Солнце за горизонтом

Течка — самый отвратительный и жуткий период в жизни любого волка, как бы Кенджи ни убеждал в обратном. Это не счастливое единение с истинной парой, а постоянный страх ожидания. Ожидание, что потеряешь контроль и что на усилившийся запах примчатся одичавшие альфы со всех близлежащих земель. Невзирая на пронизывающую боль, Чуя впопыхах, мало соображая, что делает, в полутьме собрал белье, на котором и под которым спал, стянул с себя всю одежду и, запихнув в камин, поджег. Глубоко вздохнул, сбросив камень с души, и закашлялся от дыма, густо заполнившего покои. И всё равно почувствовал себя чуточку спокойней, очутился на шаг ближе к безопасности. Он свихнулся. Поддался панике и спятил. Разве у Чуи был повод бояться? Он один бы расправился с целым гарнизоном. Гарнизон, на львиную долю состоящий из свободных альф, и эта внезапная мысль породила мерзкий первобытный ужас, от которого захотелось превратиться в крошечное насекомое и забиться в угол. И пусть он хозяин поместья, пусть его супругом являлся сам принц, но метки на нем не было и его почуют все. Кто знает, не лишатся ли контроля и разума верные солдаты? Конечно, он мог сражаться. Или нет? Если бы не тот момент безумия, когда Чуя бросал вещи в полыхающий камин, его не посетили бы сомнения. А теперь он не понимал. Что, если книги не лгали? Омега во время течки действительно безропотная тупая тварь, которая с восторгом ложится под любого альфу без разбора? Что, если Чуя при всём самомнении и гордости такой же? — Его высочество прибудет в имение завтра к ночи или на другой день утром, — уверенно заявил Кенджи. Он распахнул окна, чтобы выгнать из комнаты дым, зажег светильник на столике с документами и в течение нескольких минут переминался с ноги на ногу, стараясь не задерживать взор на Чуе. Боялся закутанного в покрывала и корчащегося в резких спазмах хозяина или просто страшился подобной участи? — Уверен, ты в числе тех, кому повезет, — не слишком убедительно и твердо проговорил Чуя и тише добавил: — Плохо только то, что в книгах может содержаться правда и омегам всё равно, какой альфа их берет. Но раньше я как-то справлялся, хоть и не помню ничего. Значит, ложь. Или всё-таки… Он размышлял вслух, не рассчитывая на поддержание беседы, и вздрогнул, когда Кенджи непринужденно, почти весело, ответил: — Само собой, как все, вы использовали подавитель. Его все свободные омеги принимают, даже у меня есть на всякий случай, чтобы к лекарю не бежать, когда будет поздно. — О чем ты? — насторожился Чуя и отставил кружку с лекарством, из которой время от времени делал крошечные глотки. Обезболивающее пока, правда, не приносило облегчения. — Растение, его сушат и после жуют, чтобы остановить течку и все признаки. Это ярко-красная трава, которая почти не встречается в дикой природе, очень действенная и хватает одной веточки. — Мне, наверное, тоже не помешает, — начал было Чуя, но его прервал возмущенный возглас: — Вам ни к чему, если хозяин со дня на день вернется! Зачем всё портить и сбивать и так шаткое природное равновесие? Естественное лекарство всегда лучше и полезнее искусственного. — И впрямь, — Чуя мечтательно закатил глаза и с жеманством протянул: — Ничто так не излечит, как семя альфы. А уж сколько удовольствия в процессе… Ох, — он посмотрел на Кенджи и со злорадством отметил, что вогнал того в краску, — все мысли об одном, туманят мне разум. Я, пожалуй, дождусь мужа тут, не покидая спальни. Взаперти. Кстати, ты тоже не заходи, — он стал серьезным и даже суровым. — Я запрещаю приближаться к моим покоям кому бы то ни было на расстояние сотни шагов, а тем, кто нарушит приказ, лично поломаю хребты и вырву внутренности. Только Рандо имеет право прийти сюда. Ты меня понял? — Кенджи кивнул. — Так и передай остальным. Едва слуга шагнул за порог, Чуя захлопнул окна и повесил перед камином кимоно из плотной ткани, чтобы та впитала как можно больше дыма. Осевшая гарь перебьет природный запах омеги. Выждав еще немного, пока путь из покоев не очистится, и облачившись в провонявшую копотью одежду, Чуя выбрался на улицу. Поместье еще не