Мин Юнги, тридцать лет, бармен Не люблю ситкомы. Чон Чонгук, двадцать два года, официант Кто ему скажет?
На данный момент у них есть: первые прочтённые пару строк, которые оказались перебиты чонгуковым «как он вообще выглядит?», несколько заинтересованных лиц, чересчур близко приблизившихся к владелице, и одна фотография мужчины на весь экран. — Да ну, — отмахивается Хосок, стоящий слева, пока его жена спокойно сидит на стульчике у стола напротив, — бисексуал. — Ты что, обвиняешь в некомпетентности мой гей-радар? — возмущённо пыхтит официант, встретившись взглядом с су-шефом. Охнувший от неожиданности Чимин чуть приобнимает своего любимого позади в знак поддержки. — Нет… Да я бы никогда! — защищается Хосок сразу же и посылает Сыльги позади себя виноватый взгляд. К слову, обсуждать ориентацию они стали после её комментария по поводу внешности сего критика. И её заинтересованного взгляда, который чуть померк после заявления Тэ. — Это вторжение в чужую личную жизнь, — добавляет Бэ и чуть толкает Тэхёна назад, заняв его место и решив закончить обсуждение, — поговорите потом, когда узнаём, понравилась ему наша еда или нет. Тэхён делает большие глаза, опять издавая возмущённый вскрик: — Нуна, это защита личной жизни Сыльги-нуны. Она бы разбила себе сердце!Ким Тэхён, двадцать четыре года, официант Вообще я говорил это всё в шутку. Но они так хотели подарить Сыльги надежду познакомиться с ним, что это было мило. Кан Сыльги, двадцать пять лет, поваресса Я просто сказала, что он красивый. Почему все так реагируют?
Владелица тем временем листает уже дальше, переключившись на прочтение. Она тихим голосом обсуждает какие-то моменты с Хосоком и Сокджином, пока вокруг неё вьётся оживлённая дискуссия. — Вообще-то невозможно определить ориентацию по внешнему виду… — начинает Намджун, который до этого молчал рядом с Суён, но потом оказывается перебит Джухён: — Тем не менее, откуда ты можешь знать? Не лишай её возможностей. Пока она не знает точно, то не стоит делать столько выводов, — чеканит женщина, смиряя взглядом официанта. — Ну-… — начинает Ким. — Пожалуйста, прекратите, — доносится усталый голос Мина, который, кажется, заснул на столе. Никто не обращает на это внимание. И только Джухён кидает предупреждающий взгляд на всех, а после на шефа: — Джин. (Юнги просыпается).Мин Юнги, тридцать лет, бармен А мелодрамы — муа. Поцелуй шефа.
— Да, — Сокджин отвлекается, — пожалуйста, Тэхён, — тот поднимает обе руки вверх, — Сыльги, — она закатывает глаза, — пожалуйста. Воцаряется тишина. Сынван вновь готова подать голос, но уже повыше, чтобы каждому донести краткие новости, как Чонгук, скучающий на стульчике, выдаёт со смешком: — Сразу видно кто доминирует. — Что?! — шеф стремительно краснеет, владелица закатывает глаза, где-то замирает воздух, где-то кто-то (Тэхён) начинает ржать. — Пожалуйста, не разделяйте стереотипные гендерные роли…Мин Юнги, тридцать лет, бармен Бедный Джун.
— Мне кажется, это была шутка, оппа, — его отвлекает Суён, шепча, — в любом случае, я уверена, что это лишь попытка подразнить… — Чонгук, молчи, хотя бы потому, что в вашей паре сразу ясно, кто наверху, — парирует Сокджин, заставляя младшего покраснеть, Йерим же бьёт себя по лбу, стараясь игнорировать. Сынван устало вздыхает.Мин Юнги, тридцать лет, бармен О-о-о-о, принесите попкорн. Бэ Джухён, тридцать лет, администраторка Почему именно сейчас?
— Ей нравится. Я люблю её. Не вижу проблем в том, чтобы угождать своей партнёрке, — отвечает в той же манере Чон, задирая подбородок и хватая свою девушку за руку. — Ты хочешь сказать, что я не угождаю Джу? Суён в ту же секунду вскрикивает, закрывая лицо. Юнги довольный снимает всё на камеру.Бэ Джухён, тридцать лет, администраторка Засранец. Мин Юнги, тридцать лет, бармен Вау.
— Хён, тейк* не в этом и ты это знаешь, — протягивает насмешливо засранец, подмигивая в конце, — признай, что тебя возможно смутить лишь одним словом про доминирование.Бэ Джухён, тридцать лет, администраторка Молодёжь. Сленг.
