Так звучит правда.

      Чёрный сидел на подоконнике Четвёртой, в которую его пригласил Табаки, объявивший это «прóводами». Вот так просто и, казалось бы, легко — обычное же явление для такого места. Ночью они играли в покер и делились воспоминаниями. Тоже обыденность.       Посмотрев на часы ещё в Шестой, Чёрный знал — до выезда остался час. Через этот час он сядет в автобус с теми, кого поведёт и оставит позади все: Сфинкса, Кофейник, драки, бессонные ночи, законы, друзей, стаи. Оставит позади Дом.       Они долго готовились ко всему этому, что несомненно прибавляло радости — покалывание в пальцах от неизведанности, новая жизнь, новые люди. Но эту радость омрачало лишь одно. Сфинкс. Большая Кошка. Он не поедет. Останется в Доме. В блядском прошлом. Эта мысль скреблась в черепе, банально не давая сосредоточиться на чем-то другом. В Четвёртой тихо. А так не бывает. Лорд, Горбач, Курильщик и Лэри спали, Македонский тихо штопал чью-то рубашку в углу общей кровати, Слепой ещё не вернулся из своего ночного рандеву, а Табаки и Сфинкс ушли за напитками. В небе уже прорезались первые золотистые лучики, хоть и хмурое небо с туманом были против. Вожак сидел, с прищуром глядя куда-то во Двор и колупая штукатурку. Тоскливо. Спокойно. Т и х о. Дверь открылась с тихим скрипом, и показалась мохнатая макушка. Шакал радостно въехал на мустанге, таща на коленях три бутылки чего-то крайне сомнительного и непонятного. В его стиле. Ловко поставив их на стол, тот влез на кровать. ближе к окну. Сфинкс со всей грациозностью своей тезки опустился рядом с Псом. Молчания прервать все ещё никто не смеет, но оно было чем-то очень родным и уютным, нежели неловким и настороженным. Табаки ерзал в груде одеял, выстраивая себе гнездышко, пока Сфинкс сверлил вожака пронзительным взглядом зелёных глаз. Чёрный продолжал высматривать во Дворе то, что непонятно другим — свою любовь к этому месту нему.       Большая Кошка кивком зовёт Чёрного к выходу в коридор. Он беззвучно встаёт, окидывая взглядом стены в последний раз, тормошит Табаки, дабы обнять на прощание и просит передать всем остальным искренние прощания с пожеланиями. Явно не так представлялось все это. Мерно перешагнув Четвёртую, Чёрный запирает за собой дверь. В последний раз.       В коридоре самая нелепая пара — если их можно посметь так назвать — движется в сторону Перекрёстка. Чёрный смело кладёт руку на плечи Кота — в такое время никого нет, не учитывая ранних Паучих. Даже если будет — кого это волнует? Слухи об отношениях этих двоих не дошли разве только до Могильника. Опустившись на чёрное засаленное кресло напротив Сфинкса, Чёрный кладёт руку на треснувший протез и молчит ещё с минуту. — Сфинкс. Родной Сфинкс. Я бы хотел, чтобы все было по-другому, знаешь. Хотел бы оставить все, но с тобой. Я не хочу покидать и уж тем более забывать, отпускать тебя, Кот. И ты знаешь это, как никто другой. Мне жаль, что все вышло именно так, — пёс шумно вдыхает побольше воздуха. Лёгкие беспощадно сжимаются с каждым словом все сильнее. — Я не знаю, что будет в Наружности, не знаю, что будет со мной. Я даже не знаю, буду ли писать тебе. Но я прошу тебя запомнить одно — я не забуду тебя. Клянусь. Как бы не было мерзко это признавать, это единственное, в чем я могу уверенно тебе признаться. Остановив свой монолог, Чёрный выжидающе смотрит на хмурого Сфинкса, который в свою очередь выжигает глазами что-то в стороне классов. Снова его выразительное молчание. Пёс ждал порцию философии, но тут чуть ли не впервые промахнулся в гаданиях о Сфинксе и его размышлениях. — Как давно ты понял, что не сможешь так легко оставить меня здесь? — это все, что слетело с губ Заботливой Матери. — Скажи честно. Чёрный опешил. Этого он явно не ожидал услышать сейчас. Ответ сам собой последовал за вопросом Большой Кошки. — Думаю, с тех самых пор, как признал себе, что травлю тебя не от ненависти, а чего-то куда большего и противоположного, — то ли шутливая отговорка, то ли саднящая правда. — А это я признал довольно давно. Ещё до автобуса и всего этого. Я знал, что не останусь до выпуска так же, как знал, что не смогу забыть тебя. И снова молчание. А было ли что добавить?       