Темной ночью в темном небе Черная луна Ты один и я одна Ночь темна
Леонид Федоров, Дмитрий Озерский
***
Зуко возвращался в свое укрытие, когда уже миновала середина ночи. Ему удалось добыть еды из кладовой в городе и разузнать кое-что о дяде. Он был почти уверен, что понял, где именно северное племя воды держит в плену Айро. Осталось понять, как его оттуда вытащить. Ледяные скалы вблизи побережья ледяного океана были таким безлюдным местом. Он надеялся, что пещерка, где он недавно скрывался с Аватаром, будет все еще безопасной. Что его не будут тут искать. И ему действительно уже пару дней, прошедших после завершения бесславной осады полюса, везло. После Зуко сообразил, что везти ему перестало в тот самый момент, когда он думал, что всё идет слишком хорошо (если не считать дядю в плену, но это был вопрос времени — в следующую ночь он планировал его вытащить). Поднялся ветер, и начал валить плотный снег — как в ту ночь, совсем недавно, когда он захватил Аватара. Думал, что захватил. Проклятый полюс. Хорошо, что он уже был не так далеко от своей пещеры. Снег летел в лицо, было почти ничего не видно. И тут он наткнулся на что-то в снегу. Почти споткнулся обо что-то. Тогда он еще не понял, что удача его оставила. Он опустился на колени, разгреб снег. Гребаный ад! Это был человек. Человек из племени воды. Одежда не оставляла сомнений. Спутанные темные волосы закрывают лицо. Похоже, это была девчонка. Зуко схватил ее за холодное запястье. Пульс слабо, но прощупывался. Она была жива. Еще он понял, что на ней нет никакой теплой одежды — лишь штаны и рубашка. Что она делает здесь, в снегу, в таком виде? Как она здесь оказалась? Гребаный ад. В голове Зуко за пару секунд пронеслись лихорадочные мысли. Она жива и вот-вот умрет. Она враг. Ему нет дела. Ему надо спасти дядю. Она его выдаст, когда придет в себя. Она вот-вот умрет, потому что никто не может выжить в снегу вот так. Как долго она тут лежит? Она его выдаст. Она умрет. Мысли кружились, не останавливаясь ни на секунду, в то время как он сдвинул рюкзак на спине поудобнее и поднял ее на руки. Потом, решив, что хотя бы одна свободная рука ему пригодится, переместил легкое худое тело себе на плечо. И, оскальзываясь и балансируя со своей ношей, стал продвигаться по снегу, а потом по ледяному склону туда, где был вход в пещеру. Добравшись, он нащупал в углу спальный мешок (он стащил его в городе в первую свою вылазку, вместе с рюкзаком, и с тех пор мешок служил ему верой и правдой) и опустил на него девчонку. Глянул в проем на мельтешенье ледяной крупы — еще немного, и из пещеры будет вообще не выйти. Им повезло. Он надеялся, что она не успела пострадать серьезно. Надеялся, что успеет ее спасти. Зуко попробовал устроить ее поудобней. Ее кожа была холодной на ощупь. Он замер, призывая покорением огонь в свою ладонь, вытягивая ее параллельно телу девчонки. Нужно, чтобы огонь оставался только сухим жаром, без пламени — это помогало дяде с больной спиной, должно было помочь и сейчас, чтобы прогнать убивающий холод. Другой рукой Зуко осторожно отвел волосы от ее лица. Зажег маленький огонек на ладони — хотелось посмотреть, кого же он спас… И вот тогда он понял, что везти ему перестало. О-о! Он тихо взвыл. Кохово логово! Нет! Духи, нет! Почему с ним вечно такое происходит? Почему она? Это не могла быть она, он же сам видел, как вчера вечером бизон набрал высоту и улетел из города. Он проследил его полет, грубо ругаясь про себя, потому что не мог рвануть следом. Но это она. Никаких сомнений. Сердитая простолюдинка с Южного полюса, покорительница воды, подружка Аватара, девчонка с огромными голубыми глазами… Она сражалась с ним совсем недавно. Сейчас ее глаза были закрыты, лицо в ссадинах и синяках, под носом запеклась кровь. На запястьях сорвана кожа и краснеют отметины, будто совсем недавно у нее были связаны руки. Что ему делать? Если она придет в себя, то обязательно постарается прикончить его снова. Вряд ли у нее это получится, когда она изранена и без сил, но ему не удастся вместе с ней оставаться на Северном полюсе незамеченным. Не такова была Катара. Никто бы не уговорил ее не привлекать к себе внимания. Уж точно не он. А ему так нужно было продержаться еще немного — всего лишь чуть-чуть, чтобы придумать, как вытащить дядю из плена. Но не мог же он бросить ее обратно в сугроб. «Вечно ты сначала ввязываешься куда-то, а потом начинаешь раздумывать, как оттуда выпутаться», — сказал ему внутренний голос, с отчетливо дядиными интонациями. Зуко вдохнул и медленно выдохнул. Пламя на ладони качнулось в такт. Перед глазами неожиданно встало воспоминание — как она лежала там в снегу, локти остро торчали, голубая рубашка перекрутилась вокруг тела. С ней что-то случилось. Ему было ее жаль. От этой жалости что-то полыхало внутри, будто горело ледяным огнем. Агни, кажется, настолько ужасно ему было когда-то от слов этого тупоголового мудака, генерала Буджинга. Но все же тех солдат, кого готовы были отправить на смерть, он не знал сам, он их не видел. А она была рядом. Зуко выругался себе под нос. Хватит терять время. Если она умрет сейчас от переохлаждения, пока он раздумывает, это будет только его вина. Он сосредоточился, снова призвал огонь и стал проводить ладонью по ее неподвижному телу. Ступни. Руки. Живот. Голова. Снова. И снова. Не торопиться. Ее губы и кончики пальцев перестали синеть, порозовели. Он тронул ее ладонь, коснулся щеки — кожа была теплой. Пульс стал ровнее. Теперь, похоже, оставалось только ждать. Она должна вскоре прийти в сознание. Подумав, Зуко скинул куртку, укутал в нее девчонку, укрыл ей ноги спальным мешком. Сам он некоторое время мог согреваться огненным дыханием. Что делать дальше, он решил не загадывать, всё равно его планы при реализации обычно оказывались полным дерьмом. Пелена летящего снега снаружи становилась всё плотнее, буран не стихал. Он чувствовал, что солнце уже всходит, но свет практически не пробивался сквозь снег. Зуко сел на пол, подальше от покорительницы воды (насколько позволяло пространство пещеры), и стал ждать. Какая беспощадная насмешка духов, что всё это происходило с ним снова. Та же пещера, снег, перекрывший возможность уйти, человек без сознания рядом. Зуко с едкой горечью вспомнил момент, когда он был так уверен, что наконец смог захватить Аватара. Даже произнес идиотскую речь об удаче и тяжелом труде, как будто Аватар мог его слышать. Он поклялся себе — больше никаких речей. Болели ребра справа, там, где впечатался кусок переборки при взрыве корабля. После бессонной ночи страшно хотелось спать, но он не мог себе этого позволить и упрямо таращился на спасенного им человека, лежащего у противоположной стены. Когда она очнется, он будет готов. Он должен быть готов. Надо придумать, что ей сказать первым делом. Ну, чтобы она сразу поняла, что происходит. …И чтобы не очень испугалась при этом. Сидеть тут с ней и так было ужасно неловко.***
