Солнце за горизонтом

Здравого смысла у него ни на грош — у Чуи было достаточно времени, чтобы принять суровую горькую правду. Ослиное упрямство и непомерная гордыня: лучше умереть, чем жить, как все. А весь мир только так и жил. Не противились природе, доверялись инстинктам и друг другу, создавали семьи, шли вместе к старости. Немало благополучных пар можно было найти на территории поместья, и никто не выглядел несчастным и ущемленным. Неужели их устраивала рабская доля? Им нравилось ходить по струнке и не говорить ни слова поперек своему альфе? Как они могли мириться и не бороться? Или они всё-таки боролись? Чуя сердито поднял взгляд на отражение в металлическом зеркале: его битва завершилась плачевно. Несколько ссадин и бледнеющий синяк на скуле. За минувшие с памятного побега дни следы почти стерлись, и ребра совсем не болели, хотя перевязывать их, по настоянию врача, еще приходилось. Чуя снова получил статус раненого, и ему опять был предписан отдых и даже постельный режим, который безответственно нарушался. Днем сложно было отказать себе в прогулках по дикому саду, а вечер невозможно не провести у открытого окна — с улицы долетал аромат лесных ягод. С заходом солнца тот на пару мгновений усиливался, после чего на столике под окном появлялось блюдо, наполненное пирожками из рисовой муки, с начинкой из засахаренных вишневых лепестков. Сам Рандо не приходил и старался не мелькать в поле зрения. То ли ему претил вид больного, то ли терзала совесть, то ли опасался попасть под горячую руку, наученный чужим опытом. Кенджи, к примеру, никто не спрашивал, хочет он навещать господина или нет. В первый же день Чуя отказался от принесенной еды, объявил голодовку и показательно выбросил завтрак за дверь вместе со слугой. С ужином история повторилась. Кенджи, к счастью, был крепким малым, но увы, подневольным, и он вернулся на следующий день. Молча поставил поднос возле хозяйской постели и убежал. К еде Чуя не притронулся и убрал за порог, а на малолетнего предателя больше не злился. Именно Кенджи сообщил принцу об исчезновении Чуи, иначе бы Рандо ничего не узнал и не явился в чащу, но слуга не мог поступить по-другому. Причина банальна и отвратительна — страх. Кенджи до смерти боялся Рандо. Все его боялись. Что стоило единожды прислушаться к голосу разума? Принять судьбу такой, какая она есть, и не спорить, чтобы с той поры никогда не испытывать страх перед супругом. Почему он не мог жить, как все? Ну хоть взять, к примеру, парочку, которая околачивалась невдалеке? Наверное, то, что они делали, тоже было нормальным и правильным, и никому из них в голову не приходила кощунственная мысль противиться природе. Чую против воли привлек запах скошенной луговой травы — слишком сильный и противоестественно навязчивый. От него першило в горле. Феромоны перевозбужденного омеги всполошили бы всё поместье, не будь с ним партнера и не отыщи они укромный уголок. Но отчего-то прятаться они решили чуть ли не под окнами хозяйских покоев. Неловко было смотреть на них, благо парочка не замечала наблюдателя, завороженно застывшего в полумраке спальни. Высокий, тонкий, даже болезненно худой, омега служил в патруле, но на сегодня, видимо, получил отгул и сменил военную форму на повседневную одежду, под которую так и норовили забраться руки другого участника, закованного в солдатскую броню. Омега шумно дышал и поскуливал, запрокидывал голову, закрывал глаза, извечно пустые и угрюмые, обвивал костлявыми, как у скелета, руками шею любовника. Черные волосы, собранные в короткий хвостик на затылке, разлохматились. Второй солдат был не здешний. Гораздо выше, шире в плечах, крупнее, чем рослый омега, но от него не исходило ни малейшего намека на волчий запах. Не альфа. Или эспер, успешно маскирующий сущность. — Волшебный… Прекрасный… Похожий на него, — сбивчиво проговорил солдат. Накинул на шею омеги ленту светлой ткани или пояс, обмотал и