Рай начинается за углом

Неважно, когда ты будешь читать все, что копила для поездки. Я надеюсь, что и в этот момент, и потом у тебя все хорошо. Если я не сплю сейчас, то наверняка думаю о том, как ты. Не смей плакать, вспоминая о том, что позади. Надеюсь, что этот месяц будет таким насыщенным для тебя, что ты временами будешь про нас забывать. Я боюсь, что разрыдаюсь, если буду говорить тебе все это, хотя обещала, что не буду плакать, провожая тебя. Я жду момента, когда мы будем сидеть в кабинете, пить чай с пончиками, а ты будешь рассказывать все свои впечатления, которые не вмещались в твиттер или в разговоры-на-расстоянии. Ты такая сильная, что я не перестаю этому поражаться. Ты вдохновляешь. Ты делаешь меня лучше. Поэтому через пятьдесят лет я хочу вспоминать только то, что в моей жизни есть такой замечательный человек, который исполнил все свои мечты и будет жить вечно благодаря своему счастью. Я с тобой. На твоей стороне. Уже жду и скучаю. Настоятельно советую послушать эту композицию, если вы еще не слышали. Дело даже не в том, что она соответствует настроению главы. Она просто безумно красива. 10. Ludovico Einaudi – Fly Поприветствовав сидевшего за одним из столиков Шивона кивком головы, Кюхен сел на свое привычное место перед барной стойкой. Обычно здесь никто не сидел, а стулья ставили только по субботам, потому что мест на всех не всегда хватало. Он покосился на Сонмина, достававшего белое вино из широкого холодильника за винными шкафами, но не сделал ничего, чтобы привлечь к себе его внимание ради приветствия. Они никогда не здоровались и никогда не прощались. До того, как вернулся Йесон, Кюхен три месяца приходил сюда по субботам. Чтобы совместить две самых приятных в его жизни вещи. Вино и музыку. Кюхен упустил тот момент, когда перед ним появился бокал, на треть наполненный красным вином. - Откуда на этот раз? – поинтересовался он у Сонмина, продолжившего заниматься заказами. Иногда люди подходили к нему за вином сами, потому что Йесон, мельтешивший от столика к столику, не успевал обслуживать всех. Клиентов сегодня было действительно много, и Йесона вряд ли к этому кто-то подготовил. - Италия, - коротко бросил Сонмин. Кюхен посмотрел на бокал с интересом. В том, что это снова был шираз, сомневаться не приходилось. Слишком хорошо ощущался его теплый пряный аромат, который сложно было спутать с чем-либо еще. Их отношения можно было назвать сугубо винными. Кюхен приходил сюда и пил то, что ему наливал Сонмин. Они свободно разговаривали про вино, но все остальное время бармен его игнорировал, только иногда Кюхен ловил на себе его внимательный взгляд. Но три недели назад началось то, что Кюхен с насмешкой называл «сдвигом в отношениях». До этого каждую субботу в бокале оказывалось либо Бордо, либо Бургундия, поэтому Кюхен не сразу обратил внимание на резкие перемены. Вино было совершенно другим, новым, может быть, настолько же мощным, но по-другому, и тогда у Кюхена впервые возникла мысль, что вина были безумно похожи на людей. Австралийский шираз. Испанский шираз. Французский. И теперь – итальянский. Как один всесторонне развитый человек. Кюхен был слишком упрямым, чтобы показать, насколько сильно ему это нравилось. - Мне кажется, я просто не знаю, что здесь происходит. Йесон встал спиной к барной стойке и посмотрел на Кюхена внимательным взглядом, будто это не он четыре часа назад попрощался с ним до утра. - Скоро узнаешь, - сказал Кюхен, бросив взгляд на часы. – Осталось несколько минут. Йесон пожал плечами и осмотрел наполненный людьми зал. Всего два свободных столика. Все здесь вели себя так, будто были старыми знакомыми. И было в этом что-то настолько уютное, что Йесон почти не чувствовал усталости, хотя от напряжения уже начали подрагивать руки. - Разве ты не за рулем? – спросил он, кивнув на бокал. - Разве ты не отвезешь меня домой? – с наглой ухмылкой спросил Кюхен. Йесон вздохнул, но ответить не успел. Его короткая передышка закончилась, и он поспешил через весь зал за новым заказом, не обратив внимания на то, что дверь открылась, впустив в зал двоих совершенно не подходивших для этого места людей. Кюхен понял, кто вошел, по маленькому и незначительному на первый взгляд изменению в глазах Сонмина. Живых искорок в них как будто бы стало больше, пусть и в атмосфере вокруг него оставался такой же концентрат мрачной серьезности. Кюхен повернулся на стуле, намереваясь одарить Реука привычной колкостью, но так и замер, обратив внимание на человека, неуверенно шедшего рядом с ним. Он не мог понять, почему его лицо было настолько знакомым, хотя был уверен, что видел его впервые. - Добрый вечер, Кюхен-а. Кюхен не понимал людей, которые считали Реука милым и, тем более, добрым, потому что на его взгляд он был маленьким скрытым злом. Кюхен был готов терпеть его исключительно из-за уважения к таланту, отказываясь признавать, что постепенно привязывался к