Сфинкс поднялся со своего места, отходя к окну. В восходящем солнце его глаза принимали совсем иной облик. В них плясали искры и растекались узоры. Мимолетный взгляд на настенные часы. Ещё полчаса. За это время вожаку Псов нужно найти в себе силы уйти в противоположную сторону от Кота и загрузить всех в машину, которую он уже не раз проклял. Сделав два шага, Пёс оказывается в до боли малом расстоянии от Большой Кошки. В расстоянии, на котором они больше не окажутся никогда. Горький ком мешал что-либо сказать, безысходность и отчаяние душили Чёрного, поэтому слова заменил поцелуй. Такой странный и печальный поцелуй. Сфинкс едва заметно подался вперёд, пытаясь впитать в себя как можно больше. Запаха, ощущений, тепла. Это продлилось недолго, всего около трёх минут. Найдя в себе силы, Чёрный отстранился, с мольбой глядя Коту в глаза. С мольбой отпустить, или же вовсе не дать отвернуться. Дышать стало труднее. Грудь точно сдавили тиски. Драматично, однако. — Мне нужно собирать своих, Сфинкс, — голос предательски сел, вынуждая откашляться. — Прости меня. За все, что только можешь. Я бы хотел провести с тобой всю жизнь, если бы все сложилось не так. Если бы наши дороги совпали больше. Боже, как же это абсурдно и дерьмово звучит. Но именно так, видимо, звучит правда. Я люблю тебя, Сфинкс. Эти слова дрожали на обветренных и обкусанных губах пару лет. Копились, словно капля росы и сейчас им пришло время упасть оттуда. — Мне не за что прощать тебя, Чёрный. Ты сделал мою жизнь лучше, а никак не наоборот. Ну, по крайней мере, несколько лет из этой жизни, — горькая усмешка. — Мои чувства к тебе отнюдь не меньше. Я тоже люблю тебя, Чёрный. И ровно столько же я верю в то, что ты замечательный руководитель и вожак, ровно столько же я верю в твой ровный путь и твою силу. Желаю тебе удачи, вожак Шестой. Думай обо мне не слишком часто.       Больше они не сказали друг другу не слова. Это было их прощанием. Пёс развернулся и быстро двинулся к своей группе, где собрались все отчаливающие. Руки сами сжались в кулаки. Желание бросить все ради Большой Кошки росло с каждым шагом, и именно поэтому тот шёл ещё быстрее и упорнее. Абсурд.       Сфинкс остался на том же месте. Остался с тоской и беспомощностью смотреть вслед уходящему лучику счастья в этом месте. Увидятся ли они в Наружности? Вряд ли, это все знают. Чёрный прав — отныне их дороги слишком сильно расходятся. И им уже не суждено слиться в одну. Отныне Чёрного ждёт непостоянность, крайности и стайные проблемы, а Сфинкса ждёт университет и размеренная жизнь старика-затворника. Подождав, пока этот любимый силуэт заберут в себя лабиринты коридоров и шаги станут тише, Сфинкс пошёл в Четвёртую. Все уже наверняка проснулись. — Мы попрощались. Они отчаливают вот-вот. Кроме этого Кот ничего никому не сказал. Сонный Горбач с Нанеттой на плече метнулся к окну, чтобы увидеть тот самый автобус, забравший у кого-то просто состайников, а у кого-то все. Даже Шакал, успевший влезть к Горбачу был тише обычного. Все они упустили часть себя. Просто каждый разную. — Двинулись! Слова Табаки эхом прошлись по комнате, где до этого было слышно лишь дыхание и кофеварку, над которой сидел Курильщик, неподвижен, будто статуя. Сфинкс дернул плечами и отвернулся к стене. Двинулись. Они покинули Дом. Отправились познавать Наружность. Слова Пса стучали в висках, заставляя жмурить глаза. «...Видимо, так звучит правда.» Так она ощущается. Без пути назад. Без лишних слов. Безысходно.