Поговорим

Тем зимним вечером Андрею по обыкновению не хотелось ничем заниматься. Репетиции кончились часа два назад, за окном шумел никогда не спящий Екатеринбург, телевизор, сонно помаргивая экраном, выдавал скучный мыльный сериальчик по Первому, жена укладывала детишек спать. В телефоне — ничего удивительного — пачками приходили отметки в социальных сетях, а пульт, конечно, опять потерялся в недрах дивана или даже целой квартиры. Словом, самый непримечательный и глухой был тот вечер, когда Славка ему позвонил. Слава, вообще-то, часто звонил ему, это было у них обыденностью. Иногда он звонил, спрашивая, где же Андрей так долго ходит, иногда звонил и сообщал, что на репетицию несколько опоздает, иногда звонил, чтобы о чём-то предупредить. Но он никогда не звонил ему просто так. Никогда... Андрею подумалось, что это слово как никакое другое подходит к тому, что он ощущал. Несомненно, бывали времена, когда они со Славой часами могли болтать по телефону, смеяться, параллельно жаря каждый на своей кухне яичницу или поглядывая всё тот же бесконечный сериал. И помнится слишком, до зубовного скрежета чётко, что Славка ни минуты не переставал улыбаться, даже сквозь телефонную трубку, даже через стены домов и километры улиц между ними, Андрей знал — он улыбается. Но теперь то далёкое время, которое раньше можно было назвать «прошлым», превратилось в жестокое и бездушное «никогда». Так что, вот оно и получается — Слава никогда не звонил Андрею, чтобы просто поговорить. Но сегодня звонок поступил. На дисплее горит Славкино до боли милое сердцу имя. Андрей отыскал под подушкой пульт, приглушил звук, решив не выключать сериальчик совсем. Надо же... лет десять, наверное, прошло с последнего дня, когда они со Славой вот так на пару поглядывали «всего одним глазком» какую-нибудь слезливую мелодраму с разных концов Екатеринбурга. А привычки, вопреки всему, остались навечно — у Андрея рука тянется к кнопке звука почти машинально. Он нахмурился, подумал уже вернуть всё как было, подавить в себе эту нелепую, детскую привязанность к своему давно забытому «никогда», но вдруг бросил. Телефон всё так же дребезжит на тумбочке рядом, светится, словно бы приглашая, какой-то такой эфемерный, который в руки совершенно не хочется брать. Отчего-то кажется, что именно сегодня — никак нельзя. Нельзя сегодня с ним говорить, а то будет грустно. Отчего-то То самое при взгляде на фотографию смеющегося Славки просится снова наружу, к экрану, манит приложить к уху уже телефон да покритиковать актёрскую игру, шутливо ворча. Но Андрей не глупый. Ему почти пятьдесят. Сериал тот кончился еще десять лет назад, и Славин доверчивый смех в телефонную трубку кончился тоже. — Андрей, — слышится на том конце провода что-то задушенное, очень похожее на его собственное имя. Но это не голос Славы, нет. У него в голосе смешные лучинки и что-то отчётливо музыкальное, тонкое, его не спутаешь абсолютно ни с чем. А сейчас эта ненужная хрипотца, ненужный надрыв... Нужно что-то решать. — Славка, — говорит он, улыбаясь. В телевизоре девчушка так некстати роняет слёзы на серый могильный камень. — Андрей, у меня просьба. Слава шмыгает, шуршит чем-то непонятным, кажется, меняет положение руки на какое-то другое. Слышится шум ветра, и скрип, и отдалённая жизнь дорог, такие же крики каких-то людей. Слава на улице. Пока только кажется. — Ну, выкладывай, — усмехается Андрей в тон мужчине с телеэкрана, что снисходительно и печально глядит на эту девчушку. Секундное молчание. Мужчина, слегка переигрывающий, но любовно гладящий девчушку по голове. Ещё один Славкин шмыг наверняка замёрзшим носом. И короткое, почти слёзно просящее: — Я хочу с тобой поговорить. У Андрея на миг пропадает дар речи. Неужели чувство не подвело? Но ведь у Славы обязательно что-то случилось, он слышит, он это ощущает как никогда ярко. Андрей судорожно оглядывает комнату в поисках непонятно чего — просто чтобы убедиться в том, что кроме него Славке некому больше помочь. Славка по ту сторону молчит, выжидает, таится, как провинившийся щенок. В голове живо встали его печальные глаза, лицо, в котором что-то, кажется, недавно сломалось. Андрею почти физически становится больно. Он смотрит на дверь из комнаты, прислушивается — Эля спит и дети тоже. Для успокоения он принимается сжимать и разжимать в пальцах краешек клетчатого пледа. — Тогда давай поговорим. Во вздохе Славки слышится облегчение. Он тоже знает. Он тоже помнит их «никогда». Наверное, ему было ужасно трудно вот так взять и набрать номер Андрея, нажать кнопку вызова, приложить телефон к уху, первым начать говорить. Андрей и сам не знает, смог ли бы он решиться на такое. У них со Славкой вся жизнь — одно сплошное расписание, и в этом расписании много лет уже нет пункта «поболтать часок-другой с лучшим другом». Так что он мысленно хвалит Славку и треплет его уложенную чёлку за то, что он такой смелый. Воображаемый Слава в голове дуется и пялится в зеркало, поправляя волосы заново. — Скажи, чем ты занят? — спрашивает вдруг Славка уже настоящий(настолько, насколько может быть настоящим голос на том конце города). — Я... — начинает Андрей, но вдруг запинается. Сегодня всё как-то не так. — Да ничем. Славка посмеивается, но с какой-то необъяснимой горчинкой. — Я тоже. — О чём нам