***
Болезненные ощущения от заживающих ран Джон воспринимал как само собой разумеющееся: они потихоньку затягивались, рубцевались и, естественно, приносили дискомфорт. В военной практике подобное — обычное дело, но если раньше такая участь обходила его стороной, то сейчас всё, что ему оставалось — неукоснительно выполнять предписания врачей, соблюдать постельный режим и принимать лекарства в строго назначенное время. Иногда даже ссать и срать приходилось по расписанию для сдачи каких-то там анализов на предмет скрытой крови — это тоже поначалу дико раздражало Джона и выводило из себя. Он не привык быть беспомощным словно маленький мальчик, вокруг которого хлопочут и суетятся, которого кормят, обмывают, за которым убирают и вообще — видят с нелицеприятной стороны. Медицина привычна к такого рода зрелищам, но Джон, впервые попавший в подобную ситуацию, точно знал, что пару раз своим поведением оскорблял ухаживающую за ним медсестру: её симпатичное личико напряжённо вытягивалось, а на второй день после проведённой операции она — явно специально — не слишком аккуратно извлекла мочевой катетер. Молодой мужчина, тяжело воспринимающий заботу о своём ослабленном ранением теле со стороны женщины, резко зашипел, со свистом втягивая воздух. — Простите, — сказала Ребекка, пока он, прикрыв ресницами заслезившиеся глаза, читал имя своей мучительницы, вышитое на униформе. — Вам больно? В её голосе, несмотря на явную двусмысленность, всё же проскользнуло искреннее участие к нему как к человеку травмированному, и Джон, оправившись от первых неприятных ощущений, честно признался: — Думаю, твой ответ вполне соразмерен моим действиям. Ребекка удивлённо приподняла красиво очерченные брови, не ожидая от него взвешенности и серьёзности в речи, прежде довольно грубой, а потом вдруг улыбнулась: — Ну наконец-то! Рада с Вами познакомиться, Джон МакТавиш, — намекая на то, что впервые они заговорили друг с другом по-человечески. — Давай только без официоза, — он тоже криво улыбнулся, распознавая её весёлый нрав. — Всё же секунду назад ты между ног меня трогала… Тут уж она рассмеялась, и с этого момента проводить дни в больничной палате ему стало легче. Бекки по складу характера сильно напоминала Роуча, часто вызывая у Джона короткие смешки — смеяться в полную силу было больно из-за ранений. Вдвоём они могли шутить довольно плоско и грубо — девушка прекрасно понимала армейский юмор, так как ухаживала за пациентами Королевского центра военной медицины несколько лет и повидала многое и многих. Как потом оказалось, Джон, по сравнению с остальными, ещё не сильно её доставал, иначе бы мочевой катетер был вынут с особым усердием и рвением. — Эй, МакТавиш! К тебе тут пришли. Задорный голос Бекки вывел его из задумчивого состояния, в которое Джон впадал, лёжа без дела. Наедине с самим собой он часто вспоминал Саймона и вместо художественных книг каких-то там авторов, принесённых матерью, читал сохранившуюся в телефоне переписку с мальчишкой. Он и сейчас думал о нём, поэтому непроизвольно вздрогнул, впрочем, быстро гоня глупые мысли прочь: тот, кого Джон любил, не мог взять и как ни в чём не бывало появиться на пороге больничной палаты. — Привет… Ричард Гивс, ступив внутрь небольшого помещения, неуверенно оглянулся на медсестру. Удивлённый его присутствием, Джон приложил усилие, чтобы приподняться чуть выше. — Ричард?.. Ребекка прикрыла дверь, оставляя их одних, и, услышав вопрос, бывший школьный товарищ обернулся на звук голоса. В руках он держал крафтовый пакет явно с какими-то фруктами. — Я узнал от матери, а она — от твоей, — Ричард словно оправдывался за то, что нагрянул так внезапно, без предупреждения. — Прости… Мне было проще сразу приехать, чем спрашивать разрешения на это… — Рад тебя видеть, — улыбнулся Джон, хотя глубоко внутри засело сожаление, что это не тот человек, с которым он хотел встретиться мгновение назад. — Проходи, садись. Оставив пакет на прикроватном столике, Ричард пододвинул кресло поближе и расположился в нём, нервно сцепив руки. После всех вопросов о самочувствии наступила вполне закономерная пауза в их разговоре, когда давно очевидное становится по-настоящему явным. — Выходит, ты всё же военный… — Выходит, — согласился с ним Джон, подмечая чужой взгляд, быстро скользнувший по ране на груди. — Впрочем, ты давно об этом догадался. — Да уж, — хмыкнул друг, вспоминая школьную обмолвку товарища про Королевскую военную академию. — Было несложно. — Слишком очевидно? — вдруг спросил его Джон, уточняя. По ответу Ричарда он хотел понять, могли ли возникнуть у Саймона подобные подозрения. — После твоих слов о Сандхерсте? Да, чёрт возьми! — они оба широко заулыбались. — Кстати, есть другая догадка… Ричард произнёс это мягко, явно желая что-то сказать и не решаясь. Впрочем, такой заминки Джону уже было достаточно, чтобы понять, к чему клонит друг. Он нащупал направление его мыслей ещё в прошлую их встречу в «пивном саде» и, честно говоря, ждал вопроса скорее тогда, чем сейчас. — Насчёт тебя и Юджина Ньюмана… Вы же с ним встречались в школе, я прав? «А ведь Ричард, пожалуй, единственный, — подумал про себя Джон, не отводя взгляда от смущённого лица напротив, — кто в нашей спортивной команде не выказывал к Юджину презрения и не поднимал на смех из-за сплетен, бродивших среди учеников». После чего произнёс уже вслух: — Мы не встречались. Но ты прав. Юджин и я оба склонны предпочитать мужчин. Щёки Ричарда чуть порозовели от откровенности, обычно Джону не свойственной. Какое-то время он молчал, переваривая услышанное, а потом кивнул головой, словно бы согласился со всем этим, и указал на принесённый с собой пакет: — Кстати, там бананы есть, если хочешь… Джон поперхнулся воздухом и скривился с шипением, когда от приступа резкого смеха заныли раны на плече и на боку. Правой рукой он инстинктивно потянулся к ним, желая унять боль, и даже тихо выругался сквозь стиснутые зубы. — Может, позвать медсестру? — Ричард взволнованно привстал с места. — Ребекка вроде бы, да? — Что, хочешь стрельнуть её телефонный номер, пока жена отказывает, вынашивая ребёнка? Осторожно откинувшись обратно в подушку, Джон знаком дал понять, что беспокоиться не о чем. Несмотря на отголоски пережитой боли, его голубые глаза лучились весельем. Откровенность одного и принятие этой откровенности вторым позволили двум школьным друзьям шутить ниже пояса на слишком личные темы, такие как сексуальная ориентация и супружеская жизнь, без обид и оскорблений. Ричард рассмеялся, в то время как Джон, во избежание повторения неприятных ощущений, предпочёл обойтись простой улыбкой. — Уже знаете, кто? — Стопроцентно пока нет. Но я хотел бы мальчика, — признался ему товарищ. — Жена наоборот очень ждёт девочку. — Тогда пусть родит двойню. — Перестань, Джон, — вновь зашёлся в смехе Ричард, — иначе у тебя швы разойдутся. — Врачи заштопают, это они умеют. Постепенно разговор свернул в более спокойное русло, и Ребекка, заглянувшая в палату спустя какое-то время, застала их ведущими тихую беседу. — Не хочу вас прерывать, мальчики, но мне нужно подготовить мистера МакТавиша к капельнице. — Бекки… — с явным раздражением в голосе отозвался Джон на её официальную тональность и заявление о предстоящей процедуре. — Ну хорошо, — она закатила глаза и как-то странно выделила голосом следующую фразу. — Дам ещё несколько минут, чтобы вы попрощались друг с другом. Проводив девушку взглядом, Ричард Гивс воспринял её пожелание по-своему и выразительно повёл бровью: — Если бы тебе нравились не мужчины, а женщины, у вас с ней могло бы что-то быть? — Это вряд ли, — послышался ответ вслед за коротким смешком. — Почему? — удивился Ричард, не находя во взгляде друга и тени сомнения. — К тому же, она явно тебе симпатизирует. — Бекки обучена находить подход к пациентам любой сложности и степени тяжести. Тем более, по собственному опыту скажу, что лучше не злить девушку, которая снимает мочевой катетер, а завести с ней дружеские отношения. — Она уже и яйца твои потрогать успела! — ужаснулся Ричард так натурально, словно в школьные годы вместо спорта тратил время на уроки актёрского мастерства. — Чего же ты ждёшь? — Я ничего не жду, — дерзко улыбнулся Джон от мысли, что этот раунд их второй по счёту словесной перепалки останется за ним. — И отвечу на два вопроса сразу, — он выдержал паузу, прежде чем нанести другу сокрушительное поражение. — Просто Бекки, как и я, играет за другую команду.***