Возвращение в реальность и в собственное тело было для Катары медленным. С телом, если б у нее был выбор, она бы повременила. Возвращаться к тому, что чувствовало тело, не хотелось. Болела голова, саднило в горле. Болело всё. Она попробовала приоткрыть глаза — перед ними начал вращаться серый сумрак. Подкатила тошнота. Она снова закрыла глаза. Если пока не смотреть… она лежала на твердом и неровном, и это был не снег и не лед. Она чувствовала холод, но не такой убийственный, как на открытых пространствах полюса зимой. Также Катара не чувствовала сильного ветра рядом с собой, хотя прислушавшись, могла уловить его приглушенное завывание, откуда-то доносившееся. Она была… где-то. Также она была чем-то укрыта сверху — ткань? мех? Где она? Неужели ее все-таки поймали? Они собирались… Последнее, что она помнила — как полускользит-полулетит на ледяном диске по склону холма, ветер свистит в ушах, холод достает до сердца, но ей всё равно. Лёд внезапно рассыпается на осколки, руки не слушаются ее, она больше не слышит воду. И после падает, ударяется всем телом о склон, скользит вниз, вниз, вниз… И после — темнота. Что произошло? Катара рискнула вновь открыть глаза. Медленно, сначала чуть-чуть. Почти ничего не видно. Она моргнула несколько раз и постаралась сфокусировать взгляд. Темно… сумрак… неровные стены… Она попробовала чуть-чуть повернуть голову. Тошнота подкатила вновь, сильнее, чем прежде, но Катара сжала зубы. Она… кажется, она заметила какую-то фигуру неподалеку от нее, у стены. Серое на темном. Здесь есть… еще кто-то? Другой человек? Кто-то сидел, подтянув колени к груди и уронив голову на руки. Катара не видела его лица. — Эй? — попробовала она наугад. Голос не слушался, ей удалось издать лишь хриплый сиплый звук. Но человек услышал. Он вскинул голову, озираясь, будто спросонья. Затем уставился ей в лицо. Катара прищурилась, пытаясь его разглядеть. Ей мешала легкая дымка перед глазами, не давала видеть четко… — Если ты попробуешь напасть, я тебя свяжу! Что?! Во имя Туи и Ла, она знала этот голос! Нет, нет, нет, не может быть, чтобы из множества людей в мире это был… Отчаянным усилием она попыталась приподняться на локте, чтобы увидеть (вдруг слух ее обманул). Тут тошнота внутри вновь поднялась огромной волной, и ее вырвало. О духи, как будто всего остального было мало! Тот, кого она из всех людей на земле меньше всего хотела видеть, за секунду оказался рядом. Придерживая ее за плечи, он приподнял ее повыше и повернул ей голову набок. Все тело Катары сотрясали спазмы, голову пронзала тупая боль, а сердитый принц народа Огня держал ее, помогая не захлебнуться. При этом он ругался последними словами. Всё, чего хотелось в ту минуту Катаре — снова потерять сознание. Духи откликнулись на ее отчаянную мольбу. Тошнота утихла и, соскальзывая вновь в темноту, она чувствовала благодарность им. До нее донеслось очередное яростное «Гребаный ад, это же моя куртка!», после чего настала благословенная тишина.***
Прийти в себя во второй раз было и проще, и нет. Голова больше не болела, ее не тошнило, она знала, где ее руки и ноги и так далее. Но вместе с тем она знала, куда она очнется. То есть рядом с кем. И это был настоящий кошмар. Кошмар имел множество измерений, но самым главным из них, торжествующе-пульсирующим на данный момент, была бескрайняя неловкость. Бескрайняя Неловкость! Эти слова пылали в голове Катары огромными огненными буквами. Она была уверена, что принц народа огня тоже их увидит. Они должны были просвечивать сквозь кости черепа. Она решила притвориться, что все еще без сознания. Она приоткрыла один глаз. Кажется, сейчас она лежала у другой стены. Теперь она поняла, что находится в пещере. Напротив был виден выход — там кружилась серая снежная пелена. Вдруг на фоне этого серого света мелькнула высокая фигура и пропала, растворившись в метели. Катара от удивления распахнула и второй глаз. Но покоритель огня почти сразу же вернулся, в руке у него был старый железный котелок, полный снега. Держа его перед собой, он поднял над ним свободную руку. От котелка пошел пар. Тогда он выплеснул весь котелок на пол неподалеку от входа. Вода потекла наружу — похоже, пол пещеры имел небольшой наклон. Потом покоритель огня резко выдохнул и швырнул на пол сгусток пламени. Вода зашипела, испаряясь. Катара поморщилась. Немного пахло паленым, но запаха рвоты не было. Значит, она лежала тут без сознания, а он, как мог, имел дело с последствиями… Тут он резко обернулся. — Хватит притворяться. Я знаю, ты уже пришла в себя. Он застал ее врасплох. — Как ты узнал? — удалось просипеть ей. Он закатил глаза в ответ. — Твое сопение и возню не услышал бы только глухой! Затем его голос вдруг немного смягчился. — Подожди. Сейчас. Он подхватил котелок и вновь исчез снаружи. Принес снега, растопил его, и перелил немного в маленькую чашку. Испытующе глянул на Катару. — Ты, наверное, хочешь пить. Но если ты только попробуешь свое покорение, я… — Знаю! Свяжешь меня! Я не глухая! — не удержалась Катара от ответной резкости, хотя голос по-прежнему слушался ее с трудом. Тот пожал плечами и протянул ей чашку. Ей удалось медленно приподняться на локте, протянуть руку и взять. Потом поднести к губам. Вода была теплая. Невероятно. Саднящая боль в горле успокаивалась. Казалось, будто все тело немножко оживает с каждым глотком. — Спасибо, — прошептала она. И голос вернулся. — И… извини, — добавила она чуть громче, — ну, за куртку… — А! Не страшно, — он смотрел в сторону. — Наверно, ты ударилась головой, после такое бывает. Он что, не злился? — Возьми обратно. Она же твоя. Ты… замерзнешь без нее, — она смущенно взглянула на его рубашку. Покоритель огня помотал головой. — Пока не надо. Я из народа Огня, я могу некоторое время продержаться так. А ты не можешь, и теплой одежды у тебя нет. Если, конечно, байки про людей племени воды, что могут спать голыми на снегу, не являются правдой, но я в этом сомневаюсь. Разумеется, это была неправда. Никто бы в здравом уме не стал спать на снегу, еще и раздевшись при этом. Повисло неловкое и (со стороны Катары) сердитое молчание. Но