kings and worms

Чонгук стоит, сжимая кулаки так сильно, что костяшки белеют настолько, что кажется, кожа вот вот порвётся. Ждет, пока светофор загорится зелёным, и не может не пропустить мысль, что хочет сделать шаг вперед, и стать «жертвой несчастного случая». Иногда Чонгуку кажется, что если бы не любящая матушка, то его тело уже давно вылавливали бы спасатели из грязной реки, или собирали по кускам с асфальта. во всяком случае, зелёный уже загорелся. ** Сладкий запах пирога бьет прямиком в нос, заставляет лицо морщится от, пусть и приятного запаха, но идущего совершенно не из домашней духовки¹.Чонгук такое не первый день встречает, понимает все прекрасно и без людей. А потому не останавливается, послушно шагает по грунтовой дороге через крематорий, смотрит, как уличные собаки, греющие свои бока на теплых трубах, провожают взглядом уже привычную фигуру в синих кедах. Гук идет протоптанной тропинкой через серый лес, придерживая свой старый рюкзак за лямку. Содержимое внутри, надо признать, довольно тяжёлое, по крайней мере, для такого хиленького мальчика, как Чонгук, ноша тяжкая И оттого, потрепанный тяжёлыми школьными годами рюкзак так и норовит сползти. Чонгуку до этого, конечно же, дела нет. Он продолжает идти по тропинке, уже умело переступая через древесные корни, местоположение которых заучено парнишкой уже наизусть. Цветастые (в основном, коричневые, конечно же) листья липнут к подошве кед, и Чонгук от этого морщится, отряхивая ноги. Спустя какое-то время он, смирившись с тем, что с сухими и чистыми ногами в кедах ему не дойти до места, забил. Все также продолжал идти, только теперь не прерываясь на остановки, чтобы оттряхнуть свою обувь от мерзких, мокрых листьев. вокруг ни души. В лесу, словно, повисла гробовая тишина. Чонгук прислушивается; ни единого звука. Кажется, что даже птицы, приятные голоса которых обычно разлетались шумным эхом, пропали. Наверное, это потому, что они почувствовали — приближается тот самый день. Чон, быть может, сам себя накручивает. Быть хилым пацаном с кучей психических травм так тяжело… Наконец он приходит. Теперь его взгляд упал на одинокую горку, уже порядком заросшую мхом, огражденную самодельным заборчиком. Почему то именно в этом месте всегда ощущается гнилое одиночество, слышится шелест листьев громче обычного, птицы поют грустные песни. Но сегодня почему-то даже эта тоскливая атмосфера исчезла. Чонгука это совсем не напрягает. Он садится на колени, наконец снимая со своих маленьких плеч рюкзак. Становится легче. Но не на сердце маленького Чонгука, 18летнего малыша, только закончившего учебу с красным дипломом. Буквально вчера он сидел на выпускном, а уже сегодня сидит в лесу, держа в руках свой рюкзак, подаренный когда-то давным-давно. — Привет, — начинает Чон, слабо улыбнувшись, — на прошлой неделе я не заходил, уж извини. Был на нервах… Гук трет переносицу, прикрывая глаза — послушай, Тэхен, у меня есть две новости; хорошая и плохая. Ну…как плохая? то есть… ну…ладно, просто послушай меня. Я знаю, тебе можно доверить свои секреты Чонгук поправляет сальные, выбеленные осветлителем, волосы. Тянется в рюкзак, достает оттуда маленькую расчёску, принадлежавшую другу, и укладывает на могилку. — моя первая новость заключается в том, что я наконец то закончил учебу! на «отлично». Знаю, что то было твоей мечтой, но ты уж прости, — Гук вновь тянется за чем то, выуживая из рюкзака выпускную ленту, — держи. Это так, небольшой подарок тебе, Тэхен’а. Чонгук неторопливо весит ленту на одну из балок, поправляет. Старается сделать красиво, аккуратно. Представляет, как одевает ее на грудь самого Тэхена, и от этого улыбается широко. Представляет, какую гордость бы за