Ставрогин стоял у двери квартиры Полины уже десять минут, никак не решаясь нажать на кнопку звонка. Удары его сердца отдавались шумом в ушах и эхом в грудной клетке.
Быстро взмахнув рукой, Николай положил изящную ладонь на звонок и нажал. Совершив три коротких звонка, он замер, прислушиваясь к быстрым шагам Полины за дверью.
Раскрыв дверь, девушка вздрогнула, а затем обомлела, произнеся только лишь:
- Ты?!
Николай буквально вцепился в девушку взглядом, словно поглощая в себя все её черты. Он не видел её столько дней...
Мужчина сглотнул комок в горле и тихо ответил Верховенской, пожав плечами:
- Я.
Взгляд Полины перестал выражать удивление, сменившись на раздражение. Девушка сжала губы и слегка нахмурила брови.
- Впустишь? - спросил Ставрогин, склоняя голову набок и делая шаг вперёд.
Верховенская состроила недовольную гримасу, но всё же раскрыла дверь шире и отошла в сторону, впуская Ставрогина.
Николай зашёл в коридор квартиры и опёрся спиной о стену, подняв кверху голову и прикрыв глаза. В нос сразу же ударил запах Полининых духов и её родного гнёздышка. Ставрогин выдохнул и засунул руки в карманы пальто, дабы Полина не заметила его дрожь в пальцах. Голова мужчины нещадно болела.
Он слышал, как Полина прикрыла входную дверь и, отойдя от него на несколько шагов, встала у большого зеркала, скрестив руки на груди.
Ставрогин приоткрыл усталые глаза и взглянул на девушку. Полина также неотрывно смотрела на него. Мужчина вымученно ухмыльнулся и хрипловато проговорил:
- Так и будешь молчать?
- Это ты ко мне заявился. Видимо, по делу. Так говори и проваливай, - бросила в ответ Верховенская, прерывая с Николаем зрительный контакт.
- А что так грубо? - безэмоционально спросил Ставрогин. Его вовсе не задевала показная грубость девушки, ведь он знал, что это лишь защитная реакция.
- Простите великодушно, Николай Всеволодович. Я вас внимательно слушаю, - наиграно процедила Полина, слегка поклонившись. На лице её отразился верх презрения.
Ставрогин вздохнул и произнёс:
- А теперь слишком много напыщенности.
Верховенская вспыхнула и проговорила сквозь зубы:
- Ты издеваешься надо мной?
Николай оторвался спиной от стены и подошёл к Полине на два шага ближе. Девушка слегка отпрянула, гордо распрямив плечи.
- Нет, Поля, не издеваюсь, - устало ответил Ставрогин, остановившись у зеркала и оперевшись о него плечом. Ему казалось, что он вот-вот упадёт от бессилия.
- Прекрати меня так называть! - слегка повысив голос, сказала Полина.
- Не могу, - почти что шёпотом ответил ей Ставрогин, прижавшись виском к холодной поверхности зеркала и пронзая Полину таким любящим и измученным взглядом голубых глаз.
Помедлив с минуту, она вздохнула и произнесла:
- Кофе будешь?
Ставрогин сделал над собой усилие, чтобы улыбнуться, и ответил:
- Не откажусь.
Верховенская быстро двинулась на кухню, Николай побрёл вслед за ней.
Пока девушка орудовала с чашками и чайником, Ставрогин присел на стул и наблюдал за всеми движениями хрупкого тела Полины, ловил каждый взмах её тонких кистей рук.
Поставив перед Николаем чашку с дымящимся напитком, Полина отошла к кухонной тумбе, оперевшись о неё бёдрами, и сама приступила к питью кофе.
- Так зачем ты пришёл? - резко спросила она, спустя два сделанных глотка.
Николай вдохнул терпкий запах кофе и проговорил:
- Чтобы понять для себя некоторые вещи.
- Какие, например? - спросила девушка, ставя чашку перед собой на тумбу.
Ставрогин отхлебнул глоток кофе и поднял глаза на девушку, произнося:
- Зачем ты это сделала?
Полина захлопала глазами. Выглядела она так, словно её поймали с поличным.
- О чём ты? - спросила она.
- Я о Шатове и Кириллове, - проговаривая каждую фамилию, произнёс Ставрогин. Он ощущал, как земля уходит у него из-под ног, а тело начинает болезненно бросать то в жар, то в холод.
Полина нахмурилась и пробурчала:
- С чего ты вообще взял...
- Хватит строить из себя дуру! - вспылил Ставрогин, резко вставая со стула и роняя на стол чашку с недопитым кофе.
- Не ори на меня! - крикнула ему в ответ Верховенская.
