Рай начинается за углом

22. Jason Walker – Echo Осень закончилась и унесла с собой последнее тепло, из-за чего по утрам приходилось уговаривать себя, соблазняться горячим душем и завтраком, лишь бы появилось желание вылезти из теплой постели. Под вечер Кюхен обычно плевал на неизбежность в виде огромного счета за квартиру и включал обогрев комнаты на максимум. Йесон благоразумно снижал температуру, когда приходил домой, и просыпался на холодной подушке и с почти онемевшей рукой, на которую Кюхен укладывал голову, чтобы зарыться под одеяло с головой, когда замерзал. И в этом было бы что-то идиллическое, если бы не… Если бы. Пустота рядом с Кюхеном постепенно становилась привычной. Как будто рядом был кто-то третий, постоянно нашептывающий на ухо, что они никогда не будут счастливы вместе, и в какой-то момент эта мысль начала приносить непонятное спокойствие, смешанное со смутным удовлетворением. Кюхен не отдалялся. Просто замыкался в себе. Не ждал возвращения Йесона, коротая время с помощью фильмов или игр, вместо этого ложился спать и не просыпался, когда тот ложился рядом, только инстинктивно придвигался ближе и клал руку на его бедро, даже во сне оставаясь законченным собственником. Не начинал разговор первым, просто смотрел на старшего тяжелым взглядом. Не позволял тратить на себя нежность. Приходилось бороться, вылавливать момент даже для того, чтобы просто провести рукой по его волосам. Сегодняшнее утро немного отличалось от двух предыдущих. Йесон проснулся с мыслью, что, наконец, настал тот день, когда он увидит Хекдже при нормальном дневном свете, и это отодвинуло все остальные проблемы назад, ближе к линии незначительности. В комнате было не так холодно, как обычно, из чего Йесон сделал вывод, что Кюхен проснулся довольно давно. Над ухом слышался шелест бумаги, но открывать глаза не хотелось. Йесон придвинулся ближе и уткнулся носом в теплый бок младшего. Через какое-то время на его плечо легла тяжелая рука, и шелест прекратился. - Этот засранец хорошо пишет. Йесон нехотя открыл один глаз и, подняв голову, обнаружил перед собой знакомую обложку, на которой было изображено множество кричаще ярких бабочек. Это была та самая книга, в которой Хекдже оставил фотографию Донхэ, но Йесон впервые обратил внимание на имя автора. Ким Хичоль. Кто бы сомневался. Удивляло то, что Кюхен читал ее и даже снизошел до какой-то похвалы. Это значило, что у Хичоля действительно был талант. Или то, что Кюхен научился отделять неприязнь к человеку от объективной оценки его способностей. А может, здесь было и то, и другое. - Интересно? Почувствовав, что у младшего было вполне нормальное настроение, Йесон нагло положил голову на его живот. Кюхен убрал руку с его плеча и вернулся к книге. - Слишком много эротики, - фыркнул он спустя какое-то время. - Как будто тебя это когда-либо смущало. - Мне нравится идея. Кюхен сказал это каким-то другим тоном, слишком быстро, будто сам боялся этих слов или считал их признаком своей слабости. - Какая? – осторожно спросил Йесон, погладив его по боку, чтобы немного успокоить. - Все в мире рождаются счастливыми. Они чувствуют это счастье каждый день, и оно становится для них обыденным, - начал Кюхен, тщательно выбирая слова, чтобы выразить свои мысли. – Когда люди взрослеют, они начинают думать о том, что оно не вечно. И что стоит научиться его ценить. И привязываются к тем, кто может сделать их по-настоящему несчастными. То есть, к тем, кого… - Любят. Йесон помнил. И радовался, что Кюхен не знал, что эта идея возникла у Хичоля, когда он смотрел на них. Он говорил об этом восемь лет назад, но Йесон не думал, что книга действительно появится. Это случилось во время очередной односторонней ссоры, когда Хичоль, наконец, не сдержался и высказал все, что накопилось в нем из-за ревности. Правда, через несколько дней он не сдержался снова. И снова. Тогда он сказал, что все, что привлекает Йесона в Кюхене – это возможность чувствовать себя несчастным ради того, чтобы научиться хоть как-то ценить свою жизнь. Йесон выслушал все молча. В своей привычной спокойной манере, ничем не показав, что такие слова слишком сильно его задели. Йесон был почти готов признать правоту друга, лишь бы тот успокоился и перестал это повторять. Любовь к Кюхену не делала его несчастным. Не делала его счастливым. Не заполняла пустоту. Просто помогала чувствовать себя по-настоящему живым, пусть и в