные слова. Но и слышать она хотела совсем не это. Виктор остался предельно серьёзным, лишь глаза прожигали её с какой-то странной отрешённостью. Она не ждала, что он продолжит, но ресницы вампира вдруг коротко дрогнули, будто смахивая мешающее, непомерно давящее, и пауза схлопнулась, как принятое сомнение. — И потому что мне тоже… нужно. Как нужно было тогда, хотя и казалось мукой.       Она свела брови в немом вопросе, как в отражении, поймала взглядом такую же морщинку болезненного переживания или вспоминания, пересёкшую переносицу Виктора. Он же смотрел ниже, на свои костяшки, замершие в сантиметре от её носа, будто желал поймать её разбегающиеся выдохи.       — Я часто вспоминал ту ночь, всё думал, что промедление стало ценой за те пару месяцев поисков Вилара. Всё было бы проще и, вероятно, быстрее, если бы я просто ушёл, но я не смог. Ты так скоро уснула. Так крепко, что, наверное, даже бы не заметила. В этом не было смысла, но я всё вслушивался в то, как ты дышишь. Никогда прежде не испытывал того странного чувства, неразумного, что упущу что-то важное, если выйду из дома, что не увижу, как твои глаза откроются. Я чувствовал запах твоей крови, оставленный в ванной, и, как дурман, он распалял всю ярость, что я ощущал и гнал бежать. Но я снова слушал, и в этом находил покой. Каждый раз, вспоминая ту ночь, когда накатывало исступление от безрезультатности поисков, я вновь обретал спокойствие. И почему-то никогда о ней не жалел, хотя стоило. — Вскинутый взгляд из-под нахмуренных бровей, колючий и тёмный, путающий вину и что-то ей до этого незнакомое. Ждущий её осуждения? Надеющийся или страшащийся? Что-то важное, что должно было быть понято, но и не ей словно, а им самим. — В этом слабость, Мия?..       Палец тронул кончик её носа. Жест странный, непосредственный, совершенно неподходящий сказанному. Но он заставил её отмереть, подобно заведённой кукле, отрицательно мотнуть головой и часто захлопать ресницами. Укоренившиеся в уголках глаз крупные капли так и не сдвинулись, не опали, не растворились, только раздражающе продолжили оттягивать веки и злили. Как он мог спрашивать об этом? Её, в которой эта слабость уже не умещалась.       Теперь Мия тоже вспомнила. Скосивший её тогда сон, похожий скорее на необходимое забытье для измученного сознания. Она и правда не заметила, был ли вампир тогда с ней. Будто заранее со всей убеждённостью знала, что он не сможет оставаться на месте и что усмирить разыгравшихся в груди бесов было важнее. Наверное, всё же стоило догадаться, ведь сон был на удивление спокойным, её не тревожили кошмары, и та ночь не отличилась в её памяти ничем особенным. Как если бы всем своим существом она знала, что он был рядом. Как и обещал когда-то.       В ночь после стадиона, что далась ей особо мучительно, она не собиралась спать вовсе. Не хотела закрывать глаз, терять обретённую реальность без пророчеств и Вуда. Не хотела наутро узнать, что всё придумала, и не смогла спасти самое главное, и Виктор покинул не только её поле зрения, всего лишь скрытый веками. Помнила, что закат тогда был багровым из-за наступающего холода, но он никогда ещё не пугал её столь глупо. Помнила, как, лёжа в кровати, каждый на своей половине, за нарочито возведёнными границами буравили друг друга взглядами, и тело её сдавалось, дрожа и требуя немного сна после более суток бодрствования. Помнила, что в расстоянии между можно было уместить локоть. Мия не знала точно, сколько это в привычных сантиметрах, но чувствовала, что это было много и так же непреодолимо, как если бы кто-то в действительности втиснул невидимую руку между ними.       Она не хотела спать, но Виктор настаивал. И Мия лежала в их холодной постели, и злилась, и отчаянно боролась со слипающимися глазами, и прикрывая на миг веки, ощущала, как они беспокойно подёргивались и так неимоверно её бесили. И больше всего думала, что даже если сможет с ними бороться, Виктор всё равно уйдёт, потому что он теперь Князь и у него множество дел, которые ему нужно успевать делать до рассвета. Он шептал в тишине комнаты: «Я никуда не ухожу, Мия». И ей так хотелось ему верить. Наверное, потому что сдаться и уснуть хотелось ещё сильнее. Ослабленная, она всё-таки закрывала предательские глаза и вслушивалась в его дыхание, в его молчание, в шелест простыни, но было тихо, и тогда напуганная, что он всё же её оставил, зло и требовательно спрашивала: «Рядом?» И шелест простыни казался оглушительным, дыхание ложилось на больные веки вместе с его голосом: «Рядом. Даже если не видишь». Тогда она впервые за долгое время спала спокойно и крепко, сплетя его пальцы со своими, стирая границы, ни сантиметра не оставляя чему-то невидимому, пролёгшему между ними.       