Дождливая неделя прошла, и за окном опять светило солнце. Получив от врачей разрешение наконец-то вставать из больничной постели, Джон, поначалу с помощью Бекки, а потом уже и без неё, осторожно поворачивался на бок, спускал ноги вниз и только после этого принимал сидячее положение. Первый раз у него с непривычки закружилась голова — он едва удержался, боясь всем своим весом завалиться на девушку. — Ничего-ничего, — успокаивала она, заметив на себе быстрый взгляд голубых глаз. — Ты долго лежал без движения, так бывает. — Чувствую себя глупо… — Поверь, ничего глупого в этом нет, — Бекки ласково погладила здоровое плечо. — Это естественная реакция организма на восстановление после тяжёлого ранения. — А если я случайно наврежу тебе каким-либо образом? Джон всё ещё сидел на кровати, накапливая силы, и внимательно на неё смотрел. Его лицо было сосредоточенным и суровым. — Я вовсе не слабачка, — девушка согнула в локте руку и напрягла мускулы, демонстрируя их. — Я прекрасно знаю, как обращаться с людьми крупнее меня. — Ладно, — согласился с приведёнными доводами Джон. — И всё же лучше я сам как-нибудь… — Как-нибудь сам, — перебила Ребекка, — это уже потом, без моего присутствия. А сейчас только со мной и под моим присмотром. Будь хорошим мальчиком, Джон, — улыбнулась она, — и позволь тебе помочь. Её слова напомнили те моменты, когда Саймон также пытался оказать ему поддержку и проявлять заботу, пробиваясь сквозь толстый панцирь отторжения любого внимания. В конце концов, однажды Джон позволил, впустил в свой мир чужие чувства и, не привыкший к подобному, нанёс им обоим тяжёлые раны. Он хотел бы надеяться, что у мальчишки они затянутся, но сердце подсказывало — таким надеждам не суждено сбыться. — Со своей девушкой ты тоже бескомпромиссная? — от прикладываемых усилий Джон закусил губу, делая первые шаги по больничной палате. — Или достаётся только твоим подопечным? Ребекка, поддерживающая его с той стороны тела, которую не пробило пулями, действительно была довольно сильна. Она медленно ступала рядом, готовая в любой момент слабости предоставить опору. — Я не веду себя вне работы как-то иначе, — уклон от ответа на первый вопрос был очевиден. — Но знаю, что некоторым военным приходится жить двумя разными жизнями. В твоём случае это так или нет? Добредя до окна, они остановились, чтобы передохнуть. Джон, глубоко дыша от усердия и волнения, вцепился в подоконник и перенёс на него вес всего тела. За стеклом под порывами ветра и моросящим дождём раскачивались зелёные кроны деревьев. Он впервые с момента ранения имел возможность наблюдать за тем, что происходит где-то кроме стен больничной палаты. — У меня нет другой жизни. Только служба, — тихо произнёс Джон, без всякого смысла разглядывая мир по ту сторону. Бекки молчала. Это было точкой в их разговоре, похожей на ту, что он поставил, когда разрывал отношения с Саймоном… Очередное воспоминание о мальчишке, как любое другое, вгоняло его в подавленное состояние. Испытывая общую слабость и болезненный дискомфорт, Джон не имел возможности скрыться от собственных мыслей за работой или в спортивном зале, к чему прибегал раньше на военной базе. Сейчас его главная задача состояла в том, чтобы восстановиться после полученного ранения, а для этого требовался покой, физический и эмоциональный. Даже курить было нельзя, и без привычного ритуала он чувствовал нарастающее в груди раздражение от сплошных ограничений во всём. — Хей, МакТавиш! Как жизнь? Гарри Сандерсон, делегированный от лица всего отряда в больницу Королевы Елизаветы, возник на пороге палаты с лотком свежей клубники в руках. — Мухам бы понравилась… Явный намёк на дерьмовое состояние Роуч встретил улыбкой: обросший недельной щетиной Джон, задумчивый и какой-то угрюмый, наверняка маялся без дела под бдительным присмотром врачей и поэтому отвечал так сурово. — Узнаю тебя прежнего, — Гарри с усмешкой рухнул в кресло и первую ягоду съел сам. — Хотя на твоём месте тоже бы свихнулся, будучи запертым в четырёх стенах. Кстати вот, держи, клубника прямиком с полей Креденхилла. Он поставил лоток на прикроватный столик и пододвинул ближе, чтобы друг мог без проблем до неё дотянуться. Однако Джон лишь молча взглянул на горку спелых красных ягод, источающих душистый аромат, поблагодарил и откинулся глубже в подушку, какой-то безучастный ко всему кругом. Несколько мгновений оценивая его поведение, Гарри решил сменить тактику и тему: — О тебе все спрашивают из других отрядов, передают пожелания скорейшего выздоровления. Позавчера Прайс официально принял в нашу группу нового офицера, подначивал смотаться сюда вместе, но парень засмущался и сказал, что познакомится с тобой, когда ты вернёшься на военную базу. — Он, наверное, уже в курсе, с кем я сплю и кого трахаю, — тихо откликнулся Джон, на товарища по-прежнему не глядя. — Уверен, его просветили на этот счёт Озон и Кемо… — Да в чём, собственно, дело-то? — Роуч подался вперёд, удивлённый совсем уж меланхоличным настроением друга. — Что с тобой происходит? Насколько я помню, ты вроде на дружелюбной ноте попрощался в прошлый раз с Хью и Итаном… Джон? Сандерсон чуть повысил голос, требуя обратить на себя внимание, и голубые глаза с нескрываемым раздражением впились в его лицо. Роуч был прав… Роуч был прав. Едва врачи разрешили принимать посетителей, как вся группа в полном составе пожаловала к нему в больницу, проходя в палату парами или по одному, чтобы не слишком утомлять раненого товарища и не толпиться у постели. Первым на правах командира в кресло присел Джон Прайс и мягко улыбнулся, когда взгляд МакТавиша сосредоточился на нём. — Капитан… Голос бойца был ещё довольно слабым, а лицо — осунувшимся и измождённым. Вспомнив его кричащим от боли и быстро теряющим сознание, мужчина резко дёрнул головой, намекая на исключение сейчас всяких там формальностей и субординации. — Ты нас здорово напугал, сынок, – сказал он, осторожно похлопав Джона по бедру. — Мы все за тебя переживали и, как только стало можно, нагрянули сюда. Так что извини, но придётся нас сегодня потерпеть. — Как-нибудь выдержу… На крайний случай есть это… МакТавиш медленно вытянул палец в сторону кнопки вызова медицинского персонала и устало улыбнулся, не в силах даже рассмеяться. Зато капитан Прайс не стал себя сдерживать, раскатисто хохотнув: — Если шутишь, значит, идёшь на поправку! Так держать, боец! Джон на мгновение отвёл взгляд, довольный похвалой. Ему было важно не чувствовать себя бесполезным, и мужчина это понял, акцентируя внимание на том, что действительно видит улучшения в состоянии товарища по оружию. Ведь проникающее огнестрельное ранение — это не та мелочь, которая однажды случилась с лицом МакТавиша в Афганистане, а травма серьёзная и коварная, с всевозможными последствиями, вплоть до летального исхода. Капитан Прайс не был верующим человеком, но когда из Бирмингема пришли новости о том, что опасность Соупа окончательно миновала, он облегчённо выдохнул имя Господа Бога, и призрак Шона Эллингтона, все эти дни не покидающий мыслей, растаял, так и не дождавшись второго лейтенанта за невозвратной чертой. — Аль-Асад… — Джону вдруг вспомнились последние мгновения ещё ясного сознания и оскалившееся лицо террориста. — Он?.. — Аль-Асад мёртв. Я вышиб ему мозги. Жаль только, что не раньше… Губы капитана плотно сомкнулись, образуя прямую линию. То, что произошло в том обветшалом доме, было конфликтом между долгом и чувством, разрешившимся в пользу последнего, хотя, если говорить откровенно, командование ожидало от капитана другого. Он мог бы выстрелить по конечностям или в любую не жизненно важную точку, сохранив жизнь личности, до сих пор остававшейся в тени — Второму Всаднику, ценному источнику информации и, как оказалось, единственному человеку, способному вывести разведку на Имрана Захаева, действительно восставшего из мёртвых. Но вместо этого Прайс сделал дырку в голове важного свидетеля, унёсшего с собой в могилу все сведения, контакты и зацепки. Он хотел исправить свою прошлую ошибку в Афганистане, тот неудавшийся выстрел, а получилось так, что совершил новую, такую же непоправимую, если не хуже. — МакМиллан был недоволен? Словно угадав чужие мысли, тихо уточнил Джон, и мужчина взглянул на него уже без сожаления за содеянное. Аль-Асад тяжело ранил бойца и явно намеревался либо добить, либо выбрать новую цель: допустить подобного капитан