все же не такое, как бывает в Бескрайней Неловкости. Его, в принципе, можно было переносить. Как странно, подумала Катара, что они сейчас вообще разговаривают. Как будто и не сражались недавно у Оазиса Духов. Впрочем, простую вежливость можно соблюдать и с врагом. Особенно если тот больше не будет возводить напраслину на ее народ. — Теперь рассказывай, что с тобой случилось, — теперь принц обернулся к ней, и смотрел сердито и требовательно. Он хмурился — точнее, хмурилась правая сторона его лица, а левая, с этим огромным шрамом, оставалось пугающе неподвижной. С такого расстояния Катара даже в полутьме могла рассмотреть синяки и ссадины на его лице. Это тоже не добавляло ему миролюбия. Катара отпрянула. Быть с ним вежливой ей резко расхотелось. — Еще чего! Зачем тебе это знать? Хочешь что-то выведать? Хочешь снова сделать из меня приманку? Ты меня для этого захватил? У тебя ничего не выйдет, так и знай!.. Ярость словно возвращала ей силы. С каждым новым выкриком она чувствовала себя сильнее. — Ты, тупой, злобный, зацикленный на том, чтобы поймать Аватара, придурок, и… — Проклятье! — заорал в ответ ее враг. С его стиснутых кулаков сорвались искры. — Я тебя не захватывал! — Конечно! — завопила Катара еще громче. Ха! Неужели он всерьез рассчитывал ее перекричать? — Кто тебе поверит! Я удивляюсь, почему ты меня сразу не связал? Почему ты не привязал меня к дереву, как тогда? Его правый глаз распахнулся от удивления. Левый остался в прищуре. — Тут нет никаких деревьев! Мы же на Северном полюсе… Кажется, он растерялся. Катара тоже немного растерялась — дала она маху с этими деревьями. Они растерянно потаращились друг на друга. — Я тебя не захватывал, — повторил он тихо. — Это вышло случайно. Я… ну, наверно… я тебя спас. И Катара почему-то поняла, что он говорит правду.***
— Обещаю не причинять вреда делом, словом, покорением или отсутствием дела, слова или покорения, до тех пор, пока… ээ… этого требуют обстоятельства? — проговорил Зуко и сразу понял, что это отстой. Катара была того же мнения. — Как ты поймешь, требуют обстоятельства или не требуют? Вот оглушу тебя исподтишка, а потом скажу, что внезапно обстоятельства непреодолимой силы потребовали этого от меня! — ехидно сказала она. Кохово логово! Какая же она вредная. Они обсуждали идею временного перемирия. Катара считала, что буран, который запер их обоих в пещере, может не утихнуть еще несколько дней. Оказывается, зимой на полюсе такое происходит сплошь и рядом! Полюс отстой, он всегда это знал. Он попробовал объяснить Катаре, что не планирует сейчас никого использовать как приманку. Ему нужно вытащить дядю из плена, а потом разбираться со всем остальным. Потребовалось немало времени, чтобы Катара вообще перестала на него кричать и послушала. Дядя гордился бы его выдержкой и терпением. С другой стороны, не то чтобы у него было много других вариантов. Зуко не хотел поймать в спину внезапный ледяной кинжал. Он хотел договориться. Зуко, пока девчонка была без сознания, вспомнил и обдумал идею корабельного слова чести, которую вычитал в одном из старых дядиных свитков. Захваченные во время сражения на море могли дать слово чести и потом провести остаток плавания как почетные гости, до передачи суду. Обещание давали, призвав в свидетели духов, которым верили. О тех, кто нарушал обещание, достоверных историй сохранилось мало, но в целом было ясно, что ничем хорошим духи им не отвечали. С опытом корабельной жизни Зуко понимал все преимущества такого расклада — в море каждые руки на счету, слишком дорого обходится постоянная вахта по охране заключенных. Девчонка выслушала всё молча. О том, что с ней случилось, она говорить отказалась. Но согласилась на обоюдное обещание — она указала, что раз никто никого не захватывал, будет только честно, если он тоже принесет клятву. Зуко предложил заключить перемирие с таким условием — когда закончится буран, они вернутся в город, вместе или поодиночке, и обещание перестанет действовать. Там она пойдет по своим водноплеменным делам. Он придумает, как вытащить дядю, и они с дядей исчезнут. Катара не спорила, что договориться нужно. Она даже перестала на него орать. Но она отказывалась что-либо обещать, пока они не подберут подходящую формулировку. Вдруг в городе он стукнет ее по голове и пойдет захватывать Аватара? Надо было учесть так много условий! Так что теперь они препирались целую вечность. Проклятье! Зуко в жизни не встречал такой упрямой девчонки. Может, в самом деле было бы лучше ее связать и после бурана тихо отнести на окраину города?.. — …Пока моя честь не потребует обратного? — попробовал он снова, не желая сдаваться. — Чтоб я ни слова не слышала про эту дурацкую честь! — она аж зубами застрежетала. Духи определенно над ним смеялись. Они были в сговоре с этой покорительницей воды. — Ну хватит! — взорвался он. — Предлагай сама! Она неуверенно затихла. — Э-э… Пока каждый из нас не достигнет своих целей? — Отлично! Я хочу захватить Аватара и вернуться домой, поможешь? — Нет! Они еще некоторое время упражнялись в сарказме, после выразили обоюдное сомнение в уме друг друга и пообвиняли один другого в бесполезности. Зуко страшно всё это надоело. Он не для того ее спасал, чтобы она его бесконечно высмеивала. Дядя, конечно, обязательно бы что-нибудь придумал, умное и полезное, он мастак на такие штуки. Но его здесь не было. — Стоп! Это подойдет, — он сказал практически наугад. — Ты уверен? Я сказала «Пока наши пути не разойдутся»… — Да. Пускай так, плевать. Мы все равно не сможем предусмотреть всё и найти такие слова, которые подойдут максимально точно. Эти подойдут хоть как-нибудь. И я буду иметь в виду, что мое обещание длится, пока я не спасу отсюда дядю и не уберусь с полюса, и до тех пор я не буду захватывать тебя и преследовать Аватара. Если ты тоже обещаешь и следуешь обещанию. Катара с полминуты смотрела в пол и молчала. — Ладно. Я буду иметь в виду, что не буду тебе вредить, пока не окажусь в безопасном месте, или с моим братом и Аангом, или там, где я смогу их найти. Я не выдам тебя людям северного племени воды, пока ты не исчезнешь с полюса. — Ладно. Если попробуешь схитрить, помни, что твоим духам это не понравится. Как я понял, они у вас довольно злобные. Она яростно сверкнула глазами, но — хвала Агни! — не стала перечить. — Во имя Туи и Ла… — Во имя пламени Агни… — Я, Катара, покорительница воды, дочь вождя Хакоды и Кайи из южного племени Воды, обещаю и клянусь… — Я, Зуко, покоритель огня, сын Хозяина Огня Озая и принцессы