Ненавижу Вас

      Я налег на учёбу. Впервые, кажется, за все годы не выходил из за стола и читал, слушал, переписывал всё о всемирной истории, политике, грамматике французского языка и углубленной математики. Учителя выпадали в осадок от такого усердия и даже просили отца смягчиться, хотя он был не при чем и так же смотрел с открытым ртом на меня. А я просто понимал, что, дай лишь секунду, голова тут же наполнится дрянными мыслями и настолько же дрянным образом. Я старался не выходить из замка, ведь в таком случае ноги сами вели к зданию военной части, и каждый чёртов раз взвывал, увидев Ника где-нибудь ещё. И стоило мне только заметить его, мозг тут же отключался и сигналил навязчивым и проникающим во все щели "Нам нужно поговорить".       А нам не нужно было. Тут и так все ясно. К сожалению...       Я все гонялся, гонялся за ним, сбегающим и прячущимся, пока, устав, наконец не осознавал, что это низко. И, давя слезы ненависти к самому себе, возвращался назад, за письменный стол, где можно было забить голову чем-то "что тебе, как будущему правителю, пригодится".       На физических тренировках я упорствовал вдвойне, чтобы измотать себя до той степени, когда засыпаешь, едва коснувшись подушки. Потому что ночью могло начаться все самое отвратное в виде чужого звенящего жизнью голоса, который переливался золотистым хохотом, или прожигающего до костей взгляда, полного ненависти.       Ник никогда не смеялся радостно и не смотрел с особой нежностью, хотя я теперь часто против воли представлял, как это могло бы быть со мной. Но это были лишь чёртовы фантазии, не более, потому что на самом деле Николас терпеть меня не мог и с радостью бы орал на всю Францию об этом, если бы за такое не отрубали язык.       Я уже сбился со счета, сколько раз на дню повторяю себе, что он презирает меня и что это бесполезно.       Я сбился со счета, сколько раз он ускользал от меня.       Я наконец перестал считать, когда поймал его за руку, выходящим прямо мне навстречу из молитвенника. — Прошу Вас, отпустите! — чуть ли не плачет и кричит так, что убираю пальцы с его немного зажившего запястья. — Ник... — говорю едва различимо, но в тишине слышно даже слишком отчетливо — Да что Вам от меня надо?!       Понимаю, что он истерит как-то испуганно, и хочу на самом деле прикоснуться. Тяну ладонь обратно, но он тут же шарахается. Дикий. Мои руки от такой реакции дрожат, а я их сжимаю в кулаки, чтобы прибавить себе большей решимости. — Мне нужно поговорить с тобой.       Кривит губы и смотрит так бешено, будто ударить хочет. — Ник, я...       Пытаюсь сказать, но тут же теряюсь. "Да что за чертовщина со мной вообще?.." — Позволь все объяснить... Просто приходи сегодня ко мне, — выдыхаю эти слова обречённо и не хочу смотреть, как он всем видом показывает свое отношение ко мне. Потому что от этого разрывается сердце, и становится очень больно в груди. "Когда я успел стать настолько жалким? ". Еле вспоминаю, что имею больше прав, чем он, и добавляю хрипло: — Это приказ.       Он немного молчит, пока я разглядываю что-то рядом, на самом деле не видя ничего. — Вы могли передать его, а не вылавливать меня все это время.       Надломанно улыбаюсь ему, решив поднять голову и просто отвести взгляд. — Я знаю.       Медленно, словно забывает, что так надо, кланится, непривычно застыв в таком положении, и планирует уходить. Я, хоть и не собирался, спрашиваю: — Что-то случилось?       Он немного вздрагивает и теряет весь надменный пыл и равнодушие и становится нестерпимо хрупким с появившимися слезами на глазах. — И-извините... — моё сердце тут же падает вниз, разбиваясь к чертям. Потому что его голос дрожит и становится плаксивым и полным какого-то волнения и грусти одновременно. — Я о семье молился, не хотел чтобы меня кто-то видел. Тем более Вы... — только открываю рот, чтобы вставить что-то совершенно глупое и несуразное, как он продолжает, выбивая дыхание из легких: — Прошу меня простить за крики. Я не должен был. Просто после плача как-то сам не свой и... — он так и не заканчивает и, ещё раз поклонившись, поспешно уходит.       А я не могу отойти от взгляда, позволенного мне. Он особенный: беззлобный, ранимый и очень, очень мягкий. Он лишь о семье — с тоской и жалостью. И все во мне терзается, потому что это я виноват в чужих слезах. Это я не отпускал его даже на похороны. Это все я...       Хочется догнать и обнять его, успокоить или хотя бы просто поплакать вместе, но подобное непозволительно уж точно. "Позорище. Как можно даже думать о таком?"       Остаётся только ждать встречи, как какая-то влюблённая девица. Меня почти выворачивает от себя, но все равно едва сдерживаюсь, чтобы не расплыться в счастливой улыбке. "Может, у меня все же есть шанс..."