Николай потёр виски, ощущая в голове странные приливы и отливы внутренних голосов. Каждый раз, когда он выходил из себя, бесы брали верх в его сознании. Но сейчас он не позволит им этого сделать...
Мужчина придвинулся к Полине почти вплотную, несмотря на её отталкивания ладонями.
- Полина, это перешло все границы, - обхватывая плечи девушки дрожащими руками, произнёс Николай.
- Замолчи, - огрызнулась Верховенская, пытаясь скинуть руки мужчины с себя.
- Это не сказки, не фантазии, а два трупа! Два реальных трупа! - чуть повысив голос, сказал Ставрогин, аккуратно встряхивая Полину.
- Замолчи! - крикнула на мужчину Верховенская, пытаясь закрыть уши руками.
- Тебе достаточно или ещё нет? - также прикрикнул в ответ Николай, пытаясь отстранить ладони девушки от ушей, дабы она слышала его.
Не сдержавшись и разозлившись, Верховенская размахнулась и влепила Ставрогину пощёчину. Мужчина обомлел, но быстро пришёл в себя. Девушка за это время высвободилась из его цепких рук и отошла ближе к столу.
- Можешь бить меня, сколько угодно, но это не изменит того, что вам всем пора остановиться, - отчеканил Ставрогин, оперевшись о рукомойник.
- Обойдусь без твоего мнения! - гневно ответила девушка.
Николай громко выдохнул, но ближе подходить к Верховенской не стал, проговорив:
- Я лишь хочу образумить тебя! Ты понимаешь, к чему это всё идёт? Полиция подозревает наличие в городе банды, а это значит, что рано или поздно она доберётся до вас, - тут голос мужчины опустился ниже и добавил:
- Доберётся до тебя...
Полина дёрнула плечами, будто бы ей было холодно, обернулась и взглянула на Ставрогина каким-то странным, уже не раздражённым, взглядом:
- Не доберётся, - тихо ответила девушка, скрестив руки.
Ставрогин ухмыльнулся и обратился к Полине ласково, как к ребёнку:
- Успокаиваешь себя?
Видя, что девушка нервно покусывает губы, а злость её сошла на нет, Николай придвинулся ближе и обхватил сначала локти, плечи, а затем и лицо Полины, поглаживая её скулы большими пальцами.
- Поля, я прошу тебя... Ещё есть шанс остановиться, уехать, бросить всё это, - шептал ей Николай, обдавая горячим дыханием.
Верховенская вскинула голову кверху, да так и застыла со слезами в уголках глаз, неотрывно смотря на Ставрогина:
- Ты сам себя слышишь? Как я могу это бросить? Это вся моя жизнь! - пролепетала девушка, разводя в стороны руками. Ей надоело притворяться, что слабость ей чужда и что приход Николая никак не затронул её сердца.
- Ты ошибаешься! Ты внушила себе, что без этой идеи твоя жизнь рухнет, но это не так, - спокойно проговорил Ставрогин, поглаживая затылок Полины.
- Идея должна быть выше меня, моей жизни, всей организации, - опустив голову, ответила ему Верховенская.
- А она и впрямь выше? Ты готова будешь сесть за неё в тюрьму? Готова будешь умереть? - спросил её Ставрогин, приподнимая лицо Полины за подбородок.
Когда девушка подняла на мужчину свой голубоглазый взор, он заметил в её взгляде смесь страха и боли. Она словно бы была загнана в угол.
Николай прижал её к себе, поцеловав в лоб. Затем тихо, в волосы проговорил:
- Поля, давай уедем? Пока всё вокруг не уляжется. Я заберу тебя в Швейцарию или куда сама захочешь. Отдохнём хотя бы месяц, только ты и я...
Девушка чувствовала, как растворяется в этом бархатном тембре, как всё её существо хочет отозваться и согласиться, но она лишь вздыхает и отвечает:
- Я не могу, Коля.
Ставрогин вымученно стонет, отстраняется от женских волос и прижимается лбом ко лбу Полины, спрашивая:
- Ну почему?
- Я слишком далеко зашла, - тихо отвечает ему Верховенская, а сама лишь сильнее прижимает к себе мужчину, не имея сил отпустить.
- Всегда можно уйти, - шепчет ей в губы Ставрогин, цепляясь за тонкие запястья девушки.
- Нет, Коль, - непреклонно отвечает Полина, сдерживая слёзы.
- Полин... Посмотри на меня, - говорит ей Ставрогин, вновь обхватывая её лицо.
Девушка медленно поднимает на мужчину глаза, борясь с необходимостью оттолкнуть его и сбежать. Глаза Ставрогина полны отчаяния, любви и чего-то ещё... Чего-то безумного, демонического, тёмного.
