Ты не можешь всегда получать то, что хочешь...

Блядь. Микки сжал губы в тонкую линию и сделал прерывистый вдох через нос. Этот ебучий альфа со второго этажа снова завонял гребаную прачечную! Черт бы его побрал! Крепко зажмурив глаза, Микки пытался силой воли отогнать то, что должно было вот-вот произойти, но все же почувствовал, как промокает, не в силах контролировать реакцию своего тела на теплый, пряный запах гигантского рыжего мудака, который проживал в квартире прямо под ним. Чертов карантин. Чертова Рона. Вирус действительно перевернул мир. Не хватало всего, от туалетной бумаги до свинины, но особенно сильно пострадала фармацевтическая промышленность, поскольку большинство лекарств, продаваемых в США, производились и импортировались из Китая. Цены и сети снабжения уже успели пострадать от апельсиновой угрозы в Белом доме со всей его идиотской внешнеторговой ерундой, но теперь, спустя пять недель в изоляции, некоторые вещи почти невозможно было найти. Микки плевать хотел на то, что у него не было хлеба, мяса или дезинфицирующего средства для рук. Что его больше всего волновало и чего сейчас не хватало, так это супрессоров для течки. А они ему были пиздецки нужны, причем прямо сейчас. Микки знал, что у него начинается течка. Он не принимал никаких препаратов почти две недели после того, как прервал свой цикл на два года — примерно на шесть месяцев дольше, чем рекомендуется. С тех пор он избегал других людей более бдительно, чем когда-либо, но не потому, что старался быть примерным гражданином и поддерживать надлежащую социальную дистанцию, а потому что не хотел, чтобы какой-нибудь заведенный недоумок уловил запах его феромонов и возомнил то, чего не стоило. Он также не хотел подвергаться воздействию чьей-либо вони и случайно активизироваться, из-за чего у него начнется гон, прежде чем все это изоляционное дерьмо успеет закончиться. Это означало бы, что придется справляться с проблемой самостоятельно. Те немногие альфы, которых он знал, и кого он, возможно, мог бы вытерпеть во время своей течки, находились хрен знает где — в изоляции, как и все остальные, ожидая, когда пройдет эта современная дерьмовая чума. Так что, если он не получит в ближайшее время хоть какие-то супрессоры… Вся эта и так уже хуевая ситуация станет просто отстойной. А еще, на втором этаже жил этот большой рыжий альфа, оставляющий за собой след своей вони, куда бы он ни пошел, что делало невозможным для Микки придерживаться своего плана избегать альфачьих феромонов. И казалось, он всегда был где-то рядом. Господи, он такой бесячий. Такой улыбчивый и дружелюбный. И чертовски горячий. Нахуй его за то, что он такой чертовски горячий. Микки не думал, что кто-то из его соседей знал, что он омега, включая сексуального Хауди Дуди. Естественная угрюмость Микки в основном удерживала его от необходимости общаться близко и лично с кем-либо в его доме, даже до того, как все это дерьмо «дистанция как минимум два метра» произошло. Не говоря уже о том, что до недавнего времени Микки было относительно легко скрывать свой запах с помощью подавителей и нескольких других маленьких трюков. Дело было не в том, что он стыдился быть омегой. Он не пытался никого одурачить, но и не хотел никого привлекать — ему не нужен был партнер. Так что для Микки проще было просто подавить свои феромоны, чем иметь дело со всей этой драмой, которая неизбежно связана с другими людьми и человеческими отношениями. И спариванием. Но этот тупой веснушчатый рыжик… Рыжий всегда махал ему рукой, ухмылялся и говорил «Привет» с большой одурманивающей улыбкой на своем глупом, великолепном лице. Это выводило Микки из себя и заставляло его чувствовать себя маленькой сучкой каждый раз, когда его обдавало жаром и он почти убегал от парня. Но он не хотел никаких осложнений в своей жизни, даже несмотря на то, что это осложнение - двухметровый, ходячий секс. Его звали Галлагер — Йен, — и Микки смутно помнил его по своему старому району, но тогда они определенно вращались в разных кругах. Все, что он действительно припоминал — это то, что тот был глуповатым, добродушным альфа-педиком из огромной семьи, полной альф. На хуй и их всех тоже. Но как он не знал тогда этого парня — с торчащими во все стороны волосами, долговязыми конечностями и дурацкой кривоватой улыбкой, — так и не знал эту раздражающе горячую взрослую версию его. Однако что он действительно знал, но не хотел признавать, так это то, что глупое инопланетное лицо Галлагера и пряный альфа-аромат — кардамон, корица, кайенский перец — уже несколько месяцев цепляли его, царапали мозг и вызывали ноющую, почти постоянную боль глубоко внутри. Микки умело игнорировал все это в пользу сохранения своего крайнего раздражения всей ситуацией. Так было легче, к тому же это было тем, что спустя годы практики его психика позволяла ему сделать. Подавлять, заглушать, отрицать. Ни о чем другом не могло быть и речи. Конечно, судя по поведению Галлагера нельзя было сказать, что они не знакомы. Он даже начал оставлять Микки всякую