Паучья Лилия

Юнги до бесконечности ненавидит судьбу. Он смотрит на своё отражение и, на мгновение задумавшись, вытирает с зеркала набежавший на него от пара туман и прозрачные капли воды, являя абсолютно пустой ванной комнате своё отражение. Отражение кривит губы, хмурит брови, поправляет влажные волосы, что падают на лоб и лезут в глаза, под которыми залегли тёмные круги. Отражение поднимает руку и ведёт по абсолютно чистой и гладкой груди, и Мин вторит ему. Ни одного шрама, даже намёка. Пальцы ныряют в ямочки острых ключиц, обводят коричневые ореолы сосков прослеживают дорожку тёмных волос на впалом животе, а после цепляются за край белой раковины, сжимая кафель, что остаётся сил. У него все прошло без последствий, исключая почти года боли в клинике, но это ничто. По сравнению с тем, что сейчас происходит с Чонгуком, это пустой звон. Юнги не знает почему ему так хочется отдать всё этому мальцу, почему так хочется забрать чужое бремя. Он уже давно перестал понимать свои мысли и чувства, а то испуганное лицо и огромные глаза, со стоящими в них слезах, не дают дышать, спать, функционировать нормально. Липкий страх и безысходность ходит по венам, и парню совсем непонятно, чем он может помочь. — Юнги! — голос Чимина слышится плохо, будто доносится сквозь толщу воды. — Пожалуйста, перестань! — родные руки и сладкий запах кожи приводят в чувства, и парень промаргивается. Он позволяет увести себя из ванны и усадить на высокий стул на кухне и только после этого даёт себе шанс мыслить трезво и понять, чем же на самом деле сможет Чонгуку помочь, что сможет сделать для него. Дорожка слёз, что Юнги замечает только сейчас, сохнет, неприятно стягивая кожу, но как ни странно, даёт надежду. — Он справится, — говорит он еле слышно скорее самому себе, но взгляд — уверенный и решительный. — и мы ему поможем. Правда? — жмётся под бок, ластиться котиком, ищущим ласку. Потому что знает, что это хоть ненадолго унять его беспокойное сердце. — Конечно, солнце, — Чимин тянет парня ближе, утыкаясь в макушку носом. — мы будем с ним рядом тогда, когда это действительно будет нужно. Когда Паку наконец удаётся накачать своего парня чаем и успокоительным, уложив того спать, он звонит Сони. Она говорит много, но по факту, а Чимин не хочет думать о том, как тяжело знать чью-то судьбу наперёд. Он смотрит в окно, на начинающий цвести флокс. Сентябрь вот-вот постучится в окно. — Когда боль отступит, на её место придёт любовь, — добавляет Сони в конце, когда парень в трубке замолкает, пытаясь осмыслить услышанное. — тебе стоит отступить. Чимин улыбается. Даже боль не так страшно звучит, если это всё закончится любовью. Пусть это будет не его счастье, но всё же чувствуется тепло. Просто потому что маленький запутавшийся птенчик Чонгук этого достоин.