- Я люблю тебя, - отчётливо произносит он, смотря Полине прямо в глаза. Это его последний шанс достучаться до неё.
- Хватит, - еле слышно просит его девушка. Ей кажется, что она не выдержит и сдастся под его напором.
- Я. Тебя. Люблю, - не прекращает Ставрогин, говоря ещё твёрже и увереннее.
То, что Полина сделала в следующую минуту, она сделала из слабости и отчаяния. Не выдержав и поддавшись эмоциям, девушка прижалась к Ставрогину и резко впилась в его губы поцелуем. Как же давно она не ощущала мягкости этих губ...
Не контролируя себя, девушка страстно целовала Николая в последний раз. Так же резко, как и начала, она остановилась, отстранилась и быстро проговорила мужчине:
- А теперь уходи.
Ставрогин, с припухшими покрасневшими губами, похожий на произведение искусства, стоял, хлопая глазами и не понимая смены настроения девушки.
- Поль, - только и смог проговорить он.
- Уходи, - вновь повторила Верховенская.
- Да послушай ты, - попытался вновь завязать разговор Ставрогин, но в ответ услышал лишь крик:
- Уходи! Я всё сказала и всё решила!
После этих слов Полина буквально-таки выпихнула Николая с кухни, толкая того ладонями в спину. Затем, раскрыв входную дверь, также вытолкнула его в подъезд.
Мужчина, растерявшийся от такого поведения, стал громко звонить и стучать в дверь Верховенской, но всё было бесполезно. Затем в подъезд вышли соседи и попросили Николая убираться отсюда, иначе они вызовут полицию.
Мужчина лишь отругнулся от них, ударил кулаком сначала по заштукатуренной стене, затем по деревянным перилам, и быстро спустился вниз.
Выйдя из подъезда, Ставрогин поднял голову кверху, борясь с желанием громко закричать на всю улицу. Он ощутил на своём лице влажность и, удивлённый, провёл по нему пальцем. Мужчина плакал, сам того не заметив. В душе его зияла огромная дыра и бескрайняя пустота.
"Я использовал свой последний шанс. Ничего не вышло...", - подумал он, двинувшись, сам не зная куда.
Как-то сами собой ноги привели его к той самой церкви, у которой он прогуливался в ту ночь, когда поссорился с Полиной. Странное чувство заставило Ставрогина переступить порог церкви и её ворота, зайдя внутрь. Он не знал, зачем это делает, его вело какое-то внутреннее чутьё.
Уже в главном зале церкви мужчина остановился и огляделся. Множество икон смотрели на него, озаряемые светом свечей.
Спустя минуту к Николаю подошёл священник в длинной чёрной рясе с жиденькой бородкой.
- Здравствуйте, - первый поздоровался с ним Ставрогин. Приветствие вышло абсолютно безжизненным и апатичным.
Священник склонил голову и заговорил:
- Здрав... Простите за нескромный вопрос, но не вы ли, молодой человек, приходили к воротам нашей церкви несколько дней назад поздним вечером?
"Вот это память на лица", - подумал про себя Ставрогин, но вслух сказал:
- Нет.
- Что ж, хорошо, - слегка улыбнувшись, ответил ему священник. Кажется, он не поверил, но решил не допытываться до истины.
Вдруг лицо Ставрогина озарилось тенью какой-то идеи, и он спросил:
- Я могу исповедаться вам?
- Конечно, молодой человек, - смиренно ответил священник.
- Николай, - представился Ставрогин.
- А меня зовут отец Тихон. Пройдёмте, - поманил его за собой в отдельную каморку священник.
Зайдя в неё и усевшись на два, противоположно стоящих друг другу стула, Тихон сложил руки на коленях и проговорил:
- Так что же вас гложет, Николай?
Ставрогин немного помолчал, а затем слегка нервно воскликнул:
- Как думаете, можно веровать в бесов, не веруя в Бога?
Тихон улыбнулся уголками губ и качнул головой в знак согласия:
- Конечно, можно.
- А что, если я вижу и слышу бесов, которые вечно нашёптывают мне какие-то гадости и подбивают на греховные поступки? - быстро отчеканил Николай, склонив голову набок.
- И что же нашёптывают? Как выглядят ваши бесы, Николай? - с искренним любопытством спросил его Тихон.
Ставрогин сначала молча разглядывал тщедушного худого старца, затем рассмеялся, а потом и вовсе отчего-то раздражился и проговорил:
- Забудьте! Ничего они мне не говорят, да и не бесы это вовсе. Это всё я, просто в разных ипостасях.
Ставрогин вздохнул, достал из внутреннего кармана пальто листы бумаги и произнёс:
- Я хочу дать вам прочесть кое-что...