накрыла тьма, в сумерках тут и там поблескивали первые огни факелов, и можно было не бояться случайной встречи с кем-то из слуг. Еще не успев отойти от покоев, Чуя услышал негромкий разговор и невольно замер. И кто свою жизнь столь недорого ценит, что пренебрегает хозяйским приказом? — Это жестоко — так поступать! Нечестно, — то ли искренне негодовал, то ли жалобно хныкал Кенджи, с укором глядя на собеседника. Тот горой возвышался над маленьким слугой. Черная гора в военном мундире — доспехах, сшитых из тяжелых толстых пластин. А шапкой той горы темнели не хребты и не седые снега, а рассыпались опавшие листья клена — темно-багровые. — Я добивался не честности, а справедливости, — отрезал солдат. Чуя сразу узнал того, кого патрульные назвали командиром из столицы и кто недавно под его окнами обжимался с Ди. Встряхнуть, что ли, солдата хорошенько и спросить, каким медом ему намазано возле господского жилища, у которого он постоянно околачивается, — мысль мгновенно появилась и сразу исчезла. Влипать в неприятности не хотелось, когда своих забот невпроворот. Чуя оставил Кенджи и незнакомца препираться без свидетелей и направился к казармам. Помещения делились на два корпуса: альфы отдельно, а беты и омеги, которых служило меньшинство, располагались в другой стороне. Без труда проникнув в блок омег, Чуя глубоко втянул носом воздух, ища то спальное место, откуда исходил бы самый слабый запах. Чем тот ярче, тем ближе время течки, и их следовало обойти стороной. Свежесть луговых трав манила, почти как горячая сладко-горькая земляника. Закрыть бы глаза и утонуть в чарующем смешении. Неужели волк с потрясающим и сильным запахом должен вскоре уйти из жизни? Мир понесет невосполнимую потерю. Пустой? Как такой омега может быть пустым? В нем должно заключаться больше жизненной силы, чем в любом другом, а вместо того, чтобы дарить энергию нуждающимся, он умрет. Хоть где-то есть справедливость? Чуя мысленно одернул себя, заставив не думать о Ди и его печальной участи. Помочь-то всё равно нельзя. А если можно… В любом случае следовало сперва позаботиться о себе, о собственной сохранности и свободе, а затем он перероет здешнюю библиотеку и, если нужно, посетит университеты столицы, чтобы спасти бедного умирающего омегу. У каждого солдата была отдельная коробка с личными вещами, и, отыскав уголок того, чей запах еле-еле ощущался, Чуя бесцеремонно принялся там рыться. Кенджи не солгал: омегам давали лечебное растение, по крайней мере, пучок красной сухой травы был надежно завернут в пергамент. Одной веточки достаточно. Прекрасно. Чуя взял три, чтобы подействовало наверняка. Покинул казармы он так же беспрепятственно. Никто не обращал на Чую внимания, попадавшиеся на пути слуги почтительно уступали дорогу, продымленная одежда служила отличной маскировкой, да и двигался он почти не запинаясь и не замирая — слабое действие лекарства позволяло если не расслабиться, то по крайней мере не выть от боли и хранить невозмутимость. Трава, спрятанная в небольшой сумке под верхним кимоно, придавала уверенности. Теперь можно было без опасений дождаться Рандо. Однако Чуя не вернулся в покои. Он собирался удостовериться, что снадобье сработает должным образом и избавит от симптомов течки, и лучше всего в это время оградить себя от общества. Желательно, чтобы ни единая живая душа не маячила поблизости. Чуе было не до акробатических трюков, и потому он попросту пробил дыру в стене и покинул пределы поместья. Рандо столько раз заявлял, якобы его неотесанный супруг всё вокруг ломает, что пора превратить напрасные обвинения в правдивые. Казалось, для уединения не существовало места идеальнее, чем старый лес. На сей раз убегать в столицу или Йокогаму в планы не входило, поэтому Чуя не забредал далеко, а лишь подыскал подходящее дерево для ночлега. Он завязал тяжелую ткань, по-прежнему хранящую запах дыма, на самой толстой ветке дуба-великана, соорудив нечто вроде гамака, и забрался в импровизированную постель. Чуя дожевал первую веточку, безвкусную и царапающую горло, и незаметно, под усилившуюся резь в животе, погрузился в сон.

