Рай начинается за углом

50. Ryeowook – Maybe tomorrow Поездка на метро была такой утомительной, что Кюхен невольно задумался о том, чтобы намекнуть Шивону, что если у его подарка на день рождения будут четыре колеса, то в этом мире станет намного меньше поводов для ненависти. Холодный воздух мгновенно забрался под пальто, заставив Кюхена сжаться в попытке удержать хоть каплю тепла. Он засунул руки в карманы и быстрым шагом направился в сторону больницы. От хорошего настроения, преследовавшего его весь день, ничего не осталось. В больнице оказалось намного теплее, но Кюхен снимал пальто с огромным нежеланием. Хотелось вернуться домой, залезть в ванную и не вылезать из нее до вечера, но сейчас это была слишком большая роскошь. Здесь царило сонное послепраздничное настроение. Медсестры зевали, прикрывая рты папками или ладонями, врачи выстраивались в очереди у автоматов с кофе, а пациенты не выходили из своих палат. Поэтому коридор, по которому шел Кюхен, был пустым и сонным. Яркий солнечный свет, бивший в окна, делал этот день еще более ленивым. Внутри больницы не возникало и мысли о том, что снаружи было очень холодно. Дверь в палату была неплотно закрыта, и Кюхен долго думал, стоило ли ему стучаться. Он долго прислушивался, стараясь уловить какие-нибудь звуки за ней, но, не услышав ничего, осторожно толкнул ее вперед. Реук не спал. И, к счастью, он был один. Не пришлось придумывать поводов, чтобы остаться с ним наедине. - Неплохо выглядишь, - вместо приветствия сказал Кюхен, чтобы обратить на себя его внимание. Реук оторвался от тетради, в которой что-то лихорадочно записывал, и поднял голову. На его лице отразилось непередаваемое удивление. Не ожидал. Не ждал. Кюхен понимал. Они были чужими друг другу, несмотря на то, что любили одних и тех же людей. И все же, у Кюхена была причина прийти сюда. И он до последнего убеждал себя, что это нужно было Реуку, а не ему. Реук выглядел намного лучше по сравнению с тем, каким Кюхен видел его неделю назад. Синяки постепенно сходили, царапины заживали. Глаза сияли. - Не заставляй меня думать, что тебе что-то нужно, раз ты так миролюбиво ко мне настроен, - отложив тетрадь в сторону, проговорил Реук. Иногда Кюхен думал о том, что если бы они начали знакомство не со взаимного хамства, то, возможно, со временем даже подружились бы. - Оставайся таким же подозрительным, если хочешь забраться на вершину, - хмыкнул Кюхен, бесцеремонно опустившись на стул рядом с больничной койкой. Реук посмотрел на него с недоверием, будто не догадывался, что значили эти слова. - Я все знаю, - пояснил Кюхен. – Йесон рассказал мне. Кюхен лгал и убеждал себя в том, что это будет первая и последняя ложь на сегодня. Йесон ничего не говорил ему. Они не тратили свое время на разговоры. Кюхен узнал сегодня утром, из разговора с Хичолем, который тоже не собирался ничего рассказывать, но случайно обронил что-то про две новые песни, которые написал ночью. Кюхен не стал разбираться, кто придумал это молчание. Молчание было слишком маленькой платой за такую новость. Совесть проснулась через несколько минут после этого разговора. Кюхен не мог рассказать Йесону. И не мог не рассказать Реуку, который пострадал в этой истории больше всех. - Зачем ты здесь? – с привычным вызовом в глазах спросил Реук. Когда он играл на рояле, Кюхен часто смотрел на него с мыслью, что все шло неправильно. Иногда Кюхен хотел узнать об этой музыке намного больше. Заглянуть в душу, чтобы понять, откуда бралось такое выбивающее землю из под ног звучание. Но Реук резко закрылся от него, в первый же день, после резкого комментария в свой адрес. Закрылся и ответил с дерзостью, которая потом стала настолько привычной и отрезвляющей, что менять эти отношения не хотелось. - Ты имеешь право знать, что с тобой произошло и почему, - пожал плечами Кюхен. Теперь Реук смотрел на него с непониманием. Собраться с мыслями было тяжело. Кюхен не знал, с чего стоило начать рассказывать обо всем человеку, который даже не представлял, что происходило. - Обещай мне… - помедлив, начал он. – Что если решишь все-таки идти дальше после того, что услышишь, то никогда и никому ничего не расскажешь. - Что ты имеешь ввиду? Выражение на лице Реука не предвещало ничего хорошего. Иногда Кюхен поражался тому, каким колючим может оказаться человек, который обычно так мягко ведет себя с окружающими людьми. - Если Йесон узнает что-то из того, что я тебе расскажу, ты потеряешь его голос навсегда. Это подействовало. И Кюхен старался