этому сгустку участливости и тактичности, дополненному теплой улыбкой. Чистое и искреннее зло. С невероятной дерзостью во взгляде. - Это Донхэ, - представил он стоявшего рядом парня. – Мы работаем вместе. Позаботьтесь о нем сегодня, пожалуйста. Реук говорил что-то еще, но Кюхен уже не слышал, он переводил взгляд с Донхэ на Йесона, который даже не думал пока подходить к барной стойке. Кюхен так часто смотрел на фотографию, которую Йесон забыл на кухонном подоконнике, что ему казалось, что он с легкостью узнает этого человека в толпе. Но, несмотря на то, что у Донхэ была яркая и запоминающаяся внешность, Кюхен только сейчас понял, кто он. Это была удача, потому что найти человека в огромном городе, не имея ничего, кроме фотографии и имени, было практически невозможно. Но он пришел сам. Точнее, его привели. В зале воцарилась мертвая тишина, что могло означать только одно – все люди заметили подошедшего к роялю Реука. Тот легко улыбнулся в ответ на обращенные к нему взгляды и наугад нажал на несколько клавиш, проверяя, все ли хорошо со звуком. Кюхен продолжал внимательно смотреть на Донхэ, который явно чувствовал себя здесь не в своей тарелке и продолжал кутаться в слишком тонкую для такой погоды куртку, словно никак не мог согреться. Но, как только тишину нарушила мелодия, полная легкой меланхолии, он замер и как будто забыл о преследовавшем его холоде. Все люди забыли. Они приходили сюда именно для этого. Чтобы погрузиться в музыку, смешать ее с вином и наутро проснуться другими, обновленными. На душе становилось легче и тяжелее одновременно, особенно от самых грустных мелодий. Кюхен сделал первый за этот вечер глоток и повернул голову к вставшему рядом с ним Йесону. Он передумал говорить ему о Донхэ. Теперь они могли найти его в любой момент, поэтому можно было не торопиться. Торопиться не хотелось, потому что на лице Йесона сейчас было именно то выражение, которое появлялось, когда его разрывало от желания петь. Кюхен испытывал то же самое каждый субботний вечер, вспоминая те моменты, когда они стояли на сцене, бок о бок, с микрофонами в руках, наполняя зал такой мощью, от которой тряслись колени. Только по субботним вечерам Кюхен позволял себе жалеть о том, что ушел, отказавшись от своего таланта. Просто выбросил все, о чем мечтал. Только по субботним вечерам Кюхен позволял себе радоваться тому, что Йесон не поступил так же. Только в тот момент, когда в зале потухла половина ламп, из-за чего образовался приятный полумрак, Кюхен позволил себе опустить руку, успокаивающе погладить его запястье и переплести с ним дрожавшие пальцы. Пустота внутри зажглась, выгорела до половины и потухла на какое-то время. В мире ничего не осталось. Ничего кроме музыки, послевкусия и Йесона. Это был один из тех моментов, когда Кюхен хотел разделить свои эмоции только с ним, не доверяя их никому другому и не запираясь в себе, как обычно. Кюхен верил в то, что эти моменты никогда не кончатся, И через пять, и через десять лет они будут находить то, что хотели бы разделить только друг с другом. Мелодия растекалась по залу, обволакивала запястья, забиралась в вены и текла по ним к самому сердцу. Забиралась в мозг и заставляла вспоминать те самые моменты. - Кто он? – тихо спросил Йесон. - Дьявол, - так же тихо ответил Кюхен. – Самое настоящее зло. Ладони вспотели. Рука Йесона выскользнула. Он прижал пальцы к губам, словно старался сдержать рвущееся наружу желание петь. Кюхен понимал, что с ним происходило сейчас. Йесон никогда не отказывался от своего голоса. Голос никогда не отказывался от Йесона. От этого невозможно отказаться. Это всегда будет жить где-то внутри, дожидаясь своего часа, как маленький предатель, желающий сесть на трон большого королевства. Реук начал играть уже несколько жизней назад. Одна мелодия сменялась на другую. Люди пили вино и молчали, с каждой нотой погружаясь в себя все больше. Желания выворачивались наружу и так же легко усыплялись неожиданно спокойным проигрышем. Проблемы отступали. Становилось легче. Просыпались полузабытые эмоции. Если у людей было хоть какое-то подобие души, она медленно разрывалась на части и перерождалась снова, как змея, только что снявшая кожу. Время шло необычно, как загипнотизированное, пропадало куда-то урывками или растягивало один момент на часы. Издевательски дробило воспоминания, возвращая в прошлое. Кюхен снова взял Йесона за руку, на этот раз почти грубо сжав его ладонь, потому что время медленно подводило их к концу. К грани, за которой его пустота увеличивалась в несколько раз, а чувство одиночества обострялось настолько сильно, что в груди становилось больно. Реук закончил играть на высоких нотах, из-за чего мелодия получилась оборванной и незаконченной. Это означало, что в следующий раз он начнет именно с нее. - Дьявол, - выдохнул Йесон, и Кюхену показалось, что его услышал каждый человек в этом мире. Зал взорвался аплодисментами.