Не оставляй меня
29 января 2021 г. в 01:33
За стеной дождя едва было видно, как где-то на горизонте начинал алеть рассвет. Какаши уже засыпал, крепко прижав к себе Ируку, одной рукой обнимая, а второй уже в дреме перебирая волосы своего… он никогда не конкретизировал кого, просто в такие моменты прижимал крепче и лишний раз не задумывался.
— Мы друг другу кто?
Голос сенсея сладкий, уже тоже совсем-совсем сонный спрашивает, и Хатаке слишком быстро просыпается окончательно, не подавая виду. У Ируки довольно простой вопрос, но он ответа не слышит и его повторяет, перефразируя.
— Что вообще между нами происходит?
Какаши понимает, что отмолчаться уже не получится. Он не хочет вешать ярлыки, он никому, особенно себе, признаваться не хочет, что каждый общий вечер-ночь-утро, каждая якобы случайная встреча на улице и каждый общий ужин, для него как глоток воздуха задыхающемуся. А сказать, что это так, что нуждается в нём, значит проиграть. Кому и что он сам не особо понимает, но всё равно, словно защищаясь, говорит первое, что пришло на ум.
— Ма, а что происходит?
На мгновение Ирука, кажется, вообще перестал дышать и в то самое мгновение Какаши понимает, что оплошал. Умино очень быстро выпутывается из его рук и начинает одеваться, в темноте на ощупь ища одежду.
— Значит "что". Знаешь, — Ирука скорее себе под нос шепчет, словно и не с Каши говорит, давит тихое "лучше," произносимое одними губами, совсем вслух осмеливаясь сказать другое, но Хатаке всё невысказанное всё равно слышит, — Я пойду.
Он абсолютно точно понимает, что если Ирука сейчас уйдет, то больше никогда не вернется. Ни-за-что. И не удостоит ничем большим чем абсолютно безликая и дежурная улыбка при случайной встрече с таким же спокойно-безэмоциональным “Какаши-сенсей”. Теперь, после того как он этого воздуха глотнул, после того как рядом с ним себя живым почувствовал, то просто не мог отпустить. Не сейчас и никогда. А потому скорее на инстинктах, чем думая, подскочил, хватая Умино за плечи.
— Не уходи, — у Какаши голос мало похож на собственный. В тот момент он у него действительно страшный, будто не с важным человеком говорит, а с врагом, будто не в собственном доме, а на поле боя.
— Пусти, — Ирука же в ответ хрипит, но голос ровным сохраняет, при этом говоря таким тоном, от которого сразу чувствуешь себя провинившимся учеником.
— Нет.
— Пусти. Мне больно.
А Хатаке до этого момента, до этих слов и не чувствовал, что впился в плечи сенсея до побелевших костяшек, а сам Умино вцепился в его же, Какаши, запястья, пытаясь убрать руки от себя, или хотя бы чуть-чуть ослабить хватку.
И Копирующий конечно же отпускает, делая пару шагов назад, пятками упираясь в край кровати. Всё смотря на свои руки, словно они снова в крови, всё шепча и шепча “прости,” словно это сможет теперь хоть что-то изменить. Ирука успел только штаны надеть, волосы кое-как завязать, да так и застыл. Он, кажется, вообще всё-всё понял, в первую очередь про неверие Какаши самому себе, подошёл и взял руки Хатаке, переплетая их пальцы.
— Просто поговори со мной.
Ему в ответ лишь белобрысой головой машут, мол, ты, лучше, наверное, всё-таки уходи. Но на этот раз Ирука уже не поддастся своим эмоциям и просто садится на кровать, пытаясь утянуть за собой и Какаши, но тот всё так же остался стоять едва ли шелохнувшись.
— Уходи. Ты же всё равно уйдешь, — в голосе Каши под напускным спокойствием едва скрываемая дрожь, он кулаки сжимает и хочет к окну подойти, чтобы дистанцироваться, чтобы ему уйти было легче, — Вы все всё равно всегда уходите в конце концов.
Но Хатаке вновь застыл как вкопанный, когда его со спины хватают за руку, не давая отстраниться. Он было дергается быстро, рефлекторно, на инстинктах хотел было высвободиться, заломить нападающего, но вовремя включает голову - нет тут никакого нападающего, нет врагов, тут лишь они с Ирукой. Какаши теперь дышит тяжело, смотря словно в пространство. Дать тому, что между ними происходит название значит окончательно признать, что это что-то всё-таки реально. Пес становится домашним, когда ему дают имя. Для Какаши одомашниться значит окончательно разрушить все те стены, что он возводил на протяжении многих лет. Для него привязаться значило сразу же обречь на гибель и себя, и того, кто так важен. Но сама мысль, о том, что он может сейчас потерять Ируку казалась намного страшнее смерти.
— Ты… — в голосе теперь ни капли угрозы, но сколько боли - не счесть. И весь рвущийся наружу крик, и часть эмоций в итоге удается уложить не столько в слова, сколько в шёпот, частично скрытый за гулом дождя, — Ты мне нужен намного больше, чем можешь представить.
Они в тишине, прерываемой лишь шумом за окном, стоят так ещё несколько минут: Ирука — пытаясь понять, скорее осознать, сказанное, Какаши же — признаваясь себе, что привязался к сенсею. Что просто больше не может так, совсем один. В какой-то момент Какаши садится у ног Умино, кладя голову на его колени и прикрывая глаза. Может быть это и не казалось совсем правильным, но так было намного спокойнее. Достаточно, чтобы высказать всё, о чем раньше было даже страшно задумываться.
— Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу лица. Ее. Его. Твоё. Каждый раз, мне приходится часами руку отмывать от крови, от остатков костей, которые только я вижу. Кровь никогда не уходит. Каждый раз я просыпаюсь от того, что не могу дышать, от чувства, что это мне грудь пробивают. Что это я под завалом и мне единственный оставшийся глаз вырывают. Каждый раз.
Какаши чувствует, как его успокаивающе гладят по волосам и от того лишь сильнее вцепляется в штанину Ируки, пряча голову в его ногах. Кажется, Хатаке трясет, он правда старается этого не замечать.
— Кроме тех моментов, когда ты рядом. Я с тобой засыпаю, сплю, просыпаюсь, как самый нормальный человек. Кто ты мне? Самый нужный человек, — и в конце концов Какаши лишь шепчет, — Только не уходи. Ты не мой, чтобы я мог тебя терять, но я так…
Одно самое страшное “боюсь” так и не лезет из глотки. Он всё равно сказал намного больше, чем когда-либо говорил даже сам себе. Какаши в одном только ни ему, ни себе не признается, да скорее всего никогда и не сможет. Если скажет, что действительно влюблен, то потеряет его. Как и всех, кого он когда-либо любил.
— Я рядом, — в конце концов, Ирука сам наклоняется, целуя его в затылок, закрывает глаза и пальцами перебирает белые волосы. И, возможно, лишь возможно ему кажется, как Какаши плачет, как штаны сенсея от слез намокают, а чужие плечи от каждого беззвучного всхлипа дёргаются. Ему лишь кажется, потому что об этом они никогда больше не заговорят. Но они оба, всё равно сидят так до рассвета. За столь многое друг другу благодарные.