***
14 ноября 1926-го года. Плач. Её будит плач. Громкие женские всхлипы, смешанные с завываниями и обрывками каких-то фраз. Местами этот плач спускается на скулёж побитой собачонки или дикого волка. Нет, спать уже нельзя. Маленькая девочка открывает глазки, сползает с кровати и сонно топает на звук босыми ножками. Дощатый пол холодный, а сквозь щели даже немного поддувает. Тоненькая белая сорочка уже не спасает — ещё бы, ноябрь на дворе! Но девочка, со свойственной большинству трёхлетних детей упрямостью, продолжает идти. Медленно ковыляя к источнику звука, не дающего спать. Ножки приносят девочку на кухню. Там тоже холодно, что очень странно. Ведь обычно мама просыпалась гораздо раньше дочки и папы, чтобы затопить печь и приготовить завтрак. А сейчас… — Мама? Мама, мама, ты что? На полу, согнувшись, сидит беременная женщина, почти девушка, и плачет, уткнувшись в старенький передник. Плачет горько, безутешно, навзрыд. Ей плохо, очень плохо. Малышка понимает это. И ей очень хочется помочь. От вопроса дочери женщина на секунду перестает плакать и бросает на неё мимолётный взгляд. Задерживает его ненадолго, а потом ещё пуще продолжает лить слёзы. Девочка подходит ближе и садится рядом. Искренне пытается утешить: — Не плакай, мама. Не плакай, мама, не надо! Ее маленькая ладошка скользит по русым волосам женщины, худым плечам, по жёсткой ткани платья… Девочка очень хочет помочь маме, даже не понимая, что произошло. Женщина снова поднимает на дочку взгляд опухших глаз. По ее щекам текут слёзы. — Линда… доченька…. — звучит тихое из уст женщины. — Мама… что случилось? — старательно выговаривая все буквы в словах, спрашивает девочка. — Одни мы теперь с тобой на свете…. Одни-одинешеньки! — женщина прижимает дочку к себе, ещё пуще заливаясь слезами. — А…. Где папа? — вдруг спрашивает малышка. — Ушел… и больше не вернётся… — продолжая всхлипывать, отвечает женщина. Тогда маленькая Линда ещё не совсем поняла значение этой фразы. Позже ей это объяснила жизнь. Наглядно и просто. Но сейчас ей надо привыкать жить по-другому. Жить без отца.***
1-ое сентября 1995-го года. Большой зал как всегда гудел: ученики обменивались новостями за лето, обсуждали внешний вид друг друга и поездку с вокзала Кингс-Кросс. В этом учебном году речь Шляпы была чуть длинней, а затем и вовсе сопроводилась песней, мораль которой сводилась к объединению факультетов Хогвартса перед бедой. Но после песни Шляпы Дамблдор объявил о начале пира, и зал словно взорвался гомоном голосов и звуками переваривания пищи. На столе было много чего вкусного, и поэтому изголодавшиеся за день, проведённый в дороге, ученики с довольным урчанием налетели на еду. Те немногие, кто несильно проголодался или уже успел наесться, обращали невольный взгляд на преподавательский стол. Там произошли небольшие изменения: на месте Грюма, рядом с Дамблдором, расположилась молодая, смутно знакомая старшекурсникам черноволосая девушка, с аппетитом поглощавшая бифштекс; чуть поодаль от неё, места через три (в прошлом году там сидел Хагрид), мило улыбалась Помоне Стебль пожилая волшебница с короткими седыми волосами и острым подбородком; в самом конце стола трапезничала пухлая приземистая женщина с розовым бантиком на мышиного цвета волосах, даже человеку с неразвитым воображением имевшая возможность напомнить большую бледную жабу. Гарри, уже закончивший поедать свой кусок огромного бисквитного торта, снова уставился на новые лица в преподавательском составе. Он все никак не мог понять, как так получилось, что Хагрид ушел из школы. Да, Гарри помнил про задание от Дамблдора, но всё равно ему казалось странным такое резкое исчезновение старого друга. Амбридж парень узнал практически мгновенно и сразу поделился наблюдением с друзьями. Рон