Глава 2: Лили
6 января 2021 г. в 07:11
К чтению дневника Блэка он не смеет возвращаться ещё несколько дней. Сердце будто пропустили через мясорубку – оно надсадно стучало к концу дня, а неприятное покалывание и тяжесть чуть выше солнечного сплетения намекали на симптоматику сердечного приступа; Снейп даже уже думал, насколько гадко будет в итоге умереть вот так. Но осмотр у мадам Помфри не дал ожидаемых результатов – невзирая на паршивое самочувствие, телом профессор был здоров. Кажется, Поппи пыталась что-то сказать Северусу о необходимости разобраться с его головой, но слова её лишь ударились о закрывшуюся за Снейпом скрипучую деревянную дверь – в гробу он видал такие советы.
Методика игнорирования, очевидно, желаемых плодов не давала, лишь тяжелее давила на грудь эта чёртова тетрадь с её откровениями, которая будто была проклята – каждый раз, когда Северус замахивался, чтобы кинуть её в очаг к прожорливым и беспристрастным языкам пламени, пальцы в последний момент отказывались разжаться. На периферии сознания вертелась абсурдная мысль, что так он сожжёт не просто тетрадь, но сущность Сириуса – точнее, ту тайную часть его сущности, которую он вдруг решил в приступе последнего отчаяния посмертно обнажить перед Снейпом – будто эта книжица была живая. Глупости, конечно... Сириус навсегда исчез в Арке Смерти, прихватив с собой и своё измождённое тюрьмой тело, и свою бессмертную душу, всю, до последней капли, а то, что творится с Северусом – лишь жестокое, выматывающее издевательство его собственного сознания.
Он плохо спит, отключаясь со страхом, что Блэк снова явится к нему во сне – мотнёт по-звериному кудрявой башкой, походя на старого верного пса, и полоснёт по запыхавшемуся сердцу этой пресловутой грустной улыбкой, полной искренних сожалений, чтобы наутро у Снейпа разрывалась голова от вымученного эха «Прости».
Тогда Северус, преисполнившись злой решительности – «если ублюдок Блэк заявится ко мне в голову ещё раз, я точно спалю эту макулатуру» – спускается в конце рабочего дня к себе и, с жалобным взвизгом дёрнув выдвижной ящик, вынимает из него дневник Сириуса, яростно шлёпая им о поверхность стола. Коли отрывать присохший к рваной ране бинт – так резко, беспощадно и без всякого обезболивания в виде бутылки эльфийского вина, спрятанного на чёрный день. Был ли день, когда Сириус ушёл из жизни, именно таким? Снейп не желал об этом думать, но пробку из бутылки всё же не рванул – будет терпеть, покуда не станет совсем невозможным сносить это чтение...
А пока он открывает тетрадь на следующей странице, намереваясь за вечер прикончить мемуары раскаяния человека, надломившего его жизнь и поработившего его разум – Мерлин, как будто ему снова четырнадцать лет!..
Однако былая уверенность в своих действиях срывается иглой с поверхности поцарапанной пластинки – теперь перед ним был не просто обрывок пергамента с мальчишескими разрозненными каракулями, но небольшой скорый набросок, сделанный, похоже, мягким чёрным и красным карандашом. Графит, конечно, немного стёрся от времени, и всё же, в этом рисунке он мог угадать два идущих силуэта – один повыше с тёмными волосами по плечи, и другой, миниатюрный с копной огненно-красных волос. У ног силуэтов была едва читающаяся резковатая подпись «С ней он смеётся».
Северус прикрыл глаза, подавляя рвущийся из горла нервный смешок и массируя пальцами прикрытые веки – понимание своего тотального бессилия, не позволявшего даже взглянуть на соседнюю страницу с пометками взрослого Сириуса, лишало последних крупиц надежды сегодня же закрыть вопрос с его навязчивым состоянием тоски по человеку, что никогда ему не принадлежал. Бред сивой кобылы – он выдерживал ледяное самообладание в самых трудных ситуациях, связанных с его родом деятельности в тылу врага, а теперь не может разобраться даже с бесплотным призраком, чей голос успешно удавалось затыкать все годы до.
Может, это оттого, что тогда Сириус и не был призраком, а потому думать о нём, как о постаревшем самовлюблённом мальчишке было проще?..