дернул. Омега захрипел, дыхание стало тяжелее. — Так похож, но не он. Призрак. Омега, хоть и напоминал дух прозрачной бледностью и потухшим взором, не был призраком. Он задыхался по-настоящему. Судорожно хватался за партнера, стонал громче, переходя на крик. Чуя взял со стола первое, что попалось под руку, — медную тарелку — и запустил ею в расшумевшихся любовников. Устроили тут брачные игры у него под окном! Еще и поубивают друг друга! Прервались те вовремя — по тропинке шагали двое патрульных, и в свете факелов темно-красным блеснули короткие волосы незнакомого солдата. Он сгреб в охапку омегу, который, будто пьяный, не держался на ногах, и поторопился скрыться в тени. Закончат начатое в более уединенной обстановке. — Понаедут командиры из столицы и давай наших омежек портить! — притворно возмутился патрульный, еще секунду глядя вслед уходящим. — Тебе будто этот малахольный нужен. Ни кожи ни рожи. — Да жаль его просто, — потупил взгляд страж и понизил голос до полушепота. — Знаю, какая тварь им пользуется, вот и жалею. — Тсс, идиот! Раскричался. Высочество услышит — башку снесет за неучтивость. Сердобольный страж кивнул, соглашаясь с товарищем. Похоже, они затронули опасную тему и теперь благоразумно ее закрыли. Впрочем, Чуя всё равно не слышал их дальнейшего разговора — он закрыл окно, чтобы никто не заметил, что у подозрительной и неприличной сцены был свидетель. Следовало поскорее выкинуть произошедшее из памяти. Возможно, попытаться заснуть, хоть еще и слишком рано. Футон был горячим, словно подогретым изнутри. Воздух вокруг раскалился и плотными сгустками втягивался в легкие. Волосы облепили лоб и шею, но чтобы убрать их, нужно было доковылять до шкатулки с заколками, чего делать категорически не хотелось. Спать — тоже. Стоило прикрыть веки, как перед глазами возникала парочка странных любовников, а в ушах звенели крики. Нужно было прогнать их в первую же секунду, а не глазеть. Нашел представление! И что же тот красноволосый солдат творил, что довел мертвецки спокойного омегу до исступления? На первый взгляд, ничего особенного. Разве что не вынимал рук из-под его одежды. Интересно, Рандо так умеет? Чуя мотнул головой и фыркнул: какая ересь в голову лезла! Осталось только пожелать оказаться на месте того омеги, изнывающим от удовольствия, стонущим и скулящим. Вот уж действительно глупость. — Нужно ведь совсем себя потерять, чтобы так… — рассуждал вслух сам с собой Чуя, закрыв глаза, положив ногу на ногу и улавливая стук, доносящийся за стенами. Там кто-то громко топал и невнятно звучали голоса. Пожар у них, что ли? Тогда почему его не предупреждают? Мысли медленно и тягуче ползли в разморенном мозгу. А, нет, решили-таки оповестить! И вправду случилось что-то? Двери тихо приоткрылись и через миг захлопнулись. Тяжелая поступь, неровная, спотыкающиеся шаги, как у раненого, — Кенджи так не ходит. И сладкий ягодный аромат. Конечно, никто другой без объявления не заявится в покои принца, миновав слугу. Он пошатывался и дышал с таким трудом и глубиной, как будто пробежал марафон до столицы и обратно, а прищуренные глаза поблескивали, словно выпил бочонок вина. Чуя поспешно сел и запахнул разъехавшиеся полы одежды — горящий взгляд был устремлен на его ноги. — Лежи, так лучше, — Рандо вскинул руку. Чуя вздрогнул, и на миг внутри всё похолодело, сердце сжалось ледяной ладонью, затянутой в черную перчатку. Он опасливо покосился вбок — не занялись ли стены жутким огнем загробного царства. В комнате и без мистического пламени жарко и душно, и только внутри по-прежнему пусто, но заполнить нечем. Разве что горячей спелой земляникой, которая вытравит стужу. Что за странная мысль? Она казалась запретной и наверняка поэтому желанной. — Я пришел… — Рандо осекся, той же пьяной нетвердой походкой пересек комнату, зажег свечу на столике у окна, которое, задумавшись, не стал открывать. Приблизился к изножью постели. Рассеянный взгляд