Урсы, принц народа Огня, обещаю и клянусь… — Не вредить делом, словом или покорением, отсутствием дела, слова или покорения, а также помогать по мере сил, если это не противоречит моим целям, Зуко из страны Огня… — Не вредить делом, словом или покорением, отсутствием дела, слова или покорения, а также помогать по мере сил, если это не противоречит моим целям, Катаре из Южного племени воды… — До тех пор, пока наши пути не разойдутся. — До тех пор, пока наши пути не разойдутся. Итак, обещания прозвучали. Хвала Агни. Аж не верится. Они заключили перемирие, и это сразу настроило Зуко на чуть более дружелюбный лад. — Хочешь есть? Она, кажется, не была рада. Будто что-то продолжало ее грызть. Куда девалась сила ее ярости? Она отводила взгляд и пыталась плотнее завернуться в его куртку, будто ей все еще было холодно. — Я… не знаю. Он пожал плечами. В обещание не входило «кормить насильно», так что пускай как хочет. Из вылазки он принес еды, но проблема была в том, что вся местная еда выглядела и пахла как неизвестно что, и разобраться, что именно он стащил, он не мог. Он даже не знал, точно ли это можно есть. Сплошная лотерея. Хм. А ведь рядом человек, кто наверняка знает! — Э-э, Катара? — странно было называть эту простолюдинку по имени. Но не мог же он звать ее, скажем, строптивой девчонкой. — Катара, ты не могла бы помочь? Она удивленно взглянула в ответ, и он подтащил к ней поближе рюкзак. — Ты можешь сказать, что из этого можно есть? … — Это вяленое мясо тюленя. — Ясно. Сухопутное дерьмо. — Это вяленая рыба, салака. — Морское дерьмо. — Это тушеная арктическая форель. Жаль, что начала немного портиться, но если проварить, можно будет съесть. — Я-асно. Испорченное дерьмо! Вдруг она яростно фыркнула и пихнула рюкзак в его сторону. — Ну всё, мне это надоело! Хватит оскорблять еду моего народа!.. — …Это не твой народ! Ты же с Южного полюса! — …Еду, которую ты к тому же украл! — она снова начала бушевать. И, удивительно, когда она злилась, то больше не казалось такой поникшей и замерзшей. Замершей. Он вздохнул и пробурчал себе под нос: — …Сказала девчонка, что ворует у пиратов. — Да как ты сме… — Извини. — Извини? — Извини. Я не буду оскорблять еду. Что вот это? — Мазь от ушибов и ссадин, — мстительно сообщила она. — Не пытайся это съесть. — Рад, что твое обещание действует. Молчание о том, что это несъедобно, действительно бы мне навредило, — не удержался он от ответного выпада. Девчонка фыркнула. Но, кажется, она уже не сильно сердилась. — А это что? Тоже какие-нибудь целебные припарки? Катара заглянула в маленький горшочек. — Нет, что ты! — она уставилась на него сияющими глазами. — Это морской чернослив! — Что?! Зуко с опаской посмотрел на морской чернослив. Морской чернослив посмотрел на него. Это — ЕДА? — Какое-то непонятное де… — Эй! — Я понял, понял! Можешь забрать себе. Во имя Коха, Катара действительно это съела! Она сказала, что обычно морской чернослив маринуют или варят, и Зуко тогда подержал над ним руки, нагревая воду покорением, пока та не вскипела. Содержимое горшочка сварилось, и девчонка стала выхватывать, обжигаясь, морских гадов из горшочка. Зуко спросил, почему она не использует свое покорение, чтобы было не так горячо, она же умела делать лед. Но Катара промолчала, только глянула отчаянно и непонятно и отодвинула еду. Странно. Неужели ей нравится обжигать руки? Себе он взял тюленятину. К морскому черносливу он не притронется за все блага мира. Арктическую форель они сварили заново и оставили на потом. Если Катара права и буран не стихнет вскоре, с едой надо обращаться экономно. Потом он вспомнил про маленькую плошку с мазью. Духи, ну он и идиот! Судя по всему, ее кто-то избил. Непонятно, откуда она вообще берет силы злиться и спорить с ним. Если она не поправится к моменту, когда закончится буран, ему придется нести ее до города. Нет, это была бы не такая уж большая проблема, но Зуко был уверен, что самой Катаре это нисколько не понравится. Впрочем, идея лечения ей не понравилась тоже. Зуко привык к тому, что дядя Айро регулярно называл его строптивым упрямцем, но если бы дядя пообщался с Катарой хоть пять минут, то легко бы согласился передать пальму первенства по Идиотскому Упрямству ей. Зуко ей так и сказал. — У тебя могут быть сломаны ребра. — Они не сломаны. — Ты вся в ссадинах! Ты не сможешь сама добраться до города, и раз наши пути еще не разошлись, мне придется тебя нести, и это усложнит мне жизнь. А это уже близко к причинению вреда, знаешь ли. Помни, что ты пообещала! — Со мной ВСЁ В ПОРЯДКЕ! Зуко смерил ее возмущенным взглядом. Вот же вранье. Надо было внести в обещание пункт «не врать»! — Тогда встань. — Что? Зачем? — Просто встань на ноги. Раз всё в порядке, это не составит труда, правда? — он был очень зол. Он видел, что с тех пор, как Катара пришла в себя, она смогла подняться и сесть, но не пыталась встать и меняла положение тела очень осторожно, будто берегла ноги. Она возмущенно фыркнула. Прикусила нижнюю губу, помедлила. Потом решительно откинула полу спального мешка, что укрывала ее ноги. Подтянула ноги под себя, нащупала опору рукой на стене… Попыталась рывком распрямиться. У нее получилось! Но когда она попробовала встать поустойчивее и перенести вес на другую ногу, то зашипела от боли, пошатнулась и скорее всего рухнула бы на пол, если бы Зуко ее не подхватил. Он помог ей сесть. — Убери от меня свои руки! — тут же огрызнулась Катара. — Я тебя не трогаю! — огрызнулся он в ответ. Потом демонстративно переставил мазь ближе. Зуко вдруг почувствовал, что злится Катара скорее на себя, а не на него. Это было ему знакомо. Вряд ли она это признает — и это он тоже мог понять. Сколько раз он выпаливал что-то сердитое дяде от того, что помирал от злости на себя после очередных своих неудач? Воцарилось очередное молчание. Потом Катара сердито засопела и стала осторожно стаскивать с ноги широкий низкий сапожок… Правая лодыжка ее была горячей на ощупь и опухшей. В конце концов Катара нехотя согласилась принять помощь. Она нанесла мазь, а Зуко помог туго забинтовать ногу — он разрезал на полосы тряпицу, в которую был завернут горшок с морским черносливом. После он напомнил Катаре о ребрах и ссадинах на лице. Катара раздраженно напомнила ему про его собственное лицо. Похоже, она очень не любила, когда ей говорили, что делать, но духи, ей дай волю — она бы постоянно указывала другим, что делать им! Зуко сердито согласился участвовать, хоть и постарался подчеркнуть, как он в этом абсолютно не нуждается и