Рай начинается за углом

Спасибо большое^^ 47. Yiruma – Love hurts Все рухнуло. Хекдже кусал губы, глядя на лицо Донхэ, четыре дня назад ставшее таким же, каким оно было около месяца назад. Бледным. Безрадостным. Безжизненным. Донхэ держался всю дорогу до больницы, натянуто улыбаясь и невпопад отвечая на вопросы. Хекдже не думал, что так будет. Хекдже не думал, что будет так. Он почти видел мысли, которые крутились в чужой голове, видел сравнения, параллели, отбрасывавшие Донхэ на несколько лет назад, заставлявшие его пережить все личные трагедии снова. Несмотря на то, что сейчас все было совершенно по-другому. Донхэ так боялся терять близких людей, что даже призрачная угроза потери выбивала из него все подобие жизни. Все рухнуло, и Хекдже был готов завыть от отчаяния, потому что еще четыре дня назад Донхэ улыбался ему так, что сердце просто трещало по швам от такого количества тепла и нежности. - Донхэ. Не дождавшись никакой реакции, Хекдже собрался с силами и заговорил громче. - Донхэ, с ним все нормально. Он просто спит. Реук просыпался довольно часто, но предпочитал почти сразу проваливаться в сон, чтобы не чувствовать боли. Все было хорошо, он мог немного двигаться и говорить, даже легко улыбался разбитыми губами. Все было хорошо. Оставалось только поверить в это самому. - Ты не думаешь о том, как дорог тебе был человек, пока не происходит что-то подобное. Это была первая осмысленная фраза от Донхэ за эти четыре дня. Хекдже обрадовался бы, если бы не ее смысл. Донхэ был прав. Но эта правота сейчас совершенно ничего не значила. - На тебя тогда тоже напали, - продолжил Донхэ. – Что если это не случайно? Что если это повторится? - Я смогу за себя постоять, - мягко сказал Хекдже. Он не делал попыток приблизиться к Донхэ, до поры до времени оставив его на растерзание мыслям и тихой панике. Знал, что лучше переболеть этим сейчас, иначе такой ком истерики останется в груди и со временем вырастет до невероятных размеров. Поэтому просто сидел напротив Донхэ, говорил с ним, понимая, что он все равно не слушал, и ждал, когда он возьмет себя в руки и начнет мыслить трезво. Донхэ постепенно справлялся. Ему вполне хватило четырех дней и одного визита в больницу, чтобы более-менее успокоиться. Успокоиться, но не ожить. Поэтому все рухнуло. Пока удавалось забыть о собственных эмоциях и целиком и полностью сосредоточиться на нем, но Хекдже не знал, как долго это продлится и насколько хватит сил. Донхэ не вел себя эгоистично. Он не просил спасать себя, вытаскивать из отчаяния, не просил быть рядом. Только продолжал цепляться за руки по ночам так, будто умрет, если проснется один. Хекдже просыпался, когда хватка становилась особенно сильной, и из-за этого немели пальцы. Просыпался и понимал, что никогда не оставит Донхэ в одиночестве, если тот не захочет сам. Только если закончатся силы, им обоим придется нелегко. Особенно сейчас, когда придется выстраивать все заново. Снова разрушать стену, пусть и едва заметную, постепенно вытягивать на поверхность чувства и эмоции. Хекдже знал – такое повторится. И каждый раз он будет делать это заново. Без жалоб и вопросов. Потому что он был тем человеком, из-за которого Донхэ замыкался в себе. Он был человеком, раз и навсегда разрушившим его счастье. Убившим его способность быть счастливым. Хекдже чувствовал ответственность. Но делал все это не только из-за нее. Хекдже бросил взгляд на Реука и в очередной раз отметил, что тот выглядел сейчас намного лучше, чем тогда, когда он обнаружил его под дверями питомника. Тогда казалось, что все кончено. Что Реук больше никогда не проснется. Но сейчас все было хорошо. Или хотя бы нормально. Хекдже поднялся со стула и, обойдя больничную койку, подошел к Донхэ, который уже несколько минут смотрел в одну точку. - Пойдем. Донхэ не сдвинулся с места. Снова не услышал. Хекдже взял его за руку и потянул