— Стереотипные… — Намджун вновь пытается внести свою лепту. — Я не имею в виду токсичное доминирование и всю эту херню, а всего лишь позу в… — Чонгук, ты ребёнок! — Хосок закрывает свои уши, Тэхён и Чимин с ужасом и восхищением наблюдают за происходящим. — Тем не менее, Чонгук это не то, что мы должны обсуждать в присутствии нашей работодательницы, — говорит более-менее успокоившийся шеф; все оборачиваются на Сынван, от скуки начавшей играть в пасьянс: — Валяйте. — Так вот, — Сокджин решает продолжить, — да, ты смутил меня. Но я не понимаю, зачем нужен был этот комментарий. — Потому что у тебя кинк на похвалу? — предлагает младший с совершенно невинным видом, комнату сразу же заполняют крики.Мин Юнги, тридцать лет, бармен Люблю семейные разборки.
— У меня нет кинка на похвалу! Как это связано?! — выдыхает очень-очень покрасневший Джин, и Йерим тут же встаёт с места, решив успокоить ситуацию: — Может… — Почему ты так смущаешься? — Чон недоумевает. — Мы должны нормализовать разговоры про сексуальное образование и просто разговоры, особенно, когда все здесь совершеннолетние. Вообще, это же просто разговоры. — он резко обращает всё своё внимание к Хосоку: — К примеру, ты, хён, какая поза твоя любимая? — Я… — Видишь, это легко, — он замолкает, опасно оборачиваясь к администраторке: — А какая поза любимая у тебя, Джухён-нуна? Повисает мёртвая тишина. — Если ты сейчас не заткнёшься, я кину в тебя этот степлер, — Бэ поднимает предмет со стола, уставившись на Чонгука, который произнёс сие. — Я бы обсудила с тобой это, но не тогда, когда ты мешаешь прочтению статьи. Причём, очень важной статьи. Ты не хочешь меня проверять, верно? Тот сглатывает, отводя взгляд. Все в комнате замирают, даже Сынван, наблюдая за разворачивающимися событиями. Джухён глядит проницательно, прищурив глаза. В гнетущей тишине проходят минуты две. А как только она кладёт всё на место, практически каждый выдыхает. Сокджин, доселе обнимающий её за талию, сразу же кидается за степлером и отдаёт её готовой Йерим, чтобы в свою очередь спрятать её куда-то между полок.Мин Юнги, тридцать лет, бармен О нет, Джухён и острые предметы с угрозами — клише. Бэ Джухён, тридцать лет, администраторка Теперь он хочет проверить? Чон Хосок, двадцать пять лет, су-шеф Тихо-тихо, тш. Никакой войны. Тш. Тш. Нам не нужны никакие скандалы.
Бэ Джухён, тридцать лет, администраторка … Когда-нибудь я отомщу им всем. Всем. Чон Хосок, двадцать пять лет, су-шеф Предупреждение о жестокости. Восемнадцать плюс. Мин Юнги, тридцать лет, бармен Она уточнила, что все — это все, кроме Джина?
— Так, — Сынван, устав терпеть и сдерживать смех, расстаскивает каждого по разным углам кабинета так, чтобы никто ни с кем не воевал, — и отойдите, пожалуйста, подальше от меня. Я прочитаю достаточно громко, чтобы услышали все. Точнее, вынесу вердикт.Ким Тэхён, двадцать четыре года, официант Это было весело. Жаль, смеяться нельзя было. Пак Чимин, двадцать четыре года, официант Всё-таки страх из-за Джухён-нуны перевесил. Она такая крутая. Ким Тэхён, двадцать четыре года, официант Кстати, забыл объявить. Следствие вели с Леонидом Каневским. Пак Чимин, двадцать четыре года, официант С Сон Сынван, придурок. Ким Тэхён, двадцать четыре года, официант Какая разница. Пак Чимин, двадцать четыре года, официант Сынван-нуна вряд ли будет кому-то рассказывать, что в её кабинете администраторка чуть ли не убила официанта степлером. Мин Юнги, тридцать лет, бармен Я бы в ней не был так уверен. Тёмная лошадка.
— Так вот, ему наш ресторан понравился! — кричит владелица, а когда не видит реакции, закатывает глаза. — Я серьёзно. Я просто решила, что вам вряд ли сейчас хочется слышать про «разнообразие оттенков» наших блюд. Вам не до этого, — в конце усмехается, прыская в кулачок. — Боже мой! — Серьёзно?! — А я говорил! А я говорил вам всем, блять!Ким Йерим, двадцать один год, официантка Мне понравился тот день. Он был классным и громким. Но я не была. Чон Чонгук, двадцать два года, официант У Йери, к примеру, кинк на крик. Кан Сыльги, двадцать пять лет, поваресса Я притворюсь, что ничего из этого не слышала. Пак Чимин, двадцать четыре года, официант Одиночкам всегда тяжело.