Теперь же перед ним складывалась совсем иная картина, иной портрет – портрет человека ужасно уязвимого и подверженного романтической лихорадке, тонко чувствующего и понимающего чужие эмоции; или это просто Северусу так кажется?.. Может, это просто морок собственных упаднических настроений, трактующих каждое слово Блэка не в привычном контексте – не как издёвку, не как бесчувственную подколку с жаждой выместить годами накапливаемую неприязнь к собственной чистокровной природе, а как тщательно спрятанное за маской шалопая и задиры сильное, запретное чувство...
Словом, всё то же самое, что испытывал и сам Снейп... Испытывал, но больше к этому не вернётся. Он ведь правда очень хочет в это верить, и потому, в конце концов, набирается смелости, чтобы открыть усталые сухие глаза и начинает читать.
«Как ты уже успел понять, землю я топчу не без сожалений – их, пожалуй, скопилось слишком много. Не стану тебя утомлять своими жалобами на существование после Азкабана – побочный эффект от отсидки, как я наслышан, не оставляет до конца жизни – но кое-что меня мучает особенно остро в моменты, когда я принимаюсь за этот проклятый самоанализ. Когда мы были пацанами, с этим уживаться было проще, теперь же мне искренне хочется плюнуть самому же себе в лицо за глупость – уверен, ты мои настроения разделяешь.
Я не прислушивался к ней. Смысл слов Лили, что она мне говорила о тебе, догнал меня слишком поздно – я изредка видел её во снах, пока был в тюрьме, да и ты, скорее всего, тоже, и много чаще моего.
Она всегда умела посмотреть в корень проблемы и понять всё намного раньше остальных – для неё я, похоже, не был особенно сложной задачей, если речь заходила о моём отношении к тебе. Я злился – злости во мне всегда было хоть отбавляй, и зачастую именно она толкала меня на необдуманные поступки, а вовсе никакая не гриффиндорская храбрость. Как же так вышло, что я позволил закрутиться этому порочному кругу из взаимной неприязни? Я ведь, по правде говоря, никогда не хотел причинять тебе боль – и, надо признаться, мне очень нравилось, как ты улыбался.
Конечно, будучи мальчишкой, я не мог отдавать себе отчёт об этом, а сейчас это уже не имеет никакого значения. Джеймс ужасно злился, когда Лили предпочитала встречу с тобой общению с ним – а я, ведомый дурак, поддерживал его злость, искренне считая в то время, что тебе не место рядом с такой как Лили. Могла ли моя злость из солидарности оказаться чем-то другим? О, Северус, ещё как – думаю, ты мог бы хорошенько посмеяться, если бы узнал об этом.
На втором курсе я не дал Джеймсу притронуться к тебе, когда он удумал тебе врезать – знаешь, меня распирала злоба на него. Он собирался стереть с твоего лица улыбку, которую невозможно было увидеть в другое время – только когда ты общался с Лили. А так ты хмурился вечно, поджимал губы, старательно пряча за ними свои зубы – наверное, кто-то вбил тебе в голову, что они кривые как старые грабли, и лучше тебе рот не открывать лишний раз, я прав? Наверное, этим кем-то мог быть и я, однако, я и сам не упомню, как много боли тебе причинил от непонимания истинной природы своих чувств.
Меня ведь бесило, что ты не мне улыбаешься, Северус.
Тогда я ещё думал, что, может, стоит снова непринуждённо подсесть к тебе с той же шахматной доской, но моя стыдливость и зависимость от мнения Джеймса уже дали свои плоды – я не сделал то, что хотел сделать. Не буду во всём винить его – в конечном итоге, выбор-то сделал я сам... Однако тот раз я всё же запомнил. Я не ждал ничьего одобрения, мне даже было всё равно, узнаешь ты или нет о случившемся – в тот вечер с Джеймсом мы впервые сильно повздорили.
Наверное, это был мой самый достойный поступок за всю жизнь».
– Ох, Блэк... Блэк!
Тетрадь снова летит в ящик – Северус даёт себе малодушное разрешение не притрагиваться к ней неделю, а после варварски срывает акцизу и пробку на бутылке вина, чуть расплёскивая её содержимое на пол. Оно растекается точно кровавая лужа – плевать. Коли не работает снотворное зелье, он возьмётся за старый добрый способ отключиться, каким злоупотреблял его отец, гори он в аду.
