You laugh so much. You-re going to die anyway.

      Да, я знаю, что мой брат презирал меня. Он же такой крутой. Типа, самый лучший. А меня ничтожеством считал. Я его, если честно, тоже. Не говорил, он сам это знал. И как человек он дерьмом был.        Да вот только я не в обиде был, не обижался. Потому что у меня тоже была гордость. Хотя бы за то, что родился вообще. Что не сломался полностью. И на длинные ресницы его я внимания совсем не обращал. А лицо разбить хотел, всегда хотел, когда он стоял и обжигал меня презрением. Дома мы старались не сталкиваться. Я один раз уже получил пощёчину. Но не отреагировал. И брат так взбесился, что стукнулся головой о притолоку. Он всегда думает, что сильный. Хотя такой идиот. И не было между нами ничего. Мне не хотелось его — ему не хотелось меня. Мы думали, что любим друг друга. А потом начали ненавидеть.       Я вечно задевал его, а он толкал меня в ответ. Даня тушил об меня сигареты, а я сидел, забившись в углу. До сих пор сижу. Помню его чёртовы глаза непонятного цвета, помню, как красиво стекала его кровь, прямо на лицо. Как он захлёбывался. Мерзкий ублюдок.       Он пах гелем для волос и спиртным, когда обнимал меня по пьяни — только тогда я и сдерживался, чтобы потом не натворить глупостей. Только тогда у него кровь прилипала к щекам, а не к шее. Только тогда у меня оставалась слабая надежда, что он успокоится. Иногда во мне просыпалась нежность к нему, и я начинал понимать причину его бешенства, его ненависти, он стал таким, потому что ему не хватало любви. Но поздно, Даня, поздно.       Ты был бледным в тот день, ты был неживым. Не таким. Твоё лицо не выражало ни-че-го. Даже когда ты кидался мне под руку, всё равно продолжал думать, что выше. Когда врезался в меня. Ты, блять, причина самой большой головной боли в моей голове. Самой чёрной дыры. Даня, да ты даже имени моего не упоминал, когда разносил грязные сплетни обо мне. Трахал тех шлюх. А я хотел, чтобы ты трахнул меня. Даня, как я этого хотел… А как бы ты себя чувствовал? Мерзко. Ты бы чувствовал себя мерзко. Хотя — куда мерзже то? Да, ты вроде ещё жив. Но на шее уже новый порез. Ты будешь мёртвым. Через час или через два. Шутка. Я беру что-то острое и крупное. Твои мягкие волосы, они такие приятные на ощупь. Так красиво смотрятся с примесью крови, они такие грязные, как и твоя душа. А вот ты уже и хрипишь. С упоением целую твои губы, пробуя привкус металла. Последний твой вкус. И бью по лицу. Как ты бил меня. Тварь. Всё это в прошлом, урод. Скоро ты сдохнешь. Шмыгаю носом и поворачиваюсь к окну. Сиреневые облака так красиво смотрятся на фоне красного солнца. А ты плачешь. Правда? Ну конечно нет. Ты же не умеешь. Ты просто смеёшься. Я тоже смеюсь. Смеюсь и душу тебя. Так приятно. Ты даже не знаешь, насколько. И твой страх в глазах. Наконец-то я увидел его. Страх. О да… Заглушаю его горьким смехом. Смеюсь громко, не сдерживая слез. Теперь я могу. Теперь я всегда буду смеяться. А ты сдохнешь. Ты уже сдох. Давно. Ты и не жил никогда. Хватаю его за тёмные волосы, поворачиваю к стене, и бью. Прямо лицом. Раз. Два. Три. И плачу. Как же мне больно. Я не люблю тебя. И ты меня. Почему же тогда мне так плохо? О чём плачет холодная Луна? О том, что ночь светла. Отцы города забрали жизнь. О чем же плачет холодная Луна? И ни один поэт, писатель, учёный, Никто на этот вопрос ответа не знает. Ни один. И каждый дрожит от страха. Вопрос этот так прост, но всё равно Ответить на него может лишь смерть. Смейтесь. Я сам смеюсь над этим сном. Ведь для нас не существует ответа. Что означает вся эта боль? Совсем ничего. Ведь это просто Последний ужас человеческих снов, Пустая жизнь, борьба за жизнь, где нет страданий. Она ничтожна.