делает ей одолжение, если ей так будет спокойнее. А боль в ребрах пройдет сама, об этом он вообще не хотел ей говорить. Катара непочтительно высмеяла его заявление, но потом деловито попросила отвернуться, чтобы исследовать свои синяки под рубашкой. Дальше последовало взаимное намазывание вонючей мерзостью (или взаимное лечение, кому как нравится). Это было неловко. Один сплошной неловкий ад. Зря он согласился. — Кох побери, какая дрянь! Пахнет протухшим тюленем! Она засмеялась. Он сидел перед ней, зажмурив глаза (мазь была не только вонючая, но и едкая — она вообще уверена, что это лекарство?). Но прекрасно мог представить ее ухмылку. Ее синяки, уже намазанные, тоже пахли этой мерзостью. Но он-то постарался закончить побыстрее, а она возилась уже целую вечность! — Откуда ты знаешь, как пахнет протухший тюлень? — она осторожно прикасалась пальцами к его лицу. — Они у вас не водятся. — Вообще-то водятся. На севере, в колониях. Но я правда не знаю. Просто думаю, что это что-то очень противное. — Это не тюлень, — вздохнула она. — В основе этой мази китовый жир. Запах так себе, но помогает. Потерпи немного, я почти всё. Она так мягко это сказала. Почти… с сочувствием? Что-то теплое, незнакомое отозвалось в груди на эти ее слова. И тут он почувствовал ее пальцы, слева, в области шрама. Мягкое, нежное прикосновение. Зуко отдернул голову, распахнув глаза. — Эй, не трогай! Кажется, это прозвучало грубее, чем он хотел. Она смотрела с недоумением и упреком. — Больно? Агни, что за манера выспрашивать! — Нет! — отрезал он. — Это… просто старый шрам, нет смысла тратить на него лекарство. Все равно не поможет. Она помедлила, продолжая всматриваться. — Откуда он у тебя? В ее голосе точно не было насмешки. Она просто хотела знать и… кажется, она переживала. Зуко почувствовал стыд и злость. Гребаный ад, это нормально, спрашивать у первого встречного, как он заработал огромный шрам на пол-лица? У них так принято, в племенах воды? Нет, он, конечно, не был для нее первым встречным — с момента их первой встречи прошло уже несколько месяцев, но не то чтобы они подолгу разговаривали друг с другом в эти месяцы… Как он мог ей рассказать? Этот шрам был огромной пропастью, отделяющей его от всех остальных людей — тех, у кого такого шрама не было. Как не было и того, что стояло за этим шрамом. Катара, как и все, была на другой стороне. Слишком далеко, чтобы что-то понять. — Это не твое дело! — выкрикнул он ей в лицо… …И тут же пожалел об этом. Она отвернулась, убирая мазь. Она не хотела ничего плохого — просто спросила. Она не знала ничего о пропасти и уж точно не была виновата в том, что эта пропасть существовала. Не стоило на нее за это орать. — Извини, — выговорил он, глядя перед собой. — Откуда он — это сейчас не имеет значения. Шаткий мир был восстановлен.***
Катара всерьез подумывала о том, что надо внести в их обещание пункт «не орать по любому поводу». Зуко не был согласен. Катара и раньше считала его довольно вредным, но только раньше они, э-э, встречались время от времени, а сейчас ей приходилось иметь дело с его вредностью постоянно. Он был в чем-то даже вреднее, чем Сокка! Он твердо стоял на том, что Катара тоже на него орет, причем по самым смехотворным причинам («Оскорбление еды! Серьезно?»). А раз так, и она не намерена ничего менять, то и он не будет. К тому же он извинился. Дважды! Похоже, это было больше, чем за всю его предыдущую жизнь, судя по возмущенному тону. Катара припомнила ему, что она тоже извинилась. Но только один раз, к несчастью, так что покоритель огня вел в счете. Светлые духи, она что, соревновалась с врагом в том, кто больше попросит прощения у другого? Впрочем, называть его врагом теперь было бы странно. Они пообещали друг другу не вредить, призвав духов в свидетели. Возможно, теперь он был ее временно-не-врагом. Длинновато, но ничего удачнее она пока не смогла придумать. Временно-не-враг в этот момент смущенно засопел и попросил, если Катара не против, назад свою куртку. Сказал, что адски устал и хочет поспать пару часов. А Катара может, если хочет, залезть в спальный мешок целиком, чтобы не мерзнуть, и тоже там спать. Или не спать, как угодно. Катара робко предложила отдать и спальный мешок, но он наотрез отказался. Влез в свою куртку, свернулся в ближнем углу пещеры, отвернувшись от нее, и, кажется, почти сразу уснул. Хвост его спутанных темных волос разметался по полу. В пещере стало тихо и пусто. Стараясь не шуметь и не задевать больную лодыжку, Катара сняла сапоги, заползла в мешок и застегнула его изнутри. Спальный мешок был из тех, что использовали в племени Воды. Откуда Зуко его взял? Тоже стащил? Она осторожно свернулась на боку. Накинула полу спальника на голову, оставив щель для глаз, и стала сверлить сердитым взглядом спину спящего. Все-таки этот покоритель огня ее так раздражал! И злил. Он постоянно был уверен в своей правоте. Катара готова была биться об заклад, что он охотно извинился бы перед ней еще за что-нибудь, только чтобы ее позлить. И ее злило, что пока он действительно оказывался прав, по большому счету. И… и он ее спас и она была ему теперь обязана. И… сложно ненавидеть кого-то после того, как тебя выворачивало наизнанку у него на руках. Ох. На самом деле — на самом деле — она была благодарна ему за то, что он, сам того не зная, защищал ее от Территории. Когда она только очнулась, то лишь пару мгновений спустя вспомнила, что произошло — и вспомнить это было чудовищно. Вероломный захват, мешок на голову, грубость и жестокость… Воспоминания захватили и швырнули ее в самую середину Территории. Она назвала это Территорией, потому что не знала, как еще описать это чувство. Там была серая пустыня, там ничего не происходило. Она была там крохотной, жалкой и ни на что не способной. Все ее связи с прежней жизнью — с друзьями, семьей, талантом, целью, надеждами — были безжалостно разорваны силой Территории. Хан и его подручные были проявлением этой силы, хотя сами по себе были ничтожными и не имели значения. Всё было теперь неважно, и Катара знала, что она никуда не сможет уйти отсюда. Навсегда останется здесь, и неважно, что ей удалось сбежать. Одна, потому что никто не сможет прийти сюда к ней. Она совсем не удивилась, когда поняла, что покорение, которое было с ней всегда, всю ее жизнь, тоже оставило ее. Но потом она услышала его голос. Его знакомый и очень сердитый голос. «Если ты попробуешь напасть, я тебя свяжу». Невероятно, но как только она его услышала, она больше не была на Территории. Почему? Она