Ощущение неисправимости последствий бьёт под дых, пыряет ножом, стискивает горло в алкогольном ожоге – никто, и Сириус тоже, не знал, что Снейп долгие годы, невзирая ни на что, хранил память о той их непринуждённой игре в пустовавшем Большом зале, об их неслышных разговорах и обмене советами. Это лишь, казалось бы, детская впечатлительность, присущая одинокому мальчишескому сердцу, не привыкшему ни к чему, кроме отторжения извне. Это глупая привязанность к любым крупицам тепла, что перепадали так редко, но оттого и ощущались особенно остро... Теперь же это лишь колючий песок, скребущий наждаком по открытой ране: хотел быстро сорвать бинт – мирись теперь с последствиями, Снейп.
Он не мог понять тогда, не может понять и сейчас – почему тот эпизод никак не шёл из головы, почему его не перекрыла вся причинённая боль, и отчего подаренный Лили свет всё же никак не мог сравниться с тем лучом надежды, что когда-то ему совсем нечаянно подарил Сириус. Рассуждать об этом не осталось моральных сил – рухнувшие в пустой желудок несколько бокалов вина круто сморили Снейпа и он лёг на кровать поверх одеяла, потрудившись лишь снять чёрный сюртук.
Завтра у него уроков нет, и он мог себе разрешить такие выходящие из ряда вон вольности, как упасть в полупьяное нервное забытье...
Однако тьму, как и в прошлый раз, болезненно прорезает чужой голос.
– Я боялся, что ты больше не придёшь.
Ему кажется, что он сейчас рухнет с кровати, но вместо этого ощущает себя стоймя – кожу чуть холодит сквозь светлую хлопковую сорочку, а под плоской подошвой ботинок скрипит свежий снег. Когда он открывает глаза, то видит укрытый первыми вечерними сумерками внутренний дворик школы, по периметру окружённый колоннадой переходов, а в центре дворика – Сириус, вальяжно привалившийся к заиндевевшему каменному постаменту. Блэк улыбается мужчине, и Северусу хочется послать его к чёрту, но, равно как и в прошлый раз, злые слова застревают поперёк горла рыбьей костью – вместо этого звучит лишь чуть сиплый вопрос:
– Где мы?
– В моём сне, где же ещё, – ухмыляется он, подойдя к Снейпу ближе, но коснуться будто бы не решается – поэтому он замирает на расстоянии вытянутой руки.
– Я же ведь сплю... Только вечным сном, насколько я понял, – пожал он плечами, обходя Северуса сбоку, теперь уже явно заинтересованный чем-то, что происходило под навесом колоннады за спиной у Снейпа, – а вот и вы с Лили.
Мужчина слышит в голосе Блэка добрую улыбку, а когда оборачивается, то понимает, что того так обрадовало – Снейп видит себя в возрасте двенадцати лет, сердито стряхивающего с чёрной зимней мантии снег, а следом за мальчиком торопливо семенит Лили, похоже, пытаясь ему помочь.
– Не обращай на него внимания, Сев, иначе ему это никогда не надоест! – звонко говорит она, наконец, нагоняя приятеля и принимаясь самостоятельно приводить его школьную форму в порядок.
– Я стараюсь, – шумно выдохнув, закатил глаза мальчишка, тем не менее, подчиняясь заботе Лили и оставаясь смирным.
– И у тебя, к слову, прекрасно получалось... – Снейп дёргается и рвано отшатывается в сторону, ощутив тепло чужого голоса у себя над ухом – Сириус всегда был немного выше Северуса. Дети, разумеется, не заметили присутствия двух мужчин, которые, похоже, не были здесь чем-то большим, чем просто призраками.
– Может, это не сон, а воспоминание... – бормочет Снейп, стараясь отвлечь внимание Сириуса от себя – тот сделал ещё пару мелких шагов в сторону Северуса, но остановился, хмуро зыркнув себе под ноги.
– Может... Я однажды слышал, о том, что, умирая, искренне раскаявшийся в своих ошибках человек попадает во времена, когда он был по-настоящему счастливым, – давя тоскливую ухмылку, говорит Сириус, а потом снова оборачивается, обращая своё внимание на детей. Те уже шустро убегали прочь, на ходу о чём-то разговаривая, что Северус не мог разобрать – шум топота детских ног перекрикивал звон голосов.