***

      Посылаю всех вечерних учителей к черту, и они даже идут, подумав, что хоть после ужина я с таким проявленным упорством могу наконец отдохнуть. А может, и сами облегчённо выдыхают, желая по-людски выпить дешёвого алкоголя и спокойно поесть.       Я же просто бешено ношусь по замку, совершенно забыв, что можно послать за слугами, а не таскаться самому. Прошу протереть пыль и привести комнату в идеальный вид, заказываю лучший чай, сладости, закуски и выдыхаю взволнованно.       В груди горит огнём надежда, а мысль прожигает каждую клетку мозга, что "Он простит меня. Обязательно просит".       Я еле отсиживаю ужин, понимая, что скоро он придёт, а я должен буду выложиться на полную. И едва ли не опрокидываю стол, вылетая из зала. "Какой же я больной кретин, — возникает в голове, пока я мчусь к себе и кусаю губы. — Но ведь если Ник позволил себе показать такую слабость, то, может, у меня ещё есть шанс".

***

      Ерзаю на кресле и считаю про себя до ста, а потом с начала и жду. Нервы шалят и заставляют сердце болезненно подвывать в нетерпении. Мне ужасно тревожно, но при этом с ухмылкой подмечаю, что это самые сладостные муки из всех.       В дверь стучат, и я вздрагиваю. Всё внутри сходит с ума, а мои глаза, прежде гипнотизирующие железные узоры на ручке, невольно закрываются. — Господин?.. — Заходи, я здесь, — и неважно, что "я здесь" извожусь уже около часа.       Ник тихо вплывает в комнату, а у меня все переворачивается при виде него. Запоздало вскакиваю и смотрю на него, как идиот, забыв, что хотел сказать. — Николас, я... — когда мальчишка поднимает глаза, в них столько покорности, что все слова застревают в горле. — Да?.. — стоит ему разомкнуть губы и оставить их в таком положении, мне почти сносит крышу. Придерживаю её рукой лишь потому, что собирался поговорить и не пугать его. Ну, вдох-выдох. — Я влюблен в тебя. "Твою ж мать... Вот и все. Назад дороги нет".       Широко распахивает глаза, глупо хлопая длинными изогнутыми ресницами, и чуть больше приоткрывает рот в каком-то немом вопросе. Почти умираю на месте, когда он сглатывает и шумно выдыхает. — Вы серьёзно?       Слышу в его фразе болезненный упрёк и даже как-то оскорбляюсь. "Нет, черт возьми, просто так сейчас перед тобой унижаюсь. Просто так учусь все время, лишь бы не думать лишний раз о тебе. И просто так все равно не могу уснуть ночами из-за тебя. Конечно же, я не серьёзно". Вместо этого всего говорю лишь: — Да.       Молчит. Я не понимаю, по какой причине он это делает, но решаю не вмешиваться в его тишину. И сам того не понимая, отдаю себя на суд мальчишки. — Вы же осознаете, что это не взаимно?.. Что я Вас терпеть не могу, — вздрагиваю и сжимаю веки — принимать такую правду совершенно не хочется, потому что она болезненная и выдирающая все счастливые надежды из меня с корнем. — Вы меня всего, что было, лишили. Свободы, семьи, возможности завести друзей здесь, прощания с лучшим другом в Дании, девушки... Меня изменщиком называют и слушать не хотят! За то, что я Вам под руку попался... — он так пристально смотрит на меня, что даже с закрытыми глазами чувствовую, как он обжигает меня взглядом. — Я думал, это было Вашим глупым планом, чтобы лишить Сибилы, но... — он затих теперь неуверенно. — Вы просто хотели меня поцеловать из-за чувств...       Я поднял нерешительный взгляд, ожидая, что он скажет, что может подумать и не откажет мне так резко. Хотя это все до боли глупо и ненормально, и я даже знаю что ответ будет не в мою пользу, но все равно смотрю на мальчишку с какой-то слепой, не желающей видеть правду надеждой, что он заколеблется с ответом или привычно поведёт плечами в знак неуверенности.       