скривился, глядя на розовую амуницию помощницы министра и на её слащаво-приторный вид. Гермиона нахмурилась и заметила, что вообще-то Министерство Магии не должно вмешиваться в дела Хогвартса. Вдруг девушка, сидевшая рядом с Дамблдором, чуть привстала и спросила что-то у профессора Макгонагалл. Та кивком головы указала на стол Гриффиндора. Девушка, не садясь, провела взглядом по лицам красно-золотых, а потом, заметив Гарри и его друзей, улыбнулась и помахала им рукой. Затем села и спокойно продолжила расправу над бифштексом. — Хто это? — спросил Рон, пережёвывая печеньку. — Лицо у нее знакомое, — поделился ощущениями Гарри. — Ну и память у вас! — пожурила их Гермиона. — Это ж профессор Реддл! Она преподавала у нас Защиту от Темных Искусств в сентябре на первом курсе, ещё до Квирелла. — А потом что с ней случилось? — озадаченно поинтересовался Рон. — Почему потом вместо неё был этот… Чалмаголовый? — Не знаю, но девчонки говорили, что она вышла замуж, — девушка пожала плечами. — А я слышал, что она родственник Сами-знаете-кого, — вставил Невилл. — И тайно на него работает. — У Того-Кого-Нельзя-Называть не было родственников, — засмеялся Рон. — Иначе ей, — тут он кивнул на преподавательский стол, — было бы под семьдесят. — Мне кажется, тут что-то не чисто, — задумчиво произнес Гарри. — Помните, Люпин обещал, что скоро в Лондон вернётся одна наша старая знакомая? Не о ней ли он говорил? — Скорее всего, — сказала Гермиона. Возможно, они бы продолжили обсуждение преподавателя, если бы Дамблдор, закончив свою трапезу, не встал для речи, обычной в начале нового учебного года: — Теперь, когда мы начали переваривать этот великолепный ужин, я, как обычно в начале учебного года, прошу вашего внимания к нескольким кратким сообщениям. Во-первых, первокурсники должны запомнить, что лес на территории школы — запретная зона для учеников. Некоторые из наших старших школьников, надеюсь, теперь уже это запомнили. (Гарри, Рон и Гермиона обменялись ухмылками.) Мистер Филч, наш школьный смотритель, попросил меня — как он утверждает, в четыреста шестьдесят второй раз — напомнить вам, что в коридорах Хогвартса не разрешается применять волшебство. Действует и ряд других запретов, подробный перечень которых вывешен на двери кабинета мистера Филча. Во-вторых, у нас есть изменения в преподавательском составе. Мы рады вновь приветствовать здесь профессора Граббли-Дерг, которая будет вести занятия по уходу за магическими существами… С хагридского места поднялась женщина в остроконечной шляпе и легко кивнула ученикам. Раздались аплодисменты — Граббли-Дерг для некоторых учеников была лучшей заменой Хагрида. Но столы Гриффиндора и Пуффендуя хлопали вяло, ведь там добродушного великана любили. — Старшие ученики, вероятно, вспомнили давнего преподавателя Защиты от Темных Искусств — профессора Реддл. Из-за семейных обстоятельств она была вынуждена покинуть Хогвартс, но спустя четыре года вновь вернулась на старую должность. Из-за стола встала черноволосая девушка. Она озорно улыбнулась, обводя потенциальных учеников хитрым взглядом серо-голубых глаз, поправила идеально выглаженную темно-синюю мантию, и с лёгким кивком села. Со стороны старшекурсников послышались аплодисменты. Младшие и средние тоже зааплодировали, правда, чуть тише, но уже с надеждой, что милая девушка не окажется тайным посланником Волан-Де-Морта, как это было с последним преподавателем ЗоТИ. — Я также с удовольствием представляю вам мисс Амбридж, — удовольствие в голосе Дамблдора не отметилось. — В связи с недавними печальными событиями, связанными с Турниром Трёх Волшебников, Министерство Магии сочло необходимым присутствие в Хогвартсе стороннего наблюдателя. В течение месяца мисс Амбридж будет посещать уроки и