не знала. Но всё, что было дальше — абсолютно всё было несопоставимо, несравнимо легче, чем оказаться заброшенной на Территорию и быть там одной. Она бы никому в этом не призналась, но даже то, что ее рвало у него на руках — гребаный лёд! ой, то есть леденящий стыд! — было легче и проще. Хуже Территории не было ничего. Катара знала, что Территория не сдалась. Похоже, она никогда не сдавалась. Она давала о себе знать в разные моменты. Когда они обсуждали планы, связанные с перемирием (она усмехалась пустыми глазами и говорила: куда ты пойдешь? Разве тебя ждут в городе? Ты там теперь никому не нужна). Когда он уговаривал ее проверить ребра и залечить ссадины (Территория шептала, что это только предлог, что он будет трогать ее своими руками и обязательно причинит боль, потому что он такой же, как Хан, потому что они все такие). Зуко говорил что-то о покорении, и Территория жадно ловила его слова и смеялась, потому что глупая маленькая Катара никогда больше не покорит воду. Катара не знала, как ей сопротивляться. В какие-то моменты ей казалось, что сопротивление просто бесполезно. Но потом начинала снова злиться и спорить с ним — и тогда Территория отступала. Что-то было в сердитом покорителе огня, с Территорией абсолютно не совместимое. Зуко был воплощенной анти-Территорией. Катара ждала, когда он проснется. Пусть он был из народа Огня и преследовал их через полмира, она не хотела оставаться с Территорией один на один. Она вдруг вспомнила его взгляд, когда она спросила про шрам. Может быть, у него тоже была своя Территория?.. Постепенно она задремала. Когда Катара проснулась, Зуко уже встал. Сидел вполоборота к ней ближе к выходу, согревая воду в котелке. Буран не стихал, от проема задувало. Катара подумала, что он наверняка замерз без спального мешка. — Привет, — безучастно сказал он, не оборачиваясь. Порылся в рюкзаке, вытащил оттуда горсть сухой травы и бросил в воду. Катара немного смутилась. У него что, глаза на затылке? — Откуда ты знаешь, что я не сплю? Я даже не пошевелилась! Он хмыкнул, объяснил снисходительно, что спящий человек дышит по-другому. Катаре пришлось удовлетвориться этим. — Как нога? — он наконец соизволил обернуться. Она пошевелила ступней. Забинтованная, она теперь болела куда меньше. — Кажется, лучше. Катара попробовала вылезти из мешка, выпрямиться, держась за стену. Ей удалось сделать пару шагов, и она с облегчением опустилась на пол у кипящего котелка. Зуко, с непроницаемым лицом, снял куртку и кинул ей. — Кстати, это не чай, — теперь настал ее черед быть снисходительной. Выражение лица Зуко было бесценно! — Опять дерьмо! — Это сушеные водоросли. Но их тоже заваривают и пьют. Бормоча себе под нос о несчастной стране, где люди вынуждены пить такое, он зачерпнул чашкой из котелка, протянул Катаре. Она взяла и с удовольствием отхлебнула, она любила этот кисловатый вкус. — Проверяешь, не отравлено ли? Он раздраженно выдохнул. — Кох побери! Это вежливость, ясно? Чашка только одна, и вроде бы считается, что гость может взять что-то первым. Что, у племен воды не так? В ее племени, несомненно, было так. Но услышать про гостя было удивительно! Он считал, что она теперь у него в гостях? Вот интересно! Может, когда он вломился в их деревню и угрожал Пра-Пра, он тоже думал, что в гостях? Так принято ходить в гости у народа Огня? Катара, не сдержавшись, высказала всё это вслух, и они немного поругались. Потом сердито помолчали. Потом он нехотя сказал, что если бы мог, то извинился бы перед Пра-Пра. Катару это устроило, так что потом они сидели и пили водорослевый чай, и снова молчали, но молчание было уже немного более располагающим. Гребаный лёд, думала Катара про себя (даже не стараясь мысленно подыскать менее грубое выражение — Пра-Пра ее все равно не слышала, а Зуко ругался еще хуже). Гребаный лёд, он извинился в третий раз! После Немного Сердитого Чаепития жизнь подкинула Катаре очередной повод погрузиться на дно неловкости. Было ли у нее вообще дно? Оказывается, быть запертой снежной бурей в одной не очень большой пещере с врагом… с бывшим врагом… с временно-не-врагом, ладно! Короче, избежать при этом неловкости было трудно. Ей просто понадобилось выйти. Чай из водорослей располагает к тому, что через некоторое время выйти становится необходимо. Временно-не-враг тут же любезно сообщил, что лучше не отходить далеко и что справа от выхода выступ скалы достаточно закрывает от снега и ветра. Будь он проклят, ведь мог бы просто сделать вид, что ничего не замечает! Как назло, когда она возвращалась, идиотская нога опять ее подвела, и она свалилась на лед самым жалким образом. Временно-не-враг моментально высунулся проверить, всё ли в порядке (будь прокляты его глаза на затылке и запасная пара ушей!). И совершенно бесславно для Катары схватил ее на руки и унес обратно в пещеру. Надо ли говорить, как это было неловко. Каждый раз после погружения в неловкость случалось что-то, что было еще хуже! Катара швырнула в Зуко его курткой и поскорее влезла в спальный мешок. Она заползла туда с головой. Она проведет там остаток жизни. Ну, по крайней мере, пока не утихнет буран. Она совершенно точно не сможет когда-либо снова посмотреть ему в лицо. Зуко уселся рядом. Намеков, должно быть, он совершенно не понимал. — Ну, не переживай так, — сказал он, будто ничего такого не произошло. Более того, по голосу казалось, будто он слегка улыбался (Катара не была уверена, что он действительно на это способен, так что ей наверняка показалось). — Знаешь, однажды моя сестра, когда была маленькой, случайно упала в пруд с уткочерепашками. И подвернула при этом ногу. Пруд был неглубокий, но весь в тине, так что она сидела там, вся несчастная и грязная, и рыдала. Мне пришлось тащить ее до дома. И важно было не попасться никому на глаза, нас бы отругали… …Это была самая длинная речь, что она от него когда-либо слышала. Катара не утерпела и немного высунулась из своего укрытия. — У тебя есть сестра? Младшая? — Да. Азула. Она приходила в бешенство, когда я ей напоминал тот случай. Нет, конечно, он не улыбался. Но выражение его лица казалось мягче, чем обычно. Или дело было в том, что она сейчас видела ту половину, где не было шрама? — Вы, наверно, с ней близки… Он взглянул на нее. — Вовсе нет. — Но раньше, — он вздохнул, — иногда бывали хорошие дни. Не знаю, какой она стала. Я ее давно не видел, почти три года прошло. Катаре хотелось узнать, почему они не виделись так долго, но спросить она не решилась. Время ползло к вечеру. Ветер