Потому что Ник святой. Красивый, сродне какому-то божеству, добрый и ласковый, не боящийся трудностей и справляющийся с ними. И кажется, что нет совершенно никаких препятствий, чтобы он вздохнул прерывисто и сказал что-то вроде "Я... Я пока не знаю. Пожалуйста, дайте мне время, я подумаю". Меня бы устроило. Меня бы все устроило хотя бы потому, что я готов ждать его ответа хоть вечность, ведь он не означает полное отрицание. Но... — Это же все неправда... Вы не можете быть влюблены в меня, верно? Вы опять шутите надо мной.       Меня то ли расстраивает, то ли злит. "Да почему он не верит мне?" — думаю об этом и слышу свой всхлип. Даже не давлю его, считая, что так будет даже лучше. Если унижаться, то до конца и для всех, чтобы и престола наконец лишили, и из замка за эту гребанную любовь выставили. — Неправда, что я думаю о тебе постоянно и вижу лишь тебя перед глазами? — сжимаю губы и кулаки посильнее, чтобы он видел, что я серьёзен. Он — лишь отводит взгляд, чтобы не показать, насколько не верит. А для меня это сравнимо с ударом: не по защищающим органы костям и мышцам, а сразу в лёгкие, желудок и сердце. Потому что меня начинает мучать внутри физически. Пронизывают боли, все стягивается в узлы, а сердце так тоскливо ноет, что хочется его вырвать к чертям и положить перед Ником с доказательством, мол, вот, смотри, что ты со мной делаешь, засранец. — Согласитесь, глупо бить и унижать того, кто тебе дорог.       Трудно поспорить, на самом деле. Но кто ж объяснит ему, что для меня все только недавно прояснилось... Что больше я его не ударю ни разу и другим не позволю. — Николас, послушай меня... Я и весь остальной мир никогда не причинит тебе вреда с этого дня. Ни одной слезы не упадёт с твоих глаз из-за таких идиотов, ни один волос не будет испорчен по нашей вине. Я найду лучшие средства для лечения кожи рук, лучшего врача — что хочешь. Всё, что хочешь, сделаю! — начинал я, горячась все больше. Мне ничего не жалко. Никаких денег страны на него. Только, пожалуйста, пусть будет рядом и улыбается счастливо... — Тогда напишите мне вольную, — глухо произносит где-то совсем далеко, хотя при этом его голос у меня в голове звенит настолько громко, что почти оглушает. — Ты ведь уйдёшь... Может, даже из страны от меня убежишь... — Убегу, — даже не отрицает. — Ну вот, — слышу что-то плаксивое в себе и ощущаю накатывающую жалость и отвращение к собственной персоне. "Какой же я идиот..." — А я просто хочу, чтобы ты со мной был... — Просто недостаточно поиграли со мной еще? Доломать хотите? — говорит жёстко, холодно, как хлесткими пощечинами по лицу. — Дурной ты... Нет, не хочу. Я бы никогда не допустил твоей смерти... — произношу до невероятного грустно. — А я вот ненавижу жизнь. Ненавижу весь мир, потому что в нем нет моей семьи. Я не смог добиться разрешения похоронить их спокойно, даже предоставив Вам в руки бумагу о своей свободе. Умереть от чужих рук не даёте — теперь клюют того, кто хотел мне волосы сжечь. Сибила — единственная, кто хоть как-то меня интересовала, моя надежда на создание семьи, и та отвернулась от меня. Зачем Вы все это делаете? Вы разрушаете все в моей жизни. Мне незачем жить. А там мать ждёт, братишка, сестры. Бабуля, в конце концов! Отпустите. Отпустите, прошу. Иначе... — ненадолго затихает, раздумывая над чем-то своим и изгибая губы. — Иначе я окровавлю Вам стены прямо тут. Он блефует. Николас грязно блефует. Но делает это в той же мере и умело, что у меня все органы сейчас наружу выйдут от страха за него. Нельзя, чтобы он что-то сделал с собой, нельзя. — Я напишу... Ник вздергивает брови в удивлении, что все так легко и просто. И, может, немного больше верит в мои чувства. — Только у меня одно условие, — решаюсь гнуть свою линию, понимая, что через пару дней уже его не увижу, потому что действительно планирую отпустить, только лишь бы без рукоприкладства.       Мне тоже будет лучше без него. Возьму себе в жены какую-нибудь шаболду и стану королем, разворовывающим и пропивающим страну. А он пускай уходит и делает что хочет и вообще пусть валит отсюда поскорее, он мне не нужен. Это всё лишь юношеское глупое увлечение, так ведь говорят "умные, взрослые люди", да?..       