составлять характеристику наших преподавателей. С кряхтением поднялась Амбридж; стоя она ещё больше начинала походить на жабу. Аплодисменты ей все же подарили, правда, совсем тухленькие. В основном хлопали те, кто ее не знал; это были дети, чьи родители не работали в Министерстве Магии. Те же, кому такая радость не выпала, предпочитали никак не выражать свой восторг или же обсуждать наблюдательницу с сокурсниками. Дамблдор продолжал: — Отбор в команды факультетов по квиддичу будет происходить… Он умолк и с недоумением посмотрел на профессора Амбридж. Поскольку стоя она была лишь ненамного выше, чем сидя, все не сразу поняли, почему Дамблдор перестал говорить. Но тут послышалось ее негромкое «кхе-кхе» и стало ясно, что она поднялась на ноги и намерена держать речь. Замешательство Дамблдора продлилось всего какую-нибудь секунду. Затем он проворно сел и уставил на профессора Амбридж пытливый взгляд, точно ничего на свете не желал сильнее, чем услышать её выступление. Но другие преподаватели не сумели так искусно скрыть свое изумление. Брови профессора Стебль исчезли под растрёпанными волосами, губы профессора Макгонагалл стали тоньше, чем Гарри когда-либо у нее видел, профессор Реддл недобро сощурилась, мигом из озорной девушки превращаясь в саму серьезность. Ни разу еще новый учитель не осмелился перебить Дамблдора. Конечно, Амбридж не была учителем, но даже когда в Хогвартсе гостил сам министр, то не позволял себе такого. Многие школьники ухмыльнулись: эта особа явно не знала, как принято вести себя в Хогвартсе. — Благодарю вас, директор, — жеманно улыбаясь, начала Амбридж, — за добрые слова приветствия. Голосок у неё был высокий, девчоночий, с придыханием, и Гарри опять почувствовал сильнейший прилив необъяснимой неприязни. Он знал одно: всё в ней, от глупого голоска до пушистой розовой кофточки, вызывает у него отвращение. Она ещё раз мелко откашлялась — «кхе-кхе» — и продолжила: — Как приятно, доложу я вам, снова оказаться в Хогвартсе! — Она опять улыбнулась, обнажив очень острые зубы. — И увидеть столько обращенных ко мне счастливых маленьких лиц! Гарри оглядел зал, но счастливых лиц что-то не приметил. Наоборот, все были неприятно удивлены тем, что к ним обращаются как к пятилетним. — Я с нетерпением жду знакомства с каждым из вас и убеждена, что мы станем очень хорошими друзьями! Школьники начали переглядываться, некоторые с трудом подавляли смех. Снова переведя взгляд на преподавательский стол, Гарри и там заметил неоднозначность к словам наблюдателя. — Я согласна с ней дружить только до тех пор, пока мне не придется позаимствовать у нее кофточку, — шепнула Парвати Лаванде, и обе они беззвучно захихикали. Профессор Амбридж снова издала свое «кхе-кхе», но когда она опять заговорила, восторженного придыхания в голосе уже почти не слышалось. Он звучал куда более деловито. Слова были скучными и как будто вызубренными. — Министерство магии неизменно считало обучение юных волшебников и волшебниц делом чрезвычайной важности. Редкостные дарования, с которыми вы родились, могут быть растрачены впустую, если их не развивать и не оттачивать бережными наставлениями. Древние навыки, которые выделяют волшебное сообщество из всех прочих, должны передаваться из поколения в поколение — иначе мы потеряем их навсегда. Беречь, приумножать и шлифовать сокровища магических познаний, накопленные нашими предками, — первейшая обязанность тех, кто посвятил себя благородному делу преподавания. Я очень надеюсь на то, что в этой школе преподают достойнейшие люди, прекрасно знающие свое дело. Тут профессор Амбридж сделала паузу и легонько кивнула учителям, ни один из которых на этот знак внимания не ответил. Профессор Макгонагалл так сурово нахмурила тёмные брови, что стала