***
Два выходных кряду Арсений в разъездах: по бутикам за новым гардеробом — вместе с Антоном. На фотосессии — Шастун хихикает за спиной фотографа, пока Арсений пытается абстрагироваться от него и держаться с томным лицом ради хороших снимков. Они даже в кино успевают сходить на премьеру какого-то боевика, но с условием, что Шастун потом обязательно выберется с ним на пьесу в театр, посмотреть на «настоящих актеров». Антон то ворчит, то отшучивается, то просит за два часа до начала спектакля одуматься и провести время «по-человечески», но Арсений непреклонен. О чем в последствие предсказуемо жалеет. Антон вполголоса комментирует чуть ли не каждый акт, изощряется над актерами как может, напрочь игнорируя шипение окружающих, и тихо посмеивается над вычурными репликами, вынуждая Арсения сначала краснеть, потом давиться собственными смешками, а затем и вовсе смыться во время антракта. Кафе, парки аттракционов, даже зоопарк — Антон всюду тащит с собой Арсения, и тот практически дома не появляется раньше глубокой ночи. Арсений фотографируется с пингвином, стреляет по банкам, едва не срывает голос на американских горках и вспоминает давно забытую любовь к сладкому. К внешнему миру. К жизни. Он даже выматывается совсем по-другому. Эмоционально, не от безуспешных попыток сомкнуть глаза хотя бы на часок в сутки. По-настоящему засыпает в такси по дороге от клуба до дома. Очень долго спорит с Антоном над тем, кто займет его кровать и наконец забывается сном на непривычно долгие двенадцать часов, напрочь игнорируя давнюю неприязнь к дележке постели с кем-то еще. Впервые за долгое время Арсений ощущает легкость, встретившись глазами с дисплеем часов. Будто и не было никогда его расстройства, не было той точки невозврата, разделившей его жизнь на «до» и «после». Есть только здесь и сейчас.***
Антон хорошо умеет игнорировать свои проблемы. По крайней мере те, что не висят над головой Дамокловым мечом и не требуют решения сию же секунду. Он уже спокойнее относится к своему расставанию: его как минимум не трясет от случайных воспоминаний, а как максимум, Кузнецова постепенно перестает мелькать в мыслях от слова совсем. Вопрос собственной ориентации он обходит десятой дорогой — после первого визита к Арсению в четыре утра тревожных звоночков больше не поступало, значит, и нечего тут думать. Зато вопрос проживания как-то очень неожиданно встает ребром. Антон по природе своей — экспериментатор. Конечно, если дело не касается гастрономии. И в огонь, и в воду, и в небо, и в землю — когда угодно, в любое время суток, только позови. Прыгнуть с парашютом? Да запросто. Слетать на ночь в Питер? Дайте только билеты купить. В горы сходить? Испытать новый аттракцион? Да хоть в пещеру с факелом расхищать гробницы! И к Арсению на пмж устроиться — как два пальца об асфальт. Вот только он понимает: еще одна неделя в режиме сухого закона, и нервные окончания отбросят коньки. Его не смущает даже то, что засыпает он в кровати у стриптизера с сомнительной ориентацией, причем вместе с ним же. Напротив, он даже рад, что арсова бессонница наконец отступает. Но он не подписывался на жизнь с нянькой, диктующей, что ему стоит делать, а что — нет. В конце концов, их дружеские споры касательно здорового образа жизни с каждым разом все больше набирают обороты. Антон не привык к гиперопеке. Антон не любит, когда границы личного пространства стираются напрочь. Антон хочет съехать как можно скорее и больше никогда не обсуждать состояние своей печени с Арсением. После очередного громкого разговора на кухне, Антон с банкой пива сидит во дворе, выкуривая третью сигарету кряду, и агрессивно листает доску объявлений на сайте съемных квартир. Он отмечает с десяток вариантов, помечает их для себя, но звонить в три часа ночи рука не поднимается, поэтому он молча оставляет сообщения и откладывает обзвон до завтра. А наутро снова — мир, дружба, жвачка. К тому же эти объявления как появляются, так и исчезают едва ли не через шесть часов, чему Антон не перестает удивляться. Бесится, обещает себе заняться вопросом в светлое время суток, но привычка игнорировать проблемы неизменно дает о себе знать: это ведь вчера он до посинения ругался с Арсением, вчера, громко хлопнув дверью, мчался в ближайший бар, неизвестно кому и что доказывая. А сегодня — не вчера. К тому же, порочный круг обрывается одним сообщением Шеминова о том, что Паша ждет всех в понедельник к двум часам в студии, и Антон едва из штанов не выпрыгивает от этой новости. На фоне всего случившегося за последние несколько недель, он не до конца осознает, как на самом деле соскучился по своей работе. По колкостям Матвиенко, вечно неунывающей моське Позова, подначкам Паши с его любимыми шуточками а-ля «Шастун, ты все худее и худее год от года». И несмотря на все передряги, Антон на площадке светит не хуже остальных, хотя, судя по рассказам, Дима прекрасно отдохнул с женой и дочкой в Шри-Ланке, да и Сережа, в общем-то тоже не шибко перетрудился с какой-то новой