- Что это такое? - удивлённо отреагировал Тихон.
- Моя исповедь. Я писал её в течение нескольких дней. Прочтите, - Николай протянул священнику листы. - Прочтите молча, не давая никаких комментариев в процессе. Всё, что думаете, скажете потом.
Ставрогин откинулся на спинку высокого стула и прикрыл глаза. Несколько дней назад он написал эту исповедь на случай отказа Полины и краха всех его планов. При таком исходе Николаю хотелось открыться и получить сполна ненависти и скверны в свою сторону. Он желал окончательно добить себя, желал, чтобы его растоптали. И сейчас как раз настало то самое время, после всего, что произошло за день...
Тихон заметил какое-то мазохистическое желание в молодом человеке практически сразу, несмотря на всю красоту Николая, будто бы созданную для того, чтобы отвлекать внимание от его тёмной натуры.
Священник раскрыл листки и принялся медленно, с расстановкой, читать про себя, пока Ставрогин сидел на стуле нога на ногу, устало прикрыв глаза и откинув голову.
"Подтверждаю, что данная исповедь принадлежит мне, Ставрогину Николаю. Три года назад я предавался в Петербурге самым разным извращениям и пакостям, удовольствия в которых не находил. Хотя, вернее будет сказать, пытался найти, но ничего не могло надолго завладеть моим рассудком и вниманием. В какой-то переломный момент все низости перестают дарить странное чувство удовлетворения, заменяя его безразличием и холодностью души.
В этом письме я покаюсь во всех своих грехах, коих огромное множество, и которые вдруг стали казаться мне тяжёлыми, давящими, терзающими душу.
Я болен... И это звучит не в целях оправдания самого себя, нет. Я, наоборот, во все мгновения своих низостей всё прекрасно понимал и осознавал.
А болен я тем, что у психиатров зовётся шизофренией. На учёте я нигде не состою по своей душевной мелочности. Считал, что позорно мне обращаться к психиатру, не хотел в клинику или жить на таблетках. Но это опять же не оправдание.
К тому же я атеист. Веру в Бога утерял уже очень давно. Да и какая тут вера, если такие дела проворачиваешь.
Но что я всё только вскользь... Я не буду описывать каждый мой грех, так как это может потянуть на целую книгу, но просто перечислю самые тяжкие и ужасные.
Да, я дрался, лгал, предавал, воровал, убивал и даже насиловал. Я искренне полагал, что это природа моя, натура. Я искал новых острых ощущений и бремени.
Я избивал множество неповинных и не очень людей, нападал на них, как бешеный пёс.
Я несусветное количество раз лгал людям даже в мелочах, не говоря уже о серьёзных вещах. Порой из-за моей лжи люди страдали, лишались семей и работы, уважения.
Я предавал людей, что безоговорочно верили мне, шли за мной, любили меня и готовы были жизнь за меня отдать. Я скверно внушал им самые разные идеи, буквально заражал и подсаживал.
Я совершал кражи мелкие и довольно крупные. И крал чаще всего у тех, кто искренне доверял мне. Мог красть даже последнее. И всё ради адреналина и гадкого душевного удовольствия. Хотя, наверно, у таких, как я, нет души.
Да, я и убивал. Это было один раз, но то убийство доставило мне какие-то несоизмеримые ни с чем ощущения. Я отравил человека, который безумно мне досаждал. Просто подлил ему в чай яда.
Но последнее, что заставляет меня раскаиваться и даже в этом раскаянии находить какие-то мерзкие зачатки наслаждения, это изнасилование. И изнасилование ни кого-нибудь, а маленькой девочки...
Это было, как я уже ранее упомянул, три года назад. В то время я жил на съёмной квартире в Петербурге. По соседству со мной жила девочка Маша. Жила она вдвоём с матерью-тираном, которая вечно орала на девчонку и избивала её.
Не буду строить из себя добряка и говорить, что мне было жаль эту самую Машу. Скажу больше, порой мне казалось, что от звуков ударов и криков, раздающихся из их квартиры, я получал истинное блаженство.
Мать этой Маши положила на меня глаз, часто ко мне захаживала. Не буду скрывать, я пользовался этим и периодически мы занимались с ней сексом.
Но в один очень жаркий летний день (я запомнил эту жару особенно отчётливо) я решил наведаться к ней в гости сам.
Позвонил в звонок. Открыла сама Маша. Сказала, что мама на работе и будет нескоро. И тут бесы внутри меня радостно заверещали. Я уже тогда, в тот момент, стоя в подъезде на пороге чужой квартиры, понял, что изнасилую её. Это было для меня в новинку, казалось одновременно бездуховным и таким манящим. Самый страшный грех в христианстве - растление малолетних...