очень похожа на хищную птицу. Гарри, явственно увидев, как она обменялась многозначительным взглядом с профессором Стебль, и почти услышав скрип челюстей у Снейпа и Реддл, понял, что своеобразная лесть в их сторону от Амбридж не убрала той настороженности, с которой профессора относились к наблюдательнице. А та между тем в очередной раз «кхекхекнула» и заговорила дальше: — Каждый новый директор Хогвартса привносил в трудное дело руководства этой древней школой нечто новое, и так оно и должно быть, ибо без прогресса нашим уделом стали бы застой и гниение. Однако прогресс ради прогресса поощрять не следует, ибо большая часть наших проверенных временем традиций в пересмотре не нуждается. Итак, необходимо равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традицией и новаторством… Гарри почувствовал, что его внимание ослабевает: мозг то включался, то выключался. Тишины, которая всегда наполняла зал, когда слово брал Дамблдор, не было и в помине: школьники наклонялись друг к другу, шептались, хихикали. За столом Когтеврана Чжоу Чанг оживленно болтала с подружками. Полумна Лавгуд, сидевшая недалеко от Чжоу, снова вынула своего «Придиру». За столом Пуффендуя Эрни Макмиллан был одним из немногих, кто по-прежнему смотрел на профессора Амбридж, но взгляд у него был остекленевший, и Гарри не сомневался, что он только притворяется, будто слушает: на груди у него блестел новенький значок старосты, и надо было вести себя соответственно. Профессор Амбридж вольного поведения учеников как будто не замечала. Казалось, начнись под самым носом у нее буйный мятеж — она все равно договорила бы до конца. Преподаватели, однако, по-прежнему слушали ее очень внимательно. Гермиона, судя по всему, не упускала ни единого слова Амбридж, но по ней было видно, что слова эти ей совсем не по нутру. —…потому что иные из перемен приносят подлинное улучшение, в то время как другие с течением лет выявляют свою ненужность. Точно также некоторые из старых обычаев подлежат сохранению, тогда как от тех из них, что обветшали и изжили себя, следует отказаться. Сделаем же шаг в новую эру — в эру открытости, эффективности и ответственности, сохраняя то, что заслуживает сохранения, совершенствуя то, что должно быть усовершенствовано, искореняя то, чему нет места в нашей жизни. Она села. Дамблдор похлопал. Педагоги последовали его примеру, но Гарри заметил, что некоторые сомкнули ладони всего раз или два. Присоединился и кое-кто из учеников, но большей частью они просто прозевали конец речи, которой не слушали, и, прежде чем они могли зааплодировать по-настоящему, Дамблдор снова встал. — Благодарю вас, профессор Амбридж, за чрезвычайно содержательное выступление, — сказал он с легким поклоном. — Итак, я продолжу. Отбор в команды по квиддичу будет происходить… — Ничего содержательный в жизни не слышала! — буркнула Гермиона. — А самое главное, знаете, что? — Что? — в один голос одновременно спросили Рон и Гарри. — Амбридж — не просто министерский шпион. Она добивается права менять порядки школы! Как вам вот это: «Прогресс ради прогресса поощрять не следует»? Или ещё: «Искореняя то, чему нет места в нашей жизни»? — Но пока она никто, всего лишь наблюдатель, — заметил Гарри. — Это пока! — зловеще проговорила Гермиона.***