Прайс не мог. Стиснув зубы от услышанного мучительного крика, он вскинул руку, мгновенно прицелился в затылок противника и спустил курок, потому что пули, пробившие тело Джона, были всё же именно из его пистолета. — МакМиллан меня понял. — Но операцию мы провалили… — Вся ответственность на мне, сынок. Разгребать дерьмо буду я. А ты, главное, поправляйся, — уйдя от прямого ответа, мужчина поднялся на ноги. Вряд ли от взгляда МакТавиша укрылись все сомнения и горькая истина, припудренная преувеличенно бодрыми словами словно сахарной посыпкой, однако лейтенант молчал, а когда разлепил губы, то сказал явно не то, о чём собирался спросить ранее: — Почему «сынок»?.. Вас точно так же называл МакМиллан… — Потому что я стал старше с тех пор, как мы с ним служили вместе, — улыбнулся капитан. — И теперь во многом его понимаю. Закончив свою речь на этом, он покинул палату, уступая место следующим желающим. Джон быстро уставал от череды радостных встреч, но изо всех сил пытался казаться не таким уж вымотанным, чтобы Ребекка не прервала долгожданное воссоединение их отряда. Хотя на Роуча она всё же шикнула, предостерегая от излишне эмоционального проявления чувств. Озон, зашедший вместе с ним, не приблизился к постели и молча стоял возле окна, глядя на товарища оттуда. — Разведка приняла отчёт капитана и выстраивает новые логические цепочки, — Гарри пересказывал другу последние новости после всех расспросов о состоянии здоровья, желая удовлетворить любопытство Джона, хотя тот даже не просил об этом. — Захаев жив, и есть подозрение, что расшифрованные лингвистами слова Макарова предназначались не аль-Асаду, а именно ему. — Второй Всадник погиб, но на свет вышел Четвёртый… — мысли Джона слегка путались, поэтому он прикрывал глаза, заново собирая их воедино из расколотых кусочков. — Самый хитрый, самый почитаемый среди… Бекки постучалась, прежде чем войти, и разговоры моментально стихли. Роуч, серьёзный во время беседы о делах военных, натянул на лицо очаровательную улыбку. — Прощу прощения, — вежливо сказала девушка, обводя взглядом всех собравшихся. За её плечом, у противоположной стены больничного коридора, маячили Барри Вудс, Генри Блэк, Джозеф Аллен и Итан Гарднер, сбившиеся в кучу после посещения товарища, — я вынуждена попросить вас заканчивать. Время вышло. Сандерсон вскочил на ноги с той резвостью и прытью, которым Джон сейчас искренне позавидовал, лёжа практически без движения. — Мы уже уходим! Рекомендации врачей надлежит выполнять, особенно таких очаровательных. — Я медицинская сестра, а не врач, — с улыбкой осадила его Ребекка и покинула палату. — Знаешь, если каждому словившему пулю полагается такая сиделка… — начал было Гарри в своём обычном смешливом стиле, но тут Озон взял сержанта за шкирку, вежливо подталкивая к выходу. — Захлопнись, Сандерсон, будь другом. И чтобы я больше не слышал от тебя этой херни. Мне вас всех штопать не очень-то хочется. — Хью!.. Джон тихо окликнул его, желая выразить благодарность, в ответ на что Озон разжал пальцы, отпуская Роуча, и, чуть помедлив, обернулся. В палате они предсказуемо остались одни. — Довольно смутно, но я помню твою помощь… — говорить приходилось с трудом не только из-за усталости. Давняя вражда мешала быть искренним настолько, насколько хотелось бы, однако он честно пытался, подбирая слова. — Благодаря твоему вмешательству я сумел продержаться до прилёта на базу… Ты спас мне жизнь… — Твою жизнь спасли военные хирурги, — Хью Ховелл отвёл в сторону взгляд, не желая казаться смущённым, и ответил привычно грубо. — Лучше благодари их, а не меня. — Спасибо. Джон произнёс это так, что волей-неволей, а пришлось на него посмотреть, и, прикусив губу, Озон сделал это, уставившись глаза в глаза. Лейтенант с самого начала вызывал в нём противоречивые чувства: МакТавишу, тогда ещё новичку их отряда, многое удавалось то ли по счастливой случайности, то ли потому, что он действительно был прирождённым бойцом. Хью Ховелл восхищался его способностями и завидовал, вначале по-дружески, однако после инцидента в Беринговом проливе, когда Шотландец всё же обнаружил те самые искомые документы у трупа, по ошибке им, Озоном, пропущенные, зависть переросла в тихую злость. Затаённая обида за, казалось бы, унижение перед всей группой, за слова капитана, сказавшего, что впредь нужно быть более внимательным, сделала Джона человеком, которому Хью постоянно хотел утереть нос и поставить на место даже несмотря на разницу в воинских званиях. А уж после раскрытия МакТавишем своей ориентации ко всему прочему добавилось отвращение. Второй лейтенант трахал парней, и быть в числе тех, кого он нагибал — пусть даже в переносном смысле — Озон не мог себе позволить. Вот так они сосуществовали несколько лет в одном отряде, терпя друг друга по долгу службы. Но не один лишь долг двигал им, когда Хью бросился рядом с раненым товарищем на колени, когда накладывал жгут и с остервенением уговаривал не терять сознание. В тот момент они были едины перед лицом общего врага — смерти, сражаясь с ней каждый по-своему… Думая обо всём этом, Озон смотрел Джону в глаза, не испытывая к нему сейчас ни прежней злости, ни прежней неприязни. Произошедшее словно бы обнулило копившиеся противоречия. Они не стали, конечно, друзьями и вряд ли ими будут — просто появился шанс начать выстраивать отношения как-то иначе. — Если бы я погиб, — продолжил внезапно лейтенант, догадываясь о причинах затянувшегося молчания, — тебе бы не с кем было конфликтовать внутри нашей группы… Ты выложился на полную, только чтобы этого избежать… Джон говорил не всерьёз — он шутил, насколько позволяли силы, которых осталось мало, и ждал ответа. Их пересечённые взгляды в обоих вселяли смутную надежду, но на что конкретно — не знал ни один, ни другой. — В будущем постарайся себе не наставить новых дырок, Мыльце, — хмыкнул Хью, дёрнув уголком рта. — Мне и с твоими имеющимися двумя проблем хватает. И это я не про ранение. — Пошёл ты… — всё же улыбнулся лейтенант с коротким смешком, исторгнувшимся из груди, после чего рухнул обратно в подушку. Так что верно, Роуч был прав… — Это из-за Саймона, да? Процедив воздух сквозь стиснутые зубы, Джон яростно отбросил одеяло и не слишком осторожно встал. Раны мгновенно отозвались болью — уже не такой сильной, как раньше, но напоминающей о себе при любом неверном движении. — Ты как в воду опущенный ходишь с того самого момента, — Гарри, кажется, не собирался сбавлять оборотов, переходя в наступление. — Зарылся в работу как крот в землю, замкнулся, замолчал. Обычно люди расстаются, чтобы не мучиться, а у тебя наоборот всё только хуже стало! От окна, через всю комнату, Джон бросил на друга злой предостерегающий взгляд: — Хватит лезть в мою жизнь… — Поздно, Джон! — экспрессивно взмахнув руками, Сандерсон подступил к нему вплотную. — Не после того, как ты просил у меня помощи для него и для себя! У лейтенанта дрогнули губы. Вероятно, он хотел что-то сказать, но не смог и опустил к груди голову. Вся его напряжённая поза говорила об отчаянии. — Ты же сам мне признался в любви к мальчишке, — теперь голос Роуча зазвучал мягко при виде поникшего товарища. — Ты мог бы и ему признаться в этом… — А что потом? — голубые глаза взглянули из-под нахмуренных бровей. — Потом? — переспросил Гарри, не совсем понимая. — Да. Что потом? Выбирать между Саймоном и службой? А выбирать ведь придётся, здесь нет золотой середины. — Мы с Эммой до сих пор вместе… — Не хочу тебя обидеть, — перебил его Джон, — но я — заместитель капитана и, если потребуется, временно исполняющий его обязанности. Я — офицер, и фронт моей работы шире, чем у сержантского состава… Господи, блядь, боже! — вдруг нервно усмехнулся он, запрокидывая голову. — Да я же весь в отца, несмотря на всю ту ненависть, что есть между нами! Я чёртов трудоголик, Роуч. Я одиночка. Я слишком независимый. Я в первую очередь думаю о работе и только потом обо всём остальном!.. Я не хочу говорить Саймону, что на свете есть вещи куда более важные, чем он, — голубые глаза заблестели, — потому что такие вещь есть и потому что он для меня тоже важен! Я не хочу делать выбор, только не такой… Джон замолчал, переводя дыхание. Ему было стыдно вываливать на друга скопившееся внутри дерьмо, особенно когда имелись веские основания полагать, что сказанное — лишь подтверждение собственных страхов, от которых бежишь вместо того, чтобы встретить лицом к лицу. — Я