Сейчас она не знала, что ему сказать, потому что желанное откровение, наверное, и правда было больше, чем она могла сейчас вынести. И потому что сказать нужно было что-то такое короткое, важное, очень значительное, но слова будто покинули её голову.       — Я злюсь, Мия, как тогда и многие годы до этого. Злюсь, что ты здесь, что всё решается удручающе медленно и потому что это подвергает тебя опасности. Злюсь так, что хочется… «проломить чью-нибудь глупую голову», да, что-то вроде. И когда-то я бы так и сделал, не терзаясь сомнениями и не думая о последствиях, потому что мне бы так хотелось и потому что я мог. Но сейчас я думаю о них постоянно, о том, как это скажется на тебе и на нас. Я понимаю, как злишься ты. Помню, как эта злость ощущается — необъятной, неистовой и вытесняющей остальное. В ней можно гореть, но не жить. Поэтому всё ещё вспоминаю ту ночь и твоё дыхание. Я люблю тебя, Мия, и это такое же большое. Я хочу любить тебя, даже если это вытеснит всю злость и сделает меня слабым.       Грубым поцелуем она впилась в его губы, смазывая последнее слово, напрочь стирая из мыслей, пытаясь передать, как много в сказанном им силы, которой он не понимал или не осознавал. Но понимала она и так хотела впитать в себя хоть малость. Пальцами зарываясь в густые волосы на затылке, цепляясь второй рукой за его ключицу, Мия так сильно хотела поймать на ладонь биение кричащего любовью сердца, и всё не могла поверить, что оно её. Она бы стала преступницей, просто помыслив разбить его.       — Что ты услышала? — глухо и требовательно спросил Виктор, сжав плечи и чуть отстранив её. Неудобная правда. Неудобная слабость. Принятая, но такая режущая, по-прежнему обтянутая колючей проволокой, только бы не выпустить распахнутую душу. — Что ты хотела услышать, Мия?       — Больше, чем хотела.       Она ласково огладила кончиками пальцев его щёки, уже мягче приникая к губам для короткого поцелуй. А после ещё одного. И ещё. Забирая с них каждое слово такого ценного признания. Редкое, неизменно звучащее для неё так громко. За все годы оно не потеряло ни звука, ни крупицы смысла, не смазалось привычкой. Всегда правильное, всегда особенное. С самого первого, когда Мия так удручающе думала, что они закончились. Но было то первое Рождество, и первое признание, и сильное, как никогда, понимание, что они только начинались.       — Я люблю тебя.       Её горячее дыхание, крошечными ожогами поместившее каждую букву на линии челюсти. Его холодное тело, вжавшееся в её так сильно, что она могла бы раствориться на этой кровати, и спутаться с его руками, сплетаясь ногами, и разделяя на двоих дыхание, как в странном симбиозе лозы и мёртвого дерева. И от этого было так тепло, как не могло быть возле самого большого камина в мире. И Мия была отчего-то особенно рада, что окно надёжно скрыто шторами, не оставившими ни прорехи, потому что завистливое небо не простило бы им такой любви.       Она засыпала, прильнув щекой к его груди и ощущая, как чуткие пальцы с нежностью играют с волосами, и точно знала, что до полудня он её не оставит, пока его пульс ровно, пусть нечеловечески глухо и медленно, выбивал по её слуху заветное «рядом».       Но почему-то уснув, Мия находила себя на границе грёз и яви. Там было холодно, и она видела то самое мёртвое дерево. Мия оказывалась в тесном пространстве, укрытом широкой сетью его корней, закрывшей небо. Через неё пробивалась лишь тонкая точка лунного света, а после её настигало понимание, что никакого света там и в помине не было, а взгляд дразнил её утерянный камень.       Она тянулась к нему руками, беззвучно двигая сухими губами, будто во сне передавала себе реальной непрошенное предзнаменование. Знала, что так звучала чистая правда. И удовлетворение этим было почти сладким.       Значит, и ты рядом.