не стихал. Они вместе съели арктическую форель. Катаре еще досталось немного морского чернослива — Зуко наотрез отказался. Катара слегка подразнила его за это, а он в ответ снова пооскорблял еду, но достаточно беззлобно, и она уже не сердилась. Удивительно, как то, что происходило сейчас, странным образом напоминало Катаре зимние вечера дома, на Южном полюсе. Когда вот так метет метель, и не выйти, что остается? Сидеть в доме вокруг огня, разговаривать, мастерить нужные вещи… Воспоминания пришли вместе с тоской. Она так давно не видела Пра-Пра и отца. Сокка был сейчас далеко, а он был ей так нужен… Рядом был только хмурый покоритель огня, что молчал и думал о чем-то своем. Катара попробовала сделать светильник из горшка из-под форели — там на дне оставалось немного жира. Нитки для фитиля она надергала из пояса. Она переплела нитки в жгут, Зуко поджег его. Желтое пламя светильника горело неярко, но с ним было уютнее. Темнота вокруг сгустилась. Катара отдала Зуко его куртку и завернулась в полу спального мешка. Они долго сидели у огня. Надвигалась ночь. Светильник, потрескивая, угасал. Катара занервничала. Территория встала у нее за плечом и дышала в затылок. — Уже поздно. В город этой ночью мы точно не попадем. Давай спать? — предложил Зуко. Территория беззвучно захохотала. Катара не знала, что сказать. Она сжалась в предчувствии опасности, но он, не требуя от нее ответа, вытащил из воротника куртки капюшон, накинул на голову, натянул нижнюю часть на лицо. Откинулся назад, вытянув свои длинные ноги, закрыл глаза. — Если будет нужно, разбуди. Я сделаю свет, — пробормотал он неразборчиво из-под капюшона. Светильник догорел до конца. Катара не могла заставить себя шевельнуться. Предчувствие опасности звенело в ушах. Чтобы его заглушить (и не оставаться одной в тишине и темноте, потому что это было НЕВЫНОСИМО и это была Территория), она начала путано говорить: — А как ты собираешься спать? Ты отдал мне свой спальный мешок, и… ночью будет очень холодно, из-за бурана, я это точно знаю, потому что я выросла на Южном полюсе, а там так же холодно, как и здесь, хоть он и называется Южным, и… Ты замерзнешь до утра, э-э, вот, — она сбилась и замолчала. Зуко издал возмущенный вопль и, сдернув капюшон с лица, выдохнул пламя. Он сел, оказавшись практически нос к носу с Катарой, и зажег язычок огня на ладони. Кажется, он всерьез разозлился. — Ты что, — прошипел он, — всю ночь будешь меня доставать? Катара отшатнулась. Он резко придвинулся. — Просто чтобы ты знала — чтобы попасть на полюс, я проплыл по подземным туннелям. Они были заполнены водой. Гребаной ледяной водой! Я от этого не умер, не собираюсь умирать и сейчас. Если, конечно, одна надоедливая девчонка оставит меня в покое! Ты его разозлила, сказала ей Территория. Знаешь, что бывает потом? Он перевел дух и продолжил. — Ты хотела что-то предложить? Ты же понимаешь, что ты без тепла точно замерзнешь до смерти, да? Значит, единственный вариант, который остается — чтобы мы легли вместе, а… Территория рассмеялась — вот оно. Она знала, что так и будет. Катара сжалась и зажмурила глаза. Она думала, что нужно бежать, драться, но Территория абсолютно лишала сил, и она могла лишь замереть на месте. — …А я не идиот и знаю, что ты меня ненавидишь. И уж точно не с моим лицом рассчитывать, что кто-то вдруг захочет… быть так близко, — договорил он яростным шепотом. Территория дрогнула. Катара открыла глаза. — Зуко, — тихо сказала она, в первый раз назвав его по имени, — я тебя не ненавижу. Я… Вдруг хлынули слезы. Она поняла, что почти произнесла один из главных секретов Территории. Что она боится. Страх удерживал ее там и страх не давал сказать. Территория уверяла, что если другие узнают, то отвернутся с презрением, потому что она стала такой ничтожной. Территория хохотала, потому что Катара выдала своему врагу в руки такой козырь — дала понять, что она слабая, начала плакать. Она сморгнула слезы и увидела, что он, не отворачиваясь, смотрит на нее внимательно и серьезно. Огонек дрожал у него на ладони и искрами отсвечивал в светлых золотистых глазах. Он спросил, что случилось. И она рассказала ему всё, что случилось. И Территории не стало.***
Катара плакала и рассказывала. Иногда прерывалась и пару минут только всхлипывала, он ждал, она собиралась и говорила снова. Постепенно рассказ начинал складываться. Она была покорительницей воды — последней из своего племени, и хотела научиться на Севере покорению. Она пересекла полмира ради этого. Но здесь было принято, чтобы женщины занимались только целительством. Катара все равно смогла добиться своего — вызвав на дуэль мастера. Зуко с холодком подумал, что это по меньшей мере заслуживает уважения. Сердитый старик стал ее учить, но для местных это был, похоже, скандал. После того как мерзавец Джао убил духа луны, дочь вождя пожертвовала собой ради своего народа и стала новой луной. Он смутно помнил ее у Оазиса — такая красивая, с белыми волосами… Оказывается, на земле у нее оставался жених, Хан — вождь уже объявил его своим наследником. Этот наследник решил, что у него нет времени на долгую печаль. Он объявил Катаре, что та станет его новой невестой. Они объединят племена, сотворят великие дела, наплодят детей… и бла бла бла. Зуко не смог удержаться от вопроса — не слишком ли Катара маленькая для брака. Катара, будто немного вынырнув из глубин своей тяжелой истории, фыркнула, что ей скоро пятнадцать и уж конечно, она не маленькая. Хан предложил ей подумать до окончания Дней Скорби. Они, начиная со вчера, длились три дня и предполагали строгое разделение мужчин и женщин. Женщины занимались исцелением и домашними делами, мужчины отстраивали стены и скорбели. Зуко слушал и удивлялся. Если северяне так любили разделять дела на мужские и женские и проводить время порознь, как у них вообще получалось производить на свет детей? Но свои мысли он пока решил держать при себе. Катара замолчала на полминуты. Слезы текли у нее по щекам. Зуко чувствовал себя неуверенно. Нужно ли было что-то сказать? Сделать? Он помнил, как однажды, давным-давно, пришел в себя на корабле и осознал, что случилось. Вся левая сторона лица была будто в огне, его изгнали из дома, отец от него отказался. Он рыдал тогда целую вечность. Дядя был рядом. Дядя не мог ничего исправить — никто бы не смог. Но он обнимал его, гладил по спине, старался утешить. Измученный, Зуко провалился тогда в спасительный сон. И с тех пор плакать ему больше не доводилось. Он протянул руку и укрыл плотнее ее плечи