Всё, что я могу тебе дать

По правде говоря, у Северуса было достаточно мотивов не желать просыпаться. Один из них сквозил белой нитью между строк его диалогов с Альбусом – директор всё чаще вызывал профессора к себе, и каждая такая встреча непременно начиналась с осмотра чернеющей старческой руки. Его можно было бы назвать дежурным, если бы не чудовищность тех событий, что должна была последовать за выносимым Снейпом приговором – проклятье будет жрать Дамблдора до тех пор, пока не доберётся до головы. Это напоминает пиктские проклятья, которые, как ему казалось, стали красочным мифом ещё до исчезновения этого народа... Однако теперь это особого значения не имело.       Северус не стал таить, что не сможет сдерживать разрастающуюся скверну дольше года, и задворками разума понимал, что для него, поклявшегося исполнять любой приказ Дамблдора, это могло значить.       Но трудный разговор всё никак не наступал – Снейп и вовсе старался гнать от себя мрачные мысли, всё ещё слепо и безнадёжно надеясь, что ему не придётся делать то, что от него безмолвно требовалось сразу со всех сторон. Состояние подступающей, выматывающей тревоги преследовало его – особенно, ближе к вечеру, когда рабочие часы подходили к концу, и Северуса поджидала перспектива очередного одинокого вечера; настолько ли одинокого теперь?..       Против его воли от кончиков пальцев и прямо к солнечному сплетению разливалось мягкое трепетное тепло – оно навевало воспоминания о детстве и молодости, когда чувство приближающегося конца света казалось лишь перспективой очередного увлекательного приключения на грани. В те времена чужой лучистый взгляд, устремлённый на него из толпы ребят, вызывал странную немоту мышц и сухость во рту – Северус всегда видел, как Блэк общается с кем-то другим, как тот смеётся, улыбается, как возится с мальками-первокурсниками, если кто-то умудрялся потеряться в коридорах школы и довести себя до слёз. Это очаровывало обыкновенно сухого и холодного Северуса.       Сириус легко и играючи жил эту жизнь, его неуёмный интерес к светлым сторонам этого многогранного мира притягивал к себе окружавших его мотыльков – даже пегих, неказистых и мрачных, словом, таких, как Снейп. Тьма всегда была особенно охоча до света и тепла, которое Сириус, кажется, был готов транжирить направо и налево, живя с открытой нараспашку душой – и всегда, будто намеренно, обдавал Северуса холодом и злобой, будто проявляя тёмную сторону своих душевных качеств... Правда, ему пришлось слишком дорого заплатить, чтобы Снейп, в конечном счёте, всё же мог понять, что взращено это отношение было на страхе, и вообще эта цепочка взаимной неприязни обратилась лишь привычным порочным кругом глухоты и непонимания.       Он ведь слышал когда-то невообразимо давно, что люди боятся касаться тех, кем дорожат больше всего.       Принять это вдруг становится намного проще – чувства, наконец, минуют его холодное упрямство. Он всё чаще чувствует, как в самые тяжёлые и беспросветные моменты его будто ласково берут за руку, тепло обнимают за талию, и – лишь иногда, теперь отчего-то намного реже, но чётче – его губ и шеи касается мерное тёплое дыхание, обещавшее спокойствие и защиту. Всё то, в чём он отчаянно нуждался всю свою жизнь, хоть и не признавался себе в этом, теперь с лихвой сыпалось на него, окутывало мягким призрачным одеялом, и Северус не мог теперь так просто отказаться от новых для него чувств взаимности, коей он никогда прежде не знал.       