Я напросился к ней в гости и сказал, что мы можем подождать её маму вместе. Маша доверяла мне, знала меня, потому без колебаний впустила.
На протяжении получаса я просто сидел на диване и смотрел телевизор. Девочка сидела неподалёку за столиком и что-то рисовала.
В какой-то миг я решился, отключил телевизор и подошёл к ней. Взял её рисунок, посмотрел, повертел его в руках, похвалил, погладил её по голове. Она зарделась и улыбнулась. Это показалось мне до безумия нелепым, словно эта маленькая десятилетняя девочка попыталась пофлиртовать со мной.
Я вновь провёл ладонью по её волосам, но на сей раз более нежно и интимно. Так я мог гладить взрослую женщину. Маша встрепенулась. Даже будучи ребёнком, она словно бы поняла, что этот жест являлся чем-то "взрослым", потому вновь покраснела и опустила голову вниз. Я приподнял её лицо за подбородок, и тут она взглянула на меня каким-то странным решительным взглядом.
В ту же секунду она бросилась ко мне, обняла и начала расцеловывать моё лицо: скулы, губы, глаза. Первые мгновения я не двигался, а затем отстранил её от себя, пронзил минутным взглядом и, взяв за руку, повёл в комнату её матери.
Дальше я поберегу ваши нервы и прерву повествование. Могу сказать лишь только то, что я всё ужасно помню. Досконально помню...
Когда всё закончилось, Маша растерянно сидела на кровати, боясь даже взглянуть в мою сторону. Я ласково сказал ей не сметь ничего говорить маме, ведь иначе и мне придётся рассказать, что она первая полезла меня целовать, и мама будет сильно ругаться на неё. Да, я поступил, как последняя сволочь, и заслуживаю самого ужасного наказания, но тогда я ничего не чувствовал. Лишь нежелание быть пойманным и наказанным.
А на следующий день я узнал, что Маша покончила собой. От её матери и узнал. Она вся в слезах пришла ко мне и сообщила, что её малышка мертва. Буду честен, увидев Машу бездыханной, я ощутил облегчение. Теперь о моём позоре и гадостном порыве никто никогда не узнает. Я правда виню себя за случившееся, но, пожалуй, виню всё же недостаточно, так как мысли о том, чтобы не попасться полиции, преследовали меня постоянно.
Но теперь мне нечего терять... Кто бы это не читал, можете опубликовать данное письмо и сообщить в полицию.
Прошло три года, и я вернулся в родной городок. Кто б мог подумать, что здесь я и встречу свою... любовь?
Любовь... А любовь ли?
Я и сам не знаю. Мне всегда казалось, что любить я не умею и никогда не сумею. Но появилась одна девушка, которая взорвала мне сердце. Не буду упоминать её имени, дабы не осквернить позором.
Эта девушка - лучшее, что случалось со мной за все годы жизни. Нет, она далеко не ангел, она не нежная и не кроткая, не хранительница очага. Да и кому вообще нужны все эти дурацкие женские критерии?
Я люблю её за все её недостатки, грехи и низости. Можете ли вы полюбить так? Зная все минусы, продолжать любить? Продолжать, даже если отталкивают и отвергают?
Она стала моим единственным маяком в болезненной тьме. Казалось, что я впервые зажил за все эти годы...
Пишу это, а у самого перед глазами её хитрое личико с остреньким носом и лисьими глазками.
Она само воплощение идеи, воплощение идеала и моего смысла, понимаете?
Всё, пора заканчивать, потому что это становится похожим на бессвязный бред...
Простите все, кому причинил зло и боль...
Прости, Маша...
Прости, моя любовь..."
Закончив, наконец, чтение, Тихон кашлянул, привлекая внимание Ставрогина, и произнёс:
- Что ж, Николай, я не сильно впечатлён подобными излияниями мыслей на бумаге.
Ставрогин открыл глаза, приподнял бровь и спросил:
- Вы считаете, что я солгал?
- Я такого не говорил, - проговорил Тихон, пожимая плечами и собирая листы в ровную стопку.
- Но как же, - только и смог проговорить Ставрогин, озадаченный странной реакцией священника. Он ожидал осуждения с его стороны и просьб о покаянии, но не подобного.
- Понимаете ли, Николай, гораздо страшнее люди, не осознающие свои грехи. А вы их как раз-таки осознаёте, - спокойно и с расстановкой говорил Тихон, смотря Ставрогину прямо в лицо.
- Рассуждаете вы далеко ни как священник, - слегка раздражённый, бросил ему мужчина.
- Быть может. Все мы грешны, - ответил ему Тихон, откладывая листки в сторону.
