***
Мину не спится. Жена мистера Чо и школьник отдраили до блеска всю комнату, в которой умер старик (ну, оттёрли ошметки со стены и сменили постельное бельё) — теперь там спит Чонин и настрадавшийся Ликс. Мину неуютно лежать в гостиной вместе со старшим, но жаловаться или выражать своё недовольство этим фактом он даже не думает. К чему вообще? Зачем это? Сынмин всегда относил себя к тем людям, которые лучше отрубят себе руку, но спасут жизнь животного или незнакомца с улицы. Потому что его нутро и весь жизненный уклад направляли именно по этому пути, а Мин никогда не был против. Было в данной позиции некоторое облегчение и даже радость. Я сделаю кому-то добро, ведь не могу иначе. Я ничего не значу и меня некому любить, но кого-то же любят; кто-то очень важен. Всего на несколько минут Сынмин твёрдо подумал, что Минг и Рэй останутся. Картинка в его воображении вырисовывалась как никогда чётко: преодоление трудностей, обучение, информация и чёткий план для дальнейших действий. А потом всё рассыпалось как карточный домик — остался лишь жетон с фамилией, именем, группой крови и какими-то другими данными. Минг потерял его и, вероятно, расстроился; Ким Сынмин подло забрал и не попытался вернуть, пока была возможность. Он просто решил зачем-то присвоить себе чужую вещь на память, пусть и не имел на это никакого права. И за это стыдно, но не настолько сильно, ведь хуже — смерть. Старший сдался и не хочет пытаться искать маму из-за страха. А Мин, узнав об этом вскользь от дочери мистера Чо, не хочет лезть не в своё дело. Потому что Ли любит держать всё внутри и ненавидит выглядеть, как ему кажется, слабым; потому что в их ситуации это едва ли уместно. Мин наливает в стакан воду и понимает, что остались две литровые бутылочки. Больше ничего такого нет. Военный сказал, что пойдёт на юг. Значит ли, что им тоже следует двигаться туда, ведь города — проблемы? Нельзя вечность разграбливать магазины и надеяться на удачу, сидя в квартире, постепенно сдавливающей мозг. Похоже на тюрьму. Джисон и Чан пытались. Отчаянно боролись не только ради остальных, но и ради себя. Они залезли в ту аптеку, потому что надеялись найти там необходимое и таким образом увеличить шансы для продолжения существования в новом мире. Никто из них не отказался, струсив. Поэтому Мин начинает всерьёз задумываться о том, чтобы собрать волю в кулак, и если не уйти со всеми, то одному. На этот раз с желанием жить. Необъяснимая потребность убедиться в том, что Ликс в порядке и не плачет, заставляет на цыпочках подойти к нужной двери. Ким легонько толкает её и, заглядывая в комнату, мгновенно теряется. Не такое он ожидал увидеть ранним утром. Феликс спит, подложив ладонь под щёку, а на другой половине кровати пусто. Чонин точно ложился здесь, а не с семьёй Чо, так что это странно. Но ещё хуже то, что его куртки (вроде бы) тоже нет.***
Закрыть за собой дверь не получится. Вход в магазин через «крутящуюся херотень» кто-то частично выломал (попросту разбил стёкла), а потому войти туда не составляет труда. Чонин хочет вернуться назад, но находиться в доме с Чо, которого руки чешутся убить, невыносимо. Ян мог бы сказать прямо при всех: «Среди нас находится убийца невинного хозяина этой квартиры. Предлагаю проголосовать и выбрать меру наказания». Но получится какая-то абсурдная постановка из дешёвого театра, которая обязательно закончится ни-чем. Вот абсолютно ничем. Минхо ему не поверил. Точнее говоря, выразил крайнюю степень сомнений, потому что: «Ты переживаешь, знаю. Ты ударялся головой и из-за произошедшего ужасы в реальности смешиваются с кошмарными снами. Но пока мы думает над тем, где достать бензин и что делать дальше». Две полоски топлива в машине — далеко не уедешь — отстой; кажется, скоро начнёт называть так всё. Наверное, именно из-за долбоебического желания доказать-таки брату, что его слова правдивы, и ускорить процесс «перекочевания» в другое место, Чонин вновь решился на это. Сбегать с рассветом из квартиры как какая-то девчонка на свидание, захватив с собой рюкзак и топорик, слишком самонадеянно, но. Как же, чёрт возьми, легко с этими