Кима чувствовал. Во всяком случае, такому не быть. — и…вторая. Но обещай, что это станет нашей тайной до конца дней! , — Чонгук трет коленки, — я решил, что Тэгу…ну, не знаю, как выразится… травит меня? После того, как ты покинул меня, весь город стал мне как будто чужим. Всего два года прошло, а мне уже невыносимо. Я понял, что не смогу так Чонгук открывает рюкзак полностью, показывая торчащий билет на самолет. — Я уезжаю сегодня ночью, Тэхен’а, — глаза наполняются слезами, — прости, но я не смогу навещать тебя больше. Парнишка уже в открытую плачет, не старается даже стереть слезы. — Обещаю, что однажды мы вновь увидимся. Нет, я клянусь тебе. Когда нибудь, лет через пять, мы обязательно встретимся! вот увидишь, я уже буду не тем овощем Чонгуки что раньше, — Чон улыбается, поглаживая сырую землю, — ты же веришь мне? Чонгук поднимается на ослабевших ногах, тянет руку в рюкзак снова, доставая самое дорогое, что осталось от его друга — белая шапка. Сколько времени он провел, обнимая ее, плача. Шапка пропитана слезами полностью. Где то внутри, в начесе шапки, еще сохранился запах шампуня, которым пользовался Тэхен. Укладывая белое воспоминание на могилу, Чонгук кланяется так низко, как только может. Больно ли сейчас Чонгуку на душе? определенно. — ты не представляешь, как я буду скучать по тебе, Тэхен’а, — Чонгук вытирает кулаком слезы, и, напоследок, смотрит на маленький холмик… листья, деревья, птицы, что замолчали, провожая своего, некогда, частого гостя, уходящего прямо сейчас, ни разу не обернувшегося, Чонгука. Провожает одинокая пустая могила друга, украшенная выпускной лентой, маленькой расческой, и самым дорогим, что было для Чона, для Тэхена — ушанка. Теперь она пахла Чонгуком, его ванильными духами, которые тоже подарил Тэхен. Так будет верно. *** Чонгук по приходу домой обнаруживает, что мать еще не пришла с работы. Радуется, что сегодняшний день играет ему на руку. Щуплыми руками пытается отодвинуть большую, старую дверь шкафчика, которая всегда открывалась с трудом в силу своего долгого пребывания в семье Чон, и, наконец, не без больших усилий, у него выходит. Достает пачку с черной краской, которой мать всегда закрашивала седину, и, без секунды раздумий, несется в ванную. И часа не проходит, как Чонгук смотрит на себя в зеркало — худое лицо со скулами, кожа, покрытая прыщиками, толстые брови и черные, как смоль, волосы. Выглядит он, конечно, отвратно, потому что лицо зарёванно, опухло. Разве это может мешать? Чону думается, что нет. Он наспех собирает свои вещи, которые ни разу не надевал (купил за неделю до отьезда), складывает их в маленький чемоданчик черного цвета. Делает так, чтобы ни единого следа от него в квартире не осталось, но и так, чтобы подозрений первые дни не было. Остальные, старые вещи, которые были ношены Чонгуком, остаются лежать на полках шкафа, пылится от времени. Пишет записку матери о том, что собрался на ночевку к подруге (боже, какая подруга, у Чонгука уже вот как два года статус одиночки закреплен.), обьясняет, что вернется через какое то время, будет хорошим мальчиком. Обувает кеды, чувстует, как в руках теплеет ручка чемодана, вздыхает. Смотрит на коридор квартиры еще раз, и, улыбается. Ощущает, что покинуть родное гнездо для него невыносимо тяжело, но удерживает себя от позорного падения в слезах на пол. Знает, что Тэхен где-то там, наверху, смотрит на него, и благодарно кивает. Чонгук знает, что так правильно. Что будет лучше, если он начнет свою жизнь заново, станет прекрасным человеком Сделает то, о чем мечтал его друг. Проворачивает ключ в замочной скважине, оставив их там. Теперь ключи ему ни к чему, он сюда более не вернётся. Начинается новая жизнь