- Даже вы? - с вызовом спросил Ставрогин.
- Конечно, - легко улыбнувшись, ответил Тихон.
Ставрогин долго сверлил его взглядом, а затем произнёс:
- Интересный вы человек.
- Спасибо. А знаете, что особенно смутило меня в вашем тексте, Николай? - продолжил рассуждения священник.
- Готов выслушать, - ответил Ставрогин, разводя в стороны руками.
- Некрасивость, - проговорил Тихон, слегка наклонившись в сторону Николая.
Мужчина нахмурился и ответил:
- Некрасивость? Вы про слог? Он у меня хромает, я же всё-таки не писатель.
Тихон улыбнулся и отрицательно покачал головой:
- Не в слоге дело. А в некрасивости самих преступлений.
- О чём вы? - помолчав с минуту, спросил его Ставрогин.
Священник вздохнул и тихо заговорил:
- Есть преступления красивые. Когда умертвляешь равного себе, сильного. Но когда травишь человека ядом, воруешь кошельки, насилуешь ребёнка... Некрасиво это, вкуса в этом нет.
Ставрогина задели слова Тихона, но он и не подал виду, лишь спросив:
- А вы точно священник?
- Могу вам ручаться в этом, Николай, - улыбнулся Тихон.
Немного помолчав и поглядев по сторонам, Ставрогин встал и принялся расхаживать по маленькой комнатушке из угла в угол. Затем спросил:
- И что же, вы просто отпустите мне все грехи и дадите уйти?
Тихон смиренно кивнул и ответил:
- А что ещё я могу сделать? Главное - это раскаяние человеческое, а судить нас всех будет Бог.
- Всё-то у вас к Богу сводится, - раздражённо буркнул Николай, скрестив руки на груди.
- Все дороги к нему ведут, - благоговейно произнёс Тихон.
Ставрогин запрокинул голову и засмеялся. Затем взял со стола листки и проговорил спустя пару минут, не сводя с бумаги глаз:
- Знаете, я твёрдо для себя решил, что сдамся полиции.
- Зачем же? - удивлённо спросил Тихон.
- Мне уже нечего терять, - сказал Николай, а голос его слегка дрогнул.
- Простите за следующий вопрос, но не в той ли девушке дело, о которой вы упомянули в исповеди? - осторожно спросил его Тихон. Глаза старика выражали сочувствие и понимание, оттого-то Николаю было ещё противнее.
Слегка сбиваясь, Ставрогин ответил:
- Может быть. Отчасти. Хотя нет... Не в ней.
Тихон склонил голову, помолчал некоторое время, а затем спросил:
- Вы жаждете сознаться и открыть свои грехи миру, но тут же до дрожи не хотите делать этого. Скажите, Николай, что для вас страшнее: быть ненавидимым людьми или быть осмеянным ими?
- К чему этот вопрос? - раздражённо поправил густые чёрные волосы Николай, повернувшись к священнику.
- Я боюсь, что в случае вашего публичного признания вас ожидает лишь последний вариант, - аккуратно произнёс Тихон.
Ставрогин удивлённо взглянул на старца, гордо вскинул голову и сказал:
- Не все такие чтецы душ, как вы.
Тихон вздохнул и проговорил:
- Я посоветовал бы вам повременить с этим признанием, Николай.
- О чём вы думаете, хитрец? - прищурил глаза Ставрогин, взирая на Тихона.
Священник слегка занервничал и быстро проговорил:
- Я бы рекомендовал вам наведаться к одному, знакомому мне, монаху. Он обитает недалеко от нашего городка, живёт свободной жизнью, молится и...
Ставрогин поднял вверх правую руку, прерывая Тихона. Подойдя к священнику ближе, наклонился и раздражённо спросил:
- Желаете сделать меня покорной овцой в ваших ебучих божественных играх? Ну уж нет!
Тихон аж затрясся и нервно проговорил:
- Нет-нет, Николай, вы не так поняли мой посыл!
Ставрогин отвернулся к маленькому оконцу и прикрыл глаза, подумав: "Дожил... Тебе уже монахом стать предлагают".
Мужчина ощущал себя призраком, пустой ненужной коробкой из-под человека. Ощущал себя нулём и ничтожеством. Мысли о возможном страшном исходе одолевали его с того самого момента, как Полина закрыла дверь своей квартиры прямо перед его носом.
Николай поиграл желваками на лице и, резко обернувшись к Тихону спустя пару минут, быстро бросил, смотря священнику прямо в глаза:
- Всё это блеф и ложь, я лишь проверял вас. Оставьте себе эти листы и делайте с ними, что хотите, мне плевать.