блуждал и горел, отражая желтый огонь свечи. Небось радовался, проклятый шакал, что Чуя не встает, как ему и велено. — Пришел просить, — он опустился на колени, провел пальцами по ремешкам на плетеных сандалиях Чуи, наклонился и поцеловал выпирающую косточку на лодыжке. — Просить прощения, — его голос дрожал, и в глубине пока еще человеческой гортани зарождался рык. И пальцы его также дрожали, и губы тоже, а в груди гулко ухало сердце. — Ты ненавидишь? Боишься? Я не потрачу ни капли сил, чтобы узнать, кем они были. Они были врагами, твоими и моими. Ладони от ступней взметнулись выше, откидывая подол, задравшийся едва не до пояса, и легли Чуе на коленки. И снова поцелуи — от щиколоток до самых бедер. Его следовало прогнать. Или просто всегда носить хакама вместо короткого нательного белья, туго стянувшего в паху. Отчего-то стало так болезненно и жарко. Чуя дышал через раз, а виной тому то ли горячий стук крови, то ли сладкая земляничная лава, текущая по горлу. — Просить притвориться моим мужем. — Я и есть твой муж… Прекрати, — Чуя растерялся. Он оттолкнул Рандо… или ему лишь почудилось, что оттолкнул, а в действительности его пальцы погрузились в спутанные волосы на затылке супруга, будто стремясь удержать. — Что ты делаешь? — Я? — Рандо посмотрел на Чую светящимися, как у зверя в ночи, глазами. — Это ты что делаешь?! Меня как штормом сносит от твоего желания. Трудно сдержаться, когда ты так сильно хочешь меня. Нет, не хочет! Или да. Чужая страсть заразительна, не нужно было подсматривать. Это животный инстинкт, поддаваться которому неразумно, и доверять тому, кого интересует только власть, глупо. А может, глупо — это жить так, как Чуя. Он волк, всегда им будет, а ими управляет природа. Может, во Мрак человека и разум? Веки отяжелели. Поцелуи не прекращались ни на миг, расслабляли, щекотали до озноба. Чуя прикусил губу, втягивая густой сладкий воздух, но тот вдруг застрял комом — ладонь Рандо нырнула еще дальше под одежду, накрыла его пах, стиснула, почти сразу разжалась. Чуя проглотил ком с привкусом собственной крови из прокушенной губы. Нечто подобное наверняка вытворял красноволосый солдат, когда шарил под подолом омеги, заставляя стонать. Боясь, что заскулит точно так же, Чуя сжал кулаки так, что пальцы онемели, и укусил себя так, что потекла кровь, но всё равно он вздрагивал и громко коротко дышал от того, как уверенно, настойчиво и в то же время нежно пальцы Рандо его ласкают. Но Чуя не досмотрел, и тело пронизывали колючие искорки страха, вынуждали замирать и прислушиваться: он не понимал, как вести себя, и ждал указаний. Если бы не прогнал ту парочку, то знал бы, как это происходит у других волков. Он ждал. Но вместо слов Рандо резко убрал руку, и через секунду в комнату ворвался поток чистой прохлады. Впрочем, не совсем чистой — с примесью приторной карамели. Разбуженный от сладкой неги, Чуя воззрился на гостей, которые едва переступили порог. Богато, как на торжество, одетые, один высокий с седыми, как снежные вершины гор, волосами, а второй — брюнет, бесцеремонно жующий яблоко, покрытое застывшим сиропом. — Извините за вторжение, — ровным тоном начал первый, старший на вид и беловолосый. Судя по выражению лица и гордой осанке, он не чувствовал за собой вины. — Пошли оба вон! — хрипло оскалился Чуя и нервно одернул подол. Не хватает еще, чтобы всякие проходимцы лицезрели его голые ноги! — А Кенджи прикажу выпороть, потому что пускает кого попало! Последняя фраза скорее относилась к Рандо, нежели к внезапным посетителям, но у того на лице отразился неподдельный ужас и величайшая скорбь, и, не успев подняться, он снова упал на колени, склонил голову перед гостями и прорычал: — Мой господин, прошу простить меня и моего супруга за грубость и невежество. Мы не встретили и не поприветствовали вас, как подобает. Рандо никому не будет кланяться, кроме… Проклятье! Перед ними был сам император? А Чуя обозвал