хрень под дверью через несколько недель после начала карантина. Был чертовски «добрососедским» или что-то в этом роде. Остатки еды, которую он приготовил и не хотел выбрасывать — по крайней мере, судя по его дурацким записочкам, это было именно так. Отвратительно блестящую открытку, прикрепленную к первому продуктовому подарку, сообщающую Микки, что рыжий прошел обследование, был чист и не контактировал ни с кем в течение нескольких недель, «поэтому, пожалуйста, примите этот дружеский жест» — типа, какого хуя, вообще? И что было еще хуже, когда он, наконец, сломался и зарылся в пищевой контейнер, полный домашнего жаркого, это было действительно чертовски вкусно, как и вся еда, которую Галлагер оставлял на его пороге с тех пор. Ну и мудак. В следующий раз он оставил Микки гигиенический пакет — блядскую корзинку для ухода — с туалетной бумагой, дезинфицирующим средством для рук, детскими влажными салфетками, антибактериальным мылом и несколькими другими предметами домашнего обихода. К нему прилагалась маленькая карточка, на которой было просто написано «Будь здоров», нацарапано теперь уже знакомыми неряшливыми Галлагерскими каракулями. Микки был в шоке. Он посмотрел влево и вправо по коридору, чтобы увидеть, стоит ли подобная хрень перед чьей-то еще дверью, но, похоже, добрососедство рыжего не распространялось ни на кого другого на третьем этаже, по крайней мере, не в этот день. Позже, на той же неделе, когда он выходил покурить, то заметил его, болтающегося на лестничной клетке. Галлагер выглядел так, будто собирался взбежать по лестнице, чтобы поговорить с ним, и тогда Микки охватила паника, воспоминание о которой до сих пор заставляло его стискивать зубы и хмуриться, а затем резко развернулся, забыв о своей, столь необходимой никотиновой дозе, и крикнув через плечо «Спасибо за еду и прочее, чувак, но… ты не должен делать это дерьмо. Я… э-э… кое-что забыл…мне пора!» ретировался. Брюнет побежал обратно на третий этаж и бросился в относительную безопасность своей квартиры, раскрасневшийся и задыхающийся больше, чем это было оправдано одним лестничным пролетом, почти ожидая услышать царапающую дверь лапу альфы, и отчасти разочарованный, когда этого не произошло. Так что, да, Галлагер был достаточно мил и привлекателен, и да, его альфа-запах чертовски опьянял, но Микки на самом деле не был заинтересован в том, чтобы с кем-то дружить. Особенно с какой-то солнечной Мэри Поппинс в теле альфы из своего дома, который к тому же был таким дружелюбным и сладким, что у Микки практически болели зубы от этой милоты. Какая-то неестественная хуйня. Микки просто пытался смотреть в пол, держаться подальше от неприятностей и не иметь дела со всеми сложностями и беспорядком человеческих отношений. Так что на хуй этого парня. Но, блядь, он пах потрясающе. Микки мог сказать с уверенностью, где лежало белье Галлагера: запах был настолько сильным, что он практически видел, где конкретно его грязная одежда была разбросана. Он оставил свою сумку с бельем на полу — просто выронил ее — и начал двигаться, словно в трансе, к столешнице. Похоже, что когда-то она была белой, но теперь в некоторых местах потертой больше, чем в других, а еще пожелтевшей. Чуть сколотая по краям, явно потрепанная временем. Он водил руками по гладкой прохладной поверхности, когда заметил, что на ламинате мелькают крошечные серебряные пятнышки, которые захватили его внимание, и он вдруг увидел, как они приближаются к его лицу, когда пряный мускусный запах Галлагера полностью заполнил его ноздри и подавил все его чувства, заставляя глаза закрыться. Его левая щека опустилась на столешницу, ладони лежали плашмя, а руки были вытянуты на прохладной поверхности. Он сделал еще один вдох, глубокий вдох и прерывисто вздохнул. Глаза Микки закатились, и он почувствовал, как из его дырки вытекает поток жидкости, пропитывая нижнее белье и оставляя мокрое пятно на джинсах. Блядь! Шок от собственной влажности вернул его к реальности. Он вскочил и быстро обернулся, чтобы убедиться, что все еще один. На хуй все это. На хуй прачечную. На хуй этого гребаного альфу. На хуй Рону. Черт возьми! Микки подхватил с пола свою сумку с грязным бельем и торопливо выбежал из помещения, чувствуя, как его сердце бешено колотится в груди, пока он бежал обратно по лестнице в свою квартиру, ругаясь себе под нос и молясь любому богу, который мог его услышать, чтобы он ни с кем не столкнулся до того, как доберется туда. Теперь этого уже не скроешь. Он был почти уверен, что его запах проникал через двери лестничной клетки и дальше по каждому коридору. Первый этаж. Второй этаж. Третий этаж. Блядь. К тому времени, как Микки добрался до своего коридора, он практически задыхался. Блядь, блядь, блядь. Трясущимися руками он возился с ключами, но в конце концов ему удалось попасть внутрь, захлопнуть за собой дверь и рухнуть на нее, задыхаясь, потея и поскуливая. Гортанный стон, сорвавшийся с его губ, был непроизвольным. Его мозг лихорадочно пытался работать. Что, черт возьми, я буду делать?