не обижаюсь, — присоседившись рядом с другом на одном подоконнике, Гарри легонько толкнул его плечом. — Я отлично знаю, как трудолюбив наш командный состав. Но это глупо, Джон, всё решать за Саймона. А если он согласен с тем, что тебя подолгу не будет рядом? Если ему плевать на расстояние между вами, на характер твоей службы и то, что он окажется вовлечён в некоторую степень неразглашения сведений о тебе как о бойце подразделения специального назначения? — Я слишком скучный для него человек, Роуч, — пробормотал Джон, по-прежнему отрицая любую возможность быть с мальчишкой вместе. — Ему подойдёт кто-нибудь другой, более раскованный, общительный, весёлый. Более молодой в конце концов — тот, с кем он будет ходить по шумным местам, ночным клубам и барам. Саймону нравилось всё это до встречи со мной… — Саймон выбрал тебя, Джон, — чуть склонившись вперёд, Гарри проникновенно заглянул в хмурое лицо с закушенными от переживаний губами. — Разве это ничего не значит? — Значит Саймон выбрал не того… Оттолкнувшись от подоконника, молодой мужчина вернулся в постель. Он не видел изумлённого взгляда, которым проводил его друг, и вообще не хотел никого сейчас видеть. — Извини, чувствую себя неважно, — соврал так плохо, что сам же скривился от жалкой попытки побыть в одиночестве. Роуч пристально за ним наблюдал, сузив серые глаза. А потом вздохнул и пожал плечами как ни в чём не бывало: — Ладно, я твой намёк понял… Есть только одна просьба, — он приблизился к другу и даже помог укрыться одеялом. — Одолжи телефон на минуту. Мой сел в дороге, а я должен Эмме отзвониться. Хочу с ней в Лондоне увидеться, прежде чем вернусь обратно в Креденхилл. — Вон лежит, бери, — Джон указал на прикроватный столик. — А вон там розетка, можешь свой подзарядить. — Только время потеряю, — отмахнулся Гарри. — Заряжу лучше в поезде. Спасибо. Я быстро. Прихватив мобильник, он вышел в коридор и действительно сделал звонок своей девушке, отложив все объяснения на потом, при встрече. После чего, машинально осмотревшись по сторонам, влез в чужие контакты, очень рассчитывая обнаружить необходимый номер. Мысль о том, что Джон всё же удалил его, исчезла, как только имя мальчишки высветилось среди остальных имён. К счастью, единственное, а, значит, то самое. Быстро сделав фото с экрана, Гарри облегчённо выдохнул и, натянув на лицо беззаботное выражение, шагнул обратно в палату. — Благодарю. Джон явно ничего не подозревал, так как молча кивнул и даже не проследил за возвращением телефона на прежнее место. Попрощавшись с ним и с заглянувшей в палату Ребеккой, Роуч поспешил на поезд до Лондона, потихоньку начиная обдумывать свои следующие шаги. Конечно, это было бы бесцеремонным и довольно самонадеянным вмешательством в личную жизнь товарища, но попытаться стоило. Без лишних подробностей, не раскрывая Саймону истинного положения вещей — Джон расскажет сам, если захочет, о том, кем он служит и где. Главное, подтолкнуть их друг к другу, ведь хуже уже не будет.***
Последние несколько недель превратились для Саймона в череду однообразных дней, унылых и серых, несмотря на царившее в городе лето. С момента расставания с Джоном прошло больше месяца, и если в первое время он ещё переживал, плакал навзрыд по вечерам в одиночестве или тихо рыдал на плече у матери и сестры, то после на него снизошла какая-то апатия. Эмоциональные всплески утряслись, стали реже, а потом и вовсе исчезли, уступив место отрешённости и безучастности ко всему кругом. Саймона не интересовали встречи с друзьями, встречи с семьёй и посещения ранее любимых мест, кафе и ночных клубов. После разрыва отношений мальчишка подстриг свои вихры, сочтя бесполезным возиться с ними, прихорашиваться перед зеркалом — чего ради? Он выкинул все секс-игрушки, оставшиеся ещё от Томаса, и, помедлив, удалил из контактов номер Джона. Пора было учиться отпускать людей и строить жизнь заново, вот только прошлое словно камень тянуло его на дно. — Ты хоть что-нибудь ешь? — спросила как-то Руби, ласково погладив рукой застывшую на диване в кухне-гостиной фигуру. — Я не морю себя голодом, если ты об этом, — тихо отозвался брат, совершенно бездумно листая одну из книг по работе, машинально перебирая пальцами страницы, но не вчитываясь в текст. — Холодильник почти пуст… — Ем в офисе. Дома готовить не хочется. И делаю лёгкий перекус на ходу после спортивного зала. — Я рада, что ты не забросил хотя бы это занятие. Саймон на мгновение застыл, коротко взглянув в глаза сестре, прежде чем опять склониться над книгой. Руби, не выдержав, мягко забрала её из рук. — Давай съездим к родителям, — предложила она, надеясь на хоть какой-то отклик. — Вместе. Лео не будем звать, только ты, я и отец с матерью. Что скажешь? — Он твой парень. Зачем же его отделять? — А ты — моя семья, — твёрдо сказала Руби. — И я не хочу, чтобы… Тут девушка осеклась, зато брат хмыкнул, поймав чужую мысль. — Чтобы он напоминал мне о Джоне? — закончил он за неё. В разноцветных глазах отразились боль и горечь, а потом они вновь потухли словно два еле тлеющих уголька, которых коснулось случайное дуновение ветра. Встав на ноги, Саймон прошествовал к плите и принялся заваривать чай, вместо лица показывая спину. — Джон уже в прошлом… — Джон по-прежнему в твоём сердце, — возразила Руби. — На Томаса ты злился беспрерывно, но вот по нему скучаешь, хотя боли он тебе причинил гораздо больше. — Так ты о нём поговорить хочешь? — неожиданно резко отозвался мальчишка и даже развернулся к ней обратно. — Или обо мне и моих чувствах? — Я поддержу любую тему, Саймон, — плавно соскользнув с дивана, девушка приблизилась к брату. — Какую угодно. Просто твоё молчание нас всех очень сильно пугает. Намереваясь взять его за ладонь, она вытянула руку и даже успела коснуться кончиками пальцев, как вдруг он сделал шаг в сторону, увернувшись от чужой ласки. — С меня хватит слёз и душевных разговоров… Извини, Руби, но всё, в чём я нуждаюсь после работы, это уединение и тишина. Хотя бы на неопределённое время… Поначалу Саймон думал, что желание побыть в одиночестве скоро пройдёт, как прошли яркие эмоции первых недель после расставания, что жизнь вернётся в привычное русло: он ещё не осознавал, насколько глубоко погружался в депрессию, безнадёжно ожидая лучика света в кромешной тьме. Ему казалось возможным забыть Джона, но память — не телефонный номер, не переписка и не фотографии, которые можно удалить. Это — образы, возникающие во снах и наяву, всплывающие в голове зачастую против воли и почему-то показывающие бывшего любовника с тех сторон, которые так нравились мальчишке. Саймон заново переживал всё лучшее, что было между ними, каждый момент близости, душевной и физической, прежде чем спохватиться, развенчивая тоску по прошлому. Ведь в конечном итоге он оказался Джону не нужен, по крайней мере, не таким — без памяти влюблённым. Подобные мысли о неудавшихся отношениях терзали его ежедневно, и, раздавленный ими, он как обычно проводил очередной рабочий день в офисе, когда лежащий рядом мобильный вспыхнул и высветил незнакомый номер. — Алло? — на другом конце никто не отвечал, так что пришлось повторить. — Алло? Я вас слушаю. — Привет, — неожиданно бойкий голос взрезал повисшую тишину. — Это Саймон? — Да, это я. А вы кто? — с лёгким недоумением мальчишка приподнял брови и на всякий случай потянулся за ежедневником — проверить, не забыл ли о каком-нибудь важном разговоре или встрече. — Меня Гарри зовут. Я — друг Джона МакТавиша и хотел бы… — Всего, блять, хорошего, — ядовито процедил Саймон, сбросив звонок и швырнув записную книжку обратно. Щёки обдало вдруг жаром. По правде, его всего окатило волной смешанных чувств — адреналин выстрелил в кровь, заколотилось сердце и запульсировали вены. Сидящие рядом коллеги обеспокоенно поинтересовались, всё ли с ним хорошо, и, сбежав от лишних расспросов в уборную, мальчишка первым делом взглянул на своё отражение в зеркале. Полыхающее лицо и блестящие разноцветные глаза даже его удивили — почти месяц он не видел себя таким живым, как сейчас. Умывшись холодной водой, Саймон заперся в кабинке, опустил стульчак, крышку унитаза и присел, умостив лоб на сцепленных в замок ладонях. Попытка успокоиться ни к чему не привела: руки слегка дрожали от напряжения, зубы грызли нижнюю губу, а пятка нервно отбивала по полу быструю, частую, отрывистую дробь. На ум лезли всякие мысли, преимущественно нехорошие и гадкие — что Гарри не просто «друг» Джона. «Но зачем же тогда звонить?.. И неужели Джон всё ещё хранит мой номер?» Мальчишка больше не горел желанием обманываться по поводу мужчины, выискивать среди недостатков достоинства, оправдывать плохие поступки и неоднозначные действия. Не хотел в который раз идти на поводу, цепляясь за надежду, тем более, когда их больше ничто не связывало, кроме общего прошлого — времени, проведённого вместе. Саймон вычеркнул Джона из жизни, по крайней мере, постарался вычеркнуть, однако всего один телефонный звонок от какого-то неизвестного парня, произнёсшего ненавистное имя, и вот он готов разрыдаться от отчаяния, домысливая невесть что. Руби была права — тоска по Джону оказалась сильнее, чем злость и боль нанесённой обиды. Саймон дико его ненавидел, а сердце продолжало любить. — Мне никто больше не звонил? — как бы между прочим поинтересовался мальчишка, вернувшись на своё рабочее место. На самом деле, ему просто нужно было хоть что-то сказать после такого ухода. Одна из коллег мотнула головой, поддержав диалог: — Нет. Но, по-моему, тебе пришло сообщение. — Спасибо… Я схожу за кофе. Может, кому-то тоже принести? Все деликатно отказались, и, мысленно поблагодарив напарников за понимание, Саймон сгрёб со стола телефон. В огромном холле офисной высотки, прямо напротив главного входа в здание, располагалась лаунж-зона, где сотрудники могли отдохнуть и перекусить — туда он и направился, намереваясь прочитать сообщение вне рабочей обстановки. А уж в том, что сообщение прислал этот некто Гарри, мальчишка не сомневался. У лифта, снующего между этажами, толпились люди. Нетерпеливо на них взглянув, Саймон пристроился в задних рядах ожидающих своей очереди, перекинулся парой фраз со знакомыми и, решив не терять время, зашагал в сторону лестницы, ведущей вниз. На ней было прохладнее, чем в помещениях, тихо и пустынно: лишь изредка эхо доносило приглушенные голоса и топот чьих-то ног. Быстро миновав пару ступенек, он машинально активировал экран блокировки и коротко посмотрел на дисплей: оповещение о новом сообщении никуда не делось и частично отображало содержимое письма. Незнакомый номер: Джон в больнице. Были серьёзные… Дальше фраза обрывалась. Резко встав как вкопанный, Саймон вновь ощутил своё сердце, шум крови в ушах и мандраж. Эти несколько слов стали сдвигом с мёртвой точки, толчком ото дна, на которое он погрузился. Глотнув ртом воздух, мальчишка схватился двумя руками за телефон и открыл сообщение целиком. Незнакомый номер: Джон в больнице. Были серьёзные опасения за его жизнь, но теперь она вне опасности. Извини, если напрасно побеспокоил. Просто хотел дать тебе знать. «И это всё?! — едва не вырвалось у Саймона вслух. Разноцветные глаза жадно перечитывали строчки, словно в них могли появиться новые. — Джона ранило?! В него стреляли?! А вдруг он сильно искалечен и!..» Пугающая неизвестность рисовала в воображении страшные картины. Имеющиеся на лице и теле шрамы придавали грубоватому суровому образу бывшего любовника особый брутальный шарм и мальчишкой воспринимались по большей части как отметины мужества, проявленного в профессии. Он любил их касаться и осторожно ласкать пальцами, вызывая у мужчины в самом начале одно лишь раздражение: Саймон не часто задумывался над тем, как именно шрамы были получены, а вот Джон знал и, наверное, поэтому вечно убирал тянущиеся к рубцам руки, так как отлично помнил обстоятельства и боль. Теперь же от былого романтического флёра не осталось ни следа. Реальность, будто стена, в которую врезаешься с разбега, встала перед Саймоном, обнажая изнанку чужого ремесла. В первый раз он почувствовал нечто схожее, когда, ещё встречаясь с Джоном, был свидетелем его ночных кошмаров. Но вот то, о чём стало известно сейчас… Наплевав на гордость и всё остальное, мальчишка набрал незнакомый номер. С каждым следующим гудком рос страх, что, отчитавшись, тот парень не посчитает нужным ответить на входящий звонок, особенно после их своеобразного «прощания». Поэтому едва в динамике раздался голос, Саймон торопливо выдохнул: — Пожалуйста, Гарри, только не сбрасывай! Мне нужно тебя расспросить! — Не буду, — согласился собеседник таким тоном, словно его вовсе не тронуло прежнее агрессивное поведение мальчишки. — Хотя, если честно, это не телефонный разговор… Я пока в Лондоне и специально позвонил тебе, надеясь на встречу. Намёк был достаточно ясен. — Могу отпроситься пораньше, — Саймон сверился с электронными часами на запястье — После пяти вечера устроит? — Вполне. Сейчас скину адрес, буду ждать там. — А как я тебя узнаю? — вдруг спохватился мальчишка. — Или лучше позвонить? — Почти блондин, серые глаза, — начал перечислять приметы Гарри. — Возможно, даже понравлюсь… — он тихо рассмеялся после паузы, для собеседника явно неловкой. — Прости, Саймон, не удержался! И да, лучше позвони, когда зайдёшь внутрь. — Договорились. Гарри отключился первым. Его своеобразная манера общения и откровенные намёки дали понять, что он в курсе их с Джоном прошлых отношений. А вот насколько глубоки эти познания, Саймон собирался выяснить уже после того, как разузнает всё остальное.***
Встреча должна была состояться недалеко от площади Пикадилли, которую в вечерние часы из-за обилия рекламы и яркого неона жители Лондона сравнивали с нью-йоркской Таймс-сквер. Саймон отлично здесь ориентировался, так как от площади брал одно из своих начал квартал Сохо, где он часто бывал в ночных клубах вместе с друзьями. Джон ночные клубы не любил, и от походов по ним пришлось отказаться, но вновь очутившись в знакомых местах, мальчишка почему-то не ощутил острой тоски по тем временам, когда бо́льшая часть свободного времени пролетала в подобных заведениях. «Наверное, я повзрослел, — подумал Саймон. — Или не хочу опять искать там отношений, неизменно заканчивающихся болью и слезами». Хотя до встречи оставалось минут десять, Гарри уже ждал внутри: действительно почти блондин, со светлыми коротко стриженными, как у Джона, волосами. Цепкий взгляд серых глаз тоже очень напоминал взгляд Джона, и Саймон невольно поёжился под ним. — Привет, — улыбнулся парень, протянув для рукопожатия ладонь, в таких, казалось бы, знакомых на ощупь мозолях. — Рад, что ты пришёл. Он был симпатичным, этот Гарри, подтянутым и хорошо сложенным. Ревность безо всяких оснований шевельнулась в груди мальчишки. — Вы с Джоном действительно друзья? Надеюсь, ты понимаешь, о чём я… — Я не в его вкусе. Джон сам сказал мне об этом. — То есть?.. — У меня есть девушка, Саймон, не переживай. Я ни на что не претендую, — Гарри хмыкнул, поблагодарил официантку, принёсшую им по бокалу пива с закусками, после чего вновь уставился на мальчишку. — Просто мне однажды стало интересно, какие парни нравятся моему другу — вот я и спросил. Под его внимательным с хитрецой взглядом лицо предательски вспыхнуло. Саймон нахмурился и, чтобы сменить тему, задал другой вопрос: — Ты сказал, Джона серьёзно ранило… — Я такого не говорил, — мгновенно среагировал парень, слегка прищурившись. — Джон же телохранитель, — возразил ему Саймон. — Ни за что не поверю, что его довёл до больницы какой-нибудь грипп или случайное обстоятельство! — Случайное обстоятельство… — Гарри повторил фразу с задумчивым выражением, не отрывая от мальчишки глаз. Потом, наконец, сморгнул, разрывая зрительный контакт. — Да, ты прав. В него стреляли. Пальцы Саймона нервно сжались в кулак. Он вдруг представил себе, каково это, когда пуля входит в тело, разрывая плоть, мышцы и внутренние органы, какая должна быть дикая боль и как страдает человек. Вероятно, переживания от пронёсшихся в голове мыслей ярко отразились на лице, потому что Гарри поспешил добавить: — Но Джона дважды успешно прооперировали… — Дважды?.. — тихо выдавил мальчишка, чувствуя нарастающий ужас. — А сейчас с ним что?.. — Идёт на поправку. Потихоньку расхаживается, — отхлебнув из бокала, парень стёр с верхней губы белую пивную пенку и лишний раз своим движением привлёк внимание Саймона к чёткой линии загара на руках. Точнее, на кистях рук. — Страдает от наложенных врачами ограничений. И не только от них… Последнюю фразу он произнёс, взглянув мальчишке в лицо так выразительно, что причина чужих терзаний стала ясна без лишних слов. — Ты догадываешься о нас с Джоном или знаешь наверняка? — Знаю, — просто ответил Гарри. — Джон рассказывал о тебе. К тому же, он мой друг, и мы много времени проводим бок о