We are young

      Ноги несут его в неизвестном направлении. Ветки больно царапают лицо, руки и тело, разрывая одежду на светлой коже, тем самым оставляя больше ссадин разных размеров. Сейчас он снова тот, кем был до становления Человеком-пауком – маленьким, тоненьким хлюпиком. Высокие макушки елей прятали его израненное тело в кромешной тьме, забирая последние надежды. Только темное, серо-бурое небо изредка создавало миражи еле заметных, живых лучиков света вдалеке. Но как только Питер добегал до них, то снова видел кромешную темноту. Он бежал, бежал и бежал.       Понять причину, почему не может остановиться, парень не мог. Казалось, что опасность представляющая что-то незнакомое и ужасное, вот-вот настигнет его и Питер теряется во времени с того момента, когда начался этот адский марафон. Он чувствует себя девочкой из сказки о красных туфельках, которые затанцевали девочку до смерти. В его случае, вместо танцев — был бег, а вместо туфель — его собственные ноги. С каждым шагом, с каждым вздохом, он все меньше и меньше чувствовал свое тело. Оболочка кожи сжигается дотла и он видит как кислота собственного страха разъедает его. Он превращается в ничтожную молекулу этого громадного мира. Это как вместо бабочки, оказаться дефектной гусеницей, которая все равно ждала смерти. Она дефектная, как и Питер. Не заслуживает жизни в мире. Боль поглощает его, и Питер не знает, что с этим делать. Как справиться и кого просить о помощи. В этот раз, кошмар облипал его липким слоем сладкого сиропа, а мозги будто завернули в целлофановый пакет. Нехорошо еще и потому, что он чувствует себя сейчас просто хреново. Потому что в конце истории он остался один. Не спасли, и это отчётливо маячит перед глазами. Подтверждая то, от чего парень бежал больше всего.

***

      Просыпается Питер с трудом, кряхтя, как старичок. Мучительное утро встречает его ярким солнцем на холодном холсте голубого неба. После сна, пелена до сих пор окутывала его глаза. Он не знает, где находится интерес к тому, что происходит вокруг него и это давит на юношу и его уставшую душу. Он плохо помнил моменты случившегося в тот неблагополучный вечер. Напоминанием являются только пожелтевшие синяки на теле и ссадины возле левого уголка губы. Головная боль еще пульсировала в висках, а настроение все быстрее переключалось с грустного — на уставшее и раздражённое. Часы тихо отбивали ритм за стенкой в светло-бежевых цветах. Питер уверен, что часы тикали слишком громко. Предчувствие внутри испуганно елозило оттого, что было что-то не так в этой ситуации. Комната казалась бы достаточно уютной, если бы не запах медикаментов и стерильных халатов докторов и медсестер. Давным-давно когда он был еще в этапе между ребенком и переходом в подростка он часто посещал врачей. Но не по причинам собственных проблем со здоровьем, а скорее из-за Дяди Бена. Запах чистоты въелся так, что вспомнить не составит труда. Эта атмосфера всегда наводил гложущее чувство тревожности. Возможно, он сейчас в больнице, но за стенкой не слышно людей. Он не уверен, чего именно ожидать, потому что даже не уверен в месте, где он находится. Питер чувствует каждой клеточкой своего тела, что мистер Старк прознал о том, что случилось. И ему, ой, как несдобровать.       Мысли стать кем-то другим. Стать самой настоящей пылью, или поменять свою «айдентити» для того чтобы убежать как можно дальше от этих проблем.       Проходит еще час прежде чем он слышит шаги за дверью. Черт, это же медсестра, верно? «Кросс фингерс» — думает Питер. Он пытается уверить себя, что, наверное, это кто-то из медперсонала. Или же это доктор? Да, точно доктор. У докторов же обычно тяжелые шаги, спокойное дыхание и… И да? Господи, господи, господи. Питер подсознательно понимает, что облажался. Снова, как всегда. Ему не нравится, что на его теле совсем другая одежда, вот совсем. Подождите, Питер в шоке открывает рот, волоски на теле поднимаются дыбом и он понимает кто это. И что сейчас произойдёт. Но верить до победного во что либо, никогда не поздно.       Дверная ручка открывается под звук яростного скрипа, хотя по виду и не скажешь, что она вообще могла скрипеть. Ну не может Питер сейчас не думать об этом. Слишком плохо он себя чувствовал для того чтобы рассуждать, как великий мыслитель. Или пытаться быть героем для милых старушек. Сейчас просто хотелось уснуть и проснуться возле тёти Мэй. В дни, когда в доме пахло абсолютным уютом, а стены не пропахли лёгкой грустью. Когда они были все втроём. Когда у Питера был защитник и второй человек, который искренне любил его в этом мире. Гадко на душе от всего происходящего. От неизвестности, от выговоров, которые его ждут и последствий после произошедшего.       Он чувствует вкус и запах приближающейся драмы.