На утро понедельника все уже забыли про то, что в Хогвартсе появился наблюдатель. Амбридж, правда, заметили за преподавательским столом во время завтрака, но только заметили, не до конца осмыслив присутствие посторонней тётки. Однако, четвертый курс сразу вспомнил о ней, едва переступив порог класса зельеварения. Снейп, скрипя зубами, молча терпел пятнадцать минут на своем уроке постороннего человека, пока не закончил инструктаж, а затем, под предлогом взрывоопасности процесса варения зелья «Крепких зубов», сухо выпроводил Амбридж за дверь. Однако та, похоже, не собиралась тратить впустую свое время, и уже через пять минут мысленно взвыл третий курс, у которого было магловедение. Но если у Снейпа наблюдатель никак не комментировала урок, то вот профессор Бербейдж практически сразу получила в лоб вопрос о своей родословной. Услышав, что, хоть это и не имеет значения для мира магов, сама профессор полукровная волшебница, Амбридж приторно улыбнулась, «прокхекхекалась» и самопищущим пером сделала пометку в розовом блокнотике. Весь оставшийся урок наблюдатель провела там же, изредка ядовито поправляя преподавателя в местах, касающихся вопросов чистоты крови. Пятикурсники же вспомнили об Амбридж только к четвертому уроку, который по расписанию был сдвоенным с Слизерином ЗоТИ; вести должна была таинственная профессор Реддл. Но пришла наблюдатель не с начала, дав преподавателю время обновить знакомство с учениками… …Профессор Реддл выглядела, как таинственно класическая Мэри Поппинс: аккуратная прическа-пучок, идеально выглаженная светло-зеленая блузка, батистовый салатово-синий платочек, грустным бантом завязанный на шее, старомодный корсет родом из сороковых и, вероятно, оттуда же сбежавшая длинная расклешенная юбка. Даже лицо у нее было под стать всей этой классике — правильные, даже красивые черты лица, серо-голубые глаза и тонкие губы. Мантию «Мэри Поппинс» не стала надевать на уроки, но вчера на пире, как и подобает профессору Хогвартса, оделась по форме. Чувствовалось, что сама девушка — преподаватель не строгий, а, скорее, «на одной волне» с учениками. Она выглядела молодо, и поэтому, наверное, ей это было совсем не трудно. Гарри, наблюдая за ней, её мимикой и манерой общения, осознавал, что он всё это уже где-то видел, причем не на первом курсе, а несколько позже… …Профессор Реддл терпеливо дождалась, пока все усядутся и положат волшебные палочки на парты. А затем слегка уставшим, но вполне спокойным и добрым голосом сказала: — Здравствуйте, ребята. — Здравствуйте! — нестройным хором отозвался класс. Девушка совсем не по-преподавательски хмыкнула, и её классический образ дал первую трещину: — Нда, пятый курс… Вы поступали когда? В девяносто первом? Меня вы должны помнить… Но для тех, кто не дружит с памятью, напомню: меня зовут Линда Реддл, — она взмахнула рукой, в которой мгновенно появилась средней длины волшебная палочка; на доске само собой написалось названное имя. — Обращаться лучше «профессор Реддл», до фамильярностей опускаться не советую — я всё-таки старше вас… Гарри услышал, как на соседнем ряду Драко наклонился к Гойлу и насмешливо сказал: — Понятно, ещё одна зазнавшаяся малолетка. — …это во-первых, — продолжала профессор, повышая голос. Тон ее мгновенно стал холодным, почти отдающим «Глациусом», — а во-вторых, всё, что вы хотите друг другу сказать, а возможно, даже обсудить преподавателя, или лучше делать в письменной форме, или оставить на перемену. К вашему сведению, мистер Малфой, в этом кабинете чрезвычайно хорошая акустика, а у меня прекрасный слух. Так что я слышу абсолютно все ваши разговоры. А если хотите что-то сказать по теме урока, то поднимайте руку. Насмешливость исчезла с лица Драко. Он фыркнул и напряжённо усмехнулся, как бы успокаивая себя и свой дрогнувший постамент авторитета. Профессор Реддл одобрительно кивнула и продолжила, убрав ту пугающую холодность из голоса: — Последние несколько лет у вас была достаточно обрывочная программа. Насколько я поняла, более менее хорошо справился профессор Люпин, рассказывая вам о боггартах и мелких защитных заклинаниях… Тут дверь класса приоткрылась, и в кабинет аккуратно вплыло розовое сахарное облако на толстых ножках. Облако имело жабье лицо Амбридж и пахло