бок. — Вместе работаете? — Вместе. — Значит, — Саймон пригубил немного пива, которое было заказано ещё до его прихода в кафе, — ты тоже бодигард? У вас с Джоном даже загар лежит на теле одинаково… Охраняете одного и того же человека? Он ожидал услышать ответ сразу же, но парень почему-то молчал, задумчиво обсасывая нижнюю губу. Взгляд серых глаз сделался острым и неподвижным, впившимся в его лицо в поиске какого-то решения: одно только это настораживало, и мальчишка притих, ничего не понимая. Наконец, Гарри пошевелился. — Нет. Я не бодигард. Саймон нахмурился. Потом улыбнулся неуверенно, списав свою невозможность осмыслить слова на нервы и переживания. — Прости, не совсем тебя понял… Но Джон телохранитель, а ты сам сказал, что вы работаете вместе… — Мы вместе не работаем, а служим, — парень выделил это особо и чуть склонил голову к плечу, как бы рассматривая собеседника под новым углом их разговора. — Я военный, Саймон. Военнослужащий, если уж совсем точно. Злость — первая эмоция, которой захлестнуло мальчишку. Он подумал о том, что Джон обманул его даже в этом, в своей профессии, и недобро усмехнулся: — Выходит, лгал мне с самого начала… На глаза навернулись слёзы, но утереть их не получилось: Гарри неожиданно подался всем корпусом вперёд, не дотянулся через столик и нашёл другой выход из положения — пододвинул ближе стул. Так близко, что их плечи соприкоснулись. — Послушай, Саймон… — тихо произнёс он, понизив голос, хотя выражение лица оставалось прежним, абсолютно спокойным. — Джон не лгал — просто не говорил тебе всей правды, потому что имел на это право. — Право врать? — по-прежнему сопротивлялся мальчишка здравому смыслу и логике, не скрывая обиды. — Ты действительно не понимаешь? — всерьёз удивился Гарри. — Если не понимаешь, то прости, но бо́льшего я тоже тебе не скажу. Он дёрнул бровью, намереваясь отстраниться, но это движение вдруг привлекло внимание Саймона и обратило его на вещи, прежде не замеченные, упущенные из виду — на крошечные шрамики, разбросанные по участкам тела, не скрытым летней одеждой. Даже на лице парня обнаружилась парочка — за щекой возле уха и на лбу, хорошо различимые вблизи. Обычному человеку нужно было бы усердно постараться, чтобы получить столько… «Военнослужащий, шрамы, следы загара в любое время года» — пронеслось в голове. Ещё не осознав всей глубины собственной мысли, мальчишка ухватил Гарри за предплечье, останавливая, и заглянул в глаза. — Неужели догадался? — улыбнулся ему парень и похлопал мозолистой ладонью по руке, словно успокаивая. — Хотя, готов поспорить, до конца всё равно не понимаешь. — А ты мне не скажешь, да? — Не скажу, — согласился Гарри. Потом совсем уж по-доброму посмотрел в лицо напротив, в умоляющие разноцветные глаза, действительно красивые, впрочем, как многое в Саймоне. Неудивительно, что такой искренний мальчишка Джону понравился. И предложил, заранее зная ответ. — Хочешь с ним увидеться? В субботу я собираюсь его навестить. Он в Бирмингеме. В больнице Королевы Елизаветы…***
Казалось, что поезд едет целую вечность, хотя они с Гарри выбрали самый быстрый маршрут — чуть менее полутора часов в один конец. Время, тянущееся медленно, Саймона печалило, но с другой стороны он боялся предстоящей встречи и сильно волновался, нервно теребя края крафтового пакета со свежими летними ягодами и фруктами. Купить их для Джона посоветовала мама и даже помогла ему с выбором, потому что мысли Саймона, заявившегося в четверг вечером в родительский дом, были далеки от подобных мелочей. — Что стряслось, милый? — воскликнула Харпер Райли, едва сын возник на пороге. За её плечом словно тень маячила Руби, которую мальчишка тоже попросил присутствовать по возможности. Честно говоря, в первую очередь Саймон позвонил именно ей, предложив собраться семьёй, без Лео. — Боже, родной, да на тебе лица нет! Это было сразу после встречи с Гарри Сандерсоном, когда чувства душили и хотелось как можно скорее поделиться тем, что сегодня произошло. Разувшись, он позволил провести себя в столовую, сделал пару глотков чая, заваренного на травах, и рассказал вначале о таинственном звонке, а потом — о беседе в кафе. На словах про настоящую профессию Джона голос Саймона задрожал. — Военный? — с беспокойством переспросила Харпер Райли в самом конце, внимательно выслушав сына. — Ты имеешь в виду, боец спецназа? — уточнила уже напрямик, бросив на мужа быстрый короткий взгляд. Её вопрос, конкретно описавший род деятельности Джона, заставил мальчишку встрепенуться. Он думал об этом, перебирал в уме, кем мог бы оказаться бывший любовник, но не слишком хорошо разбирался в военной тематике и родах войск. — Ты так думаешь? — Я не знаю, родной, — мама развела руками, ища помощи у дочери и мужа. — Возможно. Руби молчала, с какой-то суровой сосредоточенностью наблюдая за братом. А вот Оливер Райли, до этого не произнёсший ни слова, вдруг сказал, потянувшись к телефону: — В принципе, это можно выяснить. И, кстати, это в какой-то степени объяснило бы некоторые странности его поведения и образа ваших встреч. Сколько, говоришь, времени он тратил на то, чтобы добраться до Лондона? — Джон говорил часа про три-четыре, — разноцветные глаза Саймона внимательно следили за действиями отца, как вдруг в памяти всплыло последнее свидание, на которое любовник заявился мокрым насквозь из-за дождя, хотя в Лондоне осадков не было. — Погоди, есть ещё кое-что!.. Он подробно описал эту замеченную им странность и увидел, как отец сворачивает одну карту, чтобы открыть другую — информационного погодного сервиса. — Саймон, извини, но не подскажешь дату и время?.. Оливер Райли попросил прощения, потому что спрашивал про день, когда сын и его возлюбленный расстались. Воспоминание не самое приятное, если не хуже. — Это было во вторник, поздно вечером… Ответив, мальчишка придвинулся ближе. На карте, как только прошла загрузка внесённых данных, отобразились области осадков по всей Англии. Но отец, явно что-то зная, уверенно приближал по масштабу нужный ему район, после чего тихо пробормотал: — Так я и думал… — О чём ты, дорогой? — нетерпеливо поторопила его Харпер Райли, подсаживаясь ближе с другого бока. — Ну? — Особая воздушная служба, — пояснил он ей и сыну. — Некоторых преподавателей из числа моих знакомых командование военной базы в Креденхилле приглашало читать бойцам лекции по разным профилям. Дело в том, что именно там расположено главное подразделение, 22-й полк SAS. Оттуда до Лондона примерно часа три-четыре, — мужчина повернул карту с осадками к сыну. — И дожди в тот день там были ливневые… — Я был у Джона в начале недели, — голос Гарри Сандерсона выдернул Саймона из воспоминаний. Мальчишка, кстати, не стал у него узнавать, верна ли отцовская догадка. Вряд ли бы парень подтвердил, что является действующим бойцом отряда специального назначения. — Тоже привёз клубнику, но этот упрямец был совсем не в духе. Надеюсь, ты вернёшь его к жизни, — серые глаза смешливо прищурились, когда Гарри растянул рот в широкой улыбке. — Ты думаешь, он мне обрадуется? — Даже не сомневаюсь! — поезд замедлил ход, подъезжая к станции, и парень встал, с хрустом разминая затёкшие плечи. — Зато я, кажется, отхвачу от него по полной… В Бирмингеме Саймон давно не бывал и, сказать по правде, никогда сюда не стремился, хотя город занимал почётное второе место после Лондона по количеству проживающих здесь людей. До больницы Королевы Елизаветы они добрались быстро, и чем ближе к Джону подбирался мальчишка, тем сильнее стучало сердце, чуть ли не выпрыгивая из груди. Когда лифт поднял их на нужный этаж, Саймон стушевался окончательно: ноги стали как ватные и похолодели пальцы рук. Гарри, наблюдая за ним, постарался его подбодрить: — Я загляну к нему первым, но буквально на секунду. А вообще, если честно, — признался он, не раскаиваясь в содеянном, — всё это только ради вашей встречи. — Гарри!.. — с отчётливой паникой в голосе выдохнул мальчишка, понимая, что обратного пути нет. — Удачи! Вместо полноценного ответа парень улыбнулся и поманил Саймона к одной из дверей, прикрытой не до конца. Дал знак подождать, а сам сунулся внутрь, краем уха уловив середину чужого разговора. — … анализ мочи отличный… — Что, — ехидно осведомился Гарри, поймав удивлённый взгляд обернувшейся Ребекки, — даже пить можно? Джон тихо рассмеялся над шуткой друга, и, услышав его голос, Саймон совсем без сил привалился спиной к стене. Щёки, прежде