Теперь не было необходимости читать дневник Сириуса – он клал на всякий случай книжицу под подушку, как уже сделал это однажды, и тогда его посещали размытые, но полные отдохновения и целомудренной близости сны. Наутро он едва ли мог вспомнить, что именно в них происходило – с ним оставались лишь ощущения целующих его губ, обнимающих сильных рук и отдалённое звучание характерного лающего смеха. Читать дневник дальше он вдруг иррационально забоялся – в нём было не так много страниц, вся его мнимая толщина создавалась за счёт сморщившихся гармошкой от вклеек листов, и Северус думал, что едва он закончит чтение чужой исповеди, как вся магия его сонных свиданий иссякнет, пропадёт, будто её и не было.       Но он находил для себя другие приметные знаки и подсказки в общем виде тетради – так он понял, что этот дневник был той самой тетрадью, что Северус обронил в день его крупнейшей ссоры с Лили; дни ссор с Мародёрами он перестал считать на втором курсе. По венам точно пустили кипящую воду – Блэк не выкинул, не сжёг, но оставил себе тетрадку, на обратной стороне обложки немного спешно подписанную «Снейп С.», да ещё и записал туда всю правду, что так и не смог рассказать Северусу сам. Отчего-то это знание грело.       Блэк словно всё время теперь был рядом с ним незримой тенью, однако, в её усиливающейся плотности Снейп смог убедиться сильно позже...       Просьба Альбуса о встрече теперь не была для него хоть немного хорошим знамением – а в этот вечер Северус маялся особенно беспокойно из-за воистину дурного и жуткого предчувствия. Директор сообщил, что пришлёт к нему патронуса, когда Снейп ему понадобится – ожидание затягивалось, время уже переваливало за полночь, и тогда мужчина взялся за палочку, чтобы отправить встречное сообщение, уставший терпеть и нервно ждать.       Произнося заклинание, он вдруг вспоминает один из снов – сон о счастливой и честной игре в шахматы, в котором они с Блэком, похоже, в последний раз в жизни не обменивались колкостями, а только сдержанными улыбками и игровыми манёврами. Сон, в котором он, совсем ещё мальчишка, ощущал себя значимым и нужным – и тогда, бесформенное серебрящееся облако, сорвавшееся с конца палочки, вдруг начало обретать очертания, но отнюдь не те привычные изгибы изящной лани, нет... Перед Северусом, нетерпеливо расхаживая по воздуху, точно волк в клетке, появился большой и крепкий, лохматый пёс – точная копия того лесного пса, какого Снейп однажды встретил, пока гулял по кромке Запретного леса... И этот же пёс у него получился во время его первого удавшегося телесного патронуса.       Воспоминание об этом вдруг выбивает из него весь дух и решимость первым побеспокоить Дамблдора – Северус мог только смотреть на призрачного пса, радостно высунувшего язык и, похоже, ожидавшего дальнейших указаний от своего волшебника. Мужчина подходит к созданию ближе – пёс тоже делает пару мелких шагов навстречу, и в момент, когда Северус почти касается крупной косматой головы, в комнату врывается, кружа и переливаясь, патронус в виде птицы феникса. В этот же момент патронус Северуса исчез.       – Я жду тебя, – произносит серебристая, будто сотканная из пара птица, а после растворяется в воздухе, забирая с собой и мерное прохладное сияние, прежде освещавшее мрачное помещение.       Когда Северус оказывается в кабинете директора, то понимает, что час исполнения всех его опасений настал – мягкая улыбка лучистой надежды больше не трогала губы профессора Дамблдора, да и сам он поник и будто уменьшился в размерах. Понять его, разумеется, было можно, но только Северус этого не хотел – всё его нутро, и без того расшатанное постоянным напряжением и неизвестностью, куда может привести его следующий шаг, вопило от злости и негодования... Как-то он сказал Поттеру, что жизнь ужасно несправедлива, но, кажется, будто до конца не осознавал всю беспредельность этой несправедливости.       