***

Полумрак еще не рассеялся, когда Чуя проснулся. Неподалеку тихонько шуршали старые листья под копытами лошади, и громко работала ее челюсть — животное глодало последнюю зелень на кусте. Всадник, прищурившись из-за спадающих на глаза светлых, голубоватого оттенка, волос, озирался вокруг, и от него несло душным запахом пудры. Это была та самая дорогая редкая пудра, которую привозили из-за моря, — тяжелая, забивающая легкие, как клубы песка. «Вот и переждал опасность в одиночестве! Чего кретину дома-то не сиделось?» — мысленно отругал себя Чуя, зажимая нос и рот ладонью, чтобы, чего доброго, не закашляться или не чихнуть. Но и такие меры не помогли надолго остаться незамеченным. — Нашел! — звонко воскликнул незнакомец, догадавшись посмотреть наверх. Он широко улыбнулся, будто бы хвастаясь крупными звериными клыками, которые неизменно вызывали зависть у волков. — Спускайся, сладкий, я съем тебя нежно. Встретить в лесу незнакомого озабоченного альфу — хуже не придумаешь. Чуя удобнее уселся в гамаке, не намереваясь слезать. Если тому так неймется, пусть сам поднимется, если умеет, как белка, карабкаться по деревьям. А уж тут ему окажут прием! Кулаки чесались выбить альфе его здоровенные клыки хотя бы за то, что назвал Чую сладким. Сможет ли? Тянущая боль расходилась по всему телу, колотилась в голове, груди и животе. Руки тряслись непроизвольно. Его знобило, как при болезни, а лекарство не помогало. Чуя медленно, борясь с отвращением, ел сушеные листики, но боль не отступала, а росла, накатывая горячими волнами. Он перепутал растения? Но ведь это красное, как и говорил Кенджи. Может, трава просто бесполезна для неправильного волка, которому следовало родиться другим? — Брось это, маленький омежка, — вновь подал голос незнакомец. До чего же мерзкий и приторный тон! Чую трясло от негодования, будто ему мало болезненной лихорадки. — Ты вкусно пахнешь, и у меня найдется лекарство получше. Еще немного, и Чуя бы наверняка спустился. Чтобы набить альфе морду, а вовсе не за тем, на что тот надеялся и о чем пишут в книгах по половому воспитанию. Книги врут. Или у нетипичного омеги и реакция своеобразная — вместо возбуждения внутри клокотало отвращение и ярость. Гадать можно было бесконечно, но время на размышления истекло, как и бездействие незнакомца. Гамак покачнулся. В воздухе свистнула сталь, и ткань повисла на последних уцелевших ниточках. Альфа криво ухмыльнулся, зажимая в зубах саблю и держа в руке еще один нож, в предвкушении, когда его добыча шмякнется наземь. Ну и мерзкий типчик, однако! Чуя прыгнул вниз, не дожидаясь, когда гамак лопнет, спружинил на ногах мягко, как кот, и вмиг подскочил к всаднику. — Сразу бы так, — надменно глянул тот на Чую и занял другую руку, перехватив саблю. За поводья уже не держался, и зря. Чуя схватился за удила, едва не раздавив лошадиную морду, и перебросил через себя. Вложил всю злость — ту, что накопилась за прошедшие дни, на волчью сущность, на собственную слабость и альф этого мира. Истошный визг животного перемешался с криком всадника, но Чуя не потрудился посмотреть, которая из скотин сломала хребет и копыта. Он слишком торопился. До поместья путь недалек, но тяжел. Боль переместилась ниже, ноги стали чужими, закованными в свинцовые колодки, и каждый шаг давался с трудом. — Лови его! — гневный скрипучий окрик альфы донесся спустя пару секунд. Из-за высоких зарослей выскочил еще один конь и с испуганным ржанием встал на дыбы, едва не сбив Чую и ударившись в панику. Пришлось метнуться в сторону, а за спиной раздался рык. Так знакомо… Хотя нет, совсем не знакомо. От рычания Рандо по венам текла сладость и восторг. Теперь — злость и отчаяние. Два преследователя, пеший и конный, против одного волка, загибающегося от спазмов, от которых мерк свет и уплывала земля. Он бежал, петляя меж деревьев, по-прежнему быстрее альф. Бежал, пока путь не преградило огромное черное нечто. Монстр, животное или человек — не разобрать. Чуя рванул вбок и почти угодил под копыта. Сражаться не хватало сил, и число противников, казалось, росло. Он мог только спасаться бегством, прислушиваться к топоту и терять дорогу к дому. — Поймайте его, и кто-то получит награду! — голос альфы, пахнущего пудрой, или кого-то нового прозвучал будто бы совсем близко. Как тысячу лет назад, гонки, где побеждал сильнейший и получал главный приз — омегу. Дикий обычай канул в прошлое, но не для всех. И Чуя оказался вовлечен в древнюю игру, где решалась жизнь, менялась