бледные от волнения, вспыхнули ярким румянцем. Он крепче прижал к груди крафтовый пакет и весь сжался, застыл, боясь выдать себя громким шуршанием плотной бумаги. — Я не вовремя? — между тем продолжил Гарри, приблизившись к постели. — И почему ты лежишь? Вроде же ходить уже начал. — Джону делали обработку ран и перевязку, — ответила Ребекка. — Пусть немного отдохнёт. — Он только и делает, что отдыхает. — Конечно. Поэтому и идёт на поправку очень хорошими темпами, — на прощание улыбнулась девушка. — Не буду вам мешать. Приятного дня. Она было вышла, но вдруг, спустя секунду, ненадолго заглянула обратно. — О, да тут ещё один посетитель! — подмигнула Бекки и скрылась уже окончательно. Гарри, явно не ожидавший от неё подвоха, раздражённо цокнул языком. Джон, ничего не понимая, вопросительно приподнял брови, посмотрел в сторону выхода из палаты и замер: робко застывшая на пороге фигура не могла быть Саймоном, хотя зрение его вряд ли подводило. — Роуч, — шепнул молодой мужчина едва слышно, с трудом оторвав от мальчишки взгляд. — Что ты?.. — Не дури, Джон, — так же тихо ответил ему Гарри на прощание. — Он хотел тебя видеть. Оставшись в палате лишь вдвоём, они смотрели друг на друга из разных её концов, одинаково встревоженные и настороженные. Джон с болью в сердце отметил про себя коротко стриженные волосы Саймона как знак глубоких личных перемен, догадываясь о причине подобного поступка, а Саймон не без внутренней дрожи глядел на Джона со следами усталости и пережитой боли на лице. После чего, не в силах просто стоять и смотреть, сделал несколько шагов навстречу. — Знаешь, когда я кричал, чтобы ты ушёл из моей жизни раз и навсегда, — он поставил на прикроватный столик пакет и опустился в кресло, — то вовсе не имел в виду вот это… — Я тоже этого не хотел, — усмехнулся мужчина, радуясь возможности говорить с мальчишкой и видеть его рядом с собой. — Но не всё от меня зависит. — Потому что никакой ты не бодигард? — слёзы выступили у Саймона на глазах, когда он почувствовал, как легко и просто, казалось бы, строится их диалог. — Особая воздушная служба? Я прав? Джон оставил вопрос без ответа, что само по себе вносило ясность в верное направление мыслей. — И снова ты молчишь, — горько улыбнулся мальчишка. — Снова держишь на расстоянии вытянутой руки. Довольно точное и хлёсткое определение их отношений, уже разорванных, придало Джону сил. Стиснув зубы, он весь напрягся, вытолкнул корпус вперёд и сел, сгорбившись от тупой боли на краю кровати. Лёгкое хлопковое одеяло сползло вниз, обнажив две раны на левом плече и боку. — Саймон… Джон хотел сказать ему многое: о своём долге, о жизненном выборе и пути, с которого нельзя свернуть, потому что это путь людей особенных. Но лицо Саймона вдруг оказалось слишком близко, а губы, о прикосновении которых можно было только мечтать, прижались к его губам, мягко их раздвигая для нежного поцелуя. Одиночного и короткого к глубокому сожалению обоих. — Извини, — шепнул мальчишка, отступив на шаг назад. Влажный звук разъединения показался ему пошлым в стенах медицинского учреждения. — Это всё, конечно, неправильно… Просто увидев твои раны, я… Щёки Саймона горели, и Джон ощутил, как в нём самом поднимается волна тепла и желания. Он так часто думал о чём-то таком, что если бы Саймон не отодвинулся, поцелуй стал более глубоким и долгим именно по его инициативе. Но мальчишка отстранился и, более того, усомнился в совершённом поступке, напомнив о том, чего уже не вернуть. — Не извиняйся, — глухо ответил Джон, стараясь унять нервное возбуждение и сглотнуть подступивший к горлу ком. — Тебе не за что просить прощения…***
После произошедшего Джон думал, что Саймон больше не появится в больнице и что это было своеобразным прощанием, так как сразу после мальчишка убежал, неловко свернув разговор и скрывшись. Однако на следующий день он появился вновь, робко застыв у входа в палату с очередной порцией летних фруктов, а Джон был так рад его видеть, что о визите матери совсем позабыл, пока Ребекка ему не напомнила. «Прошу, не уходи!» — тихо застонало сердце. Они успели побыть наедине минут сорок, и внезапное расставание далось им нелегко. — Если получится, я навещу тебя в середине недели, — обещал Саймон, всеми правдами и неправдами вознамерившись выбить для себя выходной у начальства. Джон сдержанно улыбался ему на прощание, но голубые глаза смотрели тепло и ласково. Они больше не рисковали обмениваться поцелуями, потому что их первый был случайностью, а для второго не находилось повода. — Выздоравливай. Я напишу тебе позже, хорошо? После предыдущей встречи мужчина поблагодарил его за фрукты, и Саймон заново забил номер телефона в адресную книгу. Прошлая переписка и общая фотография исчезли, но вместо старого чата появился новый, день ото дня пополняющийся свежими сообщениями. — Хорошо. Буду ждать. — Тогда до скорого. Мальчишка прикрыл за собой дверь, обернулся и буквально нос к носу столкнулся с женщиной, удивлённо приподнявшей брови, и высоким мужчиной, поразительное сходство которого с Джоном не оставляло никаких сомнений, что это его отец. И, соответственно, мать. Извинившись, Саймон хотел тихо проскользнуть мимо и даже успел сделать несколько шагов, как вдруг услышал позади лёгкий стук каблуков и негромкий оклик: — Постойте! Мэри МакТавиш подошла ближе, интуитивно распознав в незнакомом ей молодом человеке того, о ком так редко и неохотно рассказывал сын, стараясь хранить свои чувства в тайне. — Вас зовут Саймон, не так ли? — парень робко кивнул, и она расплылась в приветливой улыбке. — А я мать Джона. Меня зовут Мэри. — Очень приятно. Мужчина, оставшийся стоять в одиночестве у входа в палату, молча за ними наблюдал. Его голубые глаза смотрели на Саймона холодно и неприветливо: такой взгляд прямо говорил о том, что он знает, какого рода отношения связывают их, и считает подобное мерзостью. — Могу я попросить о небольшом одолжении? — между тем продолжила Мэри, заметив, как настороженно косится мальчишка на её мужа. — Я хотела бы встретиться и поговорить с тобой. Если, конечно, ты не против. Она быстро и как-то легко перешла на «ты», располагая к себе мягкой манерой общения и приветливостью. Некоторые её черты Саймон узнавал в Джоне — те, что совершенно с другой стороны раскрывали суровый облик. — Я возвращаюсь в Лондон. Быть может, встретимся там? — Конечно! — улыбнулась женщина, обрадованная данным ей согласием. — Продиктуй, пожалуйста, свой номер… Они действительно договорились о встрече и этим же вечером увиделись вновь. Мэри МакТавиш приветливо взмахнула рукой, заметив вошедшего в кафе Саймона, и даже ласково его обняла, чем смутила мальчишку. — Я знаю, что ты встречался с моим сыном… — Тогда, наверное, знаете, что мы с ним расстались, — он постарался облечь слова в мягкую форму, без резких выражений и углов. — Такое случается по разным причинам… — Извините, конечно, — невольно вырвалось у него с горьким смешком, — но Джон расстался со мной безо всякой причины. По крайней мере, мне он её не озвучил. Губы женщины поджались, выражая сожаление о произошедшем. Поначалу она молчала, но потом, убрав за ухо прядь длинных волос, ошарашила мальчишку: — Саймон… Мой сын тебя любит, правда. Просто боится в этом признаться. — Джон сам сказал Вам об этом? — какая-то часть души по-прежнему желала услышать правду, которую он подозревал, но не находил прямого подтверждения. — О том, что любит меня? — уточнил Саймон. — Нет, — ответила ему Мэри. — Но я его мать. И я знаю, о чём умалчивает сын и какие чувства скрывает. — Вы можете ошибаться. Так же, как ошибся в Джоне я… Перед глазами вновь пронеслись все те моменты, когда Саймону казалось, что он видит именно взаимность, а не просто дружеское отношение и нежность в обмен на приятную физическую близость. — Точно такие же мысли были и у меня, — вдруг тихо улыбнулась женщина, — насчёт моего мужа, Глена. Когда мы только начали встречаться, я не знала, любит ли он меня или считает очередным своим увлечением, и однажды едва с ним не рассталась. — Что же спасло ваши отношения? — поинтересовался мальчишка, ничуть не смущённый тем, как быстро они перешли на обсуждение столь интимных вопросов. — Я дала нам второй шанс, — Мэри МакТавиш пожала покатыми плечами, словно сама удивлялась тому, что сделала когда-то давно. — А Глен, оказывается, только этого и ждал — моего шага навстречу… Джон очень похож на своего отца, Саймон, — добавила она, проникновенно глядя в разноцветные глаза. — И страхи, и сложности с общением у него точно такие же…***