её же приторно-сладкими духами. Гарри сразу ощутил прилив неприязни к вошедшей. Кажется, скоро это станет условным рефлексом. Не здороваясь и вообще никак не обозначая себя, Амбридж села на самую последнюю парту, принадлежавшую ряду Слизерина, и кивнула Реддл, мол, продолжайте. Серо-голубые глаза преподавательницы недобро сверкнули. Но она не стала выражать свое недовольство или как-то показывать, что её задели, продолжая урок с прерванного места. — … поэтому, в этом учебном году мы с вами продолжим изучать защитную магию, но гораздо более масштабную. В скором будущем вам придется столкнуться с многими опасностями… Гарри напрягся. — Какими, профессор? — спросила Пэнси Паркинсон с понятной всем издёвкой в голосе. «Ясно, — подумал Гарри, — Слизерину приспичило проверить новую преподавательницу на прочность». — Думаю, ни для кого не секрет, что произошло в прошлом году, — с выдержанным спокойствием ответила на вопрос преподаватель. — И произошло это из-за возрождения Волан-Де-Морта. Сейчас он только набирает силы для более масштабной атаки, поэтому у нас есть время подготовиться. Но чтобы иметь возможность защитить себя, вам лучше слушать меня внимательно. И, — тут голос Реддл опять стал холодным, — не нарушать правил поведения на моём уроке. «Чтобы что-то спросить, нужно поднимать руку» — это я озвучила для вашего сокурсника тремя минутами ранее. Вашу пару Малфой-Паркинсон одолела глухота? С ряда Гриффиндора послышались одобрительные смешки. Слизеринцы тоже заулыбались, и только названные Драко и Пэнси сердито молчали. А когда Малфой увидел смешки от Грэба и Гойла, то по очереди отвесил им по подзатыльнику. Гарри облегчённо вздохнул — оказывается, среди учителей у него есть союзники! На фоне утренней ссоры с Симусом Финниганом это показалось ему очень хорошим, просто замечательным предзнаменованием. Другой вопрос состоял в том, почему профессор так считает… — Или есть какая-то другая неведомая мне причина неисполнения данного правила? — продолжала девушка с той же холодностью в голосе. Но вдруг её взгляд переключился на последнюю парту ряда Слизерина. Реддл равнодушно спросила, проливая часть адресованного Паркинсон льда: — Вы что-то хотели спросить, мисс Амбридж? Ученики повернули головы: Амбридж стояла. В не особо большом классе ЗоТИ это было куда заметнее, чем в Большом Зале с кучей народа, и поэтому наблюдатель знала, на что рассчитывать. Впрочем, Реддл вряд ли относилась к Амбридж с симпатией. Скорее, с вежливым пренебрежением. И поэтому могла повторить подвиг Снейпа и деликатно выставить помощницу министра за дверь, проигнорировав все её знаки и расчеты. — Да, профессор Реддл, — Амбридж набрала воздуха в грудь для ещё одной проникновенной речи. — Только что вы, во-первых, унизили двух учеников, а во-вторых, распространяете ложную информацию о Том-кого-нельзя-называть, якобы восставшем. Это нарушение устава школы. — И поверьте, имею для всего этого весьма веские основания, — почти зевая, устало сказала Реддл. Однако опасная и холодная вежливость больше не звенела в воздухе — девушка всем своим видом показывала, что ей в тягость само общение с наблюдателем. — Простите, мисс Амбридж. Этот разговор не может продолжаться в классе, при детях, и я предлагаю пройти в коридор. Говорила она спокойно и уверенно, прекрасно зная, что это это отличный способ действовать на нервы. Амбридж, мгновенно теряя свой настрой и слащавость улыбки, кивнула и вышла из кабинета. Профессор Реддл, деланно тяжко вздохнув, тихо сказала: — Не шумим. Открываем пролог и читаем про «Protego». Потом спрошу всех, слышите, всех (!) на содержание параграфа. Затем, аккуратно огибая парты и удивительно не задевая учебники на них своей широкой юбкой, вышла, оставляя дверь чуть приоткрытой.