И сейчас от ощущения уплывающего из его рук контроля над собой чудовищно больно сдавливало виски. Разговор выдавался по-настоящему тяжёлый.       – Что же это, Северус, неужели вы так привязались к мальчику? – парирует Дамблдор и Снейпу мерещится в голосе директора тень почти безразличной издёвки, отчего тело на долю мгновения парализует шоком кратковременной вспышки ярости.       – Или к тем, кто умер, чтобы он жил.       Непонимание заставляет лицо Альбуса, и без того уже болезненно сероватое, осунуться ещё чуть сильнее. Северус не собирался ему ничего говорить или доказывать – его запястье стискивает призрачное тёплое касание, упреждая от сотворения какой-либо глупости, и всё же, в завершение разговора, он решает приоткрыть перед Дамблдором железную ширму своей души, вспоминая, как бесстрашно это делал перед другими Сириус. Мужчина взмахивает палочкой – запястье обдаёт короткой волной холода – и возникшее в воздухе облако обретает вид тяжело дышащего большого пса, вилявшего хвостом. Он проскакал по верхушкам книжных стеллажей, выстроившихся вдоль стен, и пропал в воздухе, когда собирался описать изящную дугу над головой Альбуса – сразу после этого профессор поражённо воззрился на Снейпа, будто увидел его впервые.       – Северус... Неужели... Он?       – Да, профессор. И я сделаю то, что от меня требуется – чтобы и он тоже умер не зазря. Будьте в этом уверены.       Ему пришлось приложить усилия, чтобы не хлопнуть дверью, закрывая её за собой, когда он покидал кабинет Дамблдора с вертящимся в голове осознанным пониманием – ему придётся убить директора, когда придёт время, и взять всю вину на себя. Ему опять обещали порвать в клочки душу – на этот раз целенаправленным убийством – однако, теперь у него была возможность морально к этому подготовиться.       Хотя, разумеется, проще сказать, чем сделать – отчаяние наглухо топило его, подрезая поджилки, и у Северуса едва хватило последних крупиц самообладания ровной походкой добраться до своего жилища в подземельях, чтобы уже там, за закрытой дверью, прислониться спиной к косяку и обессилено скатиться вниз к каменному полу. Его чуть знобило, но не более – напоминало лихорадку, которая могла навалиться от жестокого недосыпа и общей хронической усталости; и к нему снова подгребалось, скрежеща железными зубами, гадкое промозглое одиночество. Снейп сидит так в измождении ещё с минуту, собираясь с силами, чтобы подняться на ноги и не позволить себе провести в беспомощной кататонии остаток ночи. Тяжело вздохнув, он встаёт, направляясь к рабочему столу – едва шевелит палочкой, шепча верхнему выдвижному ящику шелестящее «Алохомора», и вынимает оттуда дневник. За стол не садится – Снейп сбрасывает ботинки с мантией, и, улёгшись на кровать и подоткнув подушку под шею для удобства, раскрывает тетрадь там, где он остановился в прошлый раз.       Снейпу казалось, что хуже ему стать не могло – но в глазах защипало от подступающей колкой соли, когда он наткнулся взглядом на вклеенный в тетрадь листок плотной зернистой бумаги. На нём чёрной акварелью или тушью был изображён достаточно неплохой этюдный портрет... Портрет юного Северуса Снейпа, насупленного и задумчивого, но, как мужчина отмечает, очевидно, выполненный со вниманием и преувеличением некоторых деталей. Себя он хоть сколько-нибудь симпатичным никогда не считал, предпочитая и вовсе избегать зеркал, однако, образ, который когда-то давно изобразил Блэк, отличался холодной, тонкой и исключительной юношеской красотой...       Неужели это именно так Сириус его и видел?       