не думать, почему именно. Кюхен не знал, что для Реука сейчас было хуже – потерять голос или потерять человека. И не хотел знать. - Обещаешь? Реук посмотрел на него в упор. Кюхен не имел ни малейшего понятия о том, что творилось в его голове сейчас. Но, увидев едва заметный кивок, едва сдержал облегченный вздох. Поездка в метро была настолько утомительной, что Кюхен был даже готов убить даму, которая прижималась к нему несколько сильнее, чем нужно, лишь бы хоть чем-нибудь себя занять. Но все закончилось, когда он был близко к этому как никогда. Холод сковал незащищенную шарфом шею, и в горле засаднило еще сильнее. Кюхен поднял воротник пальто, защищаясь от пронзительно холодного ветра, и медленно пошел к своему дому, радуясь, что его район был так близко к метро. Было темно. Кюхен потерял счет времени уже в самом начале разговора, поэтому пораженно замер, когда, закончив, посмотрел в окно и обнаружил там темноту. Мелкие снежинки впивались в лицо, а на борьбу с ветром уходили последние силы. Погода как будто пыталась заполнить собой пустоту в голове. Кюхен рассказал все. С самого начала. Рассказал про четыре года с Йесоном и четыре года без него. Рассказал про бессилие, про отчаяние, про страх, про желание защитить все, что осталось. Рассказал о том, что было, и о том, что могло произойти, если бы не. Рассказал про все, о чем приходилось молчать. Про все, о чем он просто не мог заговорить. Рассказал впервые, до последнего момента не подозревая, что выложил абсолютно все. Говорил временами спокойно, временами лихорадочно, перескакивая с места на место, обрывая фразы, отвлекаясь на эмоции, но Реук не сказал по этому поводу ни слова. Он слушал, впитывал в себя каждое слово, каждую минуту, каждый прожитый год. Кюхен не хотел, чтобы так получилось. На несколько минут он почувствовал облегчение оттого, что рассказал. Но груз никуда не исчез. Проблемы не испарились. Невысказанное осталось невысказанным, потому что эти слова слышал не тот человек. И вопрос «Неужели не тяжело было одному?» заставил все вернуться на свои места. Кюхен никогда не задумывался об этом. Но тяжесть будто ждала этого момента, чтобы навалиться на плечи, сковать все тело, лишив всякого желания двигаться. Приходилось заставлять себя делать шаги, идти вперед. Только когда двери лифта закрылись, Кюхен позволил себе устало привалиться к стенке и закрыть глаза. Пусть и ненадолго, но можно было дать тяжести взять свое. Чем больше Кюхен о ней думал, тем больше она ощущалась. Раньше было легче. Раньше не приходилось постоянно думать о том, что все любимое нуждается в защите. Пусть даже это была защита от правды. Лифт остановился, и Кюхен заставил себя выйти, но, сделав несколько шагов, замер и подавил желание потереть глаза, чтобы прогнать наваждение. У наваждения было знакомое лицо, но слишком незнакомый взгляд для того, чтобы принять желаемое за действительное. Наваждение сидело напротив двери в его квартиру и, видимо, не собиралось никуда исчезать. Кюхен знал, что у Хичоля был какой-то план. Но все рухнуло в тот момент, когда жизнь Йесона как-то неожиданно оказалась на кону. Если бы не это, неизвестно, сколько бы продолжались опасные игры. Но если бы Кюхен знал заранее, что так будет, то никогда не позволил бы Йесону сесть в свою машину. Он готов был терпеть что угодно. Он готов был жертвовать чем угодно. И сколько угодно нести эту тяжесть. Только ради возможности смотреть в глаза. Держать за руку. Улыбаться в ответ. Слышать голос. Наваждение с молодым лицом смотрело на него пустыми глазами старика, сгоревшего от жизни задолго до смерти. Кюхена не интересовало это имя. Гораздо больше его волновали последствия этой встречи. - Хочешь поговорить по душам? – спросил он, остановившись рядом со своей дверью. Не было страха перед этим человеком. Несмотря на все, что случилось за эти восемь лет. Он запутался. Он не знал, что делать. Он сгорел от своей пустоты. Сгорел и сдался, когда бессмысленность происходящего достигла критической точки. - Не хочешь, - заключил Кюхен после недолгого молчания. Он сполз по двери на пол, не заботясь о том, что пальто станет грязным. Наваждение не казалось индивидуальностью. Эгоистичный мальчишка или, может, просто эгоистичная девчонка, которую четыре года назад приняли за Йесона так легко, что это казалось мировым заговором. Кюхен не знал, сколько ему было лет, сколько операций перенесло его лицо, чтобы добиться такого поразительного сходства. Сколько он сидел тут, глядя пустым взглядом