Рай начинается за углом

5. B.A.P. – Coma - Ты точно не хочешь, чтобы я пошел с тобой? – хмуро спросил Кюхен, сжав руль. Йесону нравилось это участие. Кюхена редко когда можно было увидеть обеспокоенным чьей-то судьбой, и его лицо очень сильно преображалось, пусть он и старался казаться по-прежнему безучастным. - Я не маленький ребенок, - спокойно сказал Йесон, открыв дверь. – Я в состоянии дойти до дома. А тебе разве не нужно на работу? - Взял отпуск на месяц, - буркнул Кюхен. Сейчас он был похож на ребенка, которого застали в самом разгаре очередной пакости. Йесон не сдержался и потрепал его по плечу, после чего собрал всю свою решимость и вышел. Вид полупрозрачной двери, ведущей в холл дома, в котором он жил, не вызвал ровным счетом никаких чувств. Квартира была дорогой, неприлично дорогой, и Йесон купил ее не из-за вида из окна или общего уюта. Он купил ее, потому что она была большой. Он купил ее, потому что рассчитывал завести семью после тридцати. Или хотя бы попытаться. Йесон проигнорировал удивленный взгляд консьержа и направился к огромному лифту, который как раз распахнул двери, выпуская женщину монументального вида и ее тощего мужа. Увидев, как скривились их лица, Йесон мысленно позлорадствовал. Дорогие ближайшие соседи, бывшие свидетелями обвинения на суде. Благодаря им Йесон узнал о себе очень много нового. Например, что менял девушек как перчатки и постоянно приводил их к себе домой. И что круглые сутки из его квартиры доносились неприличные звуки – несмотря на то, что он сам приходил домой поздней ночью и уходил ранним утром. Именно они подтвердили, что во время преступления Йесона не было дома, хотя он в этот момент как раз таки был, просто тихо напивался в своей спальне, позволив себе такую слабость впервые за несколько лет. Именно в тот день так совпало, что увлеченный спором с жильцами консьерж его не заметил. Именно в тот день кто-то испортил камеру видеонаблюдения, поэтому она не работала. Именно в тот день все было против него. Лифт остановился на четырнадцатом этаже. Стены изменили цвет с персикового на светло-зеленый. Почти везде. Дверь Йесона и пространство вокруг нее по-прежнему были исписаны многочисленными проклятиями от тех, кто четыре года назад признавался ему в любви. Йесон не собирался ничего менять. Ему по-прежнему было все равно. Вряд ли кто-то пробрался в квартиру через двойную дверь, одна из которых была защищена кодовым замком. Знаменитостям всегда приходится в первую очередь заботиться о своей безопасности. Одна ошибка могла стоить всего. Йесон ожидал увидеть бардак, который оставил здесь перед тем, как поехал в суд в последний раз. Перед глазами до сих пор стояли сорванные со стен полки, осколки посуды, ваз и статуэток по всему полу, разбросанная и порванная одежда, перевернутая мебель, вырванные гардины с тяжелыми шторами… Но, открыв вторую дверь, он так и замер на пороге, не в силах поверить. В квартире не было никаких последствий его единственного срыва. Правда, почти ничего в ней не осталось прежним. Йесон разулся и пошел вперед, по холодному паркетному полу, стараясь отделаться от ощущения, что знает, кто занимался покупкой мебели, а кто старался хоть немного погасить обилие белого цвета чем-то вызывающе ярким. На широком белом диване лежали разноцветные подушки, под белым журнальным столиком лежал небольшой разноцветный ковер, а белый книжный шкаф, занимавший всю стену, был заставлен книгами с разноцветными корешками, мангой и фотографиями в рамках. Прежняя и не тронутая в прошлый раз коллекция дисков занимала полку над встроенным в шкаф телевизором. Заставив себя оторвать взгляд от этого великолепия, Йесон повернулся к дивану и едва не сел на пол, обратив внимание на то, кто был на огромной фотографии, висевшей над ним. - Он просил сфотографировать твое лицо в этот момент, но, пожалуй, я хочу быть единственным, кто видит тебя сейчас. - У него всегда было странное чувство юмора. Кюхен встал рядом с Йесоном и усмехнулся, посмотрев на фотографию. Прекрасный в свой бледности. Человек, умевший бросить вызов всему миру одним своим видом. Полностью обнаженный, не считая тонкой белой простыни, едва прикрывавшей худое тело. Лежавший на груди нарцисс символизировал его целиком и полностью. У Хичоля действительно было странное чувство юмора, но Кюхен не стал говорить, что эту фотографию они выбирали все вместе. - Я боюсь идти в спальню, - пробормотал все еще не отошедший от