arcana

Ви смотрит на Эвелин Паркер, такую поломанную, грязную, ничтожную, и ее почему-то мутит. Всю переворачивает от жалости, от какой-то неподвластной ей брезгливости — как при виде полураздавленного насекомого, которое еще еле-еле шевелит лапками. Ни следа от холеной женщины, хозяйки положения, ловко дергавшей ее за поводок. Ни лоска, ни блеска, только побитая измученная девка… Когда Джуди рычит и плачет одновременно, Ви отворачивается. Не хочет, чтобы та заметила этот странный, презрительно-жалеющий взгляд. Для нее Эвелин была подругой, а не какой-то охуевшей сукой, переломавшей ей всю жизнь. И Ви не хочет делить с ней это непонятное чувство, вспыхивающее в груди. Часть ее считает, что Эвелин получила по заслугам за то, что сделала с ней. Отправила на верную смерть, ни о чем не предупредила. Для нее Ви была как оружие; умный пистолет, который еще и поглядывал на мир блестящими наивными глазами. Херовая аналогия, конечно. Но вот фортуна крутанула колесо; на слоте сюрприз — Эвелин саму использовали. Как куклу. А когда она стала не нужна, вышвырнули, переломав ей ручки и ножки. Эту часть Ви зовут Джонни Сильверхенд, и он зависает над ней, когда Ви выходит покурить, опираясь на перила. Она сонно водит пальцем по гравировке на портсигаре Эвелин. Пока что Джонни молчит, косится на нее изредка, и глаза у него голодные, какие-то кайфанутые — потому что Ви впервые позволила себе сигарету. На мгновение на его лице мелькает что-то вроде благодарности — осторожной такой, некрепкой. Они оба не знают, чего друг от друга ожидать. — Мы ничего не узнаем от этой шлюхи, — кривится Джонни, расхаживая рядом с ней. — Зря потратили время! Могли погибнуть! И все, что у нас есть, — поломанная проститутка! Я бы сам выцарапал ее блядское сердце… Ви вся перегибается от искренней злости. Да, Джонни умеет ненавидеть всей душой — качественно так, ярко, что в глазах искрами сыплет оптика. Его плавит от ненависти ко всему миру, а сейчас — конкретно к Эвелин Паркер. — Джонни, она сейчас просто… мертва, — втолковывает Ви. — От нее ничего не получишь — ни ответов, ни мести. С тем же успехом я могу всадить обойму вот в эту стену. Она устала. Только недавно ей казалось, что она пройдет по следу Эвелин, и все ее проблемы магическим образом решатся, а теперь Ви снова отбросило в самое начало, клубок на ее глазах откатывается, оставляя у нее в руках оборванную ниточку… — Мы попробуем снова, — упирается Ви. — И снова, если будет нужно. Это не последний шанс. — Да, убеждай себя в этом! — злится Джонни. — И почему ты ее жалеешь? — вдруг накидывается на Ви. — Это из-за нее ты умираешь! Шлюха решила, что может всех наебать и получить какой-то выигрыш! А сама не заметила, как связалась с серьезными людьми и пошла ко дну. «Арасака» не прощает таких. — Так дела делаются на улице, блядь, — цедит сквозь зубы Ви. Прогорклый сигаретный дым незнакомо першит в горле, как будто ее жгут изнутри каленым железом. — Ты или рискуешь и получаешься все, или оказываешься на свалке. Всегда так было, Джонни! Я всего лишь стараюсь выжить. — Ты добренькая, Ви, — змеится Джонни. — Увидела, как эта шмара поджала лапки и закатила глазки, и уже готова все простить и оставить ее в покое! А пожалела бы она тебя, когда тебя ебнули и выкинули на свалку? Хоть на секунду задумалась бы? Так почему ты должна относиться к ней лучше? — Потому что я умираю, Джонни, мне уже все равно, — отмахивается Ви. Ей хочется убежать от его метких вопросов, спрятаться. Незачем так терзать ее душу — Джонни и сам знает ответ, потому что он переписывает ее сознание. Она хочет ненавидеть, но понимает, что попалась в ловушку сама, захлопнула за собой дверь, прыгнула с разбега в волчью яму. Все инстинкты вопили ей, что в Кампэки-плаза прячется смерть, и вот она — явилась, смотрит ей в глаза через очки-авиторы, за которыми проблескивает преисподняя. — Я отомщу, — клянется Ви, и слова пеплом оседают на языке, — за нас обоих, слышишь, Сильверхенд? Крови хватит на двоих. Но Эвелин сама — запутавшаяся в паутине муха. Жалкое создание. Я не стану срываться на ней, жизнь ее достаточно наказала за то, что она провернула со мной… и с Джеки… — ее голос чуть дрожит, и внутри снова вспыхивают разряды, всполохи незамутненной злости. — Не думал, что у наемников нынче есть подобие совести, — презрительно цедит Джонни. — Это и в мое время было неебаться какой редкостью, что уж говорить теперь… Он смотрит на размокшую из-за дождя землю, кривится. Город погибает, задыхается в муках. Город похож на искалеченную Эвелин, в которой души не осталось. Его можно ненавидеть, можно жалеть, но он просто… есть. — Мне жаль, Джонни, — только и говорит она. — И мне тоже страшно. Он фыркает: как Ви посмела предположить, что он, знаменитый Сильверхенд, чего-то боится? Когда в дверях появляется заплаканная Джуди и зовет ее за собой, Джонни испаряется под хлесткими каплями дождя. Брошенная сигарета медленно тлеет в грязи внизу. А в Ви почти не остается злости.