полой спального мешка. Она всхлипнула, прижалась к его плечу, будто отчаянно искала спасения хоть где-то. Замерла, глядя в огонек на его ладони. Потом продолжила. Любовное предложение Катара высмеяла сразу, не дожидаясь окончания предложенного срока. Он уже хорошо представлял себе, какой ехидной может быть Катара, как может отчитать, когда ей что-то всерьез не нравится. Произошло это на глазах всего племени. Многие услышали. Дальше Зуко мог бы легко досказать сам. Такие мудаки, как Хан, не выносят насмешек. И отказов. Катара этого не знала. Или не посчитала серьезным. И Аватар, и ее брат не посчитали. Они улетели на бизоне по поручению вождя, оставив ее среди северян. Она не знала еще про то, что в северном племени Воды бытовали браки по подтверждению. Что это за отстой? Катара объяснила, что на Севере о браке обычно договаривались старшие — родители, старшие братья, мастера покорения, вождь. Но у тех, кто не желал соглашаться на брак по сговору, была лазейка. Если двое шли против воли старших и после кто-то подтверждал, что они действительно провели ночь вместе и встретили вместе рассвет, то, как правило, старшие их прощали и принимали как новых супругов. Этот обычай был старым, теперь ему следовали редко. Но все же это случалось — и некоторые женщины вступали в такой брак не по своей воле. Катара неловко сказала, что когда брак подтвержден, назад пути уже нет. Подтверждением считалось слово мужчины, у которого нашлось двое свидетелей. Ее обманом вызвали из хижины целителей в начале ночи. Она не смогла отбиться, хотя очень старалась, потому что их было больше и они успели связать ей руки. Хан бросил ее в своей комнате и ушел в соседнюю выпить с дружками за свою супружескую жизнь. Вернулся, чтобы довершить начатое, и, посчитав, что Катара уже будет послушной, развязал ее. Она вморозила Хана в стену и, как была, без парки, без рукавиц, сбежала. Она хотела убежать как можно дальше от города, чтобы укрыться среди скал. Но упала с высоты и осталась в снегу, где Зуко ее и нашел. — Он говорил, что я нарушила все их законы, когда стала учиться покорению, ведь это запрещено для женщин, — выговаривала Катара быстро, не останавливаясь, будто не могла теперь остановиться. — Я проявила неуважение! Поэтому духи разгневались на всех — из-за меня! Поэтому Джао смог сюда пробраться, а духи не стали нас защищать. Из-за меня пожертвовала собой Юи. Он сказал, что окажет мне милость, я стану его женой, искуплю всё, что натворила, я… Она так отчаянно это сказала. На взгляд Зуко, это называлось похищением, а не браком. Не говоря уж обо всем остальном. — Кох побери, Джао — сумасшедший мудак! Как ты можешь быть виновата в этом? Юи погибла из-за этого больного ублюдка, а не из-за тебя! Она еле заметно пожала плечами. — Я не знаю… Сокка и Аанг прилетят только через два дня, а вернуться в город я не могу. И… это так… стыдно. Дерьмо. Понятно, почему она бесконечно перебирала формулировки обещания и отказывалась объяснять, что с ней случилось. — Давай завтра решим, что делать. Может быть, мы, — Зуко сам не понял, откуда взялось это «мы», но слово уже было сказано, — мы придумаем что-нибудь. Звучало так себе, но Катара кивнула. — Если будет нужно, разбуди меня. Она снова кивнула. — А стыдиться здесь нужно уж точно не тебе, — добавил он. Видит Агни, про такой стыд он хорошо знал — и поэтому не надеялся ее переубедить. Но и промолчать тоже не мог. В отличие от него, Катара правда была ни в чем не виновата. В середине ночи она его снова разбудила. Тихо позвала по имени. Она оказалась совсем рядом — он обнаружил это, когда снова зажег огонь. Вокруг заметались тени, ее глаза казались почему-то темными. Она свернулась в мешке в клубок, такая маленькая. — Что? Испугалась? — Нет. Замерзла. Ночь и правда была адски холодной. Холод пробирал до костей, Зуко тоже это чувствовал. Кажется, даже капюшон примерз к земле. — Ты хочешь, чтобы мы легли спать вместе? Кохово логово, он взял и прямо вот так и сказал, выговорил без тени смущения. Почему? То ли действовал поздний час, не оставляя сил на стыд и неловкость, то ли что-то изменилось от того, что она так долго при нем плакала и все ему рассказала. — Ага. Мы так часто спали дома, в самые холодные ночи, — сказала она спокойно. Она его не боялась. Вот как? Зуко так не спал никогда. — Ладно. Он снял куртку и сапоги, курткой укрыл ноги Катаре. Аккуратно, на ощупь, вполз в мешок. Катара старательно отодвинулась, освобождая для него место. Впрочем, это не очень помогло, всё равно было тесно. В жизни своей он еще не был настолько близко к какому-то человеку. Зуко попытался устроиться так, чтобы не утыкаться в нее совсем бесцеремонно, но что бы он не предпринимал, везде были локти и коленки. Кажется, у Катары было больше локтей и коленок, чем нужно человеку для нормальной жизни. Его ребра, встречаясь с ее локтями, давали о себе знать. Всё это определенно должно было стать самой нижней точкой сплошного ада неловкости — но почему-то не стало. И так действительно было гораздо теплее. Он нащупал капюшон мешка и укрыл их обоих с головой. — Мне кажется, у нас на Южном полюсе такие спальные мешки шьют пошире, ну, чтобы было удобнее, — виновато зашептала Катара где-то у его левого плеча. — Пламя Агни! Ты угомонишься когда-нибудь?! Катара тихо фыркнула. Потом пробубнила ему прямо в ухо: — Я знаю, что ты не сердишься… Кох побери, это было очень щекотно! С трудом удерживаясь от хихиканья, он дернул головой, но сделал еще хуже — потому что при этом случайно потерся ухом о нос Катары. Раз и другой. Это было тепло. И смешно. Но после Зуко застыл в ужасе, осознав, что это было не просто ухо, а то самое, левое, искалеченное шрамом ухо. К нему наверняка так противно прикоснуться!.. …Почему-то Катару это совсем не обеспокоило. Она еще немного повозилась рядом, устраиваясь, ткнулась лбом в его плечо и затихла — может, начала засыпать. Весь его ужас исчез, как не бывало. Он чувствовал себя так, будто в ледяном и постоянно враждебном аду его жизни вдруг нашлась маленькая дверь. А за этой дверью была совсем другая страна — теплая, дружелюбная, где обычным делом было ожидать хорошего, потому что хорошее здесь действительно происходило. Он был уверен, что эта дверь не навсегда, но даже немного постоять на пороге было здорово. И не имело значения, что эта страна отличалась изобилием локтей и коленок и пропахла протухшим тюленем. Нет, китом. За это тепло и эту незнакомую мягкость Зуко готов был простить новой стране даже огромного протухшего кита.