редкие моменты. - Что-то в этом есть, - сказал Кюхен и отложил книгу на край дивана. Йесон почувствовал его взгляд на своем затылке, но упрямо отказывался убирать голову, чувствуя себя ребенком, готовым до конца бороться за свой кусок внимания. Он успел соскучиться по новой стороне Кюхена, который, как оказалось, умел быть до боли искренним. И приятно живым. Оживляющим. - Ты все еще ненавидишь его? – спросил Йесон. Он никогда не поднимал тему отношений Кюхена с Хичолем. Но сейчас чувствовал, что это стало намного важнее, чем раньше. Потому что он безумно скучал по другу и собирался его вернуть. Но не хотел потерять кого-либо еще. - Я не знаю, - признался Кюхен, перевернувшись на бок, из-за чего Йесону пришлось перелечь обратно на подушку. – Наверное, у меня просто полно других проблем. Не хочу о нем думать. Они смотрели друг другу в глаза, и Йесон словил себя на том, что сейчас ему этого хватало. Не хотелось сокращать расстояние до поцелуя. Хотелось просто смотреть в живые темные глаза и видеть в них свое отражение. Йесон знал, что это чувство останется с ним не навсегда. Но пытался запомнить его, потому что оно действительно было похоже на счастье. Любой парк терял свою привлекательность в ноябре и не спешил возвращать ее в декабре. Зима редко бывала настолько снежной, чтобы дарить людям какое-то особое холодное волшебство, и в большинстве своем она пропитывала всех только влажной унылой серостью. У Йесона был только один повод любить зиму. Рождество. Но до него оставалось еще три недели, поэтому пока зима не представляла никакой эмоциональной ценности. Йесон без особого удовольствия жался к холодной скамейке, то и дело натягивая сползавшую шапку обратно на уши, чтобы защитить их от ледяного ветра. Он ждал, успокаивая себя тем, что пришел раньше, и это совсем не значило, что он ошибся с местом встречи. И все же, что-то заставляло сомневаться. До тех пор, пока легкие, почти невесомые, но ледяные руки не закрыли его глаза, и Йесон вздрогнул от неожиданности, несмотря на то, что ждал именно этого момента. - Мы не прощались, - сказал Хекдже вместо приветствия, опустившись на скамейку рядом с ним. - А стоило? – отозвался Йесон, медленно повернув к нему голову. Друг по несчастью сидел в той же позе, что и он, и отчаянно растирал руки, пытаясь их согреть. Он был таким же болезненно-бледным и худым, смотрел на мир по-прежнему грустными глазами, но почти согревал своей яркостью и искренностью. Больше всего на свете Йесон желал ему найти самого теплого человека в этом мире. И иногда жалел, что не смог бы стать таковым. Йесон стянул с шеи шарф и накрыл им руки Хекдже. Четыре года в тюрьме прошли, а привычка согревать его почти всеми доступными способами осталась. Они стали друзьями, насколько вообще это возможно для таких параллельных друг другу людей, и в этой дружбе было что-то, что хоть немного облегчало жизнь в особенно трудные моменты. Йесон не хотел терять это. Напоминание о наказании за талант. Напоминание о том, что даже на самом дне жизни сама жизнь еще существует. - Нет, не стоило, - покачал головой Хекдже, с благодарностью прижимая шарф к замерзшему лицу. На нем была довольно тонкая для такой погоды куртка. Ветер основательно растрепал его неровные темные волосы, но даже сейчас, с вороньим гнездом на голове, он казался жутко привлекательным. Притягательным. Йесон тихо вздохнул, подумав, что где-то там, в другой жизни, его, наверное, преследовало желание построить счастье именно с этим человеком. Йесон понимал, что влюбился бы. Если бы не. Если бы. Не нужно было рассказывать о том, что творилось в этот момент на душе. Хватало того, что они дышали своей свободой вместе, подсознательно разделяя ее ценность на двоих, и от этого становилось немного теплее. - Спой для меня, - попросил Хекдже, неожиданно подскочив со скамейки. – Я замерз. Любой парк терял привлекательность в ноябре, и в декабре ничего не менялось. Никакой снег не украсит голые деревья настолько, что они перестанут казаться страшными. Но сейчас все это не имело никакого значения. Йесон тихо пел и смотрел только на яркого человека перед собой, который танцевал в каком-то особом ритме, попутно наматывая на шею шарф. Йесон привык согревать его каждый раз, когда температура опускалась ниже нуля, а вопрос отопления в тюрьме по-прежнему оставался плачевным. Йесон привык согревать его. Даже если холодно было совсем не от этого.