его кем-попало и собирался вышвырнуть! Что теперь будет-то? Что делать? Но Чуя так ничего и не сделал. Подобрал колени к груди и уставился себе на руки, искренне желая провалиться сквозь землю. Несколько секунд тишину в комнате нарушал хруст карамельного яблока, после чего невозмутимый император снова подал голос: — Ты бы, брат, предупредил, что занят, тогда я бы не ворвался и не поставил твоего мужа в неловкое положение. Надеюсь, к ужину освободишься. Они ушли так же внезапно и без лишнего расшаркивания, как и появились. Только после того как за ними закрылась дверь, Рандо выпрямился, окинул Чую сочувствующим взглядом и покачал головой. — Деревенщина, — вздохнул он. — Мне тоже надо было бухнуться на колени и мордой в пол? — не тая злости и негодования, севшим голосом прохрипел Чуя, в ответ на что последовала на удивление добродушная усмешка и в уголках солнечных глаз на мгновение собрались морщинки-лучики. Ухватиться бы за это тепло и свет, который манил и согревал, и не позволить последним лучам скрыться за горизонт. Удержать подле себя, чтобы не провалиться в Мрачное царство демонов. — Да, надо было. Зачем, интересно, тебе приносили книги по этикету, если ты ничего оттуда не усвоил? А я ведь по делу пришел, и прежде чем ты меня отвлек… — Я отвлек? — Чуя хмыкнул. — Да неужели это именно я, как оголодавший зверь, на тебя кинулся? — Спровоцировал. Но упустим нюансы, — Рандо подсел ближе, наклонился и прижался губами к ладоням Чуи, покоящимся на коленях. — Я собирался попросить тебя сыграть роль любящего супруга и примерного семьянина. Ради моего брата. Да, не удивляйся, ради императора и его спокойствия. Страну раздирает война, соседи пытаются урвать кусок пожирнее, беспокойства и проблем внутри дворца тоже хватает, так что пусть хоть на мой счет не волнуется и считает, что я счастлив в браке. Пусть верит, что устроил личную жизнь непутевому младшему брату. — Что мне делать? — Чуя не решался отнять руку, пока Рандо медленно целовал каждый его палец. — Ничего. — А, то есть быть тише воды ниже травы, помалкивать и во всем тебя слушаться. Может, вообще яблоки грызть, как тот карамельный? — Не общайся с ним, — прозвучало неожиданно холодно и грубо. — Этот проныра выведает о тебе даже то, чего сам о себе не знаешь. И расскажет о твоих секретах кому не следует. Иногда он кажется мне умственно неполноценным, но он последний возлюбленный моего дорогого брата Юкичи, который нянчится с ним, как с дитем, последние двенадцать лет. Я просто предостерегаю. Постарайся хотя бы в его присутствии не болтать и ничего не делать. Это на пару дней. Чуя в очередной раз внутренне возмутился: такие серьезные предупреждения, будто он ежеминутно совершает необдуманные глупости и не умеет держать язык за зубами. Рандо тем временем отыскал в одном из ящиков стола коробочку и отдал Чуе: — Закрась синяк, как сумеешь. Во время ужина будет достаточно освещения, чтобы его рассмотреть. — Если хочешь поддержать легенду о добром супруге, то поздно спохватился — император меня уже видел. И его пронырливый карамельный муж тоже. — Он моему брату не муж, — колючим тоном с оттенком презрения пояснил Рандо. — Безродный омега не может претендовать на высокий статус супруга, и их не соединял священный обряд в храме. Над ними произнесли церемониальную речь и выдали печать о вступлении в семью его императорского величества. — Я тоже безродный, — Чуя едва не рассыпал пудру, уронив открытую коробочку. — Деревенщина и сирота. Получается, я тоже не имею права быть твоим супругом. — А еще ты криворукий растяпа. Знаешь хоть, что эта пудра редкая и ее привозят из-за моря только для королевских семей? Может, император и видел твое лицо, зато за столом увидят еще и слуги, а я не желаю, чтобы возникли сплетни о жестоком принце, который бьет своего мужа. — Не хотел сплетен, так не бил бы, — вспомнилась вдруг обида. — Я бы не бил, если бы ты не удрал из дома. — А я