Беременный композитор

Тиллю не нравились ленточные микрофоны. Все нормальные вокалисты при записи используют ленточный, потому что известно, что запись на него передаёт самые тонкие обертона голоса, делая звук студийной записи глубже и многогранней, а ведь, Петеру ещё предстоял кропотливый тюнинг вокала. Запиши вокалист всё как полагается на ленточный микрофон, работа была бы проще, но Тилль настаивал на том, чтобы орать в дешёвый катушечный, которые используются обычно только в живых выступлениях. Альфы всегда такие. Знают только своё мнение, и не важно, правильное оно, или нет. Петер наклонился над столом в звукорежиссёрской рубке, где стоял монитор компьютера с открытым файлом в программе Cubase и микшерный пульт, специально приобретённый для записи нового альбома, но слишком навороченный, со множеством лишних функций. Петер сам не знал, зачем купил его, и теперь крутил регуляторы, пытаясь на ходу понять, что к чему. – Нормально? – спросил подошедший вокалист. Конечно же нет, но спорить себе дороже. Тилль – такой сильный, красивый... и тупой. Пока я делаю десять дел одновременно, он знай себе орёт в микрофон свои простые тексты, но проект называется, конечно же, его фамилией, Lindemann... – Вот это дорожка вокала? – Тилль ткнул пальцем в монитор. – Да, вот это гитара, здесь я накидал на синтезаторе кое-что, а это твой вокал, – отозвался Петер – Надо убрать пики верхних частот, но займусь я этим уже завтра... Ты что творишь, Тилль? Вокалист прижимался к нему сзади, поглаживая руку Петера, лежавшую на компьютерной мышке, он часто дышал Петеру на ухо, принюхиваясь к его шее, отбросив в сторону прядь распущенных волос. Кончик его носа скользнул за ухо Петера, к ароматической железе – источнику феромонов. – У тебя течка! – резюмировал Тилль. «О неет...» – пронеслось в голове Петера. Так вот почему телефон так вибрировал всё утро! Сработало приложение по отслеживанию течки! Петер просто не заметил, занятый мыслями о записи альбома. Не удивительно забыть про природный процесс, который случается только раз в полгода, но ведь Петеру был уже полтинник, а он всё ещё забывал о грядущей течке как омежка-подросток. И теперь, эрегированный член альфы упирается ему сзади в штаны. – Ты классно пахнешь во время течки... – Тилль зарылся лицом в его волосы, руки заскользили по телу Петера, норовя забраться под ширинку джинс. – Нет-нет! – Петер с силой разжал его руки и убрал со своих бёдер, на что альфа с силой развернул его лицом к себе. Их губы почти соприкасались, Тилль тёрся носом о его нос, и Петер разжал губы для поцелуя, но Тилль вдруг резко приник к его шее, кусая её. – Тилль! Зачем? – Уже вечер, ты поедешь домой один. Не хочу, чтобы к тебе приставали. – Но теперь на мне твоя метка! Это до конца течки! О, ты неисправим! Петер вырвался из объятий и ушёл собирать шнуры и микрофоны. Он сам был виноват, что оказался в первый день течки рядом с альфой, тем более, таким доминантным, как Тилль. Он скатал шнуры, выключил комбики в студии, расставил микрофонные стойки по углам. Гитара стояла на своей стойке, но почему-то в чехле от баса. Петер вернул инструмент в родной чехол. Оставалось выключить компьютер. Петер развернулся и увидел Тилля стоящим вплотную рядом с собой. Вокалист прижал его к себе, обнимая и заманивая в поцелуй. Петеру уже не хотелось сопротивляться. Тилль поднял его на руки, прижимая к стене, Петер обнял его ногами. Губы альфы нашли его рот, язык Тилля проник глубоко внутрь. Петер засосал его и ответил тем же, изучив язычком рот Тилля. Тот не возражал. На месте укуса альфы на шее Петера проявился красивый рисунок, похожий на татуировку. – С кем проведёшь течку? – спросил Тилль. – Да ни с кем! Не собираюсь я беременеть! У меня есть сын, и мне этого достаточно! – отозвался Петер. Он снова попытался собрать силу воли в кулак и вырваться из объятий Тилля. Делал он это слабо и без должной мотивации. Тилль держал его мягко и нежно, но всё же не отпускал. – Не возражаешь, если я провожу тебя до дома? – Зачем? – Я волнуюсь, у тебя же течка. – Хорошо, но только до порога квартиры. – Конечно... – произнёс Тилль в поцелуй.