в пространство. И сколько все это еще будет продолжаться. - Заигрался, - продолжил Кюхен. – Доигрался. Наваждение молчало. Кюхен кусал губы от бессильной злости. Один маленький человек отнял у всех его близких четыре года жизни. И не собирался проживать их сам. Все было бессмысленным. С самого начала оставалось только сидеть и ждать, когда этот момент наступит. - Не знаешь, что делать? Наваждение покачало головой. Кюхен понимал, что тоже не знал бы. Понимал, что у них было бы много общего, если бы он зациклился только на Йесоне, не оглядываясь на других людей. Наваждение было пустотой. В чистом виде. Если бы Кюхен верил в мистическую ерунду, он подумал бы, что это призрак пустоты, решивший основательно испортить им жизнь по какой-то причине. - Я не бог, чтобы вершить правосудие над тобой, - устало сказал Кюхен. – И даже не судья. На то, чтобы засадить тебя в тюрьму, уйдет слишком много времени. Это бессмысленно, потому что ты уже сам наказал себя за все. Кюхен знал, что никому не скажет об этой встрече, иначе правда выплывет наружу раньше, чем Йесон будет к ней готов. Он закрыл глаза, чувствуя, как странная решимость наполняла его силами. - Ты чуть не убил его однажды. И если продолжишь в том же духе, то в один момент везение не спасет. Ты отправил его в тюрьму, пытаясь доказать, что только от тебя зависела его судьба. Это бессмысленно. Он никогда не был твоим. И никогда не будет. Он даже не знает о тебе. Наваждение вздрогнуло и пошевелилось, а Кюхен, наоборот, замер, опасаясь, что спровоцировал вспышку ярости. Он осторожно открыл глаза, но, наткнувшись на такой же пустой взгляд, успокоился. Пора было заканчивать с этим. - Собери всех людей, которые тебе помогали, и уходи. Никогда больше не возвращайся в нашу жизнь. Наблюдай издалека, если тебе хочется. Но если ты начнешь вредить нам снова, я найду тебя и убью. Кюхен закрыл глаза и, когда открыл их, обнаружив, что провалился в полудрему, в коридоре уже никого не было. Все закончилось. Все началось. От квартиры, ванной и отдыха отделяла всего одна дверь, но сейчас она казалась непреодолимым препятствием. Кюхен достал из кармана мобильник, чтобы вызвать такси. С метро на сегодня было покончено. В баре было пусто. Сонмин, стоявший с блокнотом возле винных шкафов, даже не обернулся на звук и продолжил что-то записывать. Кюхен подышал на замерзшие руки, после чего снял пальто и бросил его на барную стойку. Сонмин никак не реагировал на его присутствие, будто заранее знал, кто придет. Кюхен положил руки на стойку и, оперевшись на них подбородком, посмотрел на него в упор. Сейчас этого было достаточно. Достаточно для того, чтобы успокоиться. Сонмин двигался, ходил между шкафами, записывал что-то, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Сегодня был понедельник и никто, по обыкновению, не спешил сюда приходить, поэтому они были одни. Кюхен упустил тот момент, когда рядом появился бокал с вином, но не спешил к нему притрагиваться. Сегодня не хотелось никаких сравнений. Кюхен до сих пор не мог понять, почему назвал таксисту именно этот адрес вместо того, который стоило назвать. Возможно, он просто не успел бы прийти в себя, чтобы Йесон, всегда тонко улавливавший настроение, ничего не заподозрил. Было тяжело. Но не настолько, чтобы отказываться от всего, что должно было произойти, рушить свою мечту снова слышать голос везде, и вместе с этим терять все, что есть сейчас. Кюхен был убежден, что правду лучше говорить либо с самого начала, либо не говорить до самого конца. Один момент был упущен. Другой еще не настал. - Почему ты здесь? Сонмин возник перед ним так неожиданно, что Кюхен невольно вздрогнул. Но сердце, принявшееся было отстукивать бешеный ритм, тут же успокоилось. Кюхен не хотел их сравнивать. Но это получалось как-то само собой. Разница начиналась с силы. Йесон был настолько сильным, что наделял этой силой других людей. Сонмин был настолько сильным, что позволял людям рядом с собой быть слабыми. - Потому что здесь ты. В этих словах не было ничего. И в то же время в них было все. Все, что позволило Кюхену оттолкнуться от стойки, обойти ее и, обняв Сонмина, прижаться к нему так тесно, как он только мог. Кюхен знал, что Сонмин никогда не оттолкнет его. Что он был нужен ему так же сильно. Любить можно разных людей. Любить можно по-разному. Любить было необходимо, потому что это помогало справляться с пустотой. - Мне нужно работать, - сказал Сонмин. Но после этого выпустил из руки блокнот и обнял Кюхена в ответ.