говорить, Слава? — не выдерживает Андрей. Сухой разговор, ни капли не похожий на миллионы прошлых, для него равен пытке. — Где ты? И в ушах опять, вместо тёплого знакомого тенора, едва слышимый шум города и его нитей-дорог. Славка почему-то не отвечает. — Где ты? — снова спрашивает Андрей. Это уже даже не смешно. Бессовестный, бессовестный Славка! Если уж и возвращать когда-нибудь ту болтовню, то обязательно потихоньку, мерно, и чтобы ничего, кроме тихого шелеста сериальных кадров не мешало их разговору. А Славка со своим непонятным поломанным голосом навалился сразу весь, не открыл дверь, а вышиб её ногой, не с соблюдением ТБ спустился с горы, а кубарем покатился вниз. Андрею ужасно его жаль — тот Слава, которого он знает, не сделал бы так никогда. — Что у тебя случилось? — осторожно вворачивает он, чтобы случайно не сбить волну. Чтобы был тот самый пресловутый резонанс. — Ну? Славка? Славка дышит так, словно уже готов ему всё рассказать. Что-то с детьми? Нет, кажется, с детьми всё в порядке. А какие ещё могут быть проблемы у такого жизнерадостного человека, как Слава Мясников? — Слав... — Да поругались мы сильно, что, — усмехаясь, тянет Славка печально. — Так давай я приеду, ты только скажи куда. — Андрей не шутит. Готов сорваться прямо сейчас, Эля поймёт. — Не надо приезжать, сдурел? — врезается в уши смертельно усталый смешок. — Поговори лучше. Андрей хмурится, не понимает ничего. Глупый, ну просто ужасно глупый Слава! Теперь мучайся сиди — где он там и что его гложет... — Ладно, раз так, — говорит Андрей, решаясь идти обходным путём. — Почему поругались-то? Славка снова тяжело дышит, кажется, закрывает рукой динамик, словно не хочет, чтобы Андрей что-то понял. Всё равно слышится тонкий скрип, похожий на музыку несмазанной старой качели. — Опять ревнует... В нём столько изнеможённости, тоски, что у Андрея на краткий миг почти останавливается сердце. Надя любит Славу, это точно, но только вот делиться она не умеет. Что же, Андрей понимает её прекрасно — Славка такой солнечный, что его тепло всегда хочется держать у себя. Но так же нельзя, да? — Никогда не ругались, а тут..? — с некой опаской спрашивает Андрей, мельком следя за объятиями людей на экране. — Ну, Рожков, ты и дурачина, — смеётся Слава тем самым родным смехом, какой всегда из него выливался неудержимо в минуты их бессмысленных разговоров по телефону. — Всегда ругались и будем, мы всё с ней переживём. Просто оно не всегда важно, когда любишь, понял? Андрей замолкает, замолкает сериал. Мужчина и девчушка, улыбнувшись друг другу, картинно и чересчур драматично покидают свой кадр. Следующий уже исполнен тёплых тонов, в стёкла окон дома, в котором живут персонажи, бьются жёлтые солнечные лучи. — Понял. Только вот не малёк ли ты ещё, меня уму-разуму учить? — На губах против воли, чувствует Андрей, золотится усмешка. Славка по ту сторону ощутимо расслабляется и долго, протяжно выдыхает, но в выдохе этом такой обречённой горечи уже нет. В голове всплывает его чёткий, угловатый мальчишеский профиль с ниточками морщинок у глаз — такой знакомый, щемящий и задевающий что-то глубоко восприимчивое внутри, посаженное подозрительно близко к тому самому месту, где находится сердце. Наверное, он сидит сейчас весь такой худенький, одинокий, брошенный на заснеженной лавочке и глядит на горящую разноцветными гирляндами городскую жизнь, пролетающую мимо него. — Какой я тебе малёк? Кончай уж выпендриваться. Ты лучше скажи: как у тебя дела? Андрей подбирается; в телеке носятся какие-то радостные дети, мама настойчиво пытается их поймать. Последняя серия, что ли, сегодня? — Да ничего нового, Славка. Всё как всегда, — отнекивается он из чувства неловкости, — тут и рассказывать нечего... — Вот и расскажи своё «ничего». И вроде бы новостей никаких и нет, они же всегда почти вместе, с этим вот легкомысленным Славкой, но Андрей покоряется. Выходит на балкон, забыв про этот дурацкий телевизор, ёжится от холода. — Ну вот, например, я вчера в пробке... — начинает он вдохновенно, глядя вниз, на ночью освещённые пустые дворы, — застрял... В трубке слышится скрип несмазанной детской качельки. Снаружи, на точно такой же, как Андрей представлял, вперед-назад покачивается человек. Сколькие из людей будут качаться на такой вот качели почти что ночью? Сколькие из людей, пришедших сюда просто так, будут смотреть на Андрея словно специально, в упор? Человек сидит, болтая легонько ногами, с поднятой вверх головой, выдыхает пушистыми облачками пар, кутается в едва согревающую короткую куртку. В темноте не видно его глаз, фонарь у подъезда горит слишком уж далеко. Но Андрей знает — это он. У человека к уху приложен телефон. — Славка... — Чего? — А давай я тебе через пять минут всё расскажу? — А зачем через пять минут? — На лице у далёкого Славы на качели мелькает что-то похожее на улыбку. — Дома теплее потому что. В ухе раздаётся шуршание куртки, сиплые вздохи, звон цепей от той самой качели. Славка встаёт, смотрит ещё секунду, пока что молча. Но в итоге сдаётся: — Надеюсь, Эля уже уснула... и дети, — мягко произносит он. Славка скрывается за крышей подъезда, в телефоне мерно постукивают гудки. Андрей идёт к входной двери обратно через комнату, залитую тёплым жёлтым светом от люстры. По телеэкрану неспешно ползут титры.