вверх, стараясь отделаться от мысли, что ведет себя так, будто Донхэ был маленьким ребенком. - Все будет хорошо. Пойдем домой. Больничные коридоры всегда были такими длинными, а воздух – таким тяжелым, что казалось, можно было умереть от удушья, не дойдя до входной двери. Но Хекдже задыхался совсем не от этого. Осознание подкрадывалось незаметно. Начиналось в том месте, где переплетались их пальцы, и растекалось по коже чем-то густым и отрезвляюще холодным. - Хекдже, - тихо позвал Донхэ в тот момент, когда до выхода оставалось всего несколько шагов. Хекдже не отозвался. Он пошел бы дальше, если бы Донхэ не остановился и не дернул его за руку. В открывшиеся двери влетел холодный зимний воздух, но этого было мало. - Я хочу уехать, Хекдже. Все рухнуло. Увидеть лицо Сонмина после мучительного пробуждения было не самым худшим вариантом, пусть даже мертвецы временами выглядели симпатичнее. Реук хотел спросить, когда он в последний раз ел и спал, но подумал, что ответа все равно не добьется, и промолчал. Было больно. Во время прошлого пробуждения врач говорил что-то про сломанное ребро. Но, казалось, болело глубже. Где-то в сердце. - Сколько я здесь уже? Сонмин ощутимо вздрогнул и поднял голову, оторвавшись от изучения собственных рук. - Четыре дня. Реук повторил про себя эти слова, думая о том, как много времени он потерял. За четыре дня можно было очень многое сделать. Например, рассказать Сонмину о том, что он собирается делать дальше. - Помнишь что-нибудь? По голове не били. Только один раз Реук получил кулаком по лицу, после неудачной попытки вывернуться из крепко державших рук. Он быстро перестал пытаться сосчитать нападавших. Было больно, и думать о чем-то еще не получалось. В тот момент в нем проснулся маленький ребенок, которого слишком часто били пьяные родители. Детский страх физической боли, желание отгородиться от нее – это все, что преследовало его в тот момент. Никаких лиц. Никаких слов. Никаких объяснений. Никаких предупреждений. Только ощущение, что могло быть и хуже. - Помню. Но мне нечего рассказать. Я не успел ничего заметить. Говорить было намного легче, чем раньше. Губы болели не так сильно. Зато все остальное тело превратилось в один большой сгусток тупой боли. Даже руки отчего-то ныли. Реук посмотрел Сонмину в глаза и почти сразу же об этом пожалел. Такой потухший взгляд появлялся у собак, которые переставали ждать. Все было хорошо. Оставалось только объяснить это остальным. Морщась от боли, Реук протянул руку и изо всех сил сжал холодные пальцы Сонмина. Тот придвинулся вперед, почти вплотную к койке, и оказался совсем близко. - Больно? Реук попытался улыбнуться. Получилось плохо. - Любить больнее. Во взгляде Сонмина появились прежние веселые искорки. Появились и сразу же потухли. Все было хорошо. Плохо получалось в это верить. - Я живой. Никакого отклика. Сонмин смотрел с прежней пустотой в глазах. - Я живу. Реук хотел рассказать ему о том, что мечта сейчас была намного ближе, чем он мог представить себе восемь лет назад, когда впервые услышал голос Йесона. Хотел рассказать о том, чего не успел. Но сейчас не это было самым важным. А откладывать самое важное в миллионный раз не стоило. Жизнь показала, что другого шанса может и не быть. Холодные пальцы согревались, постепенно становясь невыносимо горячими. Маленький огонек внутри превращался в настоящий пожар. Пожар, оставлявший за собой только пустоту. Иногда Реук всерьез начинал бояться, что Сонмин однажды попросту сгорит. Сонмин был любовью. Горел так же ярко. Значило ли это, что он мог так же быстро сгореть? Любовь так легко превращалась в ненависть, что от этого становилось больно. Реуку хотелось верить, что Сонмин был той чистой и искренней любовью, которая с одинаковой силой горит годами и не меркнет от обстоятельств. - Я люблю тебя. Искорки в глазах Сонмина больше не гасли. Все было хорошо.