В левом углу портрета виднелась тонкая, написанная пером строчка, гласившая «Потерянный». Северус нахмурился, словно передразнивая собственный портрет, по которому он проводит самым кончиком указательного пальца – наверное, прежде он активно двигался, однако, теперь магия человека, этот портрет сотворившего, почти полностью развеялась. Юноша, до этого мрачно смотревший куда-то в пол, повесив нос, лениво и будто из последних сил поднимает взгляд на человека, его побеспокоившего. Кажется, в глазах мальчишки стояли слёзы, а губы его скорбно скривились, будто он сейчас безмолвно расплачется, но точнее Снейп разглядеть не успевает – парень снова прячет свой грустный взгляд себе под ноги и больше не двигается.       Настоящий взрослый Северус едва слышно солидарно вздохнул, ещё ненадолго задержав взгляд на мальчишке, надеясь, что тот отомрёт и что-нибудь ему скажет, но тот так и остался неподвижен. Тогда мужчина решает не оттягивать неизбежное – хотя собственный, любовно написанный портрет так и приковывал к себе его взгляд – и он принимается читать запись Блэка, которая, к огорчению Снейпа, оказалась несколько меньше, чем все предыдущие.       «Я ведь чуть не убил тебя. Мерлин, как я мог...»       Первые отрывистые и явно написанные неровной рукой строчки заставляют Северуса замереть и ещё пару раз пробежаться взглядом по прочитанному. Он вдруг замечает два следа высохших капель, чуть размывших размашистые хвостики букв, и приходит к выводу, что Сириус, похоже, был или пьян, или просто не в себе, когда это писал.       И всё же, Снейп читает дальше.       «Я почти толкнул тебя в спину навстречу несчастному Лунатику, какой же идиот! Кажется, окончательное осознание того, что я натворил, догнало меня только сейчас – даже в Азкабане мне всё это казалось простой нелепостью, более того, я упрямо во всём винил тебя. Мол, не следовал бы ты всюду за нами попятам, стараясь о нас что-то вынюхать – кто знает, ради каких целей – то и не нарвался бы на подобную передрягу.       О том, что это всё была моя идея, «от» и «до», я предпочитал с собой не говорить.       Я просто не мог тебя видеть. Думаю, ты заметил, что я не переваривал твоего общества – даже Джеймс уже спокойно сглаживал углы, и теперь настал его черёд хватать меня за локоть и уволакивать от тебя подальше... А ты всё следовал, всё не отлипал. Маячил на фоне назойливой тенью, и, может быть, ты даже обратил внимание, что я специально старался сбежать от тебя подальше, исключить из своей жизни как явление, надеясь, что это мне поможет. Всё это напоминало какую-то болезнь, я даже хотел обратиться к Помфри, но вдруг передумал... Может, стоило, как считаешь?»       Северуса едва хватает на короткий, лишённый, впрочем, всякого веселья смешок – кто бы мог подумать, что ход его с Сириусом мыслей в одинаковой ситуации может быть настолько схож?       «В конце концов, я страшно на тебя разозлился. Выдумал эту авантюру, полагал, что Гремучая Ива просто крепко надаёт тебе по твоей тощей заднице, и всякое желание следить за нами у тебя отпадёт – но ты оказался настойчив и проворен. Ты очень талантливый волшебник – а я этого не учёл. Я и сейчас порой хочу у тебя спросить, на кой тебе это было необходимо, для чего ты следовал за нами по пятам, да только смысла не вижу – откровения из тебя и клещами не вытянешь, только плюнешь в меня ядом да будешь таков. Ты не принимаешь раскаяний и не умеешь прощать – да и поступок этот, наверное, простить нельзя. Кто я тебе, чтобы ты со спокойной душой спускал ради меня всё на тормозах?       Я тебя ненавидел, и сейчас ненавижу – в какой-то степени. За твоё упрямство, несговорчивость, сварливость – за то, что ты так чудовищно постарел душой, хотя, кажется, я всё ещё помню, как светились твои глаза, стоило тебе выйти в ничью в последней шахматной партии. В Азкабане я воображал себе, что ты знал, как я за тебя заступался, что краснел ты, усыпанный цветами, не от стыда, а от скрываемого с трудом восторга, и что ты понимал, что твой четвероногий друг – это придурок Блэк, которого ты всеми фибрами презираешь.       