***

Это утро дома для Чонгука начинается с ада. Душно настолько, что он мокрый абсолютно весь, но всё ещё спящего Тэхена это, кажется, вовсе не волнует и на чужое копошение тот лишь недовольно причмокивает. Чон на это улыбается, но его глаза закатываются сами собой, когда он чувствует, как, сначала рука, а потом и чужая нога вольготно располагается на его и без того разгоряченном теле. Уснуть и не включить сплит систему равно самоубийству, даже в аду всё-таки будет прохладнее. — Тэ… — он всегда игнорировал привычное для всех «хён», хотя, кто вообще был против. — …мне ужасно жарко, — но руку, лежащую на спине прямо поперёк талии, почему-то не убирает. — От тебя столько шума, — хрипит севшим от сна голосом Тэхен. — но я по этому скучал. Чонгук всматривается в темноту кофейных глаз и ему хочется задержаться в этом моменте. Нет, это не чувства, но слово «скучал» как будто обретает смысл, расцветая яркими красками. Потому что он, наверное, тоже. Глубина чужого взгляда гипнотизирует, а родинка под правым глазом, что сейчас так близко, так и манит прикоснуться к ней. Пальцы, на кончиках которых пробегает разряд тока, нерешительно дёргаются, но всё же остаются на подушке. — Терпеть не могу жару, — повторяет он, и это отчасти правда, потому что, вроде как, сказать хотелось совсем не это. Тэхен улыбается своей знаменитой квадратной улыбкой и сползает с кровати, наконец включая излюбленную мелким сплит систему. В комнате сразу же становится прохладно. — Я закажу еду, — он поднимает с пола оставленный там с вечера телефон и топает босыми ногами в сторону кухни. Чонгук позволяет себе ещё немного поваляться в постели, а потом всё же плетётся в ванную комнату. Когда уютную тишину квартиры нарушает трель дверного звонка, Чон как раз выходит из душа и, решив не беспокоить Тэ, что чем-то гремел на кухне, прямо в одном полотенце открывает дверь. — Ой! — девушка прячется за своим планшетом, держа в руках пакет. — Вы… Вы Чон Тэхен? Девушка запинается, а её мгновенно покрасневшие кончики ушей вызывают у Чонгука лишь неуместный смешок. — Можно сказать и так. Расписаться? Она усердно кивает, наконец отрывая гаджет от лица, и протягивает его парню. Но Чон нарочно игнорирует стилус — проводит по экрану прямо пальцем, выгибая бровь дугой, и забирает пакет. Курьер всё ещё топчется на пороге, кажется, и не думая уходить, и Чонгук, вежливо улыбнувшись, закрывает дверь. Он заглядывает в собственную вселенную, но там по-прежнему полнейшая темнота. Да, на его лице улыбка, но она появилась там скорее по привычке, потому что чувств как не было, так и нет. Чон невольно вспоминает время «до», когда были клубы, бары, куча незнакомых людей и неведомая от всего этого эйфория. Когда жадные взгляды, весьма прямые и ничем не прикрытые, пристальное внимание и собственная раскрепощенность. Когда куча горячих тел без имён, ладони и пальцы, что сквозь неплотную одежду или топы ощущались так, как будто ткани не было вовсе. Чонгук ни с кем не спал, но это не значит, что он девствен во всем. Чужие руки, губы и изгибы шеи, но дальше вовсе не хотелось. Возможно, потому что это было не его? Раньше Чонгук, приезжая домой после очередной тусовки, упивался своей сексуальностью, сейчас же эти воспоминания не приносят ничего. Может только, малость тошноты, будто перед носом чей-то слишком сладкий одеколон, а может это из-за голода. Сплитка работает бесшумно, но прохлада уже потихоньку овладела кухней. Чонгук включает спринтерский режим и буквально за несколько секунд успевает натянуть на себя футболку с шортами, а после плюхнуться на стул, параллельно выкладывая горячие контейнеры. — Острая свинина с рисом, не самая полезная еда для завтрака, — нарочито недовольно тянет он, но его урчащий желудок, кажется, с ним не согласен. Да парню даже пакет открывать не нужно — любимую еду Чон и по запаху без проблем распознает. — но что ты заказал себе? — То же самое. — Ты же не ешь острое. — Всё-то ты помнишь, — Тэхен ласково треплет своего брата по волосам. Вторая рука уже бегает по клавишам раскрытого ноутбука. — но сегодня я хочу острое. Но чем больше съеденных кусков свинины, тем больше его лицо кривится, что заставляет Чонгука беспричинно улыбаться. Всё-таки не любит острое, но каждый раз зачем-то ест. К вечеру Тэхен уезжает на очередной показ со своим парнем. Чонгук наблюдает из окна, как дорогая машина Донука останавливается возле их подъезда и как потрясающе смотрится мужчина в своих собственно смоделированных костюмах. Он своей щекой касается щеки Тэхена, и тот ему улыбается. Донук явно вносит в чужую жизнь красивых ярких красок. Чонгук оглядывает свою растянутую футболку с пятном от кофе и вздыхает. Фиг с ней с этой футболкой, но то, что он приносит в жизнь Тэ только дерьмо бросается в глаза всё-таки больше. Чон смотрит вслед уезжающей машине и думает о том, что ему, наверное, стоит съехать, что бы дать Донуку полную свободу. Чонгук не знает, что для свободы ему для начала нужно съехать из сердца Тэхена, но это вряд ли в его силах.