людьми. И самое ужасное, что Минхо тоже затесался в их «радужном» списке. Замок на балконе сломан — можешь заходить спокойно, никто не дежурит ночью, а еды едва ли хватит на длительное путешествие. Как будто Чонин единственный здравомыслящий человек, готовый отказаться от пирушек и тихо жевать печенья. Бе-зна-дё-га. Хёнджин не только ловко передвигается по крышам, но и говорит. Чонину впору бы ненавидеть его за покушение на убийство, за связывание и угрозу жизни и здоровью. Да и в целом доверять такому человеку едва ли стоит, но блять. Старший запустил механизм отчаянного поиска ответов и жажду корявой справедливости — остальное за Чонином. Ян старается не наступать на стекло, разбросанное по полу и слишком громко хрустящее под подошвой. Тут в разы светлее, чем он надеялся, но без помощи фонарика не обойтись. — Удачно съездили? Чониновский фонарик падает на пол; пальцы сами разжались. Он не сразу узнаёт голос, а потом грубо шипит: — Зачем, а?.. С такими потрясениями взаправду можно делать ставки на то, как быстро остановится сердце от страха. И ведь он будто нарочно подставляет свет от своего к подбородку, чтобы выглядеть жутко. Впрочем, почти что получается. Шутки кончились. Чонин поднимает полумертвый светильник и встряхивает, чтобы работал как прежде. Хёнджин с усмешкой осматривает младшего с ног до головы, но не говорит ничего о внешнем виде. Ни слова. — Как обстоят дела в Сеуле? Готов поклясться, что там как в гробу, — без изменений, но разлагаемся. — Откуда ты знаешь про Сеул? Следил за мной? — Увидел машину. В наше время не часто разъезжают по городу, а догадаться о пункте назначения не так сложно. Я предположил, а ответ ты мне дал сам. — Но ты не мог знать, что я пойду сюда в шесть утра. Просто пожимает плечами. — Возможно, у меня есть свои секреты. Ты пришёл за едой? — умело переводит тему старший, кивнув. — Так и быть, я закрою глаза на то, что ты вновь ошиваешься там, где лежат мои продукты. Но, пожалуйста, учитывай, что обычно я не такой добрый. Он направляется в проход между крайним левым и вторым рядом, щёлкнув пальцами. Чонин решает идти прямо и смотреть за тем, чтобы Хёнджин не скрылся из виду. Так или иначе, но с ним спокойнее ходить в таком месте. К тому же он сам сказал, что это его территория. Хёнджин говорил в полный голос, да и на первый взгляд здесь было пусто. Чонин, конечно, не относит себя к самоубийцам, однако одно дело быть в одиночку, а другое — с парнем, у которого ледоруб и умения ниндзя. — Почему ты пытался убить нас? Тишина. Чонина откровенно игнорируют, и секунды медленно перетекают в минуту. За это время старший, видимо, успевает остановиться (Ян вместе с ним) и что-то положить в рюкзак. Отвечать на этот вопрос он не хочет. — Как эти твари отличают нас от таких же мертвяков? Из-за движений или звуков? Как? Хёнджин продолжает идти параллельно ему и прожигает левую половину лица взглядом. Он почему-то без маски, однако, в остальном его одежда всё та же: джоггеры, кроссовки и неизменное худи. Чонин во второй раз мысленно задаётся вопросом: «Не галлюцинация ли Хёнджин?». И вот что делать в том случае, если брат прав и ему взаправду необходимо хорошенько отдохнуть и успокоиться? Сойти с ума довольно просто, когда вокруг тебя хаос и никакие органы власти не в силах помочь справиться с этим. Один ходячий, оставшийся практически без внутренностей и идущий еле-еле навстречу, клацает пожелтевшими зубами и двигается ну очень странно. Чонин сжимает топорик в ладони и готовится проломить мертвецу череп, косясь вбок. Парень по ту сторону скрывается за стеллажом, и Ян на долю секунды надеется на то, что увидит его в следующем «промежутке». Это выходит слишком легко. Из-за замаха немного дёргает плечо, а лезвие не сразу удаётся вытащить, но легко. Мертвец оседает на пол с каким-то то ли всхлипом, то ли сдавленным рычанием и затихает уже навсегда. Когда-то это был такой же человек, как и он. — Сзади, — голос раздаётся неподалёку. Это означает, что Хёнджин решил подойти ближе, но его до сих пор нельзя увидеть из-за стеллажей. Чонин практически не думает, когда резко оборачивается и