Рай начинается за углом

Ну, я же все-таки не изверг^^ Спасибо всем) 46. Bang Yongguk - I remember (with Daehyun) «Пристегни ремни». Голос Кюхена эхом отдавался в голове. Йесон прокручивал его слова в памяти снова и снова. Закрывал глаза и спрашивал себя, что изменилось бы. Что изменилось бы, если. Что изменилось бы, если бы. В голове крутилось слишком много этих «если бы». Если бы он заметил раньше. Если бы он услышал в голосе хоть какой-нибудь намек на тревогу. Если бы не замкнулся в себе настолько, что даже не обратил внимания на то, что они поехали в противоположную от дома сторону. «Я хочу, чтобы ты пел». Эти слова резанули по ушам так, что хотелось замотать головой, чтобы отделаться от их звучания в голове. В тот момент желание замолчать почти пересиливало все остальное. Стоило только перестать думать, и начинали всплывать воспоминания. Побледневшее лицо Сонмина. Заплаканные глаза Хекдже. Нетронутые руки. Нетронутые руки старого ребенка, которого как будто бы заставили заплатить за мечту. Йесон не знал, кто это сделал. И не знал, что сделал бы, если бы встретил этих людей на своем пути. «Ты должен делать то, что любишь». Что изменилось бы, если бы он раньше обратил внимание на плотно сжатые губы, на слишком серьезное выражение лица, на руки, сжимавшие руль до побелевших костяшек… Что изменилось бы, если бы слова подействовали, и он действительно начал делать то, что любил? Потянулся бы к жестким волосам, сжал бы холодные пальцы, заглянул бы в глаза, попросил бы остановить машину. Попросил бы остановиться. Что изменилось бы, если бы он узнал сразу? «Ты живешь, пока тратишь свое время на то, что тебе нравится». Простынь под ладонью неприятно нагрелась, и Йесон нехотя передвинул руку на прохладный участок. От тепла начинало клонить в сон, и из этой дремоты постоянно вырывали воспоминания, но он не мог заставить себя встать и отключить обогрев комнаты, поставленный на максимум. Дрожать от холода не хотелось. Что изменилось бы, если бы он раньше увидел в колючем ребенке стальной стержень? «Я могу быть счастлив только в те моменты, когда ты оживаешь». Йесон уставился в потолок, пытаясь справиться с собственным бессилием. Что изменилось бы, если бы он сразу понял, что они могут вот-вот друг друга потерять? «Я могу быть счастлив, когда слышу твой голос». После этих слов образовалась такая пустота, что она с легкостью заполнила собой весь мир, делая важное совершенно незначительным. Поэтому он не заметил. Не заметил странной бодрости в голосе. Не заметил, в какой напряженной позе сидел Кюхен все это время. Не заметил, с каким выражением на лице он произносил последние слова. Не заметил. Не увидел. Не учел. Это было платой за мечту, которая исчезла так же быстро, как и появилась. Все платят по-своему. За все приходится платить. И иногда это происходит сразу. «Я могу быть счастлив только с тобой». За углом вместо рая их ждал тупик. Закрытый на ремонт отрезок дороги. В тот момент она показалась разрушенной лестницей в небо. Йесон не знал, умер он или ожил в момент столкновения, когда ремень больно врезался в грудь, а подушка безопасности неприятно ударила в лицо. Это был последний момент, который ярко отпечатался в памяти. Все остальное слилось в блеклое пятно, не исчезавшее вместе с сознанием только благодаря желанию оказаться в своей постели и заснуть. Или проснуться и понять, что все произошедшее за день было всего лишь сном. Заснуть не получалось. Проснуться тоже. Йесон вздохнул и перевернулся на бок, прекрасно понимая, что спастись от такой безнадежной пустоты сейчас можно было только во сне. Взгляд зацепился за бежевую полоску пластыря над правой бровью. Единственное повреждение, если не считать тех, что засели глубоко в душе. Кюхен открыл глаза и посмотрел вперед так, будто только и ждал этого момента. Его волосы все еще были влажными после долгого душа, но Йесон не смог сдержать искушения и провел по ним рукой. Скорее для того, чтобы доказать себе, что все это было реальностью. Что Кюхен был сейчас здесь, а не остался там, за рулем своей машины. - Все закончилось? – неуверенно спросил Кюхен, когда Йесон убрал руку с его волос. - Не знаю. Не помню. Кюхен закрыл глаза и зарылся носом в подушку. Он не выглядел