Чепуха это всё, да... И ненависть моя тоже – чушь собачья, дань привычке, естественная реакция на твоё нападение, так уж у нас с тобой повелось. Какой привет – такой ответ, знаешь ли. Но вот что точно не чушь, Северус, и не сон – а чистая правда... Дьявол, жаль, что я так и не смогу сказать тебе этого вслух.       Правда в том, что я тебя любил. Всегда.       Прости меня».       Снейп едва успевает дочитать написанное – глаза его слипаются, слезящиеся не то от подавляемой зевоты, не то от по-настоящему накатывающих слёз. На грани между сном и явью ему вдруг мерещится, что его портрет снова поднимает на него уставший истосковавшийся взгляд и едва слышно произносит одними губами «Я скучаю по нему» – но насколько это было по-настоящему, Северус не сможет впоследствии ответить.       Когда он осознаёт себя во сне и раскрывает глаза, то поначалу ничего не видит – ему требуется несколько долгих мгновений, чтобы привыкнуть к кромешной темноте и дать ей раскрыть свой скудный монохром. Снейп заключил, что он очнулся посреди ночи, однако, ещё пара секунд ожидания, и понимание положения ситуации вызывает у него озноб и оцепенение – Северус сейчас был в коридоре Воющей хижины, чуть освещаемом узкой полоской света луны, вышедшей из-за облаков и заглянувшей в разбитое окно. Тут всё также как и было в ту самую ночь – Снейп судорожно выхватывает палочку из кармана мантии и вдруг соображает, что что-то здесь было не как обычно.       На нём вместо привычного плотного сюртука – школьная мантия, а рука его, сжимавшая палочку, намного тоньше и изящнее – вот, на костяшке указательного пальца он замечает едва успевший затянуться розоватой кожицей ожог, который он недавно получил на уроке у Слизнорта, а к мадам Помфри он не пошёл, рассудив, что справится сам... Собственное тело чувствуется чересчур хрупким и будто не до конца управляемым – может, по этой причине Северус замирает как вкопанный, когда в дверном проёме, уцепившись с гадким скрежетом когтей за деревянный косяк, появляется тощая, будто выбитая из камня фигура оборотня. Тот мелко дрожал и поскуливал – похоже, превращение произошло пару мгновений назад и для Северуса это становится идеальным моментом, чтобы улизнуть, пока зверь, теряющий остатки человеческого разума, не сообразил, что к чему, но только мальчишка будто прирос к земле. Как и в ту самую ночь его окутывает липкий ужас вперемежку с детским недоумением – от лица разом отхлынула вся кровь и Снейп его не чувствовал, но нижняя губа его едва заметно задрожала.       Медленно, сипло дыша, подвывая и нервно вздрагивая, оборотень двинулся аккуратными шагами навстречу Северусу – в потёмках большие звериные глаза мелькнули опасным изумрудным блеском, что заставило юношу напрячься и втянуть голову в плечи, будто стараясь уменьшиться, будто это могло бы сделать его для оборотня незаметным. То, что было ещё несколько минут назад Ремусом Люпином, пускало густые слюни на скрипучие половицы, точно выжидая момента, когда жертва в панике дёрнется и сама спровоцирует на бросок – а в том, что он не жилец, Северус был уже абсолютно уверен.       – Снейп, берегись! – крик из-за спины звучит глухо, тяжело этому звуку продраться сквозь ворох спутавшихся панических мыслей – наверное, поэтому, вместо того, чтобы правильно среагировать и припасть к пыльному полу, давая неизвестному спасителю атаковать оборотня из-за его спины, Северус просто роняет палочку и закрывает лицо руками.       