Тихон долго и настойчиво вглядывался в лицо мужчины. Затем вдруг переполошился и взмахнул руками, впервые проявив такую эмоциональность:
- Нет... Нет, Николай, одумайтесь! Вы сейчас, как никогда близко стоите у самой бездны, вам остался один-единственный шаг, я вижу, это читается в ваших глазах. Вы на пороге самого страшного греха!
Тихон хватает Николая за ворот пальто, но тот лишь вырывается и, кидая листы со своим признанием на стол священника, раздражённо произносит сквозь зубы:
- Чёртов психолог...
А затем Николай практически выбегает из каморки, хлопая дверью и оставляя Тихона одного.
Около часа побродив по улицам города, Ставрогин пришёл домой в подавленном состоянии. Признание, оставленное Тихону, тяготило мужчину. Ему казалось, что теперь у него осталось два выхода: сдаться или повеситься...
Все грехи, когда-то совершённые Николаем, в данную минуту будто бы уселись ему на плечи вместе с бесами, заставляя мужчину страдать, хватаясь за голову. Николай не мог больше выдерживать эту душевную боль, уже граничащую с физической.
"Единственный раз в жизни я действительно полюбил кого-то, и эта любовь обернулась мне боком... Наверно, это наказание мне за всё, когда-то мною совершённое".
Сам не зная, куда его ведут голоса в голове, мужчина медленно вышел во двор своего дома и спустился в подвал. Зажёг одну маленькую свечу, заметил в углу валяющуюся верёвку. Будто бы пребывая в состоянии коматоза, Николай взял верёвку и, сам не зная почему, проверил её прочность.
В сознание сразу же ворвались лица Кириллова, Шатова, Маши и Полины... Перекинув верёвку через деревянную высокую балку подвала, Ставрогин огляделся. В углу он заметил самого себя с искорёженным лицом, сидящего в скрюченной позе. "Не я это, а бес", - подумал Николай.
Бес с его собственным лицом взглянул на него и ехидно улыбнулся. Весь верхний ряд зубов был острыми клыками.
Ставрогин быстро соорудил удавку и накинул себе на шею. Улыбнувшись в ответ бесу, мужчина встал на несколько ступенек лестницы, ведущей в подвал.
"Прости меня, Полина... Прости меня, девочка Маша... Простите все, кому навредил", - такая последняя мысль пронеслась в голове Ставрогина, прежде чем он ступил вниз со ступенек и повис в воздухе. Бес в углу подвала растворился вслед за своим погибшим человеком.
Спустя несколько дней
- Всего хорошего, - быстро проговорила работница университета, подавая Полине Верховенской документы на отчисление.
Девушка приняла их, натягивая на лицо улыбку:
- Спасибо. До свидания.
Несколько дней назад она изъявила желание отчислиться, и вот документы, наконец-то, оказались собраны и отданы девушке.
Обхватив папку с бумагами, Полина быстро спустилась по лестнице вниз. У ворот университета её покорно ждал Эркель. Завидев идущую к нему Полину, он улыбнулся ей и спросил:
- Всё?
- Да, - ответила Верховенская, вновь натягивая улыбку на лицо. Девушке казалось, что за последние пару дней она мастерски научилась обманывать окружающих своим якобы довольным лицом.
Подойдя к иномарке, Эркель отключил сигнализацию и раскрыл перед Полиной переднюю дверь, с улыбкой сказав:
- Запрыгивай.
Верховенская молча села в машину и положила документы на колени. Заведя мотор, Эркель выехал с территории университета.
- Не пожалеешь потом, Полин? - спросил блондин, смотря на девушку преданным взглядом.
- Не думаю, - спокойным голосом ответила Полина, смотря в окно.
- Когда тебя ждать обратно? - попытался выведать Эркель.
По официальной версии Верховенская уезжала в Петербург с целью распространения идей их организации и привлечения новых людей. А отчислилась якобы из-за невозможности совмещать учёбу и свою тайную деятельность. На самом же деле Полине хотелось покоя и смены обстановки. Революция вдруг отошла для неё даже ни на второй план...
- Через недельку, - соврала Полина, взглянув на Эркеля и надеясь, что дальнейших расспросов не будет.
Помолчав с минуту, Эркель вдруг решился и крепко обхватил ладошку Полины, обтянутую сейчас кожаной перчаткой, и спросил:
- Ты как, держишься?
Тут же выдернув свою ладонь из цепких рук Эркеля, Полина резковато ответила:
- Всё нормально, прекращай постоянно спрашивать меня об этом.
Эркель буркнул "Извини" и грустно вздохнул. Спустя минуту тихо произнёс:
- Мы все будем тебя ждать.
Я буду тебя ждать.