бы не удрал, возьми ты меня с собой в столицу! Рандо открыл было рот, чтобы продолжить перепалку, но оказалось, возразить нечего. Он до сих пор не знал, почему Чуя сбежал, и теперь понял, что виноват в произошедшем от начала до конца. Он молча наблюдал, как легкие матовые прозрачные крупинки прячут следы его ошибки, его преступления. — Я могу когда-нибудь надеяться на прощение? — негромко произнес он, стоя у закрытой еще двери. Пора было отправляться к ужину — нельзя заставлять почетного гостя ждать. Подхватывая его под локоть, Чуя уверенно кивнул. Из уличных сумерек, словно из одного мира в иной, гости и хозяева попадали в яркий солнечный день — шатер светился белыми и желтыми фонарями. Небольшой деревянный стол, окруженный низкими скамьями, был накрыт на удивление небогато: что-то дымилось в крупной миске по центру, отдельно лежала зелень в глубокой тарелке и в другой — белые шарики. К последним скромно, но часто тянулась рука любителя карамели. Кроме императора за ужином к ним присоединился незнакомец. Древесный запах едва угадывался на фоне ярких ягод и карамели, а глаза ярче вспыхивали багрянцем, едва устремлялись к Чуе. Ждал чего-то? Слуга принес вино, и Рандо, на правах хозяина и выполняя его обязанности, принялся наполнять пиалы, но едва очередь дошла до Чуи, тот чересчур поспешно отстранил горлышко бутылки: — Мне нельзя. Забыл? — шепот прозвучал слишком громко, но едва ли громче, чем ногти незнакомца царапнули стенки посуды. Гость с плохо скрываемой яростью смерил Чую алым взором и следом устремил ненависть в сторону Рандо, только что не зарычал. — Да, я рассеянный сегодня… Я ведь так и не расспросил, — принц переключил внимание на императора, — как прошел смотр. Нужно выбрать хотя бы половину из тех новобранцев, которых я прислал. — Генерал Мори посмотрел на твоих солдат, — отрешенно, словно рассуждая о посторонних малозначимых вещах, проговорил тот. — Кроме них, на границу отправится и его личный отряд. — Вы не должны были! — на мгновение гнев уступил благоразумию, и кулак едва не обрушился на стол. — Мне срочно потребовалось уехать, а заменить меня должен был капитан Ода. Он, а не генерал вашего величества, должен был набирать воинов! — Рандо мельком глянул на незнакомца, сидящего напротив. — Против вас, генерал Мори, я ничего лично не имею. — Если ничего, то почему возражаешь? — повысил голос император. — Я знаю о ваших взаимоотношениях с капитаном, но позволь мне не ориентироваться на твои симпатии в вопросах государственной важности. Как бы ни хотелось тебе доказать обратное, Ода не лучший командир. — Слово императора — закон, — погасив вспышку ярости, спокойно проговорил Рандо, уставившись в пиалу с нетронутым вином. Кому как, а Чуе остро понадобилось, наплевав на обещания и запреты, опрокинуть в себя пару бокалов, чтобы забыться, отключиться и уничтожить малейший намек на бешеный ураган, который поднимался в душе. Что за капитан Ода, кто такой и откуда взялся? Какие такие взаимоотношения и симпатии? — Всё же чуточку обидно, — донесся мягкий голос сквозь наплывающий туман ярости, — что его высочество по-прежнему не доверяет мне, несмотря на наше родство и на то, что я отдал вам своего племянника. — А вы отдали мне Чую не за тем, чтобы приблизиться к нашей семье? — огрызнулся Рандо. — Какой интересный оборот принимает наш скромный ужин, — певучим тоном продолжил Мори, который неожиданно оказался родственником Чуи. Оттуда и заинтересованные взгляды, хотя чего ждал, оставалось неясным. — Вы столь прямолинейны. Вам не мешает подобная смелая честность? — Мне есть чего опасаться? Бандитов с большой дороги или, может, ядовитой стрелы в сердце? — Небеса вас сохрани, ваше высочество, что вы такое говорите?! Я никогда не желал вам смерти, даже напротив, всячески содействовал благополучию. Можете сами у Чуи спросить, пытался ли я за его счет продвинуться в службе. Нет! — горячо ответил он, пока никто