в последний момент успевает сделать шаг в сторону. Девушка в школьной форме кусает лишь воздух рядом с чониновским плечом, а после заваливается рядом с предшественником. На миг кажется, что покойница даже удивляется своему нелепому падению, — Чонин портит её (некогда) симпатичное лицо. Ян пристально смотрит на каждого из ходячих буквально по две секунды и не чувствует ничего. Абсолютное равнодушие и в какой-то степени ликование из-за того, что пока не стал таким же. — Ты и сам знаешь. Тяжёлый вздох. Чонин разминает кисть и поднимает глаза на акробата. Тот стоит в метрах десяти от него, но уже напротив, не прячась. — Если бы я знал, не спрашивал бы. — А может, — он наклоняет голову, словно заинтересован чем-то, — ты лишь хочешь казаться недалёким? Сознательно отказываешься думать. Оби-и-идно… — Что это должно означать? В ответ короткий кивок влево и насмешливо (да это привычка, чёрт возьми): — Там ещё трое. Уверен, что справишься? — И ты мне не поможешь, конечно? — Чонин сдувает со лба непослушную чёлку и направляется в нужную сторону. Несмотря на тон старшего (а он точно старше), Ян запрещает себе думать о том, что помощи ждать не придётся. Если на него нападут сразу все мертвецы, то едва ли удастся выйти сухим из воды. И тогда, возможно, брат найдёт его уже в виде обглоданного ходячего трупа. Обидно. Досадно. Но ладно. Чонин из тех, кто не будет наступать на одни и те же грабли, но найдёт новые и очень похожие. Даже в школе, например, списывая точь-в-точь у какого-нибудь умного одноклассника работу, он заведомо знал, что получит максимум тройку за копирование и наглость, но упорно делал это раз за разом. И не потому что был дураком и совсем не шарил в математике, а потому что иногда не хотел думать и напрягаться; зачем? — Конечно. — Попробую. — Права на ошибку нет. Твоя проба закончится тем, что ты останешься без кишок, — равнодушно замечает старший. — Ну и? — Тогда я сделаю это. Если ты ответишь на мой вопрос: почему ты пытаешься убить каждого, кого встречаешь? Старший хмыкает. Вот уж действительно будет забавно, если Хёнджин — последствие неизгладимой травмы, белой горячки или всего сразу. У детей частенько есть воображаемые друзья, потому что им одиноко. Бурная фантазия помогает веселиться фактически наедине с собой, а немного иное восприятие мира лишь подталкивает к тому. Но вот для взрослых людей отнюдь не норма; воображаемо-реальный Хёнджин демонстративно останавливается и складывает руки на груди. Чисто теоретически, а не мог ли Чонин сам себя связать? Ну, это было бы как проявление второго «я» и некая демонстрация власти того, кого в реальности не существует. Человеческий мозг — это одна из самых больших загадок, так почему бы и нет? — Сразу трёх ты не убьёшь, — говорит Хёнджин, делая медленные шаги назад, чтобы мертвецы не заметили его. Похоже на гребаное судейство или жизненное поучение на примере случая — рассчитывай только на себя. — Заставь их пойти за тобой в более узкое место. Сперва убей «свежего» и резвого, затем других. «Свежачком» оказывается толстый мужчина с отсутствующим глазом и чёрной бородой. Он гораздо быстрее остальных, а рост под сто девяносто делает его вовсе гигантом. Прежде попадались мертвецы среднего телосложения и такого же роста, реже — низкие и худые. Чонин делает рывок вперёд, целясь аккурат в висок мертвеца, но лишь задевает нижнюю челюсть, из-за чего та с противным хрустом ломается и неестественно отвисает. Гниль вперемешку с чем-то отдалённо похожим на кровь начинает течь по сероватой шее, и секундный ступор позволяет ходячему навалиться сверху. Минхо бы сказал: «Доволен, долбоёб? Нагулялся и довыёбывался? Согласен с тем, что сморозил хуйню?». В том-то и дело, что нет. Чонин упирается ладонями в плечи мертвеца и пытается максимально увеличить расстояние между своим телом и его зубами. Адреналин заставляет делать невероятное, но весовую категорию не отменял никто — это безумно тяжело и сложно. И двое приближающихся ходячих точно не помогут выбраться, скорее с удовольствием полакомятся молодым мясцом. Хёнджин не станет помогать, верно? Здесь каждый сам за себя.