- Угу, - промычала Полина, вперив взгляд в угол лобового стекла автомобиля.
В эту минуту она была не с Эркелем. Полина перенеслась в тот день, когда...
- Поль, ты занята? - спросил отец Полины, Степан Верховенский, зайдя к ней в комнату без стука.
Девушку взбесила такая неучтивость и потому она ответила:
- Да.
- Новость страшная пришла, - продолжал Степан Верховенский, игнорируя раздражённое лицо дочери.
- Какая? - немного повысив голос, спросила Полина, откладывая в сторону книгу.
- Коля Ставрогин, сын Варвары Петровны...
Проговорив это, Степан Верховенский замолк и напрягся. Полина резко бросила, пытаясь побороть в себе дурное предчувствие:
- Что? Что случилось?
- Повесился, - на выдохе ответил ей отец, опуская глаза. Степан Верховенский хорошо общался с матерью Николая и потому воспринял самоубийство её сына, как личную трагедию.
Подняв глаза на свою дочь, Степан Верховенский обомлел. Он никогда не видел свою дочь такой: бледной, поражённой, со слезами на глазах.
- Что? - прошептала Полина, и из глаз её выкатились несколько слезинок.
- Да, Поль...
Дальнейшая реакция его дочери была абсолютно непредсказуемой. Верховенская-младшая вскочила с кровати и заорала прямо в лицо отцу:
- Что за шутки?!
Растерявшийся Степан Трофимович смог только развести руками и пробурчать:
- Поля... Я не...
- Выйди нахер из моей комнаты! - крикнула ещё громче Полина и, подбежав к отцу, буквально оттолкнула того от двери и хлопнула ею перед его носом.
Последнее, что услышал отец, отходя от комнаты дочери, это её громкие рыдания навзрыд.
- Я буду скучать.
Из горьких воспоминаний Полину вырвал тихий голос Эркеля. Машина остановилась у вокзала, и парень прожигал девушку взглядом, не убирая пальцы с руля.
- Угу, - только и ответила Верховенская.
Эркель вздохнул и быстро заправил прядь волос Полины ей за ухо. Девушка вздрогнула и сильнее вжалась в сидение автомобиля. Эркель вновь размеренно заговорил:
- Полин, ты нам всем нужна. Приходи в себя. Ты после смерти этого Ставрогина будто сама не своя и...
- Не лезь ко мне в душу, Эркель! - резко бросила ему в лицо Полина и открыла дверь машины, выходя на улицу.
Эркель помог девушке с чемоданом, проведя её практически до перрона. Забрав у него свой багаж, Верховенская натянуто улыбнулась и произнесла:
- Мне пора. Увидимся через неделю.
- Да. Звони и пиши, если что. Пока, Полина, - проговорил Эркель с грустным выражением лица. Ему безумно хотелось впиться в губы девушки поцелуем, обнять её, вдохнуть запах волос, заставить её забыть этого чёртового Ставрогина, но Эркель знал, что Полина не оценит подобных жестов. Этим он только лишь оттолкнёт и разозлит её.
Развернувшись, Верховенская быстро пошла в сторону своего вагона, так ни разу и не обернувшись на Эркеля. Постояв на перроне минут десять, парень вздохнул, откинул ногой небольшой камешек и пошёл обратно к машине.
Спустя три недели
- И что по итогу? - спросил один из кучки парней на квартире у Эркеля.
- Да кинула она нас всех. Сука, - ответил ему второй.
- За словами следи! - воскликнул Эркель, стоящий у окна с чашкой чая.
- А вдруг у неё появились неотложные дела? - предположил один из участников организации с красивыми рыжими волосами.
- Ага, конечно. Лапшу с ушей сними, - ответил ему тот, второй.
- Нет больше "Наших", - прошептал, чтобы никто не услышал, стоящий чуть поодаль паренёк с длинными ресницами в вязаном синем свитере.
А на другом конце города священник Тихон сидел в своей каморке, в очередной раз перебирая листы с исповедью того самого молодого человека Николая Ставрогина. Тихона терзали сомнения: оставить ли хоть какую-то память об этой несчастной грешной душе или убрать её с лица земли окончательно и без остатка.
Проведя по исписанным листкам морщинистыми пальцами, Тихон вздохнул и всё-таки достал спички.
Уже спустя минуту последние воспоминания о Николае Ставрогине и его признания во множественных грехах разгорались небольшим ярким пламенем на столе священника.
"Ты мог бы быть одним из лучших представителей своего поколения, мог бы подарить этому миру что-то великое, но тьма и тоска завладели твоей душой. Кажется, у Господа были иные планы на тебя, Николай. Земля тебе пухом", - думал Тихон, наблюдая за пляшущими огненными искорками.