Ему мерещится, что он стоит так целую чёртову вечность – уши заложило, в них отражалось эхо голоса Поттера, но Снейп не мог сказать, был то Джеймс или Гарри. Не последовало также и стука упавшей и откатившейся к плинтусу волшебной палочки, как и не случилось вспышки ослепительно рвущей боли где-нибудь в районе брюшины или горла – самые беззащитные места для хищника, по мнению Северуса. Но ничего не происходит, прогорклое волчье дыхание не опаляет лицо, когти не впиваются в кожу, словно и нет здесь никакого волка-оборотня – напряжение с его тела чуть спадает, и, кажется, что некто невидимый чувствует это, посему касается запястий Снейпа, мягко отнимая ладони от побелевшего лица.       Тогда Северус видит того, кого уже не ожидал здесь увидеть.       – Блэк?       Голос звучит хрипло, будто съехала игла с пластинки, когда Северус встречается с взглядом сверкающих в серебристом свете луны глаз – шестнадцатилетний Сириус Блэк держит его за запястья, мягко улыбаясь ему. На лицо, как и всегда прежде, ниспадали непослушные пряди вьющихся волос – та очаровательная небрежность, которая шла, кажется, одному только Сириусу – и юноша улыбается ещё шире, когда слышит собственную фамилию. Он подаётся вперёд и обнимает одной рукой Северуса за плечи.       – Привет, – непринуждённо говорит он, прижимая юношу к себе чуть плотнее, желая этим жестом унять колотящую дрожь. Снейп походя отмечает, что от этого, действительно, мгновенно становится теплее и легче.       – Что здесь происходит? Где Люпин? И Поттер...       Вместо того чтобы дать вразумительный ответ, Сириус лишь легонько смеётся Северусу на ухо, беря его за руку и сплетая их пальцы – и от этих незамысловатых действий ответы на заданные вопросы Снейпа вдруг совершенно перестают интересовать.       – Ты хочешь видеть здесь их вместо меня? Я уже ревную, – без тени серьёзности в голосе тихо отвечает Блэк, подталкивая Северуса в спину в сторону той комнаты, где всего минуту назад топтался оборотень Люпин.       – Я не об этом, – фыркает Снейп, когда они оказываются внутри пыльной скрипучей комнаты – в окно заглядывал лик любопытной луны, и от её вида отчего-то теперь совсем не было страшно.       – Я знаю... Ремус и Джеймс там, где они должны быть – в своих постелях, спят и видят хорошие сны, – в голосе Сириуса слышится улыбка, от которой на душе становится спокойно и сам Северус тоже начинает едва заметно улыбаться. Блэк обнимает его со спины, скрестив руки у него на груди и положив голову Снейпу на плечо – по коже шеи побежали мурашки от близости чужого терпкого вздоха.       – Я бы так хотел переписать ту ночь и на самом деле, – с лёгкой грустью в голосе произносит Сириус, – но я могу сделать это хотя бы здесь и сейчас.       Губы его касаются в невесомом поцелуе кожи под ухом Северуса – тот чуть вздрагивает и по телу его разливается нежная и тянущая истома, какой он уже давненько не испытывал. Мысли об оборотне его отпускают, как и тают, будто их никогда и не было, воспоминания о той ночи, когда Северус чуть не погиб по вине Сириуса. Мягкие касания губ и чужие ладони, сжимавшие невероятно ледяные тонкие пальцы Снейпа, уносят прочь из его головы все дурные воспоминания, оставляя реальным лишь одно-единственное знание – теперь у него с Сириусом всё будет хорошо.       Он хочет, чтобы у них вдвоём всё было хорошо, и он понимает только здесь и сейчас всю глубину и истинность этого желания, взращенного в одиночестве, горе и холоде. Юным сердцам легче даётся переживать страсти – в груди надсадно колотилось и билось от распирающей щемящей нежности, и тогда, понимая, что не в силах и дальше молчать, Северус решает заговорить – честно и напрямую.       – Я заметил, что ты меня избегаешь. Думал, что затеваешь что-то гадкое, и я должен быть к этому готов... Хотел так думать, – Сириус его не перебивает – Снейп понимает, что тот обратился в слух по тому, как дыхание его затихло, перестав опалять ухо своим жаром. Лишь одна рука пространно водила по груди Северуса, забравшись под мантию, и осторожно оглаживаела кожу сквозь ткань светлой рубашки.       – Я скучал по тебе. Без тебя. Ты мне был нужен, и я не мог понять, почему... За тем и придумал для себя отговорки, чтобы со спокойной совестью преследовать тебя, – он, осознавая всю абсурдность сложившийся по их общей вине ситуации, вдруг давит тихий смешок – к груди его прижимают крепче, зарываясь носом в волосы на затылке.       – Я бы так много хотел исправить, – задумчиво и грустно говорит Сириус, и тогда Снейп оборачивается к нему, кладя ладони на чужие щёки и заглядывая в поникшее лицо.       – Поцелуешь меня?.. – шёпотом спрашивает он, понимая, что ничего теперь не переписать – не в том мире, которому пока что ещё принадлежит сам Северус Снейп, спящий с упавшей ему на грудь тетрадкой и видевший сны о своей первой и главной любви. Но они могут хотя бы договориться на этом призрачном берегу – пока лучи полночной луны омывают раскинувшийся вокруг хижины лес и выбеливают стены сонного замка Хогвартс. Пока они ещё могут чувствовать взаимное тепло и беспрепятственно дарить его – не зря, всё же, в этот раз они предстали друг перед другом в образах пылких сумасбродных мальчишек, правда?       От вида юного, не убитого тюремным заключением и затяжной душевной болезнью Сириуса становится трудно дышать. Потом, когда он проснётся, он будет зол на него за то, что тот посмел растерять свою красоту, дал сотворить с собой то, что превратило его в потасканную тень самого себя, а также будет зол и на самого себя за такие мысли. Но это всё потом – сейчас же Блэк в немом согласии осторожно касается его губ, и эхо их разговора, запрятавшееся по тёмным углам хижины, умолкает, уступая место только томным прерывистым вздохам и влажным звукам неумелых поцелуев – вина неопытности юного Северуса.       Холод гулявшего по хижине сквозняка, что создавал ощущение, будто дом дышит, больше не морозил кожу – Снейп не противится, когда руки Сириуса, явно осмелев, скидывают с его плеч школьную тёмную мантию. Его грели углубляющиеся поцелуи и жар чужого, жадно льнущего к нему тела – лёгкий комок волнения сворачивается в желудке, а колени чуть подкашиваются от силы бьющих под дых новых чувств, и тогда Сириус его хватает за предплечья, помогая удержаться на ногах и разрывая поцелуй.       – Пошли в постель, – шёпотом предлагает он, слабо взмахивая рукой в сторону старой кровати под тяжёлым пологом – глаза Блэка потемнели, и губы его больше не кривила залихватская усмешка.       – Это же пыльный мусор, а не постель, – также шёпотом поспешно отвечает Северус, но когда смотрит в тот угол, куда ранее указал Сириус, то видит не ссохшуюся развалину, но широкую кровать под пологом, похожую на те, что были в факультетских спальнях. Выглядел этот зверь среди пыли и забвения до смешного неуместно, но Северусу было всё равно – он вопросительно смотрит на Блэка, который, держа его за запястье, уводил за собой.       – Это же наш с тобой сон, – напоминает он и от этих слов вдруг становится горько, – всё будет так, как мы захотим.       