in dulcedinem, contra autem

Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие. Только один из них знал, что это должно было случиться рано или поздно. Это произошло холодным дождливым вечером, служба состоялась, а все верующие давно уже разошлись по домам. Тяжёлые двери храма закрылись. Хару погасил часть свечей и подошёл к одной из икон, почтительно перекрестившись. Он сомкнул руки в замок, закрыл глаза и шёпотом начал проговаривать молитву. Его диакон стоял поодаль от него, в тени, скрестив руки на груди и наблюдая за ним. Ему каждый раз приносило какое-то удовольствие наблюдать за своим священником. Как он молится, как принимает службу, как помогает людям вести праведный образ жизни, приобщает к вере в Бога и заботится об этом месте. Сколько лет Дайске в этом храме, он давно понял, что священник его привлекает как мужчину. Бедный, бедный мальчик. Сколько ночей ты провёл, задыхаясь от разъедающей боли в груди и в слезах. Сколько раз ты клялся, что такого больше не повторится и ты отбросишь свои чувства далеко и надолго, если не навсегда, чтобы они больше не отравляли тебе жизнь, потому что это считается греховным, и что теперь? Ты каждый чертов раз находишь повод посмотреть на него, понаблюдать, и сейчас ты стоишь и снова смотришь на него такими болью налитыми глазами, что он бы сам это заметил. Но ты слишком хорошо умеешь скрывать свои чувства. Каждый раз, как он гладит тебя по голове, твоё сердце намеревается чуть ли не выскочить из груди. Он этого не замечает, но ты всё прекрасно чувствуешь. Каждый раз как ты убираешь престол, жертвенник, священные сосуды, предметы или книги, всё это напоминает тебе о нём. Он этого не знает, но ты знаешь. И от этого не возможно деться, приходится только мириться с этим чувствам. Но это стало уже невыносимым. Именно сегодня хотелось сделать то, за что бы его скорее всего выгнали. Он знает, что последует за этим, только ещё больше боли и страданий, ведь ему не ответят на чувства, и это точно. Он в храме, здесь по-другому и не может быть. Но всё же... Всё же... - Дайске? - Хару повернулся к нему лицом, пытаясь разглядеть в темноте знакомый силуэт. За то время, что диакон здесь задумчиво стоял, священник успел прочесть вечернюю молитву и помолиться. Дайске сделал шаг вперёд и вышел на свет луны. Теперь можно было хорошо разглядеть его лицо. - Ты что здесь делаешь? Разве ещё не закончил со всеми своими делами? - Закончил. Всё убрано, на завтра всё подготовлено. - Тогда?.. - Мне нужны вы, святой отец. Это прозвучало слишком грубо, но Дайске больше не мог молчать о своих чувствах. Ему стыдно было бы признаться, что он в темноте, в тайне от всех удовлетворял себя, представляя себе лик его священника. Он бы ни за что никому и не сказал, тем более Хару. Да, это было настолько грязно и пошло, что Дайске уже полностью погряз в своих грехах, и самое ужасное то, что ему это нравилось. Изначально его вера не была сильной, а сейчас она будто и вовсе исчезла с появлением Хару. Это пугало лишь немного. - Ты хотел о чем-то поговорить со мной? Но уже не время. - Я понимаю, но это срочно. - Что может быть такого срочного сейчас? Дайске подошёл к нему, посмотрев пристально в глаза, отчего у Хару возник только вопрос, и схватил его за руку. Он повёл его за собой быстрым шагом и Хару не мог понять, что случилось и почему его диакон так странно себя ведёт. Как только его толкнули в исповедальню и сам же Дайске зашёл в неё, Хару понял, что с этим уже надо что-то делать. - Тебе нельзя здесь быть. - Знаю. - Что ты вообще делаешь? - Хару попытался выбраться, но Дайске прижал его своим телом. Здесь было слишком тесно для двоих. Он чувствовал как его шею обжигают горячим дыханием. Дайске сейчас был слишком... Нет, Хару, о чём ты думаешь. Ты священник, тебе не позволено думать о подобном. Да, возможно сейчас он выглядит очень красиво, но не дай ему помутнить твой разум. Ты верен Богу и только лишь ему, тебе никто так не важен, как Бог. Так и должно быть. Но тогда почему твоё сердце бьется так быстро в такт другому? О боже, почему ты, черт возьми, краснеешь при виде этого мальчика. Мальчика, что давно уже было не спасти, и теперь он погряз в этом омуте человеческих чувств. Тебе хочется прикасаться к нему, ласкать, лизать, кусать и всё это только с ним одним. Что за мысли пришли в твой разум? Неужели твой Бог здесь не помощник? Хару не знал, что делать, и с алеющими щеками отвернулся в сторону, лишь бы не видеть его, пусть здесь и так достаточно темно, что невозможно что-либо разглядеть. - Я люблю вас, Хару.. Достаточно давно, чтобы вам это сказать. Нет, замолчи-замолчи. Я не хочу это слышать, так не должно быть, это не правильно, это настолько грешно, что Бог нас не простит. Эти мысли всё чаще всплывали в голове Хару, а он только сильнее зажмуривал глаза. Они оба упали в эту пропасть, и теперь путь назад им был заказан. Вот только один из них давно с этим смирился, а второй всё ещё боролся со своими чувствами. Лгать нехорошо, Хару. Ты сам давно уже поглядывал на этого мальчика, и он тебе приглянулся. А что же сейчас? Ты отказываешься от собственных чувств, пытаясь доказать кому, себе или Богу, что ты чист и невинен? - Хару... - с выдохом произнес Дайске, и Хару готов был поклясться, что так его ещё никто не называл, так... Сексуально. И он больше не мог сдерживать себя. Он потянулся к манящим губам Дайске и начал жадно целовать его губы, обжигая его рот своим дыханием. Дайске не ожидал, что священник ему ответит, и минуту не мог отойти от происходящего. Но как только Хару начал расстёгивать его ширинку, тут же пришел в себя. Хару Като. Для святого ты слишком тяжело дышишь, когда другой мужчина касается твоего члена. Хару Като. Для верующего ты слишком громко стонешь, когда другой насаживается на твой член, тесно сжимая его своими стенками, а твой член подрагивающе отвечает взаимностью. Хару Като. Ты - грешник. И этот грех уже никакими молитвами не искупишь. А им двоим этого достаточно. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» Для Дайске Хару был самим Богом. Сейчас он не верил в высшие силы, сейчас для него здесь был лишь Хару Като. Хару, что так жестко вбивался в его тело, до посинения сжимая его бёдра. Хару, что так страстно целует его в губы, сплетая языки и наслаждаясь стонами Дайске. Для Хару же Дайске теперь стал всем, ещё в «Последовании диаконского служения» были слова: «Диакон да будет ухом, глазом, устами, сердцем и душею, ангелом и пророком епископа и пресвитера». Теперь для Хару он буквально стал всем тем перечисленным, вот только в другом свете. Они оба грешники, и они оба согрешили. И нет им пути назад. Да будут они вечно гореть в пламени, но только вместе, вдвоём. Их чувства были намного сильнее. И как только Хару сделал последний толчок, он тихо проговорил: "Господи... " - Даже сейчас вы о нём вспоминаете? - Дайске учащенно дышал, пытаясь привести своё дыхание в норму. Да. Так оно и должно было случится, если они повстречали друг друга. Их судьба была изначально предрешена. И они совсем не против такого расклада. Теперь не против. - Получается, что так - улыбнулся Хару Дайске. Жаль, что в темноте он этого не увидел.