Её слова он часто вспоминал, приезжая в Бирмингем на выходные и после работы, а иногда даже в рабочие часы, решая проблемы дистанционно. Изредка его подстраховывали коллеги, и, освобождаясь пораньше, Саймон мчался на поезд, стараясь успеть провести с Джоном всё свободное время. Их встречи оказывали на мужчину благотворное влияние, подтвердившее бы любому скептику теорию о том, что выздоровление пациента во многом зависит от психологического настроя больного человека. Джон быстро шёл на поправку, и Ребекка, догадавшись об их чувствах друг к другу, вслух делала замечания о том, что неплохо мальчишке было бы вовсе ночевать в больнице — тогда бы процесс ускорился в два раза. А однажды она зашла и с улыбкой сообщила: — Поздравляю, на следующей неделе тебя наконец-то выписывают! Когда девушка покинула палату, Саймон радостно обернулся к Джону, но тот почему-то был хмур и смотрел себе под ноги, стоя у открытого окна. Лучи летнего солнца, пробиваясь сквозь листву деревьев, подсвечивали лицо, к которому вновь вернулись лёгкий румянец и жизнь. Раны на плече и боку рубцевались, принося всё меньше дискомфорта и напоминаний о себе. — Это же отличная новость, — постарался подбодрить его мальчишка, отложив в сторону рабочий ноутбук. — Разве нет? — Период реабилитации всё равно ещё не завершён. Я не могу вернуться к своим служебным обязанностям. Теперь Джон говорил о работе не скрываясь, хотя до сих пор прямым текстом так и не сказал, что является действующим бойцом отряда специального назначения. — И что конкретно так тебя расстраивает? Подойдя ближе, Саймон заглянул ему в глаза и опустил взгляд к губам. Он вообще слишком часто, как и Джон, смотрел на чужие губы. — Это значит, что придётся жить с матерью и отцом. Но жить друг с другом под одной крышей мы с ним точно не сможем. «Я дала нам второй шанс. А Глен, оказывается, только этого и ждал — моего шага навстречу…» Ощутив во всём теле странный жар, мальчишка тщательно обдумал пришедшую на ум мысль и, отойдя к рюкзаку на несколько секунд, вернулся обратно со связкой ключей. Джон мелко вздрогнул, когда узнал их, ведь однажды Саймон уже одалживал ему то, что открывало двери в уютную лондонскую квартиру. Голубые глаза молча вскинулись к его лицу. — У меня будет только одно условие, — слова давались с трудом, будто ком стоял в горле, мешая и говорить, и дышать. — Если ты вернёшься, мы станем парой, а не теми, кто просто трахаются и мило проводят время. Если же нет, — голос дрогнул и сорвался от напряжения, — тогда брось ключи в почтовый ящик. И на этом всё. Точка. Никаких больше многоточий. Саймон положил связку на подоконник, встал напротив Джона — так близко, как только мог — и поцеловал глубоко, пока хватало дыхания, потому что на этот раз была весомая причина: поцелуй мог быть последним, и его вкус мальчишка хотел запомнить. — Прощай, Джон, — шепнул он, глядя в широко распахнутые глаза, которые, казалось бы, не верили тому, что происходит. — На случай, если больше не увидимся. Собрав вещи, Саймон покинул палату, даже не обернувшись, хотя знал, что мужчина неотрывно смотрит ему вслед. И только в больничном коридоре, у лифта, он позволил себе молча расплакаться, старательно пряча лицо от медицинского персонала и других посетителей больницы.***
Всю следующую неделю мальчишка провёл как в тумане, каждый раз по возвращении домой проверяя почтовый ящик, и каждый раз тот был пуст. Поначалу это вселяло надежду, но лишь до тех пор, пока Саймон не поднимался и не открывал запасным ключом, взятым у родителей, дверь в квартиру — его встречала тишина, давящая, словно тиски. Он не знал, на какую именно дату назначили выписку Джона, и однажды в голову пришла простая мысль, что тот, возможно, не удосужится даже вернуть эти самые ключи. Прошло ещё несколько дней. Теперь Саймон сразу поднимался по лестнице наверх, отчаявшись верить и отчаявшись ждать. Наверное, пора было искать в себе силы жить дальше, оставить прошлое в прошлом. Забыть чувства, осознанные им к Джону, и найти кого-то, кто будет способен вызвать их вновь… Открыв в квартиру дверь, мальчишка тихо затворил её за собой, щёлкнул замком и, обернувшись, застыл. Место, куда он хотел бросить связку ключей, уже было занято. — Джон?.. — хрипло прошептал Саймон, не сняв даже обувь, а прямо так, в кроссовках пройдя в спальню, потому что именно возле входа в неё была сброшена с плеча давно знакомая спортивная сумка с вещами и одеждой. Джон стоял к нему лицом, бросив вытирать мокрое после принятого душа тело, из-за чего с влажных волос, по спине и груди, вниз побежали капли. Полностью обнажённый, он взглянул на мальчишку так, словно тот застал его врасплох, и не нужно даже было гадать о причинах — палец Саймона вошёл в чистое подготовленное нутро, лишь одним этим движением разомкнув в тихом стоне плотно сжатые губы Джона. Их первый с момента расставания и после ранения секс вышел неторопливым и нежным. Скорее, даже не секс, а ласки и попытка сблизиться. По-прежнему молча, без единого слова, мальчишка уложил любовника — или всё же партнёра? — на кровать, поглаживая изнутри и не прекращая череду влажных глубоких поцелуев. Спросил лишь только, можно ли им это, в ответ на что Джон коротко кивнул. Было видно, как он старается не слишком тревожить левую сторону, как бережёт её, ограниченный пока в движениях. По этой ли причине Джон предлагал себя Саймону — из-за отсутствия иных вариантов? Или потому что хотел сейчас чувствовать внутри мальчишку, а не наоборот? — Обязательно мне скажи, если будет больно… Предупреждение повисло в воздухе без ответа. Закинув правую ногу Джона на плечо, Саймон бережно протиснулся в тело, плавно покачивая бёдрами и оставляя следы-укусы на щиколотке. По старой привычке они не использовали защиту, но мальчишка точно не посмел бы, если бы имел какого-то другого любовника после их расставания, равно как об этом предупредил бы Джон. Сейчас они доверяли друг другу, полностью это доверие оправдывая. — С-Саймон!.. — вдруг послышалось тихо и сквозь стиснутые зубы. То, что мальчишка принял за выражение болезненных ощущений, оказалось разрядкой — довольно слабой по сравнению с тем, как обычно кончал Джон. Из не до конца вставшего члена вылилась небольшая белёсая струйка и финальным аккордом брызнуло несколько капель. Хотя ощущение оргазма, наверное, было для него сильным — мужчина тяжело дышал, а голубые глаза подозрительно блестели. Преисполнившись к нему нежности, Саймон вышел из горячего тесного прохода и помог себе рукой, потому что любой резкий толчок был бы для Джона мучением и лишней болью — он и так искусал себе сейчас все губы, пряча в подушке лицо. — Зачем же ты так?.. — с искренним сожалением спросил мальчишка, аккуратно спустив с плеча чуть подрагивающую от напряжения ногу. Сперма, выплеснутая им на раздвинутые ягодицы, уже стекла вниз и заляпала постельное бельё. — Было очень больно?.. — Терпимо, — отозвался Джон, переводя дыхание. А потом вовсе признался, повернув к Саймону пылающее лихорадочным румянцем лицо. — На самом деле, мне не рекомендовали заниматься этим ещё несколько недель… Мальчишка раскрыл было рот, чтобы возмутиться, но приложенный к губам палец заставил его замолчать. — Но я очень хотел заняться с тобой любовью… — продолжил он тихо. — И обязательно вот так, как сейчас, чувствуя тебя внутри… — Пожалуйста, Джон, давай больше не будем врать друг другу, — Саймон заглянул ему в глаза, прежде чем мягко поцеловать ставший податливым рот, слегка солоноватый на вкус из-за содранной зубами кожи. — Было больно, я же прав? — Было, — совершенно неожиданно тихо рассмеялся мужчина. — Но честное слово, такое мне вытерпеть по силам, ты же знаешь. Ты многое теперь обо мне знаешь, Саймон, и, наверное, я этому рад… — Я тоже рад. И рад наверняка. Улыбнувшись, Саймон осторожно лёг с ним рядом, умостился под здоровый бок и, спрятав лицо в выемке между ключицами, потянул носом запах их вспотевших тел, уловил аромат своих духов и перемешавшийся с ним лёгкий шлейф какого-то медицинского геля, наверняка необходимого для смазывая рубцов. — Щекотно, — поёжился Джон со смешком, когда мальчишка сделал новый глубокий вдох, и, поцеловав в коротко стриженную макушку, спросил. — Чем пахнет? Саймон, не отрывая головы от его груди, улыбнулся: — Чем-то очень приятным.