отдохнувшим. Он выглядел как человек, прекрасно осознававший, что несколько часов назад смерть была намного ближе, чем обычно. - Почему ты ничего мне не сказал? – помедлив, спросил Йесон, не особенно надеясь, что младший услышит вопрос. - Я сказал все, что хотел. - Ты не должен был переживать все это в одиночестве. Кюхен приоткрыл один глаз и усмехнулся в подушку. Он вел себя по-другому. Не так, как обычно. Отчего-то казался свободнее. - Ты был рядом. Ныли руки и отчего-то – спина. Казалось, что еще немного – и Кюхен услышит знакомый шум двигателя, ставший таким ненавистным за то время, что они колесили за городом. Царапина над бровью саднила, и это занимало сознание больше, чем все остальное вместе взятое. Она была доказательством того, что все закончилось. Или все только началось. Йесон был рядом. Кюхен понял это в тот момент, когда проснулся. Он долго лежал с закрытыми глазами, дожидаясь момента, когда глаза откроются сами собой, и думал о том, что в такие моменты голос не имел ровным счетом никакой силы. Йесон оставался собой, когда молчал. Его присутствие дарило те же ощущения. Просто в его голосе была магия, от которой нельзя было отказаться. И Кюхен до последнего пытался ее защитить. Но если бы ему пришлось выбирать между голосом и человеком, он выбрал бы человека. Решение приходило к нему постепенно. Несмотря на то, что Йесон молчал в ответ на все слова, сказанные в бесконечной дороге, с ним по-прежнему хотелось говорить. Можно было смириться с отсутствием голоса. Но от отсутствия человека было бы намного больше пустоты. Кюхен почти сгорел от нее там, на дороге, потому что до последнего верил, что они не смогут выбраться из этого. Или, что еще хуже, выживет только один. И один непременно будет винить себя в смерти другого. - Я чувствую себя дураком, - неожиданно произнес Йесон, заставив Кюхена снова открыть глаза. – Потому что ничего не заметил. Кюхен хотел сказать, что мало кто заметил бы, но промолчал, понимая, что такие слова никого никогда не успокаивали. Просто обычно они вырывались сами собой, и другие принимали их как должное. Тогда, на дороге, Кюхен почти готов был рассказать, почему все это произошло. Но в тот момент, когда он решился, за поворотом показался барьер, на прощание сверкнувший светоотражателями. Нужно было позвонить на работу и взять отгул. Нужно было дождаться звонка из полицейского участка. Нужно было хотя бы встать и начать что-то делать, чтобы не запереть себя в прострации на несколько дней. Но вместо этого Кюхен смотрел в темные глаза напротив и пытался отложить в памяти каждую секунду, которой у него могло и не быть. Каждое изменение в выражении лица. Каждую эмоцию, пусть и ненадолго вспыхивавшую в сознании. Чувство, одно большое чувство, так настойчиво вытеснявшее из груди пустоту, которая за эти несколько часов успела стать полноправной хозяйкой. Кюхен смотрел и видел. Видел и запоминал. Запоминал и чувствовал. Чувствовал и оживал. Оживал с каждым осторожным прикосновением, с каждым подтверждением, что все это уже давно не сон, с каждой мыслью, что давно пора было уже проснуться. Оживал с переплетением пальцев, с каждым выдохом в губы, с каждым недосказанным словом. Оживал. И не мог отделаться от недоверия, потому что ощущение жизни было давно забытым, и на этот раз оно казалось другим. Просто невероятным. Что-то началось за поворотом, почти разбилось об барьер, смялось вместе с капотом, заглохло вместе с двигателем. Но продолжилось с глотком свежего воздуха, пережило шок и теперь разгоралось сейчас. Кюхен почти готов был все рассказать. Прямо сейчас. Но никак не мог заставить себя отстраниться, даже от мысли, что другого шанса может и не быть. Что-то подсказывало, что утро все равно наступит, где бы они в тот момент ни находились, в кровати, в разбитой машине или при смерти. Достаточно было лежать так, взявшись за руки, приблизившись друг к другу вплотную и пытаясь что-то сказать. Слова заканчивались. Исчезали. Растворялись вместе с бессмысленными минутами. Голос оставался почти самым важным, что было в жизни, но сейчас Кюхен позволял себе не слушать его. Достаточно было всего, что он чувствовал сейчас. Достаточно для того, чтобы быть живым. И абсолютно. Необъяснимо. Счастливым.