– А вот и я... – улыбка тает на лице Блэка парафиновой маской, когда, идущие по следам на свежем снегу, во двор вваливаются двое других мальчишек – сам Сириус и Джеймс Поттер.
– И чего она возится с этим соплежуем! – злой срывающийся мальчишеский голос и гром стремительного бега заполняет собой опустевший внутренний двор. Джеймс швыряется снежком в том направлении, куда убежали Северус с Лили, но, очевидно, больше для проформы и выпуска пара, стоявший же сбоку от него мальчишка Сириус лишь убирал выбившиеся серпантины волос, налипшие на взмокший разгорячённый лоб.
– Да ладно тебе, Джей, пошли лучше назад в замок, а то ужин пропустим, – словно бы нехотя пытается утихомирить друга мальчик, но вопреки его ожиданиям, Джеймс вдруг вскипает ещё больше.
– Нет уж, я его достану! – зло бубнит он и наклоняется, чтобы, как сначала показалось Северусу, слепить ещё один снежок и продолжить погоню, однако, Джеймс поднимает с земли отколовшийся кусок булыжника.
– Эй, ты чего! – закричал Сириус, немного отшатываясь от друга, а затем, чего Снейп от него ожидал в последнюю очередь, резко выбивает камень из кулака Джеймса, переключая весь пышущий жаром гнев на себя.
– Ты его ещё защищать вздумал?! Ты что, совсем не видишь, что это за тип! Ему не место рядом с Лили, – всё также настаивая на своей жажде мести, кричит мальчишка в лицо Блэку, и собирается уже поднять выпавший булыжник и завершить начатое... Однако Сириус дёргает Джеймса за шиворот мантии, заставляя того неуклюже шлёпнуться задницей на холодную каменную кладку.
– Это не тебе решать, Джеймс... – нерешительно и тихо, но всё же довольно отчётливо произнёс Сириус, отступая от друга на шаг и давая ему возможность подняться самому.
– Хм, а в детстве я был умнее, – ехидно комментирует Сириус, оказываясь совсем рядом, бок о бок с Северусом – в этот раз мужчина не вздрагивает и не отшатывается в сторону, но продолжает безмолвно наблюдать за грызнёй двух мальчишек...
Кто бы мог подумать, из-за него! Из-за жалкого, не достойного и косого взгляда в свою сторону, добровольно избравшего факультет Слизерин Сопливуса.
– Да пошёл ты, – плюётся в сторону Сириуса Джеймс, поспешно вскакивая на ноги, и, сгребая в кулаки кучи хрусткого снега, кидает их приятелю в лицо – чтобы убраться восвояси, пока тот возмущённо отплёвывается и пытается отряхнуться, по-щенячьи мотая головой.
– Я думал, что мне стоит догнать вас и извиниться... – тихо говорит Сириус, наблюдая за тем, как ребёнок застыл в нерешительности, сделав пару шагов в ту сторону, куда ранее удалились Лили и Северус, кусая нижнюю обветренную губу и утирая мокрый из-за подтаявшего снега нос.
– Тебе следовало... – зачем-то вторит ему Снейп, прикованный взглядом к маленькому Сириусу, который лишь слабо улыбнулся далеко ушедшей парочке вслед, но развернулся вокруг своей оси, бросившись, очевидно, за Джеймсом.
– Разве это что-нибудь бы изменило? – усмехается мужчина, оказываясь прямо перед Северусом и сжимая в руках его ладони – желание сопротивляться блэковскому вниманию куда-то ушло вместе с желанием отпустить в адрес сложившейся ситуации какую-нибудь шпильку – чтобы так больно не било осознание собственных жестоких заблуждений по подкашивающимся коленям.
Северус лишь молчит, но Блэк, кажется, и не требует от него никаких ответов – просто заботливо подносит к собственным губам чужие белёсые ладони с натянутыми до костяшек манжетами рукавов, согревая их своим жарким дыханием и растирая пальцы.
– Пора просыпаться, Северус. У тебя руки замёрзли.
И он, действительно, просыпается – болезненно, с взорвавшейся бомбой в черепушке, с чётким знанием того, что Сириус хотел ему сказать что-то ещё... И с пониманием, что его сны, похоже, таковыми до конца не являются.