ничего не спросил. — Мой племянник, хоть и не обучался в достаточной мере, всегда предназначался вам, и воспитал я его, как сумел, тоже для вас. — Слов не хватит, чтобы выразить вам мою благодарность за воспитание Чуи! — подхватив торжественный тон генерала, заявил Рандо. Он как будто бы говорил правду, и как будто бы все верили, и только карамельный возлюбленный императора зажевал очередной сладкий пирожок, чтобы не рассмеяться открыто. Неужели тут можно было найти что-то веселое? Чуе, к примеру, хотелось заткнуть уши и уйти, раз уж выпить вина он так и не решился, но слишком рано сбегать из-за стола, наверное, неприлично. Он терпеливо ждал, когда гости надумают расходиться, но беседа незаметно перетекла в новое русло, и присутствующие начали обсуждать политику и войну, да так живо и энергично, что от тоски захотелось упасть в чистом поле и завыть на луну. Какая к демонам разница, в клещи брать врага или врезаться клином? В чем отличие широкой шеренги от узкой, и пехоты с копейщиками от конницы? Кого волнуют пустяки? Если правильно распределить солдат, в верном порядке, руководствуясь логикой, с учетом личных особенностей, и возглавить разумным стратегом, который в дополнение к тому же эспер, победа в любом случае гарантирована. Вместо советов Чуя, как и предписано скромным омегам, помалкивал. Карамельный тоже откровенно скучал, должно быть не понимая половины терминов, и грустно ел последний пирожок. — Некоторых господ, похоже, утомили наши разговоры, — первым заметил Мори. — Да, — мигом отозвался Чуя, а рядом раздалось приглушенное «нет». Кое-кто, покончив со сладостями, не желал покидать любимого императора. — Если позволите, — он покосился на Рандо, по-прежнему не глядя ни на кого конкретно, — я бы удалился к себе. — Конечно. Иди отдыхай, — тот задержал Чую за столом на пару секунд, то есть настолько, сколько потребовалось, чтобы перехватить ладонь и неуловимо поцеловать кончики пальцев. Принц холодный, вечно занятой, скрытный, стал вдруг обходительным, внимательным, с мягкой улыбкой и теплым взглядом. Он согревал самое сердце. Его изменило чувство вины? Или нечто другое? Может, притворяется, играет счастливого семьянина, и превратится в прежнего, едва император уедет? На всякий случай следовало к каждому слову Рандо отнестись с долей сомнений, чтобы не разочароваться. День резко сменила ночь, стоило выйти из шатра. Сумрак разгоняли звезды на небе, светильники, развешанные на каменных столбах вдоль тропинок, и мелькание факелов — караул нес службу особенно рьяно из-за высокопоставленного гостя. Чуе наскучила пустая болтовня, но спать он не хотел и свернул с дорожки, которая вела к хозяйским апартаментам. Скрыться бы в глуши, уйти туда, где никто не найдет, спрятаться в диких землях. Он направлялся к неухоженной, поросшей густым бурьяном части поместья, где вскоре померкли огоньки факелов и заглохли голоса слуг. Снова лес, лунная ночь, пусть не на воле, и снова нет спутника, с кем можно было разделить путь и счастье. Зато разбойников тоже нет. Хотя… В нос ударил запах — древесный, но не аромат леса. Чуя развернулся. Следом за ним, по тропе шел Мори, в темноте казавшийся черной фигурой без лица. Остановился в паре шагов от Чуи, словно запнулся или удивился, что его заметили. — У тебя появился запах, — начал он неуверенно, — и что-то в нем странное. Он… эм-м… — Не чистый, — невозмутимо подсказал Чуя. — Точно, это Рандо. Ты пахнешь им, — в голосе явственно улавливались нотки отвращения. Похоже, он терпеть не мог принца, что не помешало отдать тому в мужья собственного племянника. — Ох, Чуя, зачем ты затеял всё это? Я был лучшего о тебе мнения, считал, что ты верный и не способный на гнусное предательство, а вон оно как оказалось. Лег под идиота-принца, да еще щенков ему рожать собрался! — Мори зарычал от избытка эмоций: — Ради этого я достал тебя из пепла?! — Я не помню, — пробормотал Чуя. — Совсем ничего. — Как