А мне даже с осознанием этого больно... — Говорите. Мою позицию Вы знаете.       Как же чертовски больно его отпускать, кто бы знал... — Подари мне поцелуй на прощание.       Это все ещё та гниль внутри разъедает остатки органов. Я не могу даже пошевелиться, потому что это приносит самые острые и отвратительные ощущения из всех ранее испытанных. Хуже всего терзает сердце.       Обхватываю себя руками, пытаясь защититься от него в ожидании ответа. Или защититься от себя — не знаю. Но мне плохо. Очень плохо. До тошноты и головокружения. А Ник все стоит и раздумывает. — Вы уже меня целовали. Без разрешения, причем. И очень больно. Я не согласен. Лучше умереть, чем испытать этот позор и грех ещё раз. Поменяйте условие. — Пожалуйста! Это единственное, что я прошу у тебя, а потом иди в любую сторону, куда хочешь. Пожалуйста, Ник. Пожалуйста! — уже кричу, моля в отчаянии, плачу, как какая-то глупая истеричная девка, и терплю, как что-то скребется и раздирает в мясо внутренности. — Я не хочу.       Мне кажется, что я умираю, потому что это какие-то нестерпимые муки, и ему действительно плевать на них, отчего все болит сильнее.       А Ник может это исправить... Я уверен, что может. Он бы избавил меня от всей гадости внутри, только коснувшись губами моих. Всего пару секунд могут исправить все во мне, починить. "Черт возьми, Ник..."       Проходит лишь мгновение, и я, поддавшись внутреннему безумному порыву, целую его сам.       На этот раз легко и нежно, чтобы он прочувствовал, что могу быть ласковым с ним, что все это может быть приятно и с мужчиной. "Пожалуйста. Я могу быть таким, как ты захочешь. Только не уходи... Прошу, прости меня, ведь это был мой последний шанс перед тем, как ты уйдёшь... Ник... Пожалуйста... Пожалуйста, подумай... "       Мне легче, намного легче, потому что все теперь волнуется и трепещет милой бабочкой в желудке, а пульс становится довольно спокойным и размереным, насколько это вообще возможно, когда целуешь человека, к которому неравнодушен. Одно лишь сердце мягко стучит и слегка ноет, мол, что это вообще-то не взаимно. Но как я могу думать о таком, когда его губы такие мягкие и поддатливые. И когда моя рука идеально лежит на чужих волосах, а пальцы перебирают светлые локоны, которые никто на свете не должен больше трогать.       А Ник спустя секунды отходит от оцепенения, вздрагивает, что даже я чувствую, и выпускает слезы из глаз. Он жмурится, смахивая их огромными женственными ресницами, и пихает меня в грудь. А потом сильнее и сильнее, пока наконец не отталкивает совершенно.       Его всего трясёт то ли от страха, то ли от ярости. Лицо сейчас бледно, как снег, и на нем выделяются немного покрасневшие от ласки губы. Пока я любуюсь им, ещё не отойдя от поцелуя, он шокирующе резко сжимает ладонью рукоять меча в ножнах и достаёт его одним наученным движением. — Вы даже меня ни во что не ставите... — только начинает, а моё сердце вновь ноет: "Да что же ты только от близости с ним затыкаешься, скотина?". — О какой тогда любви идёт речь? — он держит оружие обеими руками и направляет на меня, немного согнув колени. А потом, почему-то передумав, встает из позы, неуверенно переминаясь и дергая уголком губ, и говорит настолько просто, что до меня даже не сразу доходит смысл его слов. — А знаете... Забудьте про вольную.       И решительно, не давая мне и секунды на раздумья и осмысление, прислоняет лезвие к руке и дёргает им по направлению сосудов. Подрываюсь к нему. Сердце падает вниз и стучит где-то там медленно, протяжно и невероятно громко, отдаваясь гулом в ушах.       Я нервно и испуганно отрываю меч от его руки и пережимаю пальцами покрепче, до побеления костяшек, чтобы жгучая кровь не текла так обильно. Он, тут же заметив, рычит диким зверьком, больно кусает мою ладонь и, выхватив свой клинок, ещё раз проводит по ране, слишком быстро дыша и не отрывая от меня колющих глаз. — Ненавижу Вас.