— Мы пойдём праздновать?! — О боги, конечно!Ким Йерим, двадцать один год, официантка А ещё я мало что помню. Мин Юнги, тридцать лет, бармен Конечно, они мало что помнят.
Шумная компания всем персоналом, включающая абсолютно все смены, позволяет себе закрыть ресторан в позднее время и оформить залы для себя любимых. Сынван лично присоединяется к приготовлению блюд, многие расслабленно проводят время, смеются и такие до жути довольные, что хочется подпрыгнуть и завизжать просто потому что. Просто потому что счастье. Сокджин и Чонгук переговаривают о своём на одном из столов, ведь шеф, благодаря уговорам, позволяет себе отдохнуть. После Чон отпрашивается и уходит со своей девушкой в неизвестном направлении (очень даже известном). Кто-то с кем-то устраивает целый конкурс на поедание пирогов… без рук? (Тэхён, Чимин и шайка других бессмертных).Пак Чимин, двадцать четыре года, официант Сынван-нуна разрешила готовить не латиноамериканскую кухню, так что сегодня крутой день.
— Детка, я проигрываю! — вопит Тэхён в последний момент роняя голову в десерт. Зрители откровенно смеются, но официанту как-то все равно. Он чувствует, как чья-то рука обеспокоенно касается его затылка, и пытается прошептать так, чтобы не задохнуться кремом: — Люблю тебя. — Ой, — Чимин слышит, — и я тебя, Тэтэ. Аплодисменты. Они не выигрывают конкурс, но определённо выигрывают в этой жизни.Мин Юнги, тридцать лет, бармен Не знаю, почему так много шумихи из-за какого-то критика, но ладно. Мне нравится.
Суён активно жестикулирует и объясняет кое-что одной из новеньких поваресс на испытательном сроке, а Джухён внезапно смотрит на весь бедлам и улыбается так широко. — Ах, — выдыхает счастливо, а после замечает мимо проходящего Югём с подносом, — можно один, пожалуйста. Что там? — Шампанское. Какое-то там итальянское. — Оно у нас есть? — удивляется женщина, чуть отпивая. — История умалчивает, откуда Юнги-хён нашёл это, — пожимает плечами и странно улыбается при упоминании старшего. Когда Ким уходит к остальным, Джу отпивает ещё напитка: — Мило.Мин Юнги, тридцать лет, бармен И хватит спрашивать про официанта.
Хосок подходит к своей жене, нежно обнимая её со спины, и здоровается с новой коллегой: — Здравствуйте, Наён-щи, — они вежливо улыбаются друг другу, — не против, если я украду свою красавищу? — Ну что вы, — хихикает, — вполне себе не против. Разве что пусть выпьет со мной бокальчик. Чон ярко улыбается, закрывая ладонью, где золотое кольцо, лицо, и смотрит на Суён, подмигивая. А та почему-то неловко молчит. — Что? — обеспокоенно заглядывает ей в глаза мужчина. — Мне нельзя? — робко отвечает, прикусив губу. Он смотрит на её живот, Наён раскрывает от удивления рот, а Пак разводит руки в стороны: — Да. — Да? — широко улыбается, подходя ближе и чуть ли не поднимая её в воздух. — Да, — в той же манере реагирует, даже не пытаясь сдержать этих счастливых искр в глазах. Он видит. Он видит эти искры, не сдерживаясь, и обнимает её так крепко, как можно. — Боже мой! — Да-да, милый. Да-да.Пак Суён, двадцать пять лет, поваресса Сколько знаю его, он очень любит детей. И меня, и я его, ахах. И теперь я готова.
— Я люблю тебя, — шепчет ему куда-то в ухо, ласково проведя ладонью по спине. — И я тебя люблю, Су.Ким Тэхён, двадцать четыре года, официант Ух-ты пухты, я стану дядей!
— Намджун, что же ты никогда не нарезал морковь? — смеётся Сынван, когда тот неуклюже справляется с нарезкой в соломку. — Я нарезал, — смущённо отводит взгляд, — но она какая-то широкая. Или нож тупой. Женщина наблюдает за его действиями внимательно, умиляясь тому, как обычно серьёзный секретарь превращается в домашнего друга. Вероятно? Оглядывая всю кухню, она замечает, что они одни пытаются что-то приготовить в данной суматохе. Сон подходит ближе к мужчине и осторожно кладёт руку на его ладонь: — Дай сюда, покажу, — и улыбается отчего-то ярко. (Так ярко, что Намджун-то слепнет).Ким Йерим, двадцать один год, официантка Они думали, что мы их не видели. По секрету, но это было так мило. Никогда раньше не замечала между ними ничего.