судьба и терялась свобода. Его альфа, увы, находился не здесь. Следовало остаться дома, дождаться Рандо, сдаться ему и навеки утонуть в горячей землянике. За какими демонами его понесло в лес? Чуя в сотый раз пожалел о содеянном. Вернуться не мог, бежать тоже. Он остановился, чтобы встретить противников, и оперся спиной о старое дерево, чтобы не упасть раньше времени. Тело сводило болью, ноги не держали, и, борясь с тошнотой, Чуя бессмысленно грыз последнюю веточку лекарства. Бесполезная трава не помогала. Глоток воздуха рычащим эхом отозвался в горле. Его клыки были гораздо крупнее омежьих, и сегодня они отведают крови. Сколько их — врагов? Сколько бы ни появилось, Чуя не собирался отступать. Он планировал драться. Стоя, валясь с ног, лежа, ползком, на последнем издыхании — не имело значения. Прежде чем кто-то получит его в награду, Чуя будет уже мертв. Запахи смешались, и тошнота усилилась. Нашли. Впрочем, он давно не прятался, а выжидал. Приближались. Окружали. Чуя мотнул головой: в глазах двоилось. Не могло их быть так много — около десятка. Откуда? На бандитов-отщепенцев совсем не походили, а скорее имели вид благородных воинов. — Ну и чей он теперь? — насмешливо поинтересовался один из преследователей. Лица казались смазанными пятнами, как и всё пространство. Различимыми остались лишь запахи. — Мой! — рявкнул голос, ставший знакомым. — Я его нашел. — Заслуга Сизого в том, что он нюхач, и не более того. Я протестую! Я тоже одинокий. — И как делить? Давайте принцу отдадим, как нашему начальнику. — У принца есть омега, а этот мой! — Запах пудры душным облаком рассыпался рядом. Альфа выступил вперед, чтобы оказаться на шаг ближе к добыче, чем соперники. — Не трогайте его! — приказ звучал тихо, но таким тоном, будто все обязаны беспрекословно повиноваться. — Троньте меня, — прорычал Чуя. Ему опостылел балаган, финал которому был известен заранее. — Глотку разорву каждому. Болело всё тело, ныли даже те косточки и мышцы, о наличии которых Чуя прежде не подозревал, тошнота подкатывала комом к горлу, и продолжать стоять прямо было невыносимо. Пытаясь успокоить хотя бы видимую дрожь, он присел, чуть ли не припадая к земле и упершись кончиками пальцев в мягкую от травы землю. — В этом положении и дождись меня, сладкий, — хохотнул альфа. Его, обладателя душного запаха пудры, следовало растерзать первым. Чую не заботило, как он выглядел со стороны — так легче переносить боль. Зверь привычно стоял на четырех конечностях, и, когда прыгнет, почва вместе с деревьями, травой и камнями разлетится смертоносным гейзером. Однако преследователи расступились и без разрушений — молча пропустили вперед одного из стаи. Вожак? Его длинный черный балахон сливался с темнотой, которая дрожала вокруг ореолом, и он оставался безликим силуэтом, пока не приблизился и не наклонился. Черные короткие волосы, белые на концах, колыхнулись. Какую жуткую трагедию должен пережить юный волк, чтобы поседеть? — Не бойся, поднимись, — прежним тихим голосом проговорил вожак. Он брезгливо откинул то, что осталось от красной веточки, что не успел съесть Чуя. — Брось эту дрянь. Тебе больше не нужно умирать… — темные глаза странно заблестели, словно спрятались за пеленой слёз. — Из-за меня. Больше не придется, старший брат Чон. Я научусь защищать тебя. Слова, нелепые и осторожные, доносились издалека, обращенные к нему и одновременно к кому-то чужому. Они таяли в смеси запахов, глохли в громком биении сердца, и там же исчезал мир. Темнота наконец поглотила пространство, пожирая силы, боль, звуки и запахи, и Чуя, пошатнувшись, врезался в осязаемую черноту. — Я тоже больше не маленький Рю-чан, над которым все смеялись. Я повзрослел, — шепот горячо защекотал шею, как перед укусом, и дикий волк проснулся. Голос оборвался рычанием, и звериные челюсти схватили тьму. Клыки рванули, в рот брызнула теплая кровь, пахнущая пылью и пудрой, и рык сменился воплями. Пудра перемешалась со хвойной смолой, а чернота вновь облепила, опутала со всех сторон, зажала в тиски. На шею накинули петлю, вздернули, но та лопнула от удара, и волк, сгруппировавшись, упруго упал на лапы. Чернота атаковала, накрывая с головой, зажимая кляпом рот. Зверь клацнул зубами и разорвал путы. Клыки щелкнули еще раз, и на язык попала горячая и вкусная смолистая кровь. Враги быстро закончились, пришла тишина, и волк довольно втянул чистый воздух, урча и в глубине души мечтая лизнуть переспелой земляники. До чего смешное желание для хищника!