удобно! Прикинуться больным, когда решил переметнуться на другую сторону. Или просто гормоны заиграли? Можешь сколько угодно дурить принца, он и так бестолковый олух, но меня не проведешь. Где книга? — тон стал угрожающим, и Мори шагнул вперед, будто готовясь напасть. — Я не понимаю, — в отличие от яростного настроя оппонента, в голосе Чуи звучала лишь растерянность. — Я не притворяюсь и правда не знаю, чего вы от меня требуете. — Книгу, за которой ты пришел сюда, — Мори уже не рычал, а шипел. — Отдай ее мне и живи, где пожелаешь и с кем пожелаешь, хоть гнездо совьете с принцем, а меня твое будущее не волнует. Если не отдашь… — Несколько секунд он тяжело дышал, наверное, придумывая достойную расплату. — Впрочем, ты уже забыл того, кто тебя любит и за кого ты шел в огонь и воду, жертвуя своей жизнью. — Кого я забыл? — дрожащим шепотом спросил Чуя. Неужели в прошлом кто-то был, и это вовсе не Рандо? — Тот, ради кого ты умер, ради кого заключил брак с принцем, — Мори резко замолчал, через миг ветер принес аромат сладких ягод, а еще через секунду раздался голос Рандо: — Генерал Мори, вы тоже тут. Не ждал вас встретить. — Собирался прогуляться по роскошному саду, ваше высочество, — Мори сменил жесткий тон на льстивый. — Случайно увидел моего дорогого племянника и пригласил его в гости. Если вы, конечно, найдете время, для ответного визита в обитель вашего покорного слуги. — Обязательно, — небрежно бросил Рандо, проходя мимо, и взял Чую за руку. — Пойдем, уже поздно. Неужели и вправду поздно искать забытое прошлое? Они оба молчали. Чуя — огорошенный речами Мори, непонятными и порождающими сомнения, а принц… Тот был погружен в раздумья о чем-то глубоко личном. Может, негодовал от несправедливого пренебрежения к некоему капитану Оде? Чтоб этот капитан во Мрак провалился! Вернувшись в апартаменты, Чуя без сил опустился на маленькую скамью возле рабочего стола с бумагами и лишь пару минут спустя, насмотревшись на желтое пламя свечи до пятен перед глазами, обратил внимание на Рандо. Тот не спешил уходить. Деловито мерил шагами комнату, от футона до двери и обратно, задумчиво заплетал косу из длинных локонов, после чего снял обитый мехом плащ и аккуратно сложил его у камина. — Помоги. Чуя вздрогнул, как от резкого пробуждения или удара. Рандо приблизился и повернулся спиной, выждал секунду и обреченно вздохнул: — Ладно, я сам, — и снова вернулся к камину, на ходу развязывая пояс. — Ты что задумал? — Чуя невольно запаниковал и не сумел скрыть испуг. — Собираюсь спать, — прозвучал невозмутимый ответ. — К твоему сведению, это мои покои. Где мне еще ночевать, если не здесь? Гостевые домики заняты, а в библиотеке какие-то ненормальные устроили погром — у тебя научились, наверное. Там до утра каменщик работает. В казармы или к слугам не пойду, так что даже не проси и не пытайся выставить меня за дверь. Ты ведь не забыл, что мы любящие супруги? Пока он говорил, то успел избавиться от верхней одежды, расстегнул многочисленные ремешки, распутал всю шнуровку и, хоть предстал перед Чуей не обнаженным, было не легче. Дыхание замедлилось, закружилась голова, но отвернуться не получалось — взгляд цеплялся за движения, с которыми Рандо дошел до постели, забрался под одеяло и, высунув голову, равнодушно произнес: — Хватит смущаться, ляг со мной. — Я не хочу… спать. Может, пока книжку почитаю, — Чуя развернул к свету пергаментные листы, которые первыми попались под руку. Он хотел, то есть его тело хотело ощутить трепет губ, касание ладоней, прижаться к твердой плоти, утонуть в горячей землянике. Страх останавливал его и снова вводил в ступор. А разум желал абсолютно иного: узнать правду. Где-то прячется его утерянная жизнь и судьба. Где-то потерялся тот, кто любит Чую, и, может, ищет. Где-то прогорел костер, в пепле которого нашелся Чуя. Где его настоящая жизнь? Поддастся желанию тела — и наверное никогда не узнает. Он боялся не узнать.