Их ботинки гулко стучат о пол, когда оба заваливаются на свежие, чуть хрустящие простыни, вжимаясь друг в друга и целуясь. Северус был тонок и, справедливости ради, чуть костляв, но пальцы Сириуса с лаской проводили по ощущавшимся даже сквозь рубашку рёбрам – по мнению же Северуса, Сириус Блэк был совершенен во всём. За изножье кровати летит лихорадочно снимаемая одежда – и тогда, даже в густых тенях кроватного полога Снейп может видеть крепкое поджарое тело, нависшее над ним на мгновение, словно позволяя залюбоваться, чтобы потом вжаться своими бёдрами между бледных и длинных ног Северуса. Он ахает от скрутившего низ живота лёгкого сладкого спазма, подаваясь навстречу, прижимаясь и толкаясь Блэку в пах – тот восторженно вздыхает на такую отзывчивость, и воспринимает это как сигнал к действию. Мазнув губами по ключице Северуса, он осторожно берёт его под колени, сгибая ему ноги и разводя чуть шире – возбуждённый взгляд судорожно бегает по образу раскинувшегося под ним сухощавого тела, и Снейп, заметив это, стыдливо зажмуривается, пряча лицо в ладонях.       – Не надо. Я хочу смотреть на тебя... Ты прекрасен, Сев, – Сириус убирает ладони с лица Северуса и приникает к его губам в глубоком мокром поцелуе – слова заставляют юношу задохнуться и замереть от ощущения новой волны жара, скатившейся от сердца вниз, туда, где Блэк крепко и порочно вжимался в него, двигаясь с едва сдерживаемым нетерпением.       – Хочу тебя... Внутри... – дрожащим голосом просит его Северус, ощущая, как от сказанных слов лицо его заливается краской, и закусывает губу, опуская взгляд вниз, едва замечая очертания их с Блэком соприкасающихся членов. От этого зрелища он задышал чаще, намереваясь капризно попросить снова, но Сириус его опережает – юноша чувствует, как его медленно и осторожно начинают заполнять собой, растягивая общее удовольствие.       Северус периферией сознания отмечает, что не ощущает привычной боли – и тут же вспоминает, что, конечно же, это сон, самый лучший в его жизни сон, в котором боли нет места, и потому его так мягко, так идеально берут, вжимая в простыни и лаская слух тонкими, чуть слышными стонами-сипами. Он смотрит на Сириуса, который взглядом зачем-то спрашивал разрешения продолжить, когда тот входит до основания, и Северус благодарно кивает, улыбаясь ему, вдруг вспоминая, как сильно Блэку нравилась его улыбка. По хребту пробегает разряд тока, когда эта страстная качка ускоряется, когда Сириус, жарко дыша ему на ухо и, кажется, пытаясь подобрать какие-либо слова, вбивается в него сильнее и грубее, и Северусу это нравится до задушенного крика.       Он забывает своё собственное имя, забывает своё прошлое, кто он такой и откуда, когда Сириус сжимает его член в своём кулаке, двигая рукой в такт своим ритмичным движениям. Не существует больше ничего, кроме этого юноши, кроме его рук и губ, всё пытающихся до него, Северуса, что-то донести, но тот не слышит из-за собственного сбившегося дыхания и оглушительно громкого шуршания постельного белья. Но он хочет кое-что сказать сам, нечто безумно важное – и не успевает, поскольку тело его слишком неожиданно скручивает волной оргазма, отчего Северус коротко вскрикивает, вжимая острыми пятками бёдра Сириуса в себя. Ощущения вдруг предательски ускользают от него – он не успевает насладиться блаженством от их первой, никогда, на самом деле, не случавшейся ночи. Окружение погружается во тьму, луна меркнет, Снейп может видеть только тоскливый влажный взгляд Сириуса, и лишь тогда, когда все прочие звуки исчезают, он, наконец, слышит, что тот пытался ему сказать.       В голове так и раздаётся множественное, крошащееся на куски эхо «Люблю-люблю-люблю тебя», когда Северус просыпается в своей кровати, в комнате подземелий замка Хогвартс, обнаруживая себя обнажённым под сбившимся одеялом на влажных простынях. Дрожащая рука его инстинктивно тянется за спину, проверить, не лежит ли кое-кто позади – ведь он может поклясться, что только что ощущал перекинутую через его бедро чужую ногу...       Но кровать, хоть и тёплая, согретая будто бы теплом двух людей, оказывается ожидаемо пуста.