шока Йесон. - Другими комнатами занимался Шивон, - хмыкнул Кюхен и подтолкнул его к двери, ведущей в небольшой коридор. - О, это меняет дело. В голосе Йесона редко можно было услышать столько сарказма. Но ожидаемых фотообоев с какой-нибудь эротической фотоссесией с библейскими мотивами в спальне не оказалось. Обстановка выдавала только ту черту Шивона, которую замечали очень немногие люди. Любовь к комфорту и уюту. Главное место здесь занимала не большая кровать с резными спинками, стоявшая в самом углу, а два глубоких плетеных кресла и круглый столик между ними. Они как будто бы приглашали сесть, поставить рядом с собой чашку кофе и долго смотреть в окно на потрясающе живой город. Шивон всегда обращал внимание на те вещи, которые могли помочь успокоиться и прийти к гармонии с собственным внутренним миром. Йесон неуверенно толкнул неприметную светло-коричневую дверь, ведущую в гардеробную. Большая часть одежды осталась нетронутой, но пустота на некоторых полках и вешалках была слишком заметной. Йесон смотрел на них долго, пытаясь вспомнить, что чувствовал, когда был здесь в последний раз. Но все чувства оставались слишком приглушенными, чтобы обратить на них хоть какое-то внимание. Сейчас та истерика казалась… Глупой. Ненужной. Просто тратой сил, не принесшей никакого облегчения. Гардеробная была тем местом, которое почти не изменилось, не считая того, что кто-то навел здесь идеальный порядок, разложив вещи и украшения по своим местам. Это место просто дышало прежним Йесоном, возвращаться к которому он пока не хотел. Или не мог. Или не был готов. Просто потому, что все это принадлежало Йесону, который пел. А нынешний Йесон, который по каким-то причинам не стал Чонуном, петь уже не мог. Раньше выбор одежды был целым ритуалом, теперь же Йесон одел то, что первым попалось под руку, мысленно обрадовавшись тому, что обувь и все теплые куртки остались целыми. После этого он вытащил один из многочисленных рюкзаков и, под внимательным взглядом Кюхена побросав в него одежду, отправился на кухню. В горле пересохло, а руки отчего-то тряслись, но никаких сильных чувств он по-прежнему не испытывал. Возвращаться в прошлое, пусть оно и предстало в новом свете, было очень тяжело. Поэтому хотелось уйти отсюда быстрее, оставив внимание две другие комнаты. Кухня оказалась единственным местом, к которому приложил руку Кюхен. Йесон узнал это даже не потому, что в глаза бросилась такая же кофеварка, что и в его квартире. Просто никто другой не смог бы обставить все… Так. Кюхен был ленивым, но собранным, поэтому даже притом, что кухня была большой, казалось, что все под рукой. Металлические цвета в гарнитуре внушали какую-то отстраненность, холодность, и это резко контрастировало с темно-коричневым столом и пятью мягкими стульями вокруг него, создававшими уют. Можно было даже не спрашивать, почему стульев было пять, хотя сюда вместился бы шестой. Йесон долго разглядывал постер, прилепленный скотчем к стенке холодильника. Это было, пожалуй, единственным, что напрямик сообщало любому о не самом лучшем годе в его жизни. Он хорошо помнил эту фотосессию, потому что тогда был в ужасном настроении. Болело горло, потому что перед этим они записывали заглавную песню первого и единственного альбома, и режиссеру постоянно что-то не нравилось, поэтому приходилось перепевать свои строки до тех пор, пока голос не охрип, а результат не показался другим идеальным. Йесон смог заставить себя улыбнуться уже ближе к концу фотосессии. И на постер пошла единственная фотография, где улыбались все пятеро. Кюхен редко так открыто заявлял о своих привязанностях, поэтому Йесон не стал спрашивать, что им двигало, когда он клеил этот постер и писал на нем слова, которые так любил повторять их лидер. «Даже если мы не вместе, мы все равно одно целое». - Поехали, - сказал Йесон Кюхену, направившись к выходу. Он совершено забыл о том, зачем вообще зашел на кухню. Он вспомнил последний разговор с Хекдже, когда они обсуждали, что будут делать, когда окажутся на свободе. Йесон сказал тогда, что не хочет строить каких-либо планов. Но сейчас он понял, что уже поставил себе несколько целей, ради которых стоит взять себя в руки и начать жить как нормальный человек. Выполнить просьбу Хекдже. Определиться с будущим. После этого можно будет собрать всех здесь, на этой кухне, даже если двух оставшихся людей придется искать на изнанке мира. И, наконец, почувствовать себя собой.