Чон Чонгук, двадцать два года, официант Монстры конспирации. Ким Намджун, двадцать восемь лет, секретарь Эм. Ну. Ну. Если, кхм, чисто теоретически, то мы можем, эм, считаться таковыми, поскольку и Йерим, и Чонгук позволяют себе очень часто слишком заметно прятаться в самых видных местах. Мы не заметили их тогда, но стоять в коридоре, ведущем к складам, и целоваться — не очень-то дальновидная идея, когда вы хотите прятаться. Чон Чонгук, двадцать два года, официант Слова-слова-слова. Ким Йерим, двадцать один год, официантка Мне понравилось целоваться. Люблю Чонгука.
— Итак, — голос подаёт шеф, чуть отстукивая ложкой по бокалу, — всем вам интересно, почему я вас здесь сегодня собрал. Все концентрируют внимание на мужчине, пару смешков, но никто не перебивает, желая дать главному на кухне высказаться. Тот оглядывает всех: знакомые любимые лица, с которыми он успел столько пережить. Спокойная музыка, льющаяся из динамиков, которую включил Чонгук. Маленькая бархатистая коробочка, которая весит тяжелее всего на свете, в его кармане. Потому что смысл такой огромный. Потому что счастье. — Спасибо всем вам, — решает тот начать отдалённо, пытаясь оставаться с сухими глазами (господи как тяжело), — я благодарен вам всем. Я готов перечислять всё это вечно. Я могу отметить имена, но мне всё равно не хватит на это сил, потому что вас так много и мы все вместе, — звуки умиления, где-то всхлип, — мы одна команда, мы одно целое, мы многого добились. Я знаю, что вы скажите, что в этом есть и моя заслуга, — легкомысленно отмахивается, готовясь к шутке: — Но я это знаю, не стоит благодарностей, — проходит на ура, ведь нотка сентиментальности тут же испаряется, — и ваша заслуга тут есть. Тут наши заслуги. И я люблю вас, вы часть моей семьи, вы мои любимые непослушные крохотулечки…Пак Чимин, двадцать четыре года, официант Я всё ещё расту.
—… мои бусинки, которые я готов разглядывать вечно. Люблю вас ещё раз, — поднимает тот же бокал с шампанским ввысь, но потом вдруг останавливается, позволяя охам прокатиться по залу. Свет отключается практически везде, кроме ламп рядом с шефом, музыка умолкает, и рука из ниоткуда (Чимин) хватает бокал старшего. — Кхм, но особенно поблагодарить я хочу одну самую лучшую, самую прекрасную, самую-самую, — расплывается в улыбке.Пак Суён, двадцать пять лет, поваресса Казалось бы, куда шире улыбку? Но в тот день счастья было так много! И это прекрасно.
— Мою лучшую подругу, поддержку, советчицу, с самой прекрасной личностью, той, кто готова перегрызть за меня глотки, — откашливается и просит подойти её поближе, — и я за неё тоже, поверьте. Мою Джу, Джухён, мою любовь.Кан Сыльги, двадцать пять лет, поваресса Да они издеваются…
Сокджин смотрит на неё и будто видит совсем не её, а какое-то божество. Хотя, если посмотреть с перспективы мужчины, то она для него действительно божество. Они друг для друга — восхищение, страсть, поддержка, безопасность, понимание, уважение и любовь. И он опускается на колени, и, кажется, это единственный момент для большинства людей в зале, когда в глазах администраторки появляются слёзы. Такие обычные слёзы, медленно вытекающие из глаз. — Люблю тебя. Она выдыхает рвано, закрывая ладонями рот: — И я люблю тебя. — Будешь моей любимой женой? — Я рада, что ты уточнил, — бормочет она сквозь слёзы и крики толпы вокруг, — конечно.Чон Чонгук, двадцать два года, официант А он боялся. Ким Намджун, двадцать восемь лет, секретарь Удивительно, что многие из нас могут боятся сделать что-либо настолько важное и личное именно перед теми, с кем мы максимально близки. Это показывает страх быть отвергнутыми или страх разочаровать, или просто волнение перед каким-либо ответственным шагом. Что, между прочим, показывает, что люди так-то близки, раз волнуются о чувствах, реакциях и эмоциях друг друга. Кан Сыльги, двадцать пять лет, поваресса Я притворюсь, что всего этого, вот этого вот, не было. (Но я счастлива за них). По секрету.