девушкой на Мальдивах. Все постепенно возвращается на круги своя, и даже в квартире Попова воцаряется некоторое затишье, ведь теперь раз в два дня Антон ночует в одиночестве, а в остальное время сил на что-либо, помимо сна, просто не остается. Стас считает, что первые недели после отпуска — самые продуктивные, поэтому в рекордные сроки снимается большое количество материала. Ребята отдохнувшие, работают на чистом энтузиазме, получая при этом массу удовольствия. Паша вместе с креативным отделом не перестают удивлять новыми импровизациями и другими апгрейдами. Но Шастун — не Шастун, если белая полоса в его жизни длится слишком долго. У него будто ограничено время, когда удача ему улыбается. Будто кто-то установил лимит, и теперь карма щедро сыплет ему на голову неудачи. В один из морозных февральских дней вместо обещанного солнца на улице поливает как из ведра, превращая залежалые сугробы в серо-бурую вязкую массу. Арсений заранее предупредил, что в студию подъедет, как только закончит дела в городе, так что Шастун добирается туда в одиночку. Но сначала он дважды вызывает себе такси, потому что первое ломается где-то по дороге. А выходя из подъезда и вовсе чуть ли не по щиколотку оказывается в огромной луже, насквозь промочив невысокие кеды. Для него нормально — ходить зимой в летней обуви и легком кардигане, тем более, что на улице плюс пять, да и пешим он по большей части не передвигается. Обычно. Сейчас же из-за образовавшейся пробки Антон, мало того, что уже опаздывает к началу съемок — не говоря о стандартных приготовлениях вроде гримера и стилиста — он ко всему прочему решает добежать оставшиеся три квартала так, без зонта и хоть мало-мальски теплой куртки. Ко всему прочему, откуда ни возьмись поднимается ветер. Когда Шастун, взмыленный и до нитки промокший, появляется в студии, он благодарен, что кроме Стаса, на котором висит ответственность за настроение зрителей, никто особо не возмущается. Несмотря на непогоду, зал все такой же полный, и улюлюкает, когда шоу наконец начинается. Антон старается абстрагироваться от внешнего мира и всех сегодняшних происшествий, и у него почти получается. Паша начинает программу с дуэта Позова и Матвиенко, потом выпускает Сережу с Арсением, выигрывая Антону несколько минут форы, чтобы тот собрался с мыслями. Все проходит гладко, и никто, кроме публики непосредственно в этом зале в жизни бы не догадался, чего стоил команде этот выпуск. Под конец Шастун выходит на сцену вместе с Арсением. — Шокеры, любимые, родные! — Павел от удовольствия едва не мурлычет, ласково поглаживая пульт с одной единственной кнопкой, чья непосредственная задача сейчас — мешать Арсению использовать свои руки по назначению. Пульт от шокеров Шастуна в руках у приглашенной звезды, и Антон даже рад, ведь обычно гости не бьют просто так, как, например, Паша. Зато от того, как забавно выскальзывают из рук Попова предметы и проливаются жидкости в декорациях импровизированного бара, иногда приходится останавливать свою речь, давая оглушающему смеху зрителей затихнуть. Актеры слишком поздно замечают на высоком столике не вписывающуюся в интерьер кружку: обычную, стеклянную. Должно быть, кто-то из декораторов оставил, поскольку всю посуду для подобных игр обычно заменяют на небьющиеся копии. Но останавливаться теперь уже поздно: импровизация в самом разгаре, и если сбить настрой, то все пойдет прахом. Ребята разыгрывают ссору между барменом и недовольным клиентом. Перемещаются от стойки к столикам, разгоряченные полным погружением в игру и подгоняемые разрядами тока. И конечно, при первом же неосторожном движении кружка летит на пол, рассыпаясь по полу сотней острых осколков. И то ли Шастун произносит слово с запретной буквой, то ли гость слишком бурно реагирует на происходящее: непозволительно долго жмет на кнопку, и Шастун не удерживает равновесия. Поскальзывается на залитом «алкоголем» полу. Зал охает. Звучит команда «стоп». Медики уже бегут на площадку, пока Антон, стушеванно улыбаясь, встает с пола, а с локтей капает алая кровь. Съемки переносят на неопределенный срок. Организаторы во главе с Шеминовым приносят свои извинения перед зрительным залом. Это далеко не первый подобный случай в их практике, но Шастун, с его-то везением и грацией, — самый прожженный испытатель декораций на прочность. На его опыте большинство минусов устранили, но каждый раз, с каждой новой травмой, он чувствует себя виноватым в провальных съемках и продленных сроках. Антон в лице не меняется, пока с него снимают все приборы и обрабатывают раны, когда за спиной опускается занавес. Только отстраненно замечает, как неприятно, оказывается, вынимать из кистей рук осколки, и что Арсений едва глаза из орбит не вываливает и скачет над ним где-то за спинами медиков, всклоченный, как воробей, ругается с декораторами, параллельно каждые пятнадцать секунд справляясь о его самочувствии, и до цветных бликов в глазах отсвечивает ярким пятном на фоне всех остальных. Или это уже от боли мерещится?